Пять страниц о любимых

      В очередной будний день Лу ловит себя на мысли, что ей сильно нехорошо.       Она с размахом толкает дверь. Плюхаясь на черный кожаный диван, заваленный одеждой, Лу прикрывает глаза. Внутри разливается едва различимая тревога и смутная тоска в груди.       Лу вздыхает. Псионичка металась по комнате последние минут десять, потому что навязчивое ощущение пустоты подбивало его чем-то заполнить. Хлопая себя по бедрам, она встает, шурша голыми ногами по полу, в сторону ванны.       Ядовитый свет желтых ламп в угловатом зеркале комнаты ослеплял. В глазах плясали яркие пятна, стояли слёзы, но не кровавые.       Ей было грустно и одиноко, хотя рядом был Кей.       Лу обожала Кея. Он был красив, как чёрт, но внутри был красивее: слишком хорош, как человек. Молодая, но глубокая личность, – он притягивал внимание всех идеологических сторон. Он был гением. Гением в работе и тонкостях любви. Лу знала точно, что его способность требует прикосновения, но готова поклясться, что Стоун чувствует её мыслями.       За многочисленными разговорами он признавался, что воспринимает свою работу, как работу художника, но наоборот: если одни ловят момент, чтобы запечатлеть его в статичной картинке в своём апогее, то Кей любил растягивать, от начала до конца, и тонко подмечать детали. Так он вёл себя и в отношениях. Этот человек не рвался за сексом, предупреждал, действовал осторожно, прощупывал почву, ухаживал.        «В чём смысл секса, если за ним ничего нет? Я не хочу оргазма без предварительных ласк!» – он смеётся, и этот смех всегда подхватывает Лу. Привычная ухмылка трогает его мягкие щеки, и Кей самодовольно закрывает глаза.       Даже пошлые шутки ложились на его репутацию как перчинки.       Он на 50% ангел, на 50% дьявол. Наполовину он был понимающим и добродушным товарищем, а ну другую половину – мастером огнестрельного оружия.       И да. Ядовитый свет желтых ламп ослеплял. Лу хотелось взглянуть в глаза человеку, который бесстыдно забрал её сердце, оставив на его месте сквозную дыру. Наверное, она изначально была его мишенью.       Лу вспоминает: он закрывает глаза и нетерпеливо поджимает губы. Лу склонилась над ним тяжелой тенью, целовала щеки.       Он шепчет:       — Я что, настолько тебе противен?       Лу кидает виноватый взгляд на Кея, утыкается головой в раскрасневшееся плечо. Её руки спускаются к бледным запястьям, чуть сжимают их, перед тем как снова взглянуть ему в глаза.       Невозмутимое лицо Кея не отражало ничего. Пустота черных глаз отзывалась холодом. Он изучал её: от самых бёдер до лица, сравнивал их контраст. Кей устремлял свой взгляд в тайное, Лу касалась открытого. В конце концов, это он хотел этого. Хотел её, может быть.       И, как она знала, Кей был умён. Поэтому он решил оставить её одну ещё до того, как Лу успела сказать, что он опустошил её, а, значит, и отношения себя исчерпали.       Или, возможно, Лу опустошила сама работа. Она не может сказать точно.       Зеркало запотевает от горячего дыхания, и она вспоминает месье Приора.       Иво был нежен. Абсолютно всегда. Лу не знала, что кто-то, занимающий такую должность, может быть таким. Ей не верилось. Это могло произойти с кем-угодно, с любой женщиной.       Не с Лу.       Но контраст между их социальным статусом, безупречно гладкой кожей и шрамами, хрупкостью и силой, прошлым и настоящим играл с ней по-настоящему злую шутку. Её насыщенная тёмная кожа выгодно оттеняла его яркие карие глаза: в них плескалась любовь. Иво холоден, но тогда он был охвачен страстью.       И когда страсть прогорела, кровь Лу кипела от всего, что происходило вокруг. Она, прямая как стрела, злилась. Она скрипела зубами, поджимала губы, смотрела на него без вызова, но и без страха, аккуратно сложив ладони на его фактурные собственные.       Иво был себе на уме. Не мог понять, что происходит. И у Лу не было сил объяснять.       Он чуть наклоняет голову, – прядь черных волос выбивается, и Лу не спешит убрать её обратно за ухо. Любые моменты близости так или иначе упирались в проблемы. Сомнения, что всё оно – зря.       — Мадемуазель Рид, я люблю тебя. Расслабься.       Она и Иво были хорошими товарищами, и общество его, что коллеги, что друга, было приятно.       Но не любовника. Никогда не любовника.       С тяжелым сердцем она сообщила, что сильно жалела. Что они из разных миров, и сблизили их обстоятельства, и Лу – совсем не та, которая должна быть рядом с ним. Что что-то в его жизни должно, наконец, поменяться. В жизнях их обоих. И для этого им нужно было разбежаться. Так она считала.       Иво слушал её смирно, покуривая сигарету, а затем набросил одеяло на подкаченные плечи псионички. Лицо у него было чистое, без тени гнева или разочарования.       — Я понял, Лу. Хорошо. Пожалуйста, если желаешь остаться до утра – оставайся.       Лу не спорила. Это же Приор.       И сейчас псионичка бессильно смотрит на себя в зеркало, трясущейся рукой поправляя волосы.       Сильная уверенная Лу смотрит на женщину с уставшими глазами, виновато сцепившую свои длинные пальцы в замок. Она не могла обосраться три раза подряд, но надежда её почти покинула.       На большом наполированном зеркале много потных отпечатков её лба и запотевших пятен от тяжелых вздохов. Но распутать клубок и заполнить душевную пустоту не представлялась возможности. Это и было одиночеством.       Кстати, о третьем разе.       Иногда на неё злобно зыркал Йонас, давний друг. В его глазах то и дело мелькало раздражение, потому что внутри него, вероятно, плескалось желание снова подкатить и позлорадствовать, – когда никого вокруг не осталось, Лу может выбрать только его. Он был тем ещё ублюдком. Наглым пиздюком.       Он видел, как на дружеских посиделках, она смотрит пустым взглядом, чувствовал её печаль, когда они разговаривали. Её глаза – уставшие, руки совсем холодные, а голова тяжелая, будто, кроме мыслей о делах социальных, в ней навсегда поселилась мигрень.       Она не любит свою работу. Умеет ли она любить вообще?       Спрашивая себя, Лу закусила губу и притупила взгляд. В горле стоял ком: так ощущались подступающие рыдания. В простынях она рукой ищет телефон. Лёжа на боку, тыкает контакт «Йонас», и почти вслепую набирает сообщение.       «Утешь меня»       Уставшими глазами она смотрит в экран, напряженно сцепив свои тонкие пальцы вокруг телефона: на тонкой наполированной черноте миллион потных отпечатков.       Идеально выверенные буквы, будто отрепетированные тысячу раз, появляются в диалоговом окне, и собеседник уже набирает сообщение несмотря на поздний час.       О таком дважды не думают, но однажды Лу попыталась.       В тот вечер, когда Лу попросила его любви, Йонас сбрасывает футболу с дебильным принтом с нечеловеческой скоростью, следом снимая джинсы. В полураздетом виде он широким прыжком взбирается на Лу, присматриваясь к её лицу: две секунды на его щеках держится румянец стыда.       В тот же миг Лу сжимает колени.       – Извини, Йонас. Нет.       Тот слезает с неё быстро и уверенно. По пути он стирает легкую испарину, а Лу заливается истерическом смехом.       Она мимолетно оценивает талант Йонаса отъебаться за считанные секунды. Видимо, он действительно схватывает всё на лету. Поглощенная его разочарованным взглядом, Лу извиняется. Сил на большее у неё не осталось.       Йонас провожает её до двери, и она, далекая от тонкости человеческих чувств, понимает, как его нутро оцарапывает обидой. Эрекция болит. Самолюбие – тоже.       Так последние надежды на возобновление романтической жизни рухнули. Если бы Единый, конечно, не был милостивым.       Когда губы Лу в очередной раз трогает горькая усмешка, он, будто соболезнуя, приобнимает её, свободной рукой указывая путь. Он знает её чувства лучше неё самой.       Лу неловко отлипает от зеркала, обессиленно плетется назад в комнату, и помятая одежда, лежащая на черном кожаном диване, наматывает очередной оборот вокруг её напряженного тела. Кей непонимающе смотрит на Лу какую-то секунду, затем встаёт, давно готовый, с кровати. Белый матрас вздрагивает от потери тяжести, и Лу невольно вздрагивает вместе с ним: то ли по инерции, то ли от фрустрации.       Фигура Кея удалилась в дверном проёме. Его тёмная тень разливается по полу, и Лу провожает её пустым взглядом, слепым безразличием.       Кей кидает взгляд на точёную фигуру Лу из коридора, темнившуюся в черноте её одежды. Изгибы её тела красиво оттенял мягкий свет настольной лампы, и глаза Кея загораются, как впервые.       Её красивые губы и большие глаза подсвечивал голубоватой свет, и тень на эти романтичные черты ложилась особым образом. Кей ловит едва различимый укол ревности.       

***

      Тени людей, плетущихся на ночную тусовку, дрейфовали вокруг фонарных столбов, слегка нагнувшись, будто в почтительном поклоне перед друг другом.       Искусственный свет ползёт по дороге дальше, доходя до измученного лица Лу. Она жмурится. Фонари её тоже слепят.       Вечерний ветер холодит кожу, и Лу спешит натянуть куртку. Со всех углов к знакомым клубам медленно идут люди. Гуляки на улице ожидали новой ночи скучающе, то покуривая сигареты, то ругаясь. Однако лица у них были веселые и открытые, – не сильно подходящие для таких мест, как эти трущобы.       Когда Кей резко дёргает двери клуба и те издают совершенно отвратительный звук, Лу протискивается внутрь, присматриваясь к пришедшим: здесь их никто никогда не видел, но Лу уверена, что хоть кого-то видела сама.       Играет громкая музыка и люди в ярких одеждах двигаются в такт от края до края помещения, то медленно, как черепахи, то очень быстро. Тёмные малиновые огни играют в стекле стаканов, когда Бармен наливает почти до самых краёв, наклоняя бутылки с алкоголем под умопомрачительном углом.       И когда Лу и Кей наконец доходят до цели, а именно некоего Фокси, у псионички перехватывает дыхание.       Поняв, что происходит, Фокси предлагает напарникам ретироваться из его комнаты... И тогда глаза Лу загораются. На мгновение тухнут мысли, погружая её сознание во тьму, где лишь один голос слышится совсем близко, будто пытается сказать что-то, адресованное лично.       Фокси выглядел спокойно. Он дышал размеренно, лицо его не было бледным. Выходит, температура тела нормальная. Фокси в целом был живым. Значит, теплым. Но что важнее всего       Он был горяч.