Вечер обещал быть томным

Темнота давит на виски, болью растекается через глазницы и уходит куда-то вглубь черепа, вгрызаясь в затылок с другой стороны. Кенши стискивает зубы, стараясь не стонать. Врачи итак дали ему львиную дозу обезболивающих. Судя по данным многочисленных приборов у его постели, он не должен чувствовать боль. Однако, он чувствует, как горят его несуществующие глазные яблоки, как вскипает кровь от раскалённых металлических осколков, как кровавые слëзы стекают по щекам... — Он сильнее, чем ты думаешь, — звучит из коридора. Кенши хочется рассмеяться над этими словами. Только Джонни Кейдж может так упрямо и отчаянно верить в обречённого. Дверь в палату распахивается и Кенши делает вид, что с трудом узнаёт Лю Кана, которого услышал ещё на подходе. Не то чтобы он когда-то обращал на это внимание, но Лю Кан тот ещё топтун. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Лю Кан, и Кенши отвечает почти честно. Он, правда, всё ещё надеется, что как только пульсирующая боль утихнет, как только врачи уберут давящую повязку, обмотанную вокруг его головы — он сможет открыть глаза. Увидеть свет, потолок своей палаты, улыбку Джонни... По голосу Лю Кана, Кенши слышит, насколько он удручен. Удивительное, должно быть зрелище. Стараясь успокоить и его, и Джонни, который возмущённо пыхтит на всю палату, Кенши говорит первое, что приходит в голову: — Я не один. И отчаянно жалеет, что не может увидеть реакцию Джонни. Он шокирован? Расстроен? Ошарашен тем, что в мире есть идиот, который рассчитывает на постоянство ветреного Джонни Кейджа? Больше всего на свете, Кенши не хочет быть обузой. Очень мило со стороны Лю Кана, именно сейчас поднять эту неудобную тему. Наверное, стоит решить всё сразу, чтобы потом не было недопониманий. Кенши бесполезен для фильма. Кенши теперь бесполезен в принципе. Он слышит как Джонни возмущается, пытается бороться с Лю Каном за них обоих, как будто проблема в капризах Лю Кана. — Нам нужно подумать, — предлагает компромисс Кенши. Джонни нужно время, чтобы осознать бесполезность Кенши. И тогда он уйдёт сам. Снимать фильмы, жить на вилле, заканчивать развод и, может быть, искать себе новую девчонку. Или парня. К горлу подступает кислая тошнота. Но тут его ладони касаются тёплые пальцы Джонни. Вся сила воли Кенши уходит на то, чтобы не меняться в лице. Хорошо, что он не видит карих, почти жёлтых глаз напротив. — Думаешь, так будет лучше? — спрашивает тот несчастным тоном. Ком в горле не позволяет Кенши открыть рот, поэтому он молча кивает, а затем отшучивается, позволяя Джонни перебирать свои пальцы, прослеживая линии татуировки. Лю Кан поднимается на ноги, ножки стула отвратительно скрипят по ламинату, но никто, кроме Кенши, не обращает на это внимания. — ...Кенши, ты хочешь чего-нибудь особенного? Фрукты? Сладкое? — вежливо интересуется Лю Кан. — Твой чай, — моментально отвечает Кенши, мечтая сглотнуть этот отвратительный кислый ком, чтобы он упал обратно в желудок и исчез там навсегда. Лю Кан обещает принести чай. Значит, Кенши нужно всего лишь потерпеть до завтрашнего обеда. Рассеянно слушая удаляющиеся шаги, он почти забывает о Джонни, что так мило трогает его руку. Как будто между ними ничего не изменилось. А точнее наоборот, будто их отношения из странной игры в догонялки, когда один делает шаг вперёд, другой отступает, а потом наоборот, они перешли на новый уровень, на котором Джонни позволяет себе просто касаться Кенши. — Ты сказал, что ты не один. Из-за меня? — как-то чересчур робко, для самого Джонни Кейджа, спрашивает он. Кенши снова пытается отшутиться. Кислый ком в горле увеличивается, угрожая выплеснуться наружу. — Джонни... — шепчет Кенши, в отчаянной надежде, непонятно на что. В следующее мгновение он ощущает присутствие Джонни всем телом. Электрические разряды пробегают мурашками от переплетённых ладоней вверх к локтям, на плечи, грудь и спину. Кенши чувствует дыхание Джонни на своих губах, слышит его запах: мускус вперемешку с застарелым потом. Когда их губы соприкасаются, Кенши всё ещё пытается сдержать кислый ком, на корне языка. Глубоко вдохнув, он чуть поднимает голову, целуя Джонни одними губами, и ком сам собой растворяется, когда руки Джонни осторожно обнимают его талию. Боли больше нет. Страха больше нет. Кенши цепляется за плечи Джонни, будто утопающий, втягивает в рот его нижнюю губу, царапнув её зубами. Почти стонет в поцелуй... Цокот знакомых каблуков по коридору, выдёргивает его в реальность. Торопливо разорвав поцелуй, Кенши отталкивает Джонни, прежде чем дверь в его палату распахнётся. — Он до сих пор здесь? — недовольно спрашивает доктор Шу по-китайски, явно наслаждаясь тем, что Джонни не понимает ни слова. — Время для посещения окончено. — Простите нас, — хрипло отвечает Кенши, — он сейчас уйдёт. — Хорошо, я жду, — судя по шуршанию, Лао Шу сложила руки на груди, поэтому Кенши торопливо поворачивается к Джонни. — Время для посещения закончилось. — Но...! — Вечером будет ещё пара часов, — будто ребёнка уговаривает Кенши. — Тогда, мы поговорим, — твёрдо решает Джонни, заставляя сердце Кенши ледяным комом упасть куда-то в желудок. — Нам определённо нужно поговорить. — Ладно, — вздыхает Кенши. Может быть, Джонни забудет об этом к вечеру. — Иди прими душ, от тебя воняет, — с улыбкой заканчивает он. В ответ Джонни возмущённо бьёт его по колену, взвившись на ноги. Он не перестаёт драматически вздыхать, пока идёт к выходу. Звук его тихих шагов уютно гнездится где-то в груди Кенши. — Клоун, — фыркает Лао Шу.

***

Ближе к вечеру Кенши проваливается в сон. Кажется, он слышит чьи-то голоса и знакомые шаги, но проснуться так и не может. Ему снится море и небо. Огромные, восхитительно голубые. Бесконечные. Они с Джонни летят куда-то. Или рядом с ним отец? Он явно разочарован Кенши. Наследник оказался слепым инвалидом, который, увлёкшись эгоистичной прихотью, совсем забыл о своём клане. О жертвах, которые принёс каждый из них... Ослепительное солнце жжёт глаза, и тогда Кенши просыпается. Точнее, перестаёт видеть сны, снова вернувшись в темноту. Только теперь, его окружает ещё и тишина. Оглушительная, до звона в ушах. Даже люди по коридору больше не ходят. Будто мир исчез, пока он спал, оставив после себя лишь странный цветочный аромат. Нащупав кнопку у кровати, Кенши вызывает медсестру, надеясь, что она придёт прежде, чем он сойдёт с ума. — Дагэ Такахаши? — заспанным голосом спрашивает дежурная медсестра, заглянув в палату. — Простите, — хрипит Кенши. — Вокруг так тихо, сколько времени? — Три часа ночи. Лао Шу не позволила будить Вас на ужин, сказала, что Вам нужно отдохнуть. Вы голодны? — Нет. Просто... — глубоко вдохнув, Кенши хмурится. — Что это пахнет? Принюхиваясь, Медсестра входит в комнату. — Оу, так это лаванда у Вас на тумбочке. Вероятно, её принёс кто-то из ваших друзей. Кенши потерянно оборачивается, пока медсестра не помогает ему нащупать стеклянную вазу и длинные тонкие стебли с крохотными бутонами. — Это очень красивый букет, — говорит медсестра. — А вот здесь, есть электронные часы, которые могут подсказать вам время. Вместе с Кенши она нажимает на большую круглую кнопку и электронный голос громко озвучивает время и дату. — Спасибо, — кивает Кенши, стараясь дышать носом. — Принести вам аудиокниги? — предлагает медсестра, уловив его страх остаться в тишине. — Было бы здорово, — отвечает Кенши, снова робко коснувшись кисточек лаванды. Второй раз он засыпает под сказку о пяти волшебных братьях, которые пытаются обхитрить злого Мандарина.

***

На следующее утро, после завтрака, Кенши меняют повязку, и это первый раз, когда он в сознании и чувствует, как смоченные антисептиком бинты отлипают от его раны. Воздух жжёт глазницы. Боль пульсирует от бровей до скул. Света нет. — Сейчас, потерпите немного, — говорит очередная медсестра. Её голос не знаком Кенши, значит это не она принесла ему ночью аудиокниги. Глаза окутывает прохладная мазь. Затылок снова крепко обнимают бинты. Кенши облегченно выдыхает, тихо радуясь, когда боль немного отступает. — Если Вам что-нибудь понадобится, Вы знаете где кнопка вызова, — напоминает медсестра и уходит, с тихим стуком прикрыв за собой дверь, оставляя Кенши ждать обеда или очередного визита его лечащего врача. Но прежде чем он успевает погрузиться в свои мысли, дверь снова открывается, а затем негромко хлопает. Он тут же поворачивает голову, прислушиваясь. — Если Лао Шу узнаёт, что ты здесь, Кейдж, она запретит тебе подходить к моей палате в принципе. Джонни сбивается с шага и быстро огибает его постель, вероятно, чтобы в случае чего спрятаться под кроватью, как идиот-любовник. — Ты ведь не видишь! — шёпотом возмущается он. — Как, черт возьми, ты понял что это я? — Ты топаешь, — пожимает плечами Кенши. — Это ложь, — Кенши почти наяву видит, как Джонни встаёт в свою любимую позу, упирая левую руку в бок, а правой тыча в собеседника. — Я не топаю. — Хорошо, — усмехается Кенши. — Тогда, ты шаркаешь. Как старый дед. — Ха-ха, конечно, — фыркает Джонни, усаживаясь на постель. — Ты отдохнул? Меня вечером не пустили, потому что сказали, что ты спишь. Дëрнув плечом, Кенши опускает голову. Джонни совершенно не нужно знать, что ему снилось будто он снова зрячий. Или что ему снился отец. Вместо этого он уклончиво отвечает: — Неплохо. Мне понравились цветы, они приятно пахли, когда я проснулся. Джонни почти подпрыгивает на месте. — Правда?! Мне сказали, что лаванда устраняет бессонницу и снимает нервное напряжение. Стараясь не вздрагивать от его энтузиазма, Кенши вежливо кивает. — Да, она действительно помогла. Несколько секунд он просто улыбается в ту сторону, где, вероятно, должен быть Джонни. По крайней мере, Кенши чувствует его вес немного сбоку. — Я хотел... поговорить, — в конце концов нарушает молчание Джонни. Его пальцы находят руку Кенши и скользят вверх по татуировке, собирая нарисованные волны кончиками пальцев. Кенши невовремя вспоминает, что у его больничной одежды короткие рукава, а значит каждый, кто видел его последние два дня, видел и татуировки. Его проклятое клеймо. Вот только Джонни, как будто бы всё равно. Или, может быть, он просто не понимает значения рисунков. — Хотел сказать, что... я не оставлю тебя, — продолжает Джонни, отвлекая внимание Кенши от одной проблемы тем, что озвучивает другую. — Кейдж... — Ты можешь положиться на меня. — Кейдж... — Мы что-нибудь придумаем, выучим Брайль, продолжим работать над фильмом... — Джонни, я инвалид, — рявкает Кенши, не в силах выносить его воодушевлённый тон. — Мы не можем ничего придумать, потому что я ничего не вижу, а ты мне ничего не должен. Джонни ошарашено молчит, и Кенши выносит окончательный приговор тому, что между ними пыталось зародиться: — Мне не нужны ни твоя жалость, ни чувство вины. Хотелось бы драматично выйти из комнаты и хлопнуть дверью, но Кенши почти уверен, что если попытается встать, то обязательно запнётся об какой-нибудь стул. А ещё Джонни вцепился в его ладонь так, будто это он потерял зрение и отныне это для него Кенши единственная опора и поддержка. — Джонни, мне больно, — отстранённо говорит Кенши, повернув лицо в другую сторону. Джонни как-то странно то ли всхлипывает, то ли смеётся, немного ослабив хватку. — Мне тоже, — отвечает он. Сердце в груди пропускает удар, и Кенши надеется, что Джонни больше ничего не скажет, что сбежит как обычно, прекратит играть в благородство, но... — Мне тоже больно, слышишь? — зовёт Джонни. — Не только из-за чувства вины, хотя оно, конечно есть, и оно огромно. Мне больно, что ты сдаешься! Разве члены клана Тайра могут сдаться? Кенши стискивает его пальцы так, что Джонни по-настоящему болезненно охает. — За слепым никто не пойдёт, — выдыхает Кенши. — Тогда позволь мне быть твоими глазами, — просит Джонни, касаясь его скулы, поворачивая лицом к себе. — Это не жалость и не чувство вины. Ты отдал глаза за мою жизнь, так позволь отплатить тебе. Позволь помочь. Повинуясь ласковым рукам, Кенши склоняет голову, пока не чувствует как лоб Джонни упирается в его лоб. — Мне тоже страшно, — шепчет Джонни. — Но я верю, что вместе мы справимся. — Ты наивный идиот, — отвечает Кенши, а затем ловит его мягкие губы своими губами, и Джонни уже второй раз за два дня не убегает, позволяя им обоим наслаждаться поцелуем. — Это значит «Хорошо, Джонни, я согласен делать всё, что ты скажешь?», — уточняет Джонни, пародируя его низкий голос. Кенши насмешливо фыркает и кусает его щеку. Или скулу. Или нос. Он не очень понимает на ощупь. — Это значит, «Хорошо, Джонни, я подожду, пока ты наиграешься». Он думает, что Джонни рассмеётся, но тот, неожиданно серьёзно тянет его руку вверх и оставляет поцелуй на тыльной стороне его ладони. Прямо на проклятой маске проклятого демона. — Не наиграюсь. Обещаю.