Похищенные цветы

Закрыв дверь, Возерай повторила чары ещё раз, просто для уверенности. И направилась разбираться с новыми делами. Сначала она решила наведаться на кухню. — Доброй ночи, — обратилась она ко всем (все принялись радостно приветствовать её в ответ, и некоторые при виде Хозяйки даже побросали колдовство на полпути, так что ножи, которые только что сами резали, так и зависли без движения в рыбьем мясе, а тарелки и черпаки, которые сами плыли в водной толще куда нужно и сами мешали, попадали). Затем Возерай спросила, обращаясь к своей матери: — Не могла бы ты помочь мне? Мать Возерай звали Мидия; она была внешне крайне схожа с дочерью, только пошире в спине и плечах, волосы её были белы, а кожа отдавала сероватым, точно глина. Возерай подошла к ней так близко, что вот тут бы их и сравнить. — Присмотри, чтобы всё, что я поручу, было точно исполнено до мелочей? Это крайне важно, — Возерай побаивалась, как бы кому не пришло в голову насыпать в еду ради шутки порошок меди или мышьяка. — Я внимательно тебя слушаю, говори, — велела Мидия, облокачиваясь бедром о стол и складывая руки под грудью. Весь её облик так и требовал от окружающих покорности, чуть ли не благоговения, было что-то ужасающе-повелительное в её прозрачных глазах, хотя она была обычная кухарка. Возерай долго разъясняла, что будет нужно делать, и что едят люди, доверив Мидии всю власть над приготовлением ужина. Она рассчитывала, что тогда женщинам на кухне вряд-ли удастся сделать что-то по-своему, то есть, по привычке. Мидия кивала, так бесстрастно, будто не услышала ничего необычного, даже когда Возерай попросила сделать жаркое из кроликов, и не поливать его кислой водой, добавив, что от кислой воды люди ранятся, будто от огня; остальные же женщины слушали, слегка выгнув брови. Возерай вообще всерьёз относилась к свиданиям, и не собиралась ударить в грязь лицом. Конечно, она за долгие годы немало прознала про то, что любит именно Лилия, и, насколько могла, внятно передала, какую нужно приготовить еду и как. Озёрные женщины только руками развели, решив, что Хозяйка, пожалуй, немножко тронулась умом. Но послали Язуруть с её охотницами наверх, добывать «мясо всякой летучей или бегающей наземной дичи, и то, что растёт в лесу или в поле», так они ей сообщили. Язуруть, невозмутимая, как скала, сказала «да», и быстрым ровным шагом отправилась исполнять поручение. Вернулась же она через несколько часов, и на кухне стало происходить новое оживление: все всполошились, изумлённо рассматривая необычную добычу. — Как люди это едят? Оно же острое, — сказала одна кухарка, потрепав мёртвого ежа. — Чистить полно придётся, а мяса на один зуб. — Это не годится, — Мидия побросала ежей в корзину для мусора. — Язуруть, что это ещё значит? — Это не я, — ответила Язуруть. — Я вижу, что не ты, — Мидия рассмеялась, — Я спрашиваю, зачем ты это принесла. Язуруть её тон всегда вводил в лёгкую растерянность; вообще всем женщинам рядом с Мидией казалось, что они обязаны перед нею в чём-то оправдываться. — Их не я поймала; я думала, бросить, но решила на всякий случай принести. Мидия покачала головой. Отпустила Язуруть кивком, мол, благодарю. А потом избавилась от ежей, и насела на кухарок, — велела чистить куропаток, перепёлочек и фазана. Перья так и закружились, опадая постепенно на пол. Сама она села разделывать кроликов, и изредка прикрикивала на окружающих, но просто для порядка. А Возерай в это время шла потолковать с Красунь и Золотьсиг. Приближённые её скромным собранием сидели на небольшой, освещаемой солнцем в дневное время площадке, возле чудесного металлического сада, играли и болтали. Серебужна и Красунь разматывали вдвоём клубок бобровой шерсти. Рядом с ними стояла целая корзина с этой шерстью. Сколеск хмуро полулежала возле окна, глядя в бездну, она выигрывала у Золотьсиг в третий раз и потеряла интерес к игре. Золотьсиг как раз думала над своим ходом. Густые лохматые брови придавали бледному лицу грозное выражение, однако у неё были очень усталые глаза, — за последнее время она много колдовала. Ряска, хохоча, носилась кругами где-то недалеко, между стеклянных потолочных опор, будто за ней кто-нибудь гонялась. Иногда она спотыкалась и падала. Несколько огоньков, похожих на ноготки свечей, мерцало синим под прозрачным потолком. — Доброй ночи, — страшным голосом обратилась к ним Возерай, поднявшись на площадку. Ряска остановилась на миг, пожала плечами и продолжила бегать. — Серебужна, почему ты здесь? Я, кажется, попросила Красунь не выпускать вас? — Ах, повелительница, — Серебужна почти была готова встать на колени, — Пожалуйста, довольно, я не могу больше сидеть взаперти с Тенью, я согласна на что угодно, только избавьте меня от неё. Обещаю, смертную больше никогда не обижу. Возерай нахмурилась. Красунь, притихшая, продолжала мотать нитки. — Красунь, почему Серебужна здесь? — Мне жаль её мучить, — скромным голосом отозвалась Красунь. «Да и за что? — подумала она, — За то, что смертную обидела? Больно ваша смертная обидчива». — Я считала, на тебя можно положиться. — Возерай бросила недолгий осуждающий взгляд, (Красунь от этого слегка зажмурилась) а потом добавила: — Ива передавала, что для Лилии уже приготовили ужин? Что ты за выступление устроила? — Я растерялась, — горько проговорила Красунь. — Думала, Ива что-то перепутала. Разве можно есть просто жареную рыбу? Так можно совсем истончиться и сгинуть. Я попросила приготовить для вашей бедняжки что-то посущественнее. Возерай глубоко и спокойно выдохнула. — Она не «бедняжка». Её зовут Лилия, и она не «моя». — Раз она не твоя, давай я заберу, — обрадовалась Ряска. Возерай обернулась к ней и Ряска, уловив что-то в серебристых глазах, визжа, бросилась прочь. — В следущий раз сделай так, как скажет Ива. Не надо слишком стараться и что-то додумывать. — Поняла, — Красунь склонила голову. Ей было непривычно слышать упрёки. Возерай обернулась в сторону, где сидела печальная и готовая возвращаться в пещеру к Тени Серебужна. — Серебужна, хочешь пощады — иди извиниться перед Лилией. При мне. Наступила тишина. Даже шум, издаваемый Ряской, не было слышно. — Но... Нельзя просить прощения у смертных, — Серебужна прикрыла рот ладонью, будто боялась своего же голоса и хотела приглушить его. — Это к ужасным бедам... — Какая чепуха, — устало вздохнула Возерай. Она сама уже пару раз просила прощения, и ничего. — Когда? — Серебужна слегка дрожала. — Приходи вечером в Зеркальную комнату. Думаю, Лилия будет готова выслушать тебя. Ряска откуда-то из-за угла ахнула с завистью. Серебужна покорно качнула головой. — Серебужна, не бойся, думаю, если попросить за что-то прощения у смертной, ничего особенного не случится, — утешила Красунь. — Это выдумки. — Ну да, только будешь проклята на всё своё существование. — хмыкнула Сколеск. Она так и сидела, не шевелясь, как статуя. Серебужна сильнее задрожала. — Глупости, — рассмеялась Возерай. — Сколеск никак не хочет смириться, что от неё неприятностей больше, чем от смертной. Ничего с тобой не случится. Извинись, и пожмите руки, как у людей принято. Сколеск хмыкнула. — А лучше бы пожала ей шею, до хруста. На площадке потемнело, синие огоньки перестали давать свет и замерли, как окаменели. — Оставляй подобные желания невысказанными, — предупредила Возерай. Сколеск прислонилась лбом к слюдяному окну и закрыла глаза, не желая спорить. — Прошу прощения. Больше не стану, — пообещала она. Впрочем, неубедительно. — Ты угрожаешь ей? — Возерай плавно приблизилась к окну, с настроем, будто намеревалась что-то сделать со Сколеск, например, стукнуть ей в зубы. — Я сказала не подумав, — улыбнулась Сколеск, почти нежно, и продолжила с некой угрюмой печалью пялиться в окно, будто в чёрной пустоте видела что-то особенное. — Даже и думать забудь приближаться к ней, или мало досталось в прошлый раз? Хочешь снова почувствовать лезвие, где-нибудь около своей жалкой селезёнки? — Нет... — проговорила Сколеск без ударения. И наконец больше не отворачивалась. — Я пыталась пошутить. Сожалею. Возерай криво улыбнулась. — Советую впредь не пытаться. Надеюсь, ни у кого больше нет желания вредить моей гостье? — в ответ была согласная тишина. — Великолепно. И, перед тем, как я уйду. Никто не должна говорить Лилии ничего. В том числе, про Темнозверя. — Возерай внушительно взглянула на Золотьсиг, — Ни единого слова. Хватит запугивать её. Все закивали, кроме Сколеск, но она вообще редко показывала участие. — Не послать ли Тень тоже извиниться перед смертной? — спросила Красунь. — Тишь-то извиняться вряд-ли будет... Возерай сделала пару шагов по площадке. — Не стоит, Лилия итак с ней видится чаще, чем я бы хотела. Больше не создавайте причин для моей головной боли, — обращаясь именно к Красунь попросила она и исчезла. Красунь и Серебужна хором вздохнули и принялись дальше разматывать шерсть. Возерай спустилась в подземелье, где Красунь закрыла Тень и Тишь. Не сопровождая своё появление должным предупреждающим звоном, она возникла прямо перед ними. Намереваясь застать врасплох. Тишь таскала вдоль комнаты, длинной, как щука, ракушки по одной штучке в две разные кучи — завитушки и длинненькие — из огромного ларя: там лежали разнообразные мелкие камешки, соринки и прочее. Её элегантные высокие сапоги из змеиной кожи покрывала грязь. Она что-то напевала под нос, а Тень ходила следом туда-сюда, иногда что-то тоже мурлыкала или ворчала, стукала подбитым каблуком по камням, совершенно не попадая в песню Тишь, и, стоило Тишь положить одну завитушку, как Тень тут же клала к ней длинненькую, и наоборот. Словом, создавала бардак. При появлении Хозяйки они обе остановились; Тишь села на пол и принялась обмахиваться ладонью, чтобы разогнать в стороны тут же приставших к ней водных жучков. — Тень, — позвала Возерай. — Добрый день, Хозяйка, — поклонилась Тень куда ниже чем надо. — Вы по мне скучаете? Пришли меня отпустить? Впрочем в голосе её надежды не было; Тишь беззвучно усмехнулась. — Зачем же ты к Лилии заходила без моего позволения, а? — Возерай подошла к Тени совсем близко. — Да я только осведомиться хотела про её здоровье, вы же говорили, из-за меня ей что-то сделалось нехорошо. Меня так совесть замучила... — Ещё раз к ней заявишься — я тебя запру в этом ларе, и попробуй только вылезти, так запру, что никто и никогда не достанет, будешь там куковать, пока я Хозяйка в Озёрном краю. Всё ясно? — последнее она не спросила, а крикнула ей в лицо. Тень чуть дёрнулась. — Ясно-ясно, яснее ясного, уважаемая Хозяйка. Я больше не подойду даже к ней. — Смотри, не приближайся более чем на двадцать шагов, чтоб я не слышала про тебя от неё, узнаю — так задам, — Тень закивала головой до того часто, что можно было подумать, сейчас она у неё отвалится. — Сидите тихо. Продолжайте уборку. Чтобы к вечеру хоть это доделали. — тут она посмотрела на Тишь. Та продолжала посиживать. Возерай рявкнула: — Тишь! Следи за Тенью, или я выставлю тебя из советниц, и разгоню весь твой оркестр. Тишь вскочила и забегала. Тень тоже забегала. Возерай понаблюдала за этим несколько минут, сложив руки под грудью и зло щурясь. Удостоверившись, что они взялись за дело, как надо, Возерай исчезла из пещеры. Тишь снова легла на пол. — Когда же это наказание закончится? — спросила она как бы у пещеры. — Хорошо что хоть мы не на побегушках у Лугблескёны. — Что ты там говоришь? — Тень, тащившая какой-то тяжеленный деревянный короб, не увидела её на полу и споткнулась. Обе они завопили, а Тень ещё и расшибла бок. Возерай, с чувством некого удовлетворения, вернулась к своим поискам. На этот раз она разложила целую кучу волшебных непонятных предметов, которые уже видела Лилия, на полу в комнате, где обычно занималась испытанием новых чар. Она не хотела, чтобы кто-то видела, чем она занимается. Говорящие книги ничем не помогали. Треугольники, ромбы и пирамидки вращались в воде, излучая розовый и зелёный свет, поскрипывая, как несмазанное колесо, но тоже ничем не могли помочь. Всё это колдунью крайне удручало. Хуже всего, выходило, что способа как-то повлиять на Темнозверя вроде нет и не может быть. Всё колдовство, какое хоть в чём-то было б полезно, Возерай не могла использовать, проклятье, давлевшее над ней, мешало. Оставалось только падать в эту страшную пропасть всё дальше и дальше, и Возерай тайком отыскала одну древнюю запись, где подробно рассказывалось, как использовать жизненные силы других волшебниц, чтобы обрести временное всемогущество. Раньше-то Возерай смеялась над этими знаниями, она думала, до чего глупы женщины, которые готовы убивать своих подруг ради временной власти. И какой временной — ведь даже не век, не десять лет, не пять. Один день, одна ночь, ерунда а не время, ничто; а однако сейчас она сидела и внимательно изучала эту запись, и долго-долго размышляла. Если выбрать самых сильных волшебниц, то не так уж много будет нужно убить, пятерых-шестерых. В самом окончании записи имелись ещё такие слова: «И не будет тебе покоя, и не будет тебе утешения, и нигде ты не обретёшь избавления от своих мучений». Возерай полусонно взялась прикидывать. Она не сильно любила Сколеск, но убить её просто не смогла бы. Серебужна и Красунь были очень сильны, но не так, как Сколеск, их сил бы не хватало, и, кроме того, Возерай их было ещё больше жаль. Лёд была во всём виновата, но убить — нет, кого угодно, но не её. — И не будет тебе покоя, и не будет тебе утешения, и нигде ты не обретёшь избавления от своих мучений, — повторяла Возерай нараспев, подставив ладонь в безукоризненно белой перчатке под подбородок. — Ни покоя, ни утешения, ни избавления... Кроме Озёрного края были ещё места, где можно найти сильных волшебниц. И была ещё Лугблескёна. «Поскорей бы она вернулась» — подумала Возерай. Лугблескёна могла ей пригодиться в любом случае. Про ужин Возерай вспомнила, когда в комнату заявилась Ива. — Возерай, — позвала она. — Ты занята? — Ты что-то хотела? — Возерай захлопнула ромб чуть не с треском. — Только сказать, что Язуруть вернулась с охоты, и всё готово, что ты приказала. — На её бледное лицо падало несколько розовато-зелёных огоньков, и виделось, будто Ива огорчена или печальна. — Я всё хотела спросить. Как же люди могут такое есть? Они же жутко хрупкие. Ты уверена? Ей точно можно?.. — Я уверена. Благодарю. Она приказала всей колдовской утвари убираться по шкафам и позапирала ящики. Она всегда запирала их, но теперь как будто стало больше причин. Ива подошла, и мягко положила руку сестре на плечо. — Что-то не так? — Я справлюсь, — привычно улыбнулась Возерай. Ива взяла её лицо в свои ладони, и посмотрела в глаза, а затем коротко поцеловала сначала в одну щёку, потом в другую. — Никогда не забывай, что у тебя есть я. — сказала она. — Я всегда за тебя. — Я помню, — Возерай приобняла её одной рукой, и быстро отпустила. — Мне пора. Стол был уже убран. Возерай проверила работу своих подчинённых, и даже слегка удивилась. Хотя в этот раз ими властвовала Мидия. — Разбудить вашу гостью, Хозяйка? — спросила Ива с улыбкой. Возерай остановилась, заложив руки за спину. — Найди маму, и поблагодари от меня, пожалуйста. А что касается Лилии — не стоит, я попросила Кысь поухаживать за ней. Лилия проснулась под вечер от смеха. Как она хохотала! Давно ей не снились настолько чистые, полные света и облаков сны. Она видела, как едет сверху на большой колеснице, запряжённой рыбами, раками и какими-то водными ужами. Солнце сверкало везде, где можно. Деревья походили на сахарную вату. В руках у Лилии сидела толстая гусыня. Лилия ехала к себе домой, а жутковатые озёрные женщины, почему-то в белых, как саваны, платьях, улыбались и смеялись, и бежали следом, сыпали на дорогу разноцветные камешки и розовые лепестки. А когда Лилия поднялась на холм, то увидела, что приехала она не домой, а ко дворцу, чёрному, с крышами, покрытыми черепицей блестящей и яркой, как леденцы, с тонкими как пруты шпилями, устремлёнными прямо в синее небо, с флагами и арками. Из дворца вышла Возерай и протянула Лилии руку. «Оставайтесь навсегда со мной, пожалуйста» — сказала она, и Лилия вне себя от счастья бросилась к ней в руки с колесницы, и поцеловала её. Возерай прижала Лилию к себе, и Лилии было так приятно, будто цветы касаются её щёк, в сердце её заметались тысячи искр, она засмеялась, так громко. И разбудила себя. На этом сон и прекратился. Лилия полежала, не двигаясь, пока чудесное виденье рассеивалось в памяти. «Ну, а что же тут такого? — спросила она себя. — Это же просто сон; хочу, и целую, кого хочу». Потом она вволю потянулась, зевнула и села, осматриваясь. На этот раз просыпаться в круглой спальне оказалось гораздо приятнее. Ракушки в стенах мерцали, как иней морозным утром на стекле. Потолок казался высоким, как небо. Темнота за окнами стояла загадочная и сказочная. И в разуме Лилии, и на сердце её были покой и мир. А потом Лилия вспомнила, что у неё свидание, и ей стало даже ещё лучше. Будет обидно, если Возерай посчитала договор за шутку. Пусть уж красиво поухаживает, Лилия была совершенно не против. Свидания у неё были и раньше, но встречалась Лилия почти всегда с соседскими дочками, и они не сошлись. Эти фифы вечно требовали вести себя так, как им самим больше нравится, и как они от неё хотят. Лилия была высокого роста, и поэтому от неё ждали каких-то определённых действий, вроде как они держали её даже и не за женщину, а непонятно за кого. А если она делала что не по их, то сразу сердились, и ещё к тому бранили её, если Лилия «вела себя странно». (Порой Лилия честно высказывала окружающим свои фантазии про озёрных жительниц). Возерай же явно не требовала ничего, кроме как быть самой собой. И вызывала множество чувств, которые Лилия тут же обмиловала и приняла с восторгом, и удобно устроила в своей груди. Может быть, несколько едва видимых волнений и беспокойств и осталось, но они таяли с великой скоростью. Как хорошо, что её похитила именно эта благородная женщина. И как больно и прекрасно Лилии было думать, что Возерай так старается, чтобы угодить. Разве не похоже это на мечтания, которым Лилия предавалась перед сном и во время скучных уроков? Вот, она в чудесной стране, а рядом влюблённая в неё добрая колдунья. Это и есть счастье. Приблизившись к окну, Лилия посмотрела на чуть видимое отражение, и пригладила волосы, поправила косу. Может, нельзя точно выяснить такое, взглянув в мутное отражение, но Лилии казалось, она очень посвежела после сна, щёки порозовели. Отыскав где-то свою золотую заколку, которую вчера сняла Возерай, Лилия села на край одеяла. И стала ждать. Просидев порядочно без движения, она утомилась и легла, складывая руки на животе. Раньше она как-то не слишком скучала; не находилось на это времени, вечно то носилась по дому, то мучилась от бессонницы и головной боли, некогда было обнаружить, что ей нечего делать. «Надо будет всё же попросить её подарить мне пару книг. Я же не могу просто сидеть без дела» — подумала Лилия, разглядывая свои ногти. У неё были очень красивые ногти сами по себе, и она вполне любила их разглядывать. Она попробовала себе вообразить что-нибудь, но что-то сегодня воображение не работало. Потом она опять села, посидела и опять легла. «И как можно приглашать на свидания, не называя точное время? — возмущалась она. — Впрочем, у меня нет часов». Тут к ней в дверь как-то необычно мирно и приветливо постучались. — Откройте мне, смертная Лилия, — попросили из-за двери нежным голосом. — Меня зовут Кысь, меня прислала к вам Возерай; чтобы я помогала вам и прислуживала. «Э, нет, — подумала Лилия, — Не хочу я тебе открывать, мало ли что, голос у тебя больно сладкий». Но к двери она подошла, очень тихо, на носках, подкралась, и заглянула в замочную скважину. Впрочем, почти ничего не увидела; стоявшая за дверью загородила скважину непонятными чёрными тряпками. — У меня есть ключ, мне дала его Возерай, — пришедшая достала ключ из кармана. — Возерай решила теперь никому, кроме самых доверенных, не отдавать его. Только мне и Красунь. Так что можете не переживать. Лилия задумалась. Вдруг ей нагло врут? И эта Кыся той же породы, что и Тень с Тишь. Украла ключ. Но деваться в любом случае некуда. — Так и быть, заходите, — разрешила Лилия довольно строго. Хотя её власть над положением была чисто напускная. Кысь вошла в комнату. Оказалось, она удивительно приятной внешности; глаза у неё были тоже прозрачные, но как-то темнее, и не возникало ощущение, что вместо глаз стекляшки, как у чучела. И никаких жутких огоньков в них не обнаружилось. В волосы она вплетала множество чёрных толстых ниток, которые так и развеивало водой в разные стороны, а одета оказалась в гладкие кожаные штаны с ремнём с огромной украшенной изумрудом бляшкой, и в какую-то ещё рвань, вроде лёгкого полушубка, только совсем затасканного, вроде как половая тряпка. «Ну народ, — изумилась Лилия, — Что только не носят». — Рада вас увидеть наконец; давно хотела познакомиться! Так необычно, знакомиться со смертной. Вас Лилия зовут? Как вы спали? Давно вы проснулись? — набросилась Кысь, стоило ей очутиться в комнате. Она на Лилию и не глядела, осматривала убранство. — Ну да... — Лилия слегка растерялась. — Сны вам наверное просто кошмарные снятся, вы же к свету привыкли. А здесь так темно. Возерай говорила, вам холодно, и просила передать вот это. Тут она резко сложила ладони вместе и так же резко их раскрыла. Лилия чуть не подскочила; появился сундук, изукрашенный крупными камнями, он сам собой раскрылся и Кысь поставила его на пол, принимаясь расхаживать по комнате. — Как тут славно! — говорила она своим сладким голосом. — А стены будто из глазури. Изящная работа. По-моему, Возерай здорово о вас заботится. Такую славненькую спаленку мне в жизни не сделать! — Я ей очень благодарна, — ответила Лилия, которая в это время углубилась в дары. В сундуке лежали ещё рубашки на смену, с пуговицами только на воротнике, как здесь все носили, пара коротких перчаток, безрукавки на меху, галстук или шейный платок из шерсти, тёмно-зелёной, как водоросли, с тонкими заколками в виде карасей, длинный тёплый плащ в пол, серебряной ткани, с бисером, и украшен цветами, точно как живыми. Словом, всякая одежда. Лилия погладила безрукавки, такие мягкие, что не хотелось отнимать руку. — Какие вещи невероятные... — сказала она наконец. Кысь всё осматривалась. — Да, у Возерай прямо дар, — она наконец остановилась, — А ещё она попросила передать кое-что, сказала, сундук вам, а то, что внутри — её, так что потом верните. Тут она хотела ещё раз из ладоней высыпать сундук, но Лилия это вовремя упредила. — Хватит, пожалуйста! — попросила она. — Вы в меня ничем не бросайте. — Да как же можно, — Кысь хлопнула в ладоши в сторону от неё и сундук возник постепенно, как бы сначала был невидимый, а затем понемногу обрёл форму. И опустился тихим ходом на пол. — Берите. Лилия поставила его перед собой на одеяло и открыла. Там лежали на подушке хорошенькие кожаные сапожки, вроде тех, какие Лилия обычно носила поздней весной, когда снег уже почти весь стаял. Но носы у них были отделаны металлическими пластинками в виде чешуи. — Она вам и сапоги подарила, — в задумчивости проговорила Кысь, с каким-то странным настроением оценивая лилиино новое имущество. «Вот, ничего такого она не говорит, но из-за её слов я уже чувствую себя попрошайкой, а ведь я даже ничего не просила» — огорчилась Лилия. То есть, просила конечно, но она вовсе не хотела целый гардероб. — Она мне много чего подарила. — Сапоги это у нас свадебный подарок. — сказала Кысь. Лилия поджала губы, и подумала, что сапоги на свадьбу — любопытный конечно подарочек. — Нельзя их дарить смертным, это как пленить себя. Если вам бессмертная дарит сапоги, делайте с ней тогда, что захотите. — Это не мои. Она их не дарила, велела потом вернуть. Она подарила мне только сундук. Лилия сама не знала, почему, но очень хотелось улыбнуться. Кысь как-то невнятно пожала плечами. Можно было подумать, её это расстроило. — А это что на потолке? Колокольчики? — Не знаю, там темно. — сказала Лилия, раскладывая одежду на кровати, чтобы полюбоваться одновременно всей. Она бы с радостью прямо сейчас надела сапожки, у неё до того ноги замёрзли, что она пальцев не чувствовала, хотя и лежала до этого в кровати весь день. Но она не умела их как следует завязать, и не умела продеть шнурки, к тому же, эти сапожки от обыкновенной человеческой обуви отличались. — А я в темноте отлично вижу, — улыбнулась Кысь. — Я знаю; я уже поняла, что все здесь всё отлично могут, кроме меня, — сообщила Лилия бесстрастно, разглаживая одну безрукавку. — Ну нет, я вижу лучше всех. Это у меня такое особое умение. У нас они бывают... Так вы не видели колокольчиков? — Не видела. — Жаль, очень жаль. Но ничего, если вдруг течение пройдет сквозь открытое окно, вы услышите. Красивый до невероятного звук. Не спешите пока одеваться. Хотите принять ванну? Там вы живо отогреетесь. Я помогу вам. — Лилия задумчиво согласилась. Она будто была во сне. «Ну вот, теперь я узнаю как это, принимать ванну под водой. — подумала она. — Такого я себе даже не воображала». — Тогда идёмте в купальню. Положите вещи. Давайте я открою вам дверь. «Разговаривает со мной, как с маленькой» — подумала Лилия с досадой, но решила не слишком придавать значения мелочам. Она устала от того, какие тут все чокнутые. — Я раньше никогда не разговаривала с людьми, — с улыбкой пояснила Кысь. Будто поняла всё по лицу. — Я всё думала, как же люди между собой могут общаться? Как мы? — Лилия промолчала. Кысь постояла возле двери и спросила: — Вы меня хорошо понимаете? — Великолепно. Кысь и не касалась ничего; разноцветная горячая вода сама хлынула в купальню из нескольких кранов, Кысь только пальцами щёлкнула. Лилия с интересом наблюдала. Кысь надавила на одну стену, и та повернулась, как в старинном замке потайная дверь, — но оказалось, в камне там имеются полки с разными бутылочками и баночками. Лилия слегка расстроилась. — Поднимите руки, пожалуйста, — попросила Кысь, и затем вмиг расстегнула пару пуговиц, даже не притрагиваясь. Дальше Лилия могла раздеться и сама. Она даже начинала привыкать; на новом месте новые привычки легче усвоить. Кысь повернула краны обратно. — Проверьте, тёплая ли для вас вода? — спросила она своим сладким голосом. Лилия села на край купальни и опустила в воду руку. Вода была густой, как кисель. Оказалось, в самый раз, и озябшая Лилия не долго думая забралась туда. Кысь в это время повесила её одежду на деревце. В купальне росло прямо из пола золотое деревце, с редкими розоватыми листочками. Лилии было любопытно, живое оно или нет, но она не знала, как проверить. — Я на минуточку испугалась, что вы меня столкнёте, — призналась Лилия. Кысь ей улыбнулась зубастым ртом — ох у неё были и зубищи. — Зачем же? Я, знаете, всегда искренне поддерживаю Возерай, даже если она делает что-то такое, с чем никто не согласна. Хотя до такой степени это впервые дошло. Лилия неловко улыбнулась. — Садитесь ровно; я займусь вашими волосами. А то они ни на что не похожи. — А что сейчас делает Возерай? — спросила Лилия. — Откуда же я знаю? Готовится к свиданию с вами, верно. Или занимается своими чарами. Она в последнее время много этим стала заниматься. — Она никогда не устает? — Устаёт, само собой. Скажете тоже. Мы же живые, хоть и бессмертные. А из-за вас Возерай теперь не до отдыха. Лилия прикусила губу и замолчала. Тем более, она боялась, как бы мыло не затекло в рот. — Что сделать с вашими волосами? — спросила Кысь, когда смыла розоватую пену переливающейся водой. — Хотите какую-нибудь причёску вам накручу? Я на этом собаку съела. — Да хоть что-нибудь, — разрешила Лилия, которая обычно своими волосами не интересовалась. На торжественные случаи причёску ей подбирала мама, а в остальное время всё зависело от случайности: одна служанка всегда заплетала Лилии одну косу, а вторая — две. Кысь принялась за дело, и соорудила на голове Лилии в кратчайшее время нечто страшное. «Как я буду это расплетать?» — испугалась Лилия, увидев своё отражение. — Вам не нравится? — расстроилась Кысь. — Сейчас исправлю. — она живо всё вернула в прежний вид и взялась заворачивать по-новой. — А знаете ли вы, что в вас есть нечто необычное? — спросила она вдруг, ни с того ни с сего. — Что например? — Лилия понятия не имела, что тут, в Озёрном краю, считается необычным. Если Кысь сейчас скажет про цвет её глаз, кожи или волос... — В вас как будто есть что-то колдовское. Чего не встретишь у людей. У меня даже имеются предположения, что же это. Целых два. Видите ли, я неплохо колдую. Возерай прислала меня к вам, может быть, чтобы я разузнала о вашей необычности? Чтобы самой ей мне рассказывать не пришлось. Очень на неё похоже. — Я не понимаю вас. Кысь долго молчала. Лилия всё думала, разъяснит она хоть что-то или нет? — А вы по-настоящему смертная? — спросила вдруг Кысь. — Или притворяетесь? Я чувствую, что за вашей наигранной смертностью есть кое-что непоказное. — Что?.. — изумилась Лилия, полностью зайдя в тупик. — Не хотите говорить — как хотите. Хотя, как странно, что вы сели тут и страдаете от скуки, и ждёте, когда Возерай за вами прибежит. Учитывая всё, о чём я подозреваю. — Она сказала мне ждать, я и жду. — отмахнулась Лилия. — Вы прямо как воск в её руках, — вздохнула Кысь. Лилия не ответила. Она начинала сердиться. Между прочим, эта Кысь была неплоха, пока не начала слишком много рассуждать. — Вы во всём слушаетесь Возерай? — спросила Кысь. — Когда нужно, — спокойно ответила Лилия. — А что вы сейчас не выйдете отсюда? Не можете? — Могу. — И почему не выходите? — Потому что. Кысь видимо решила, на этом разговор окончен. Она помогла Лилии подняться и облачиться в свежую одежду; Лилия терпеливо разглядывала её длинные пальцы с коготками. Кроме прочего, Лилия считала, новый образ ей здорово к лицу, особенно повязка на шею её поражала и привлекала. Завершив это дело, Кысь отправилась обратно в комнату, на ходу щёлкнув пальцами: бутыльки сами покатились и побежали по полу обратно на места, а странная вода просто пропала. Изящным взмахом руки Кысь заставила кровать заправиться, разгладила одеяло до совершенства, взбила подушки и уложила опрятной белоснежной грудой. Лилия села и принялась поправлять свой пояс; он был непривычно широк. — Хотите чаю? — спросила Кысь. — Ещё есть вишня в сиропе. — Откуда у вас может быть вишня? — удивилась Лилия. — Возерай не сказала. Спрашивайте у неё. — Чай я буду, — кивнула Лилия. Кысь взмахом руки сотворила столик и на нём какой-то бешеный фарфор, с фигурками и стекляшками, но видно было, что это тоже человеческая поделка. Лилия начинала думать, что здесь, в Озёрном краю, жалуют только ненормальные вещи. На столике имелся крошечный чайник и вишня в сиропе, и всё, что к этому полагается. — Угощайтесь, прошу; а Возерай не говорила, не собирается ли она жениться на вас? — Что? — Лилия чуть не подавилась сиропом. — Нет. А почему вы такие вопросы задаёте? Бестактные как непонятно что. — Я когда-то ей предлагала пожениться, только она отказалась. Сказала, что или не женится совсем, или женится на могущественной колдунье, более могущественной, чем она сама. Мне так обидно стало, когда я узнала про вас, можете поверить? Не то чтобы я до сих пор хочу жениться на вашей благодетельнице, только аж дрожь взяла с досады. Мир несправедлив! Может, я ей просто не нравилась. — тут она остановилась. — Ну, как закончите, поставьте всю посуду на столик, и возьмите и опрокиньте его на пол, прямо так — р-раз! Он разобьётся и исчезнет. Желаю вам дивно провести время, Лилия. А я на этом прощаюсь. До встречи. Она поклонилась, даже с уважением, не рисуясь, и пропала. Лилия сидела с непрожёванной вишней во рту и не чувствовала её вкус.