Придёт весенний дождь

Боги не плачут. Теперь — нет. Так решил Зевс, и нарушит его волю либо безумец, либо глупец. (Аполлон невольно улыбается, стряхивая дождевые капли с листьев осоки: сам он волю Зевса однажды всё-таки нарушил. Это было давно, но тяжесть наказания до сих пор гудит в теле — бессмертном и безупречном, как телу и положено. Сам-то он кто? Безумец? Нет, для этого всегда был Дионис. Значит, глупец. Но Аполлон был тогда на целую вечность младше.) Брюхо тучи золотит молния. Будет дождь. Щедрый и шумный — как и положено весеннему дождю. Запах земли, разогретой, жадной, щекочет ноздри. Осока шелестит в нетерпении. Она и без того мокрая, но ей всё мало. Весна. Гиацинта нет в живых третий день. Аполлон рвёт осоку. Листья хрустят. Порезы на ладонях медленно набухают влагой — на миг он не может понять, почему она не красная. Но тут же вспоминает: он бог. Всё правильно. Просто богам редко приходится видеть свою кровь, прозрачную, как горный хрусталь. В последний раз она лилась сотни лет назад, при Трое. Все они чрезмерно увлеклись при Трое. Это ведь была война смертных. Заварушка, за которой положено наблюдать сверху, лениво слизывая с пальцев амброзию. Но боги — да, боги увлеклись. Стали спорить — уже не чтобы развеять скуку, а всерьёз, до охрипших глоток, до брызг благоуханной слюны, летящей в лицо собеседнику. Стали помогать «своим». Сперва втайне, потом — открыто. Они начали драться, они начали проклинать «чужую сторону», не выбирая слов; они начали плакать. Мир вздрогнул. И если вы живёте достаточно долго, чтобы помнить, как небесная коза, тряся выменем, прочертила Млечный путь — вы знаете: миру не полезно вздрагивать. Тогда Зевс и принял решение. Аполлон помнит, как умирала Троя. Помнит, как Кассандра, связанная, в пёстром хитоне наложницы, смотрела на солнце и не мигала. Её глаза были сухими, как у богини. Она больше не молила о помощи. Его девочка. Кассандра всё понимала раньше, чем другие; за это он её когда-то и любил. Аполлон помнит лицо того греческого мальчишки, обнимавшего труп. Трое воинов не могли разомкнуть его побелевшие, намертво сцепленные пальцы. Мальчишка должен был стать богом. Красная кровь текла в нём пополам с хрустальным ихором — соотношение, которого хватило в своё время Гераклу. Полукровка. Или — или. Война родила бы бога, и родовые схватки были в самом разгаре, когда стрела Аполлона убила его любовника. Прими Зевс решение чуть позже — мальчишка попал бы на Олимп, не в Аид. Аполлон помнит так много. И всё-таки забыл цвет собственной крови. Так уж получается: красное ты видишь куда чаще прозрачного. Гиацинт мёртв. Это диск Аполлона его убил. Аполлон начинает подозревать, что на заре времён ссориться с той крылатой пухлощёкой дрянью, которая внаглую назвалась именем первоначального Эроса, всё-таки не стоило. Осока хрустит. Изломанные листья уносит рекой. Оставшиеся изумлённо шепчутся. Жестокость бога их не удивляет, но в этот раз они никак не возьмут в толк: за что? Краем глаза Аполлон замечает нимфу. Она присела в зарослях, не дыша; на бледном округлом личике колеблются полосы теней и света. По её белым, как речная пена, губам Аполлон видит: нимфа знает, кто перед ней. Знает — и боится. Таков он, Аполлон, хозяин света, красоты и гармонии. — Я не трону тебя. Нимфа разлепляет губы, но не может выдавить ни звука. Лишь едва заметно кивает. Надо сказать ей о цветке, думает Аполлон. Она ведь ещё не видела, никто не видел. Ему хочется рассказать ей о Гиацинте: каким он был, что любил, как старался выглядеть старше и суровее, и как хохотал, если провести пальцем по нежной сердцевинке ступни. Ему хочется, чтобы она поняла; чтобы сдувала с цветка пылинки и в дождь укрывала своими волосами — не из страха, а лишь потому, что Гиацинт это заслужил. Он заслуживал всей любви мира, и теперь заслуживает всех слёз. Аполлон хочет сказать: плачь по нему, вместе со мной, вместо меня. Прошу тебя. Хочет — и не может. Грохочет гром, река становится рябой от дождя, словно серебристый рыбий бок. Нимфа тут же улучает миг, чтобы исчезнуть — тихий всплеск, словно прыгнула в воду лягушка. Зачем он пытался с ней говорить? Что он тут делает? Аполлон досадливо поводит плечами. Увидеть бы Артемиду, уткнуться лбом в плечо... но сестра всё ещё зла на него за Дафну. Дождь стеной. Волосы и хитон безукоризненно сухие — как бы ни бушевала гроза, на Аполлона не упадёт ни капли. Зевс об этом позаботился. Он строгий отец, но и снисхождения не лишён. Аполлон щёлкает пальцами. Лебединая колесница, озаряясь молниями, спускается из туч. Прочь отсюда. Хватит месить ногами земную грязь. Вечность позади, вечность впереди, думает он привычно, направляя колесницу на Олимп, и, хотя в этой мысли нет радости, в ней есть безупречная правда — и не ради правды ли живут боги и люди?