𝕵𝖆𝖗𝖉𝖎𝖓 𝖉'𝖆𝖌𝖗𝖚𝖒𝖊𝖘

— Я дома! — Нараспев произнесла девушка, сделав пируэт. Уже подходя к своей опочивальне она заметила сидящего на кровати Клопена. Грядущая угроза не особо пугала её, уж больно хорошо было настроение. — Вижу. — Кратко ответил мужчина, подпирая острый подбородок рукой. — Нам нужно поговорить, ведь ты кое-что сумела сокрыть от брата и я узнал об этом из самого нежданного источника.       Эсмеральда округлила глаза, не притворно удивляясь. Первое, что поразило — короля Алтынного волнуют её похождения. По обыкновению все привыкли к периодическим пропажам членов, так называемой, общины. К тому же, большинство времени Клопен был беззаботен и весел. Уже второе, что именно и откуда узнал он. Все последние приключения девушки включали в себя крайне узкий круг лиц и ни с кем из них она не могла представить мирно болтающего Труйльфу. — Для начала. Расскажи мне пожалуйста ещё раз, чем вы занимались в тот злополучный вечер, где был ранен капитан стражи? — По спине пробежал холодок. — Мы с ним вели беседу… — Невинно ответила девушка, заглядывая в непроницаемые черные глаза. — Вот как. И о чем, мне интересно? — Не успокаивался мужчина, внутренне дивясь как он, пусть и во взбудораженным состоянии, поверил в эту ересь. — О моем происхождении… И его выполнении долга. — Танцовщица на ходу вспоминала свою прошлую легенду. — Хватит с меня лжи, Эсмеральда! Довольно! Разве ты не желаешь найти мать? В конце концов, хотя бы это должно тебя удержать! Я знаю, что Фебюс ненадежный человек и крайне распущен. Ты готова променять мать на него?..       В голосе цыганского короля скользило неприкрытое отчаяние, столь непривычное для него. Он чувствовал, что его слова не возымеют ровным счетом никакого эффекта, но надежда на чувства сестры к матери все ещё не угасала. Это был один из первых раз, когда цыган позволял себе выказывать столь бурные эмоции перед кем-либо, естественно, кроме чувственных речей призывающих о восстании, бунте и прочих бытовых радостях. — Нет, я… Я просто была одурманена… И он обещал взять меня в жены… — Тут же сдалась та, переходя на оборонительные оправдания. — Не обещал. — Безжалостно парировал тот, переводя взгляд на нее. — Откуда?!... — Негодующе воскликнула девушка, ощущая безысходность. — Архидьякон. — Кинул Клопен тоном, коим обычно провозглашал свою шулерскую победу, вытаскивая из рукава козырь.       Эсмеральда потеряла дар речи. Изумрудные глаза застелило пеленой, а по спине побежали крупные мурашки. Что?...       Вопросов было много, но больше всего казался невозможным контакт её брата и этого человека. Она ожидала кого угодно, даже в разговор с Фебом больше бы поверила. — Я вижу ты ошарашена, — невольно усмехнулся мужчина. — Давай я попробую объяснить… — Ты?… И с этим человеком?.. И веришь ему?… — В начале, я тоже сомневался. Но все это уж больно похоже на правду, особенно, учитывая обстоятельства. — Труйльфу опустил руку и заглянул в глубокие девичьи глаза. — Я всего лишь хочу уберечь. — Бессмысленными выговорами? Я понимаю, что ты имел плохой опыт, но это не значит, что его нужно видеть сплошь и рядом! Или ещё хуже! Ты планируешь отдать меня в жены тому, кто больше заплатит! Не об этом ли вы так любезно побеседовали с тем ужасным монахом?!       Не выдержав, Эсмеральда поднялась и побежала к выходу. Заход солнца почти что гарантировал ей безопасность. Всяко лучше, чем выслушивать от него это. Ей искренне хотелось верить «брату», но он и все люди, в окружении которых она выросла, все меньше казались достойными доверия. Ей и без того было тяжко, а он вел себя так, будто все происходило по ее вине. Он называл себя её братом, но таковым не являлся. Скорее покровитель, появляющийся в самые неблагоприятные моменты. Клопен зачастую нагружал плечи людей трудностями и ответственностью, возвращая их к реальности, что Эсмеральда терпеть не могла.       Больше всего на свете, ей просто хотелось чувствовать себя защищенной. Глядя на солдат в парадных ливреях, гусаров с перьями на шлемах и золотыми шпорами, разгоняющих воров и убийц, казалось, что всей грязи, оной девушка насмотрелась предостаточно, среди них нет. Однако, ее хрупкое доверие все же успел подорвать Феб. Открыто подобное она признавать не смела, но невольно проводила параллели с тем, что видела не один раз — с приставаниями к девушке без четкого согласия. Это совершенно не подходило под идеалистичное представление прекрасного ангела, в которого могут слиться мужчина и женщина. Это же, наоборот, ощущалось греховным и неуютным.       Этакое предательство со стороны Фролло ранило её больше всего, но она также отказывалась это принимать. То помогает, то ловит, прямо, как кот с полумертвой мышкой. Необъяснимое притяжение пугало, ибо та даже не понимала его причин. Сейчас она приняла решение глушить его, бежать от него, забыть пугающего жреца христианского Бога.       Пьер… он был попросту приятелем. С трудностями к нему не придешь, он лишь на смех поднимет. Не со зла, таким образом юноша пытался поднять дух, но слишком многого не понимал. Покладистость казалась слабостью и безынициативностью, увлечения — поверхностными, а чувства мимолетными. Из-за его несерьезности девушка никогда и не воспринимала его как своего мужа, она лишь посчитала нужным спасти такого забавного человека.       Остался лишь один вариант… Эсмеральда вернулась к мыслям о Фебе, разогнав беспочвенные подозрения. Ее любовь, её солнце, о котором на время позабыло сердце. Пострадавший рыцарь, которому наверняка нужна ее помощь. Стоило ей вспомнить о нем в таком ключе, как священник вновь стал для нее воплощением зла. Из-за него все так вышло, из-за него она ныне в ссоре с собственным покровителем. Улыбнувшись собственным мыслям, Эсмеральда покрутилась на месте обняв себя за плечи. Благополучно решив списать слова жестокого священника на клевету, рожденную завистливым умом, она направилась к дому главного лекаря, огибая центральные улицы, где можно было бы встретить патруль. ***       Прочитав псалом на вечерне, Клодия чувствовала как пересохло и болит горло. Мужской, грубый голос обходился ей необычайно дорого, ценой ему был кашель и хрипота. Некоторые списывали эти побочные эффекты на таинственную болезнь архидьякона, что добавляло интересных подробностей в слухи о Фролло старшем. Стоило закашляться по окончанию чтения, как по залу прокатился тихий шепоток.       Ей не в первой. Она привыкла жить в страхе собственного разоблачения и падения, ибо путь восхождения был необычайно труден и тернист. С детства женщина была тем, кем не являлась. То и дело тело охватывала дрожь и та со слезами на глазах умоляла Господа дать ей иное тело, вопрошала почему данная несправедливость случилась именно с ней, но оставалась без ответа в ненавистном, беззащитном теле. Архидьякон не могла, не могла ничего и лишь по праву рождения. Данная справедливость душила, сжимала, вбивала в истерику.       Ссутулившись от неприятных мыслей, священница опустила взгляд. Господь Бог никогда не слышал её или попросту был безразличен, даже очень тяжким грешникам было больше знаков и милосердия от Всевышнего. Видимо нет греха более страшного, чем рождение женщиной. Вот, что первое услышала Клодия от своего отца, столь отчаянно желавшего первенца-мальчика, вот, что приняла она за тридцать лет беспросветного богослужения. Единый несмываемый грех, высеченный на её жизни. Да, отец не дожил до того, как его переодетая дочь, бритоголовая, отправленная в мужскую школу, добилась многого. Но нельзя сказать, что умер тот несчастным. Он все же получил желаемое — долгожданный сын, в котором тот готов был не чаять души, если бы не смерть, разлучившая их. Хоть и с некоторой толикой зависти, к слову, очень быстро её отпустившей, она полюбила Жеана и баловала его за отца, а то и больше. Белокурое чудо оказалось сущим дьяволенком, но это не помешало ей заботится о нем.       С такими мыслями священница направлялась в келью, пока не заслышала стук тяжелых сапог по мрамору, эхом раскатывающийся в коридоре. Резко обернувшись, та заметила бегущего к ней солдата. Моложе её, запыхавшийся и взволнованный. — Юноша, Вас не учили уважать храм Божий и его обитателей? Многие уже почуют в столь поздний час. — Мягко пожурила его Клодия. — Простите, отец Клод, извините. — Тут же смутился военный. Его бас раскатился по коридору, как показалось Фролло, громкой волной. Невольно поморщившись, та устало вздохнула. — Что произошло? — Ваш брат, он… является лидером бунта оголодавших школяров. Если Вы выглянете в окно, то наверняка поймёте о чем я.       Что-то внутри будто оборвалось. Клодия, не размышляя ни секунды, бросилась к окну. Сквозь незамысловатый витраж отчетливо было видно собирающуюся на соборной площади, толпу. На старой, брошенной телеге, словно на сцене, горделиво, с выпяченной грудью колесом, стоял молодой белокурый юноша, который размахивая факелом, активно подзуживал толпу скандировать что-то. Сомнений не было — этим бунтарем являлся её брат. — Не докладывать ничего и никуда. Я разберусь сам. — Бросила Фролло, быстрым шагом направляясь к выходу из монастыря. Обыкновенно, она редко вмешивалась в подобные вещи, лишь опуская взгляд, боязливо втягивая голову в плечи и быстро проходя мимо. Ей было не до этого. Но эта вопиющая выходка, проходившая прямо перед её глазами, не должна была сойти ему с рук. Терпение лопнуло, словно неверно нагретая пробирка в руках неопытного алхимика. *** — Опа, братец! — Весело воскликнул Жеан, аж подпрыгнув от излишних чувств. — Нам как раз тут тебя не хватало!       На удивление юноши сестра не стала с ним пререкаться или упрашивать прекратить. Она поднялась на его «ораторский помост» и бледная кисть с острыми ногтями больно вцепилась в густые кудрявые локоны, утягивая вниз. Факел тут же был конфискован и брошен в ближайшую лужу. Минуту назад смелый герой превратился в посмешище для толпы, которого постыдно уводил за волосы его же брат. — Ай! Отпусти! — Тщетно пытался перекричать гогот народа повеса, всячески стараясь извернуться.       Но отпущен он был лишь тогда, когда они пересекли порог храма и за ними захлопнулась дверь. Клодия устало прислонилась к холодной стене, плотно сжав губы и прикрыв глаза. Она пыталась унять болезненную пульсацию в голове. Жеан же тут же отпрыгнул, зашипев как разъяренный кот, и принялся поправлять пострадавшую шевелюру. — Зачем ты это сделал?! Как ты вообще мог так поступить? — Лавина подобных фраз из уст обиженного юноши накрыли священницу с головой. Фролло старшая стойко стерпела весь поток, выходя сухой из воды. — Да скажи уже хоть что-нибудь! — Фролло младший. Ты в очередной раз опозорил меня и мою фамилию, — начала Клодия, даже не удостоив брата взглядом. — Люди голодают! — Тут же прервал её юноша. — Молчать. Голодал я, голодали все люди до тебя. Я даровал тебе абсолютно иной случай, ты снабжаешься деньгами, но все равно ведешь себя как неблагодарный, растрачивая их на непотребные и низменные удовольствия. Не делай вид, что тебе есть дело до их голода, для тебя это лишь очередной способ пьяного развлечения. Они сами выбрали свой путь, а ты сбиваешь их с него. — Почему правительство действительно не может финансировать? — Ты и сам прекрасно знаешь почему. Хватит корчить из себя дурака, Жеан! Я столько вложил в тебя! - Сорвалась Клодия, чувствуя как в груди начинает бешено колотится сердце. — А я этого не просил. — Ощетинился юноша. — Как ты смеешь?.. Мне никто в моё время не помогал, я растил тебя один. Я дал тебе все самое лучшее, в надежде, что ты станешь моим помощником и превзойдешь меня, то ты будешь лучшей версией меня с учетом всех моих ошибок! Это было не только моё желание, но и Господа Бога, раз так сложилась наша судьба. Смирись с ней, рано или поздно, тебе придётся пойти по пути умного человека. — Для меня нет кошмара хуже, чем стать на тебя похожим. — По неосторожности выпалил Жеан, полностью поддаваясь эмоциям. В последующую секунду агрессивный блеск кошачьих глаз сменился помутненным осознанием, но было уже поздно. — Ты не имеешь право носить мою фамилию. — Отчеканила Фролло старшая.       Мгновение ока и Клодия оказалась возле брата, рывком сорвав с него кожаный пояс. Полу-пустой кошель, кинжал — все осталось у нее в руках. — Поди вон. Отныне ты не Жеан Фролло, а обыкновенный простолюдин без лица и имени. Попробуй жить как те, с кем ты так любишь якшаться и желаешь быть похожим. — С этими словами архидьякон отвернулась, пряча взгляд и сжимая в руке ремень. Ей не хотелось, чтобы юноша видел насколько тяжело для нее его наказывать. Первый раз за все девятнадцать лет Жеан реально доигрался и впервые был по настоящему наказан. — С-с-сестра… — В голосе слышались явные слёзы. Жалостливый тон всегда выручал его, когда сестра злилась. В такой надежде школяр даже перешёл на настоящие местоимения Клодии в попытке доказать свою искренность. Он видел, что здесь вряд ли это сработает, но попробовать стоило.       Но она лишь поджала губы, оставаясь глухой к слезам брата. Сердце разрывалось и буквально кричало о неправильности её решения, заставив женщину болезненно вздрогнуть. Вскоре юноша прекратил скулеж, осознав, что это не возымеет эффекта и, всхлипнув, удалился. Стоило дубовой двери захлопнуться с тяжелым хлопком, как старшая Фролло обняла себя и почувствовала намного несчастнее, чем обычно. Убедившись, что поблизости нет ни души, священница дала волю слезам. ***       Жеан без лишних расстройств принял факт, что его лишили всякого средства для выживания. Все, что было — негодование, не более. Он прекрасно знал место, где бесплатно получит выпивку, а большее его и не особо волновало. Во всяком случае, юноша заставлял себя думать, что большее его не волнует.       Пройдя по паре улиц, уже наверняка бывший школяр свернул в переулок. Что он в правильном месте можно было понять по обстановке: если главные улицы ещё пытались содержать в относительной чистоте, потакая дотошным судье и архидьякону, то кварталы, в которых обосновались цыгане выглядели намного хуже. Сюда стекались не только смуглые пришедшие, но и бездомные бедняки со всего города. Они лежали и сидели, подпирая сутулыми спинами кривенькие зданьица, протягивая руку каждому проходящему. В этом районе даже не было уличных животных, за исключением популяции крыс. Ибо первые являлись непосредственным источником питания, а вторые уже плотно вошли в пищевую цепочку.       Но Жеана здесь интересовало лишь одно заведение, уже появлявшееся в нашем повествовании — трактир, коим, как и всем в этом квартале, заправлял цыганский король. — Налейте мне, сударь. — Попросил юноша, немного вальяжно заваливаясь на барную стойку. — А плата? — Сурово вопросил коренастый мужчина, нахмурив заросшие брови. По нему было сразу видно, что он привык разнимать драчунов и вытряхивать задолженности с подобных Жеану. Видь его Фролло младший впервые, он бы оживленно разглядывал его, но сейчас тот без малейшего интереса рассматривал, стоящую за ним, бутылку. — Какая плата? — Наигранно удивился Жеан, невинно округляя кошачьи глаза. — За этот, и все прошлые разы. Ты пользовался особыми правами, отсрочивая столь большую сумму, но сейчас я этого уже не потерплю. — Его грубый голос неприятно резал слух, рассекая тишину. — А поесть хотя бы можно? Сжальтесь… Я потом все занесу… — Без малейшей капли стыда юноша начал лгать и прибедняться. — Нет. — Трактирщик оставался не приклонен. — У христиан должников отлучают от церкви и избивают палками по ногам, однако, спешу разочаровать, здесь все малость иначе. - Он вплотную наклонился к юноше, заговорщицки прошептав. - Мы тебя повесим. — Не посмеете… — Зашипел было Молендино, но почти вовремя спохватился. Жеан совершенно забыл, что сейчас его родство с архидьяконом не сыграет на руку и он лишь ухудшит собственное положение подобным бахвальством. — И почему же? — Усмехнулся тот. — Возможно, потому, что он под моей защитой. — Прозвучал бархатный голос за спиной и школяр почувствовал, как чья-то теплая рука легла ему на плечо. — Вы? Простите, я не знал… — Внезапно растерялся громила, тут же сбавив градус. — Я и не говорил. Все в порядке. — Тут же смягчился таинственный говорящий. На стойку упал кожаный мешочек, хорошенько звякнув. — Этого хватит, чтобы покрыть его долг, а также для новых указаний. Этому господину должен быть всегда бесплатен обед, а наливать ты ему не должен не при каких обстоятельствах.       Фролло младший протестующе дернулся, готовясь возразить, но тут же передумал и сник. Рука с плеча переместилась, начиная мягко трепать белокурые кудри. — Как скажете. — Безразлично согласился тот. Он добился своего — ему заплатили.       Тем временем, Жеан уже давно догадался о пришедшей к нему на помощь, личности. — Rex! — Воскликнул тот, поворачиваясь. И не ошибся. Мужчина мило улыбнулся, убирая руку. Молендино всегда весьма забавно говорил на латыни из-за сильного французского акцента, благодаря которому речь превращалась в кошачье мурлыкание. ***       Тем временем, Эсмеральда без приключений добралась до пристанища её драгоценного Феба. Вместо радости перед предстоящей встречей, душу отяжеляла, казавшаяся беспричинной, тревога. Она боялась, что солдат забыл её, что слова священнослужителя правда или…, что её собственные чувства медленно угасли, словно пламя, исчерпавшей саму себя, свечи.       По своим наблюдениям та четко помнила, что важные больные располагаются в верхних покоях, на втором этаже. Недолго думая, она заприметила ветвистый и коренастый каштан и, словно кошка, без особых трудностей покорила дерево. Стоило ей попытаться пробалансировать на ветви, ведущей прямо к окну, как та угрожающе закачалась, предостерегая и, уводя сердце в пятки. Цыганка сменила тактику: приникла к ветке и осторожно добралась до окна. Девушка довольно бесшумно проникла в комнату, едва ли сдерживая восторг.       На больничном ложе действительно спал капитан стражи. Луна романтично падала на его лицо. Сомкнутые веки с золотистыми ресницами, локоны растрепались по подушке, ловя лунные блики и безмятежное выражение лица дополняли картину умиротворенной красоты. — Феб… — Тихо позвала Эсмеральда, бесшумно подойдя к кровати. Она протянула руку и осторожно коснулась его лба, нежно поглаживая по волосам. — М! — Дернулся во сне де Шатопер, тихо пробормотав, — Флёр… — Флёр?... — От неожиданности цыганка и сама повторила это имя. Тут же списав это на жену или дочь лекаря, та мягко улыбнулась и произнесла — Нет-нет, это я, Эсмеральда. Твоя возлюбленная. — Флер!... — Уже намного громче простонал больной, испугав девушку. Из соседней комнаты послышались тихие шаги и Эсмеральда могла точно сказать, что они были явно не мужскими. Она попятилась к окну. Страх того, что её могут увидеть придал сил — цыганка прыгнула на ветку и забравшись чуть выше, укрылась в листве.       В комнату вошла молодая девушка в розовом ночном платье. Белые пряди спадали по изящным плечам, подчеркивая аристократичную бледность кожи. Подойдя к солдату, та огладила его лицо и поцеловала в лоб. Тот сразу же одобряющие замычал, всецело поворачиваясь к ней.       Эсмеральда вздрогнула, с трудом подавляя желание вскрикнуть. Сердце будто пронзила ледяная стрела, заставляя кровь в венах застыть. Осознание поразило её, она едва успела вовремя закрыть себе рот рукой. Слезы рвались наружу, не желая смиряться с желанием цыганки удержать их. Если бы кто-то увидел сейчас этот взгляд красавицы, то он бы невольно проассоциировал его с теми, что запечатлены на картинах. Полные боли предательства, одиночества и разочарования в чувствах, которые не так давно казались вечными.       Эсмеральда так же бесшумно спустилась с дерева и едва стоя на ногах, пошла по улице. Ей стало безразлично. Безразлично на то, арестуют ли её, найдет ли её священник, одумается ли Феб. Боль от подобного поступка возлюбленного застлала глаза пеленой, окружая и забирая воздух.       Темный Париж немо встречал слёзы на смуглых щеках, оставаясь таким же невозмутимым, как и всегда. Луна обливала крыши домов холодным светом, а ночной ветерок трепал волосы. Её окликнула какая-то пьяная компания, но цыганка даже не заметила. Вывески сменялись, одна за другой, но не одну та не удостоила взглядом. Девушка бесцельно брела по мостовой, не помня знакомых мест, ведь мысли были всецело поглощены увиденным. Фигура пары в лунном свете убила юное сердце, однако семя надежды пустило свой росточек.       Этому же нет оправдания? Наверное, нет… Или…