Вставай, Антон!
...
Чё разлегся?
...
Поднимайся!
...
Встань, тряпка!
...
Вставай!
Антон изо всех сил пытался поднять себя с пола. Удар Павла, пришедший точно по желудку, не оставит синяка на его теле, но оставит неизлечимый след на его душе навсегда. Живот уже не так сильно болел, но потерянность в этом жестоком мире заставляла его лежать и выть на холодном дорогом полу, который он уже успел возненавидеть, как и все, что находится внутри этого здания. Изредка отрывая голову от паркета, зеленые глазки следили за стрелкой часов, которая постепенно подходила к ночи. Вспоминая слова Тёмы и его напутствие "кушать и сохранять силы", Антон понял, что надо идти в общий зал, чтобы хоть что-то в себя впихнуть. Желудок не подавал ни единого намека на голод, лишь головой Шастун понимал, что за сегодняшний день его тело ело только раз, а это не дело. С воем отрываясь от пола, он сначала встал на колени, а затем осторожно поднялся на ноги, ковыляя к выходу. Рука легла на ручку, нажала на нее, но дверь не поддалась. Следом последовала еще одна попытка, вторая, и третья... Антону казалось, что он прикладывает мало сил, и пытался бороться с запертым Павлом замком. Решив наказать паренька, хозяин запер его в комнате, чтобы тот подумал над своим поведением, но вот только Шастун звука проворачивающегося замка не слышал. Ему явно в тот момент было не до этого, а потому сейчас он стоит и бьется об дверь, как рыба об лед. Горячие слезы несправедливости скатывались по его лицу, обжигая щеки, которые еще не успели отойти от предыдущей истерики. — Выпусти! — кричал Антон, то стуча кулаком по дереву, то дергая ручку вниз, надеясь на чудо. — Выпусти! Выпусти! Выпусти меняяя! Голос дал слабину и начал похрипывать от таких криков, которые, казалось, слышал весь отель, но никто так и не решился подойти к его номеру и хоть как-то повлиять на данную ситуацию. А что они сделают? Помочь ему они явно бессильны, даже если захотят. Когда пик истерики перевалил наивысшую точку, Антон лег спиной на запертую дверь и медленно сполз вниз, поджимая колени к груди. Лишь в таком положении он хоть как-то мог себя успокоить, вжимаясь мокрыми глазами в ткань штанов, которая терпеливо все впитывала в себя.***
— Макар, добрый вечер! Рад видеть тебя в нашем скромном заведении, — ехидно улыбаясь позднему гостю, Павел пригласил друга за стол. — Паша, ну привет, дружище! — громко поприветствовал рыжеволосый мужчина, дружески приобнимая владельца отеля. — Что-то о тебе в последнее время ни слуха, ни духа. Чем занимаешься сейчас? — наливая в бокалы коньяк, Павел старался начать долгий запланированный разговор, который был назначен еще несколько дней назад. — Да работаю. С семьей видится некогда, не говоря уже о друзьях, Паш. Сам-то как? — Да потихоньку. Работаем. Как видишь, бизнес процветает. Так что жаловаться — грех в моем случае. — Это хорошо, что процветает, — Макар придвинул стакан к себе поближе, играясь с коричневой жидкостью, находящейся в нем. — Я вот по какому поводу попросил встретиться. Через полторы недели у меня будет масштабный аукцион. Большие шишки нашего мира там побывают. Кто с товаром приедет, кто просто поглазеть, а кто как покупатель. Так вот... Мне бы и тебя хотелось там видеть. К тому же, такому человеку, как ты, там быть просто необходимо. — И что же я там делать буду? — удобно обустраиваясь на мягком диване, Павел тяжело выдохнул. — Товар представь. — Не, девчонки мои моему отелю еще понадобятся... — Паш, аукцион не бабский. — Парни? У меня парней для клиентов нет. — А если не для клиентов? — намекнул Макар. — А для кого? — хозяин отеля удивленно поднял глаза. — Своих предлагаешь продать? — усмехнувшись собственной мысли, Павел сделал глоток горячего напитка. — А почему бы и нет? Продай того, кто надоел, или новенького, к которому ты еще привязаться не успел. Получишь намного больше денег, чем на обычном рынке. — Макар, ты шутишь? Продать парня? Того, в кого я вкладываюсь? — А это выгодное предложение, Павлуш. Смотри. Ты получишь деньги за него, пообщаешься с шишками и особо ничего не потеряешь. А что тебе там терять? Какого-то паренька? — Ну, что значит "какого-то паренька"? Я же не просто так их для себя покупаю, ведь, так? — Каждой вещи есть свой срок эксплуатации. У кого-то больше, потому что он стоит дороже и сделан качественней, а у кого-то меньше, потому что дешевый и сделан плохо. Если продашь за выгодную цену, то не только в бизнес успешно вложишься и с новыми людьми познакомишься, так еще и новеньких парней себе возьмешь. Что лучше: один старый или пять новых? — Серьёзно? Там настолько выгодный оборот? — Конечно. А я о чем говорю? — усмехнулся Макар, делая за раз несколько глотков коньяка. За весь разговор Павел пытался выбрать кандидатуру для продажи. Пять его парней, которые с ним уже давно, явно не подходили даже для такого выгодного предложения. Они уже все знали, умели делать в постели так, как ему нравится. Не нужно было говорить "А", чтобы они сделали все до самого "Я". Остался только Антон, который достался ему бесплатно. Парень с упертым характером и совсем неумелый в постельном деле. Хотя... Все были когда-то такими. Выставить на аукционе его — идея хорошая. Единственное, что Павла заставляло сомневаться, так это то, что он его до сих пор не сломил. Этому Шастуну надо показать его место, чтобы тот не думал о хозяине, как о человеке, с которым все сходит с рук. Ну, в принципе, у него есть еще полторы недели, чтобы так сказать "приручить" этого дикого волчонка.***
— Не хочу! — сидя за больничным столиком в своей палате, маленькая Кьяра отказывалась есть безвкусную гречку с подливкой. — Ну надо кушать. Через "не хочу", — Арсений переписывался с Матвиенко, пока дочь напротив пыталась увильнуть от позднего ужина, который папа ей подогревает в микроволновке уже несколько раз. — А я не хочу через "не хочу"! Я хочу макарошки с колбаской, которую мама кубиками мне нарезает... — грустно сказал ребенок, потирая уставшие глазки. — А здесь все просто. Смотри: ты кушаешь гречку с подливкой, тем самым быстрее поправляешься, а это значит, что нас быстрее выпишут и ты быстрее поешь маминых макарошек с колбаской, — отвлекаясь от переписки, ласковым голосом отец доносил до девочки простую истину. — А если я не буду есть, то что? — пыталась проверить малышка отца на строгость. — Тогда мне придется тебя покормить, — терпеливо ответил Арсений, снова тыкая в экран смартфона. Конечно любому ребенку хочется, чтобы родители о нем заботились, особенно во время болезни, а потому Кьяра церемонно отодвинула от себя тарелку, давая сигнал отцу, который тут же поднял удивленные глаза на дочь. — Значит, кормлю я? — улыбаясь решению этих маленьких хитрых глаз, Попов нажал на кнопку питания, гася экран телефона, и отложил его на край стола, беря в руки нелюбимую кашу дочери. — Ну что ж, начнем. Ложечка за маму...╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸
— Ну что, она хоть ела? — Позов стоял над кроватью спящей крохи, смотря то на ребенка, то на Арсения, который сидел и гладил детскую ножку. — Ела. Еле уговорил ее съесть эту гречку. Она ее и так не любит, а тут она еще и без соли, — отцовская рука нежно проходилась по голени, понимая, что засыпать Кьяре в больнице, как и ему, не хотелось, но пришлось. — Ну, Арс, ты же понимаешь, что такое диета, — Позов устало выдохнул, смотря на наручные часы, стрелка которых уже подходила к двенадцати. — Понимаю. Только ребенку это не объяснить. А ты чего пришел? Врачи ночами по отделениям не ходят. — К своим ходят. А твоя Кьяра мне как собственная дочь. С рождения ее лечу. Дима и вправду наблюдает Попову младшую с рождения. От каждой болячки ее лечил, все прививки делал, хоть и врач. Просто Арсений ему доверяет больше, чем любой медсестре и любому другому врачу. Да и Алёна тоже всегда была за него. А ее спокойствие — это спокойствие Арсения, а если спокойны родители, значит, спокоен и ребенок. Проходя через многие инъекции, Кьяра не начала бояться Диму, как это обычно бывает у детей, которые чувствуют от медперсонала боль. Наоборот, она радостно встречала его, когда тот приходил к ним в гости. У Позова была хорошая связь с этой малышкой, которую он чудесным образом сумел удержать до сегодняшнего дня. — Ты домой-то собираешься? — уставши спросил Арсений. — Я сегодня на сутках, так что отдыхайте. Вы под мои крылом, — улыбнулся врач. — Завтра часов в девять зайду, осмотрю ее. Еще кровь на анализ надо будет взять. Сестричка зайдет. Попов кивнул уходящему другу, чувствуя, что его уже вырубает на ходу. Последнее, что он сделал, так это зашел в сообщения к жене и набрал:"У нас все хорошо, Кьяра поела и спит. Позов сегодня на сутках, так что мы под присмотром. Целую, спокойной ночи"
Перед тем, как нажать на "отправить", Арсений посмотрел на время, в которое Алёна была в сети:Был(-а) вчера в 22:34
Понимая, что она уже давно спит, а стрелка перевалила за двенадцать, палец так и не кликнул по заветной кнопке, которая разбудит спящего человека на том конце. Поддаваясь сну, отец улегся рядом со сопящим ребенком, накрывая ее теплым одеялом. Хоть в палате и имелась вторая кровать, Попов посчитал, что находиться рядом с ней будет более разумнее. В случае чего, она не напугается, если проснется посреди ночи, да и он сможет постоянно контролировать ее состояние, ведь, его профессионально чуткий сон, который он наработал при помощи киллерства, не подведет никогда.***
Антон уже давно сладко спал, когда в его спину уперлась дверь. Этого, свернутого в калачик мальца, Павел явно не ожидал обнаружить под дверью, которая не могла до конца открыться, создавая лишь щель, через которую даже голову невозможно было просунуть. Чувствуя, что что-то толкается в спину, Антон отполз, еще толком не понимая кто он, где он и кто к нему пришел. — Ты че под дверью спишь? — ошарашенно спросил Павел, входя в комнату. — Я хотел поесть сходить, но не смог ее открыть, — сонно пробормотал Шастун, усаживаясь на попу. Они оба знали о причине, которая помешала открыть дверь, но оба молчали, чтобы снова не начать скандал. Антон молчал, потому что больше не хотел чувствовать боль, а Павел, потому что хотел казаться на фоне юнца мудрее. — На ночь кушать — вредно, Антон, — нравоучительно сказал Евграфович, случайно замечая ту самую коробочку с кольцом в ближайшем углу. Мужчина неспешно обошел сидящего человека, и медленно присел, поднимая с пола свой подарок. Повертев его в руках, он открыл его, осмотрел кольцо и кивнул, так же неспешно вставая и подходя к своему мальчику. О чем он думал в этот момент известно только ему и никому больше. — Вставай, Антон, а то застудишь себе еще чего, — протянув парню руку, он ожидал, что тот подаст ему ее в ответ, но Шастун встал самостоятельно, принципиально делая вид, что не нуждается в его помощи. — Я не девчонка! — дерзко прошипел Антон, неуважительно отходя от хозяина, усаживаясь на кровать, в которую хотелось бахнуться вниз лицом и заснуть на несколько часов. — А что, застудить себе что-то только девочки могут? — улыбнувшись такому умозаключению, Павел поставил подарок на прикроватную тумбу, после чего стал снимать с себя футболку, а затем и штаны. — Что ты делаешь? — скривился Антон. — Раздеваюсь. Не видишь что ли? — даже не смотря в сторону парня, ответил тот. — И зачем ты раздеваешься? — Я думал, что с логикой у тебя все хорошо, Антон, но вот теперь я засомневался. Иди сюда. Конечно Шастун понимал к чему все идет, вот только его психика до последнего старалась это все отрицать, желая услышать обратное. Идти навстречу этому извращенцу не было никакого желания, поэтому парень сидел, делая вид, что пропустил "команду" мимо ушей. — Антон, или сюда, — повторил Павел, кинув взгляд в сторону сжатого юнца. — Давай, иди сюда, не бойся. Встать все же пришлось, ведь, он не ссыкло. Чего бояться? Этого педика? Ну уж нет! Робкие шаги, которые тянули его больше назад, чем вперед, вели парня будто на эшафот, где поджидала леденящая душу смерть. — Антон, сегодня ты поймешь, что ночь со мной не так уж и ужасна, — сказал Павел, после чего у Шастуна начало темнеть в глазах. — Только успокойся, расслабься и дыши. Ничего страшного и плохого происходить не будет. Я должен сегодня для себя кое-что решить и сделать вывод, который и на твою судьбу повлияет тоже. Длинное тело пошатнулось и сделало шаг назад, все еще держа с "врагом" зрительный контакт. — Антон, ну чего ты? У меня помимо тебя есть пять парней, и не один не жалуется на жизнь. Ни один не умер во время этого. Все получают кайф, и ты получишь, я обещаю, — мужчина улыбнулся, и подошел чуть ближе, от чего Антону захотелось еще сильнее устроить побег из комнаты. В прошлый раз он тоже обещал, что все будет хорошо, только это "хорошо" сломало Антону психику. — Не нужно... — тихо произнесли потресканные губы, видя, что чужие руки уже начали тянуться к его одежде. — Забудь обо всем, что было до этого. Ни о чем не думай. Доверься мне, а я доверюсь тебе. Как видишь, я дверь сейчас не запираю, с той стороны охрана не поджидает, так что, если что ты сможешь уйти из этой комнаты в случае чего. Поверь мне, Антон, я не враг тебе. Тебе все понравится, если ты расслабишься, — руки скользнули по толстовке и подхватили ее края, стягивая с длинного тела, которое с каждой секундой все сильнее бледнело. Парень с изумрудными глазами не переставал сглатывать вязкую слюну страха и нежелания. Его предупредили, что противиться этому процессу — бесполезно. Все равно заставят. Поэтому в его праве выбирать как именно этот процесс будет происходить: жестоко и грубо, или мягко и нежно. Антон не помогал себя раздевать, но и не сопротивлялся. Он решил, что тело само подскажет ему как быть, когда все зайдет слишком далеко. Поэтому стоял и смотрел на человека, снимающего с него уже футболку. Что за решение должен был принять Павел, Шастуна конечно интересовало, но не настолько, как то, что с ним собираются сделать сейчас. Поэтому это "важное" решение, которое повлияет и на его судьбу, он решил оставить на потом. Мужские руки скользнули по джинсам, расстегнув сначала пуговицу, а следом и ширинку. Для комфорта своего партнера, Павел решил не сразу стягивать с паренька боксеры, давая привыкнуть тому находиться перед ним сначала в нижнем белье. — Ну что, Антош, не так уж и страшно, правда? — рука потрепала юношу по голове, а сам мужчина направился к тумбочке, что-то оттуда доставая. — Смотри, знаешь, что это? Конечно Шастун понял по баночке, что это смазка, он же не дурак. Но для этой принужденной атмосферы ему более уместным показалось помотать головой. — Это лубрикант. Он холодный, но зато с ним все гораздо приятнее. Дай мне свою руку, — Павел подошел ближе, и протянул ладонь, ожидая, что паренек последует его просьбе. Но Антон не спешил. Он наоборот спрятал руки за спиной, не собираясь никому ничего давать. Его тело принадлежит только ему, и прошлая ночь, во время которой его попытались переубедить в обратном, не стала исключением. — Не бойся. Я вылью тебе немного на руку, чтобы ты понял, что это такое. "Что это такое" Антон понял еще в прошлую ночь, когда эту ледяную жижу выливали на его член, пытаясь настроить на приятную волну. — Такими темпами мы до утра с тобой будем стоять, Антон. Дай мне свою руку, — все так же терпеливо, но уже чуть более настойчивее попросил он, и рука все-таки легла на его ладонь. Баночку открыли, и немного жижи вылили на дрожащую, не менее холодную, чем эта жидкость, руку. — Не дрожи. Все же хорошо. Можешь ее попробовать, она со вкусом клубники, — ладонь парня придвинули к его груди, предлагая лизнуть субстанцию. — Я не хочу, — Антон отвернулся от этой "гадости", чувствуя, будто его заставляют сделать что-то очень плохое. — Это вкусно, пробуй. Любимый вкус Тёмы, между прочим, — улыбаясь, сказал Павел. От знакомого имени нового друга, младшему стало еще более не по себе. Каждое слово, вылетающее изо рта хозяина будто не настраивало, а наоборот отталкивало, вызывая брезгливость и тошноту. — Антон, я жду, — уже строже произнес тот, не замечая реакции со стороны парня. Шастун с ненавистью в глазах посмотрел на своего "насильника", а потом и на жижу в своей ладони. Прозрачная субстанция и не манила, и не отталкивала, но лизать ее не хотелось. Неприятный запах алкоголя, исходящий от хозяина пугал гораздо сильнее этого лубриканта. В Павле достаточно алкоголя, чтобы допустить еще одну непоправимую ошибку, которую в таком состоянии допустить очень легко. — Тебе все равно придется ее попробовать на вкус, поэтому пускай ты сначала ее опробуешь именно таким способом, — добавил Павел. Антон поднес руку ко рту и, высунув язык наружу, прикоснулся его кончиком к лубриканту. — Ну как? — поинтересовался хозяин. — Сладко и странно, — неуверенно ответил Шаст, чувствуя лишь один процент вкуса, который осел на его языке. — Так и должно быть. Если сравнивать предыдущую ночь и эту, то разница видна сразу. В прошлый раз Павлу не приходилось все рассказывать и показывать, как в кабинете хорошего врача-стоматолога, который заботится о психике ребенка. В ту ночь Антон был пьян и не очень нуждался в успокоении, хотя, как оказалось потом, нуждался... Сегодня перед Павлом стоит трезвый юноша, в глазах которого нет даже намека на желание лечь и поспать. Весь сон давно рассеялся, а ему на смену пришел дикий животный страх, заставляющий сердце быстро стучать, а грудь рвано вздыматься. — Хорошо, — тяжело выдохнул Павел, осознавая, что шагать к желанному они будут сегодня маленькими шажками. — Ты знаешь свои эрогенные места? Такой вопрос заставил Антона округлить глаза и снова помотать головой, будто он вообще о таком никогда и не слышал. — Это те места, от которых тебе становится приятно, и ты возбуждаешься. Грудная клетка, живот, внутренняя часть бедра, затылок, шея, плечи, руки... Что-то из этого? — в то время, пока Павел отвлекал Антона расспросом, длинное тело усадили на кровать, по-прежнему ожидая получить ответ, но Шастун молчал. Откуда ему знать свои эрогенные места? Он что, раньше с кем-то спал? Конечно нет. — Я понял. В данном случае, молчание — знак непонимания. Разберемся. А сейчас тебе надо закрыть ненадолго глаза. — Зачем? — Закрывай. — Не хочу. — Я это уже второй раз слышу. Долго еще в "хочу" и "не хочу" играть будем, м? Просто закрой и все. — Я закрою, если сначала глаза закроешь ты. — Хорошо, — Павел пошел на компромисс, закрывая глаза. Через секунду он услышал топот, а когда открыл глаза, то увидел, как Антон скрылся за дверью, выбежав туда со своими вещами в руках. — Антон, стой! — крикнул хозяин, когда дверь уже успела захлопнуться. Павел выглянул в коридор, но там уже никого не было. Паренек удрал, и тем самым все решил, а если быть точнее, то указал хозяину тропинку, по которой тот придет к своему решению.╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸
Толкнув дверь люка, Антон выбежал на крышу в слезах. На его теле была надета привычная и уже родная для него одежда Арсения, которая согревала его тело гораздо теплее любой чужой куртки. Теплые слезы вытекали из глаз и тут же становились ледяными. Его частое дыхание заставляло делать короткие вздохи, из-за которых постепенно темнело в глазах. Здесь, на крыше, в полном одиночестве, он может не прятаться от своих эмоций, а проявить их в полной красе.Он кричал, выл и мычал...
Он орал, плакал и бил руками все, что находилось рядом.
Он понимал, что никогда не сможет смириться с такими вторжениями в его личное пространство, в которое все равно нагло врываются.
Опираясь одной рукой об кирпичную будку, из которой он только что вышел "на волю", Антон приходил в чувства, выравнивая сердцебиение и дыхание. Холодный воздух входил в легкие, обжигая на своем пути все, что ему встречается. Из-за этого за грудиной появилось неприятное жгучее и даже немного колющее чувство, которое все никак не проходило, а лишь усиливалось. Даже огни ночного города в этот момент совсем не манили. Ему было на них сейчас все равно. Кроме мысли о том, чтобы спрыгнуть вниз, разбиваясь об землю как птица, в голову Антона не приходило больше ничего. Подойдя к парапету, две холодные руки коснулись ледяного металла, пока длинное тело боязливо пыталось посмотреть вниз на усыпанную машинами парковку. "Это больно?" — в секунду пронеслось в его кудрявой голове, как тело тут же откинуло назад. Страх взял свое. Антону все-таки хотелось жить, даже если его остаток жизни пройдет в таких условиях. К тому же, он даже не догадывается о том, какое решение должен принять Павел, исходя из этой ночи. Для себя Антон решил остаться здесь, на заснеженной крыше, которую покрывал тоненький слой снежинок. Может он заснет и больше никогда не проснется. Это и будет лучшим исходом для него. Когда холод начал пробираться все глубже, через все слои одежды, окутывая его тело морозом, Шастун присел на корточки опираясь спиной об какую-то теплую трубу, проходящую по центру крыши. Она грела, но не так сильно, как хотелось бы, хотя от этого тепла и вправду становилось чуточку теплее. Подрагивающее от холода тело постепенно начало проваливаться в темноту, а свежие слезы так и застывали на его красных щеках.╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸
Из сна снова жестоко выдернули. — Ты дебил?! ВСТАЕМ! — кто-то тянул Антона вверх, заставляя подняться. — Придурок, вставай! Ты замерзнешь! Тебе что, жить надело что ли? — только после этих слов стало ясно, что это Тёма. Парнишка вытягивал спящего человека из сна, заставляя снова прийти к жизни. Он знал, что этой ночью ему придется спасать Антона с его неприступным характером, а единственной локацией для пряток была крыша, куда Павел обычно не выходит. — Я сказал встаем! — в плечо больно ударили, заставляя открыть глаза. Все тело задубело. Казалось, что у него отняли руки и ноги, а тело обкололи анестетиками. Он будто отсидел все тело сразу. Под пинки друга он попытался встать, но ничего не вышло. — Давай, поднимайся! Антон, вставай! — подхватив друга под руку, щупленький парнишка начал помогать горемыке подняться, и только после пяти попыток у них это получилось. Тёма тащил Антона на себе, заводя того в теплое место. На теле двухметрового парня уже была накинута куртка, которую кареглазый юноша снял с себя, как только увидел эту замерзшую "статую" посреди крыши. — Пойдем, пойдем. У меня сегодня переночуешь, — заставил он вновь сдвинуться с места, в то время как для Антона эти несколько шагов и так были непосильными. С горем пополам два шатающихся парня доковыляли до номера Тёмы. На дверную ручку нажали, и двухметровое тело заволокли вовнутрь. — Дебил, совсем мозгов что ли нет? Ахринел что ли? Антон! Я с тобой разговариваю! Не спать! — кареглазый бил полусонного человека по щекам, пытаясь удержать того в сознании. — Значит так, вот мой горячий чай, пьёшь его и идешь в ванную. Сейчас я ее наберу. Тебе согреться надо. — Н-не набо, — неразборчиво сказал Антон, отталкивая кружку с чаем. — Что значит не надо? А ну пей! Рот открывай! Быстро! — Тёма взял друга за затылок и поднес кружку к его губам, не давая отстраниться в сторону. Шастун сначала позволял жидкости течь по его подбородку, но после нескольких криков от Тёмы все-таки начал глотать почти горячий чай. Кружку бережно передали в руки замерзшего человека, и Тёма рванул в ванную комнату, включая кран на всю. — Щас, щас, щас... Господи, зачем ты там уселся, Антон? Неужели смерть для тебя лучше этого? — искренне не понимал парнишка, ища в шкафу чистое полотенце. — Я не хотел... — уже четко сказал Антон, кутаясь в куртку. — Не хотел он! Кто не хочет умирать, тот в тепле сидит, а не к уличной трубе прижимается! — Как ты меня нашел? — Ты думаешь, что ты один тут гений? Думаешь я там не прятался первое время? Вот только во всем мера должна быть! Ты — хозяин своего здоровья и тебе о нем заботиться! Парнишка на эмоциях носился по комнате, собирая все для друга: полотенце, свои чистые вещи, которые он добродушно решил одолжить тому, кто стал ближе всех в этом отеле за все время. — Вставай! — теплую кружку вырвали из рук, с тела скинули куртку и снова потянули вверх. — Уж раздевать я тебя не буду, прости. Только ты ванную не запирай и топиться там не вздумай! Вода набирается. Как только наберется больше половины, то выключи кран. Вот полотенце и чистые вещи, надень после того, как отогреешься. Если плохо станет, то кричи. Антона завели в ванную, вещи положили на стиральную машину и оставили бедолагу в одиночестве, надеясь, что тот справится самостоятельно. Тёма все время караулил под дверью, слушая каждый вдох и каждый выдох, надеясь, что услышит последующий. Он в первый раз спасал человека от смерти, совсем не чувствуя себя героем. Его трясло от переизбытка эмоций, которые он успел испытать, видя Антона спящего на крыше. Хуже этого он себе даже представить ничего не мог. В ту секунду он уже успел подумать, что опоздал. Через пол часа из ванной комнаты вывалилось тело, которое чувствовало себя уже намного лучше. — Ты как? — взволнованно спросил Тёма, отрываясь от пола. За это время он успел устать и даже чуть ли не уснул. Сон отпугивала лишь мысль о том, что с другом может что-то случиться, а потому через каждые пять минут он задавал один и тот же волнующий его вопрос: "Антон, все нормально?". Вот и сейчас он получил тот же сухой ответ: — Да, все нормально... Антону явно были малы вещи, выданные Тёмой, но чего-то побольше у него в гардеробе не было. Штаны более походили на бриджи, а кофта была с рукавами, похожими на три четверти. — Я твои вещи постираю и высушу. У меня тут и сушилка есть, — на эти слова Шастун никак не отреагировал, а лишь направился к двери, собираясь идти к себе. — Ты куда? — Тёма подлетел к другу, который будто в забвении идет туда, сам не зная куда. — Я к себе. — Нет. Сегодня ночуешь у меня. Я присмотрю за тобой. — Я не ребенок! За мной присмотр не требуется! — Да, я вижу, — карие глаза осмотрели пошатывающееся тело, и молча похлопали того по плечу, давая понять, что ничего плохого он в виду не имел. Уже через пятнадцать минут Антон крепко спал в кровати Тёмы, а тот играл на гитаре очень тихую мелодию, которая успокаивала сразу двоих людей. Сегодня в этой комнате царила особая атмосфера, которую этот щупленький юный спасатель запомнит на всю жизнь.