Никогда не поздно

      Майк начинал привыкать к Сан-Диего. Город, как и Нью-Йорк, был огромным, однако будто бы менее беспокойным. В Нью-Йорке царил вечный шум и гам, и Майк, наверное, успел с ним свыкнуться, хотя поначалу хотелось заткнуть уши – настолько там было шумно. А еще его отдел в последнее время был нагружен непомерным количеством работы, и Майку день за днем приходилось променивать домашний уют на кипы бумаг и холодные стены. Жизнь в Нью-Йорке напоминала нескончаемый день сурка. Поздние совещания, которые затягивались до первых солнечных лучей, стали для него почти нормой. Но он тогда и не жаловался. Эта суета так успешно глушила ненужные мысли. Отвлекала от душного мирка его проблем. Сейчас, в Сан-Диего, с его более размеренным ритмом, он даже мог сказать, что был полностью доволен своей жизнью, по крайней мере, внешней ее частью. Майка всё устраивало. Почти всё.              С той самой горячей июньской ночи они пристрастились видеться у Макс на квартире: исступленно трахались, всецело предаваясь первобытной страсти, и разбегались. Майк выкраивал свободные часы, использовал перерывы и отмены совещаний. Однажды похоть завладела ими настолько, что они набросились друг на друга прямо в прихожей, едва прикрыв за собой дверь. Макс уперлась руками в подставку для обуви, широко раздвинула бедра и буквально выкрикивала его имя. На следующий день соседи прикрепили ей на дверь записку, в которой настоятельно порекомендовали быть потише.               С Макс всё всегда происходило впопыхах. Ему не хотелось оставаться с ней до утра, не хотелось встречать вместе рассвет, смотреть, как она спит. Он не желал добавлять в эти «отношения» лишние драмы. Представить себя влюбленным в нее он категорически не мог. Майк сразу осознал, что их отношения без обязательств не удастся впихнуть в рамки нормально-правильного. Их связь сложно было назвать слиянием родственных душ, а вот поиском пожарного выхода – вполне. И он не то чтобы даже свыкся с мыслью, что никогда не сможет полюбить ее. Нет. Он это итак знал, поэтому и не было привычных душевных метаний, страхов и сомнений. Майк вообще становился довольно спокойным, если в игру не вступали настоящие чувства.       Это вообще нормально? У него удивительным образом никогда не было отношений без обязательств. Кратковременные интрижки в университетские годы он не брал в расчет, они и длились то не больше недельки-другой. И все-таки в большинстве случаев секс у него очень тесно переплетался если не с любовью, то хотя бы с влюбленностью. Правда, Майку порой было даже себе страшно признаться в том, что большая часть его отношений так и оставалась на уровне влюбленности. Он словно не мог перейти эту черту, не мог научить себя любить другого человека сильно. Да, он отдавался любым отношениям всецело и полностью, проводил все свободное время со второй половинкой, растворялся в ней. Однако у него неизменно возникало ощущение, что его сердце уже занято. Прочно, давно и надолго.              Что за погоня за призраком? Мысль о том, что так оно и будет продолжаться до конца его дней, Майк гнал от себя всеми силами. Кажется, идеальную девушку такими темпами он едва ли найдет в текущем столетии. Он измучился от того, что во всех отношениях чувствовал себя неправильно, вечно ощущал недостаток чего-то. В жизни Майка были разные девушки, но ни одна из пассий так и не смогла завладеть его вниманием, ни в одной из них он не смог разглядеть что-то, что позволило бы его сердцу испытать ответные чувства. Может, он однолюб? Да нет, вряд ли. К Джейн его чувства угасли давно. Существует ли вообще та самая идеальная девушка, которая подойдет под его стандарты? Неужели они у него такие завышенные? Он же вроде ничего особенного от женщин и не требовал. Только почувствовать бы что-то большее, чем влечение.              Но, наверное, в глубине души всё он понимал. Хотя и научился с годами обманывать себя куда искуснее, чем в подростковом возрасте. И даже научился верить, что действительно никого кроме Джейн не любил. У этой лжи был горький привкус, но он не мог по-другому, пусть и чувствовал, что скоро запутается в собственном обмане. Он цеплялся за него из-за того, что слишком больно было признать правду, и гордиться тут, конечно, было нечем. Притворство уже настолько тесно вплелось в его сознание, что стало квинтэссенцией его сущности.              Не желая вновь углубляться в этот так и нераспутанный клубок мыслей, он опять переключил внимание на Макс, услышав, как открывается входная дверь. Развлекаться с ней под покровом простыней было удивительно просто. Он и сам уже давно понял, что в них больше похожего. Дух соперничества между ними угас. Да и не ненавидел он ее никогда. Она бесила его, раздражала, выводила из себя, но ненавидеть по-настоящему? Нет. Они теперь даже поговорить могли, а то раньше почти ни один разговор не обходился без ссор до охрипа. И ведь могли бы сойтись. Только Майка не привлекало сходство. С детства тянулся лишь к тому, чего не понимал. Влекли те, кто на него и вовсе не были похожи. Сотканные из мягкости, теплоты и спокойствия.              Встречались они только в ее, да простит его Макс, убогой квартирке. Майк и сам не понимал, почему ему не хочется звать ее к себе – его квартира была намного привлекательнее и просторнее.              — Ты забыла правило этого дома? Ну и наших встреч, разумеется, — ухмыльнулся Майк, не стесняясь, рассматривая ее с ног до головы. Мэйфилд пришла с очередного собеседования, уже зная, что Майк будет ждать ее дома. Дубликат ключей от квартиры он уже тоже успел получить. И порой зависал там, пока та безуспешно мыкалась по собеседованиям.              Макс медленно окинула взглядом его почти полностью обнаженную фигуру, взор не мог не упасть на силуэт уже полутвердого члена. Затем она вновь посмотрела в его темно-карие глаза и вопросительно изогнула бровь.              — Никакой одежды, — криво усмехнулся Майк.              — Ты извращенец, Уилер. Ты в курсе? — хрипло после очередной сигареты рассмеялась Макс, тем не менее, уже медленно стягивая с себя футболку, делая из этого шоу.              — У меня для тебя подарок, кстати. Хочу попробовать кое-что.              Майк заинтересованно приподнял бровь. Представить, что у Макс на уме, он не мог. Она беспрестанно его удивляла.              Макс с ухмылкой вытащила из сумки страпон. Майк не удержался от смешка. Чего-чего, а этого он не то чтобы ожидал. До игрушек они с ней пока не успели добраться. Что ж, рано или поздно все происходит впервые.              — И это, кстати, правда для тебя. Сегодня я хочу трахнуть тебя, Уилер. Ты проиграл в прошлый раз в монополию и обещал выполнить все, что я пожелаю.              Майк громко сглотнул. Он был обескуражен, немного испуган и чертовски…возбужден.              — И ты в отместку решила меня нагнуть? — тихо хмыкнул Майк. Мэйфилд самым натуральным образом сводила его с ума.              — Не волнуйся, Уилер, тебе определенно понравится, — хитро усмехнулась Макс.              — У тебя что, уже и такой опыт был? — с показательной ленцой в голосе протянул Майк, немного нервно сжимая пальцы. В мыслях тут же появился отец, презирающий, почти ненавидящий геев. Майка передернуло.       Иногда ему казалось, что для отца он не был желанным ребенком. Интересно, нужны ли ему вообще были дети? Или это был очередной крестик в списке того, что должен сделать в своей жизни правильный мужчина?              Тед не был жестоким отцом или мужем, от него просто бесконечно сквозило равнодушием. Однако со временем к отцу появилось своего рода уважение или, может, благодарность, хотя Майка и коробили его взгляды. Порой ему было так мучительно говорить с ним. Тот всегда вешал на все ярлыки, мыслил настолько стереотипно, что у Майка аж зубы сводило от раздражения. И смотрел постоянно так снисходительно, а порой и презрительно, что каждый раз заставлял Майка закипать от злости. Майк никогда не знал, чем закончится очередной разговор с отцом: раздражением, наполняющим его до краев, или скупой благодарностью за очередную подачку. Но он не мог не быть благодарным. Хотя бы за то, что тот оплатил его колледж. За всю финансовую поддержку.              И все же порой его снедала тоска. Обида на отца периодически словно пожирала Майка изнутри. Мысль о том, что ему пришлось забыть о карьере писателя, печалила. Ему приходилось работать на дурацкой, но такой чертовски высокооплачиваемой работе, лишь бы доказать отцу, что он чего-то стоит. Чтобы хоть не попрекал его, мол, вложился, а профита никакого. Он двигался по карьерной лестнице настолько стремительно, что и сам невольно поражался. Вроде никогда не стремился быть этаким карьеристом, не собирался добиваться каких-то высот после окончания колледжа. Зато впервые отец смотрел на него с такой гордостью, что Майку аж смешно становилось. Может быть на каком-то этапе Майк и жаждал принятия, отчаянно мечтал добиться от него хоть какого-нибудь проявления внимания, но Тед никогда ему этого не давал. Вот и выходило так, что он вроде бы всю жизнь на подкорке желал заслужить его уважение, а сейчас уже и не нужно. Повышение для Майка теперь тоже лишь очередная галочка в списке достижений. А в мыслях постоянные сожаления. Может, тогда, в восемнадцать, надо было ему назло поступить на другой факультет?              Мысль о том, что все установки, которые Майк получал от отца с детства, напрочь укоренились в нем, не могла не расстраивать. Он чувствовал себя почти грешным, когда дрочил поздно ночью, просматривая гей-порно на кассетах, которые ему любезно одолжил когда-то Стив. Даже после работы с психологом ему не удалось избавиться от гнетущего ощущения внутренней гомофобии. Он и сейчас неосознанно кривился, когда речь заходила о геях. Хотя что уж тут врать, эту тему он даже мимолетом у психолога не затрагивал – боялся увидеть в глазах знакомое презрение.               С матерью было легче, чем с отцом. И вместе с тем сложнее. Она не лезла в политику, не критиковала всех вокруг за их предпочтения. Центром ее Вселенной были дети и их благополучие. И, кажется, она до сих пор негласно продолжала убеждать себя и заодно окружающих, что фамилия Уилер все еще идеальный синоним слова семья. Вдобавок она всегда говорила, что нужно учитывать мнение окружающих. Поэтому ругала Майка и за неглаженные футболки, и за резкие выпады в сторону окружающих. И за гейские желания по головке бы не погладила. Наверное, заламывала бы руки от досады, что же подумают Уинстоны с соседней улицы. В последние годы она каждую его пассию воспринимала как потенциальную жену и жаловалась, что соседки в скором времени начнут перемывать ей кости. Ее сыну ведь уже почти тридцать, а он все еще не женат. Это так фальшиво, что тошнит. Будто ему жениться нужно лишь, чтобы угодить каким-то Уинстонам.              Карен с завидным упорством писала ему письмо за письмом и исправно делилась с сыном последними новостями. И она просила его вернуться в Хоукинс. Ага, блядь, никогда. Слишком много дерьма ему пришлось хлебнуть в этом городе. Все самые мерзкие воспоминания из его прошлой жизни были неотрывно связаны с этим местом. Ему казалось, что этот город ничего не сможет избавить от запаха крови. Прошлое он предпочел оставить в прошлое. Кое-кто же сумел. Блядь! Почему стоило ему лишь подумать о нем, как голову наполняли противоречивые эмоции? Майк даже письма ему до сих пор писал, но сжигал их, не позволяя быть отправленными.              Мысли о нем в Сан-Диего приходили в голову даже чаще обычного. В Нью-Йорке их, по крайней мере, получалось отогнать. Долбаный переезд! Понятно же, что все дело в нем. И, конечно, он не винил в этом Макс, тем более в свете нынешних событий. Да и не говорили они с ней о Уилле. У них вообще с первой их встречи словно образовалось негласное правило – не упоминать кого-либо из партии. Однако очевидно же, что именно встреча с подругой из прошлого всколыхнула былые воспоминания. Его мозг, скорее всего, провел какие-то завуалированные ассоциации между Макс и Уиллом и услужливо подкинул ему все те мысли, от которых Майк постоянно пытался сбежать. И теперь все его усердие пошло коту под хвост.              Мысли тут же вернулись к предложению Макс. Если он согласится, будет ли это по-гейски? Но здесь же все иначе, да? Макс же девушка. Это всего лишь один из способов разнообразить их сексуальную жизнь. Это ничего не значит. Это не значит, что он хотел бы потрахаться с реальным мужчиной. Не значит, что он позволил бы себя трахнуть.              — Поверь, мой опыт тебе и не снился, Уилер, — ехидно ухмыльнулась Макс, вырывая его из оцепенения. Майк не сдержал нервный смешок.              — Ну и? Ты согласен? — нетерпеливо воскликнула Макс.              На его щеках вмиг разлился жар. Майк нервно сглотнул, облизнул пересохшие губы и кивнул, решаясь нырнуть в этот омут с головой, пусть сердце в груди и сжималось предательски от страха. Макс дернула Майка к себе и тут же несдержанно втянула в жаркий поцелуй. Ее пальцы устремились к его шее и ловко провели по кадыку. Майк резко ощутил, как воздуха начало не хватать. Внизу живота каждое движение отзывалось тянущей судорогой – напряжённый член пульсировал от образовавшегося давления. Ему казалось, что перед глазами будто пелена застыла, звуки в ушах затихли, будто он погружался под воду все глубже и глубже.              

***

             Уже после, расслабленно валяясь на кровати, он задумался, чувствует ли он себя счастливым сейчас? Наверное, да. Если закрыть глаза на все остальное. Он не мог не признать себе, что это было потрясающе. Чёрт, он, наверное, никогда не чувствовал себя так хорошо. Воспоминания о том, как силиконовый член заполнял его и беспрестанно затрагивал ту самую точку, заставляли Майка покрываться мурашками даже сейчас. Под веками то и дело мелькал образ, и на секунды, на короткие секунды он позволил себе сдаться в плен своим больным фантазиям. Представить, что не Макс трахает его искусственным членом, а реальный парень. Майк зажмурил глаза, ощущая, как что-то теплое и приятное разносится по телу.              — Так хорошо принимаешь меня, Майкл, — хриплый низкий голос хвалил его. Такой, каким он помнил его. Тот самый, с нотками властности, но невесомой нежности. Это забавно, ведь Майк всегда кривился, когда его звали полным именем. Мама – с нотками легкого волнения и раздражения, отец – с долей скептического пренебрежения. Преподавателям, а потом коллегам на это их «Майкл» приходилось отвечать с натянутой от видимого усилия, фальшивой насквозь улыбкой. Поначалу у него даже щеки болели от такого количества искусственных улыбок за день. Хотя с возрастом он привык и к этим наигранным улыбкам, и к душным речам. Но лишь от одного человека ему действительно хотелось бы услышать свое полное имя.              Перед глазами замелькали быстро сменяющие друг друга картинки, от которых он так старательно бегал все это время. Слишком бурное воображение изводило Майка до чертиков. Он испуганно вздрогнул, осознавая, что снова застрял в своих не самых правильных иллюзиях. Иллюзиях, что забирали контроль, но словно вдыхали жизнь в его запутанное измученное сознание.       Майк поспешил переключиться на Мэйфилд. Мэйфилд, как и всегда, блистала остроумием на все его насмешки. А ему больше не хотелось раздражаться на нее, как в подростковом возрасте. Сейчас им нечего делить, и раздражение испарилось само по себе. Во всяком случае, он определенно был счастлив, заполняя ее собой в очередной раз. Ну…или наоборот, как сейчас.              Проблема была в том, что он переставал чувствовать себя счастливым после. Да, он не мог отрицать, что стоило им после подобных встреч разойтись в разные стороны, оба выглядели лучше, а в потухших глазах загорались так давно забытые огоньки. Но…это было не то…у них не получалось спасти друг друга. Он словно забывал о ней после. Словно единственное, что их связывало – секс. И если лет в 20 ему было бы этого более чем достаточно, то сейчас хотелось другого. Чего-то более настоящего. И это не давало ему покоя. Свербило так сильно и болезненно. Лишало счастья. Делало злым.              — Эй, Уилер, ты вообще меня слушаешь? Неужели не хочешь попробовать что-нибудь новенькое?              — Твоя жажда экспериментов начинает меня пугать. Я прослушал, о чём ты говорила? — удивленно вскинул брови Майк.              — Секс втроём?              Майк на это уверенно ухмыльнулся, а затем прищурился и задумчиво прикусил нижнюю губу.              — Да, Макс, можешь позвать подругу.              — С чего ты взял, что я говорю о девушке? — вопросительно посмотрела Макс. На губах заиграла тонкая усмешка.              — Тебе не хватает моего члена? — усмехнулся Майк. В его голосе сквозило неприкрытое сомнение. В чем, в чем, а сомневаться в себе ему точно не приходилось.              — Или члена не хватает тебе? — передразнила его Макс, выплевая слова, точно та задиристая четырнадцатилетняя девчонка, никогда не упускавшаяся случая сцепиться с Майком.              Он тут же закашлялся.              — Тот факт, что мы попробовали пеггинг, не говорит о том, что я педик, — недовольно пробурчал Майк и состроил гримасу.              — Какого черта, Уилер? Мы, кажется, говорили уже о том, что я не одобряю подобное дерьмо. И ты, кажется, забыл, что и в твоем окружении есть гей. Не припоминаешь такого? Или ты и Уиллу в лицо сказал бы, что он педик? — тут же взвилась Макс, пронзая его гневным взглядом. От былого спокойствия не осталось и следа.              Майк сразу же стушевался. Ну вот, только ведь сегодня радовался, что они с Макс не упоминают участников партии в разговорах. Разумеется, он не думал так об Уилле. Его Уилле. Точнее…его лучшем друге. Даже в мыслях обрывал себя, стоило ему лишь задуматься о том, что он ощущает к Уиллу. Он не знал, как назвать это чувство, которое он испытывал к нему. И честно говоря, ему и не хотелось его никак называть, все равно от этого ничего не изменится.              — Это другое, Мэйфилд. Не надо утрировать.              — Да что ты говоришь? Пора уже повзрослеть, Уилер. Я понимаю, что отец годами вдалбливал тебе, что гомосексуализм – это мерзко, но ты уже вырос, тебе 27, и ты в состоянии сам понять, как относишься к вещам в мире. И если ты не перестанешь нести хуйню, Уилер, то лучше выметайся отсюда, — Макс вздернула подбородок, в глазах плескалась разочарование.              — Ты не понимаешь. Это…это не то, к чему я, блядь, готов, — Майк с силой сжал челюсти, сдерживая рвущуюся наружу злость, но внутри что-то мерзко и тоскливо сжалось.              — Ты дальше своего носа вообще не видишь, Уилер. Считаешь себя не таким, но когда я трахала твою задницу, не особо то сопротивлялся, — холодно процедила Макс сквозь плотно сжатые зубы.              Майк смерил ее ледяным взглядом, на скулах заиграли желваки.              — Это другое. Гомосексуальные отношения – это не совсем правильно, и… — сглотнув вязкую слюну, пробормотал Майк.              Он цитировал своего отца, и ему хотелось отвесить себе оплеуху за ту ересь, что он сейчас нес. Неудивительно, что его слова только подлили масла в огонь.              — Я даже не хочу слышать всю эту муть, которую ты собираешься мне сейчас сказать, — резко остановила его попытку оправдаться Макс. Майк не мог не заметить, как много разочарования читалось в её взгляде.              Макс, наверное, имела право на него злиться. Он и сам на себя злился.              — Черт, это все полный бред! — в сердцах воскликнул Майк, чувствуя, как по венам заструился гнев.              — Ты точно как твой отец, Уилер! — ощетинившись, ядовито выплюнула Макс, наградив его презрительным взглядом. Это стало искрой, раздувшей пламя всепоглощающей ярости. Сравнение с отцом всегда бесило его, а с возрастом, как назло, он стал слышать подобное все чаще. Стоило кому-нибудь сравнить его с Тедом, как руки Майка сжимались в кулаки от бессильной ярости, и ему требовалось призывать всю выдержку, чтобы сдержать поток ядовитых речей. Он так отчаянно боялся стать похожим на отца.              — А ты прямо как твой брат, Мэйфилд, — едко выдавил Майк, после чего плотно сжал губы в тонкую полоску, продолжая яростно буравить ее глазами.              — Заткнись, Уилер. О своем брате я с тобой трепаться точно не намерена, — как кошка злобно прошипела Макс. Мэйфилд буквально полыхала злостью, и он понимал, что она уловила для себя в этом споре нечто такое, что вновь с силой шарахнуло ее о стену страшных воспоминаний.       Они так и продолжали пронзать друг друга яростными взглядами, после чего Майк не выдержал и пошел на попятную.              — Впрочем…ты можешь пригласить кого-бы то ни было. Даже если я потрахаюсь с мужчиной в качестве эксперимента, это не сделает меня геем, — выпалил Майк, ужасаясь своей противоречивости. Что он несет? Вся та кипа лжи, которой он столько лет себя пичкал, трещала по швам. Тут не догадался бы только совсем идиот.              Макс окинула его ошарашенным взглядом. А Майк снова попытался выбраться из той ямы, в которую сам же себя закапывал. Мысли так быстро пробегали в его голове, что он совсем не поспевал за ними. В голове стоял липкий туман. Он знал, что звучал несвязно, но не понимал, как это исправить. Какая чушь. Какая, блядь, несусветная чушь. Она же никогда не поверит в эти глупости, которые он сейчас произнес.              — Макс, я не такой, как мой отец, — процедил Майк, отчаянно призывая себе на помощь всю свою выдержку. Он почти что задыхался от нахлынувшего возмущения и цепенел от страха. Понимал, что звучал нерационально, то соглашаясь, то отрицая, то защищаясь, то подставляясь под удары, но он…так запутался. Все было так зыбко. Словно Майк хватался руками за песок, а он высыпался сквозь пальцы. — И если ты до сих пор этого не поняла, то, может, мне действительно надо свалить.              Макс утомленно вздохнула и продолжила. Ее голос звучал тихо, но Майк все равно вздрогнул.               — Уилер, либо ты самый лучший врун из всех, кто мне встречался в жизни, либо просто ничего не соображающий придурок. Что ж, очевидно – второе. Тогда остается надеяться, что ты все-таки разберешься в себе. Правда даже представить страшно, сколько же времени пройдет, пока это случится.              — Не в чем разбираться, Мэйфилд, — угрюмо процедил Майк, шумно вздохнув, и залпом допил оставшуюся воду в стакане.               — Что ж, буду с нетерпением ждать, когда до твоего упрямого мозга хоть что-нибудь дойдет. Потому что тебе намного проще скинуть ответственность на других, жить мыслями и идеалами тех, кто на твою жизнь уже давно не влияет, нежели хотя бы на секунду остановиться и дать себе возможность жить своим умом, не оглядываясь на прошлое.              — Заканчивай с ебаным психоанализом, Мэйфилд, — тихо и ядовито пробормотал Майк. В голосе засквозило привычное раздражение и грубость. Майку начинало казаться, будто им снова четырнадцать.              В комнате повисла густая и гнетущая тишина. Каждый погрузился в свои мрачные мысли.              Хотелось срочно закурить. Эту привычку он тоже приобрел во время учебы. У него там еще и бунт был: Майк прогуливал три учебных дня из пяти, пропускал почти все пары, отсыпаясь вместо них после очередных вечеринок, которыми он тогда так сильно наслаждался. Он пытался в те времена взять от жизни все, пустился во все тяжкие. И этим всем почему-то оказались вечеринки, алкоголь, травка и кратковременные интрижки, целью которых был лишь секс. Майк даже в драки ввязывался, что на него не то чтобы было похоже. Сейчас он нечасто курил, а вот в учебные годы дымил так много, что уже и кашлять начал. Полностью с этой привычкой он расстаться, увы, не смог. Лишь это помогало справиться со стрессом и мыслями, что изъедали ежедневно. И пусть с возрастом он стал спокойнее, в такие моменты, как сейчас, неудержимо хотелось курить.              Разговор с Макс выбил из него все самообладание. Это ссора гораздо серьезнее всех, что когда-либо между ними случалась. Как он мог сказать Макс что-то хотя бы чуть-чуть похожее на правду, если даже в своей собственной голове не мог разобраться? Может быть, она права и ему действительно стоит отпустить старые обиды, накопленные за эти годы, вместе с собственными иллюзиями и заблуждениями?       Майк взял в руки пачку сигарет и вытряхнул одну в свою ладонь. Затем почти с нездоровым нетерпением чиркнул зажигалкой. Глубокий вдох, и его легкие, наконец, наполнились таким нужным сейчас горьковатым дымом.              Он мог бы поделиться с ней всем тем, что его так мучило днями и ночами. Мог бы, но не стал. Ему казалось, что если бы он признался ей в том, что так долго держал в себе, оно бы ожило, стало настоящим, осязаемым, и тогда с этим пришлось бы что-то делать. Как ни крути, но обсуждать с ней своих тараканов в голове ему хотелось меньше всего. Он с сожалением осознавал, что едва ли когда-нибудь сможет разоткровенничаться о чем-то настолько личном с Мэйфилд. Не тот человек. Да и был ли вообще такой человек, с кем мог бы?              Он в очередной раз глубоко затянулся, желая хоть чем-то заглушить болезненные чувства, но ощутил лишь новый спазм тошноты. Он завидовал им всем. Тому, как спокойно они воспринимали мир вокруг во всем его многообразии. Ему казалось, что он единственный среди них, кто так до сих пор и не понял до конца правила этого мира.              А когда это понимание, наконец, приходило, то буквально билось о стену безысходности. Майку всю жизнь твердили, как ужасен и опасен гомосексуализм. И теперь он застрял между внутренней гомофобией и принятием. Поскольку не мог не принять Уилла, но и не мог отнестись к самому гомосексуализму более спокойно. Поздними ночами, желая сбросить напряжение, он порой поддавался тем порочным мыслям, в которых мелькали мужские образы, мелькал Уилл. От этих мыслей оргазм был настолько ошеломительно ярким, а последующее осознание таким болезненно горьким. Он мечтал забыться, оправдывался тем, что у него сейчас никого нет, поэтому в голову лезут всякие непотребные мысли. Это же естественно? Не всегда же то, о чем ты думаешь, действительно является тем, чего истинно желаешь? Ведь так? Нет. Он еще не готов думать об этом настолько глобально. Да и надо ли? Может продолжать обманывать себя? Заталкивать все эти неправильные мысли в самый дальний уголок сознания. Ведь вновь и вновь убеждать себя в том, что во всем виноват Тед так просто.              — Майк? — решилась нарушить молчание Макс. Видимо она тоже напряженно рассуждала о случившемся разговоре. Возможно, Макс почувствовала его смятение, а возможно, поняла, что была довольно резкой. — Извини. Давай не будем больше пытаться лезть друг другу в голову. Раз мы собираемся для расслабления, то пусть так и продолжится. И если идея с тройничком тебе зашла, то отлично, если нет, забьем на нее. Или пригласим еще одну девочку.              — Заметано, Мэйфилд, — слабо ухмыльнулся Майк, выдыхая дым широкой струей. Губы Макс разъехались в улыбке.              В этом и было основное отличие старого Майка от нового. Тот бы сцепился с ней и ни за что бы не пошел на попятную. Но Майк за эти годы научился уступать, не эскалировать конфликт. Даже не обиделся особо, хотя в прежние времена вполне мог бы. В конце концов, разве другие виноваты в том, что творилось в его голове?