Сотни тысяч зим

      Бесшумно прикрыв за собой дверь, Несс вошёл в свою комнату, стараясь максимально тихо наступать на половицы. Медленно он подошёл к своей кровати, опускаясь на неё и внимательно следя за тем, чтобы та не заскрипела.       Никакого лишнего шума. Он не должен расстраивать свою маму ещё больше.       Продолжая действовать с выточенной годами осторожностью, Несс принял горизонтальное положение, так, чтобы его глаза были устремлены точно на потолок. Он не спешил снимать невысохшую одежду или хоть как-то греться. Для начала он хотел успокоиться, а потому поднёс ладонь к своему рту, не позволяя ни одному всхлипу вырваться из его уст. Глаза предательски заслезились, намокшие ресницы начали неприятно слипаться.       Мама всегда ненавидела, когда он плакал. Такой жалкий.       Это было странно. Он думал, что привыкнет со временем — должен был привыкнуть, — но всё равно каждый презрительный взгляд своей матери, каждое её холодное слово Несс воспринимал как петлю, оборачивающуюся вокруг его шеи. Больно, сдавливающе и удушающе. Он чувствовал себя маленьким ребёнком, но как бы ни старался, не мог преодолеть собственную грусть, возникающую после практически каждого разговора с мамой.       Если он не был нужен даже собственной матери, то на что вообще он был годен? Несс моргнул, пытаясь избавиться от застывших в глазах слёз, но все его попытки были безуспешны. В конце концов, он просто начал тереть глаза руками, всё ещё стараясь производить как можно меньше шума. Запястья засаднили, словно напоминая о том, чем могло обернуться его непослушание.       Так было всегда, сколько он себя помнил. Холодность и безразличие матери, обращенные к нему и порой переходящие в ненависть. Ему приходилось мириться с таким отношением с самого детства, но Несс принимал всю неприязнь своей мамы, прекрасно зная, что заслужил каждое обидное слово, брошенное ему.       В конце концов, это была его вина, что мужчина, когда-то имеющий право называться его отцом, бросил их с мамой столько лет назад.       Несс прекрасно знал эту историю — его мать не стеснялась рассказывать всё в подробностях во время очередных обвинений в его сторону. С его отцом она познакомилась около пятнадцати лет назад, они полюбили друг друга чуть ли не с первого взгляда — во всяком случае, с её слов, — и почти сразу у них закрутился роман. Спустя несколько лет девушка забеременела и, наслышавшаяся сладких обещаний, с радостью рассказала об этом своему избраннику, думая, что им уже стоит планировать свадьбу.       С того дня своего возлюбленного она не видела.       Мать Несса была в отчаянии, которое быстро переросло в огромную ярость, распространившуюся на её собственного ребёнка. Аборт ей сделать не удалось, поэтому на свет появился малыш, которого она уже ненавидела всей душой.       К её несчастью, Алексис не родился обычным мальчиком. Начиная со странноватой внешности, заканчивая явными проблемами с социализацией, он был для неё сущим кошмаром. Много раз она кричала на него, била и запирала в тёмной кладовой, не желая видеть этого странного и отвратительного ребёнка, который перечеркнул ей её счастливое будущее.       «Почему ты просто не можешь быть нормальным?!» — впервые услышав подобную фразу в возрасте шести лет, Несс поклялся больше никогда не разговаривать о том, что ему нравится, со своей матерью и не делать ничего, что могло бы её разочаровать. Он хотел быть хорошим мальчиком для неё.       Жаль, но у него не получалось.       Его мать ненавидела его и, казалось, с годами эта ненависть только росла. Может быть, родись он девочкой, ему бы жилось несколько проще вместе с ней. К сожалению, он был мальчиком, а его мама презирала всех мужчин после того, как с ней обошёлся её возлюбленный.       Иногда она выпивала. Это происходило редко, но сценарий каждый раз разворачивался одинаковый. Маленький Несс одновременно любил и ненавидел такие вечера, ожидая их то ли с боязнью, то ли с нетерпением.       Когда она приходила домой, она забывала про ужин. Вместо этого она садилась на диван, усаживала маленького Алексиса и долго-долго гладила его волосам. Очень часто вовремя этого женщина плакала, но Несс не мог утешить её, зная, что если он попытается, то её лояльное отношение тут же исчезнет.       Это были единственные моменты, когда его мать была с ним нежна. И он бы мог с этим смириться, но к его несчастью, затуманенный алкоголем мозг потерянной женщины показывал ей вовсе не ту реальность, в которой она жила.       Ему было пять, когда он понял, что в каждый подобный вечер его пьяная мать принимала его за девочку. Она гладила его по волосам, бормоча что-то о том, что её драгоценной дочке нужно отрастить их подлиннее, рассуждала насчет того, какие платья подойдут её милой Алексис, могла часами жаловаться на свою жизнь, баюкая своего ребёнка и забывая, что он мальчик.       «От мужчин одни только беды» — часто говорила она, играя с прядками его волос, пока Несс старался даже не дышать. «Они только и способны, что играть с чувствами. Влюбиться в мужчину — последнее дело, кто-то обязательно разобьёт тебе сердце».       Несс всегда внимательно слушал, словно мог что-то понять. Нет, он прекрасно усвоил, что его мать ненавидела то, что он был мальчиком, а потому однажды, откопав и кое-как нацепив на себя её старую юбку, что висела на нём, постоянно спадая, он попытался «стать девочкой» в день, когда его мать не употребляла алкоголь. Конечно, женщина разозлилась. Она кричала и била его, называя ненормальным, а потом упала на колени и разрыдалась, умоляя бога забрать у неё этого странного ребёнка. Алексис тогда плакал вместе с ней, искренне не понимая, что он делал не так. Лишь несколько новых пощёчин заставили его замолчать.       Нессу хотелось материнской любви, и он слишком поздно понял, что его желанию не суждено было сбыться.       Возможно, если бы хоть кто-то был способен дать ему почувствовать себя любимым, его жизнь стала бы чуть счастливее. Но боги словно решили поиздеваться над и без того несчастным мальчиком, а от того своей первой романтической любовью он был отвергнут, жестоко и болезненно.       «Странность» и «ненормальность» — два слова, шедшие с ним бок о бок всю жизнь. Порой к ним добавлялось жгучее «уродливость», и Несс не знал, куда ему стоило пойти, чтобы перестать слышать слова, медленно, но верно убивавшие в нём тягу к жизни.       Одноклассники видели в нём лишь предмет издевательств и когда они узнали о его неловком признании единственному человеку, который относился к нему сносно, они нашли лишь новую причину ненавидеть его.       Его мать, узнав про постыдное клеймо гомосексуальности, осевшее на нём несмываемой грязью, избила его. Алексис не сопротивлялся, когда её руки били его по щекам. Он предпринял попытку вырваться, когда эти же руки топили его в тазике, наполненным освященной водой, словно это было последним шансом «вылечить» его.       Несс хотел бы быть обычным. Хотел бы, чтобы его внешность не вызывала у мамы вздохов раздражения, а у сверстников желания поиздеваться. Хотел бы видеть мир так, как его видели другие, увлекаться чем-то, что было свойственно нормальным детям. Хотел бы влюбляться в девочек и навсегда забыть о волнующей дрожи, что пробегала по его телу, когда он случайно касался мальчиков.       Его мать ненавидела странности. Алексис был самым странным ребёнком из всех, что могли ей достаться.       И он совершенно не знал, что ему делать.       В конце концов, его матери надоело, что из школы он возвращался в облитой водой одежде, с частично выбритыми волосами или с порванными учебниками. Несс кое-как окончил начальную школу с не самыми лучшими оценками — учителям, видимо, до тошноты не хотелось ставить высокие баллы кому-то вроде него, — и в начале лета они с матерью переехали в другой город. Женщина ясно дала понять, что больше не потерпит его извращенного влечения к представителям мужского пола, а потому, поступая в новую школу в начале пятого класса, Несс молился всем известным богам, желая больше никогда не влюбляться.       Он, видно, запамятовал, что боги его тоже не любили.       Кайзер был ураганом, ворвавшимся в его планы на спокойную и счастливую жизнь и разрушившим их. Лёгкая симпатия, вызванная исключительно восхищением к образу жизни и отношению к окружающему миру, за неполный год переросла в слишком знакомое и удушающее чувство.       Влюблённость.       Несс хотел умереть.       Он помнил день, когда в первый и последний раз в жизни решился признаться в своих чувствах. Помнил взгляд, полный животного отвращения, помнил оскорбления, слетавшие с губ, которые он мечтал поцеловать. Вся доброта — вернее, безразличие, которое он за неимением других примеров в своей жизни принял за неё, — исчезла в один миг, сменившись брезгливостью и ненавистью.       Лишь одной мысли о том, что во взгляде Кайзера однажды появятся те же эмоции, было достаточно, чтобы почувствовать тошноту, вызванную страхом.       Кайзер был первым, кто принял Несса таким, каким он был. Кайзер был тем, кто показал ему, что такое дружба. Несс за всю жизнь не испытывал и десятой части того счастья, что смог получить за девять месяцев знакомства с этим человеком.       Забыв о том, что в соседней комнате всё ещё была его недовольная мать, Алексис зарыдал.       Он ненавидел себя, ненавидел свои глупые чувства, ненавидел то, как его ладони потели, а сердце начинало биться быстрее, стоило Кайзеру оказаться рядом. Его влюблённость была омерзительной, неправильной и губительной. Она разрушала их дружбу и однажды разрушила бы Несса.       Ему нужно было что-то сделать. Предпринять что угодно, что могло бы спасти его. Несс не хотел проживать всё то, что ему уже пришлось пережить в прошлом. Ни взгляд отвращения от объекта своей любви, ни разочарование своей матери. Алексис не был уверен, что его сердце сможет вынести подобное снова.       Но что он мог? Несс всегда был глупым мальчиком с таким же глупым сердцем.       И ему оставалось лишь со слезами на глазах наблюдать, как его собственные чувства убивали его, обвиваясь вокруг его плоти словно лозы с шипами и отравляя самым болезненным из возможных ядов, который люди почему-то превозносили, с трепетом называя любовью.

***

      Лето выдалось аномально жарким по сравнению с предыдущими. Спасаясь от беспощадного солнца в прохладной тени фонарного столба, Исаги приходилось иметь дело с другим солнцем — радостно улыбающимся Бачирой, который протягивал ему уже начавшее капать мороженное.       Приняв подтаявший пломбир, Исаги с наслаждением лизнул холодное угощение. Сладость заполнила его рот, и он блаженно вздохнул. Бачира рядом с ним варварски откусил огромный кусок от своего рожка, заставив Йоичи почувствовать фантомную боль в зубах. — Отвратительно, — прокомментировал мальчик, осуждающе качая головой. Бачира же рассмеялся и в следующие четыре укуса полностью расправился со своей порцией мороженного. — Зато как освежает! — подмигнул он. — Ну что, прогуляемся до Хиори, как и планировали? — Вероятность того, что нам дадут хотя бы через окно с ним поговорить, процентов десять, — Исаги немного погрустнел.       Хиори Йо, их общий друг и одноклассник, к сожалению, имел, мягко говоря, требовательных родителей. У них были на него свои планы, а желаниями своего ребёнка они мало интересовались, поэтому даже в летние каникулы Хиори зачастую корпел над учебниками, чтобы повысить свою успеваемость до того уровня, который ждали от него родители. — Десять процентов это почти сто, так что всё прекрасно, — Бачира же не терял энтузиазма. Они направились в сторону дома Хиори, надеясь, что в этот раз им повезёт, и встреча с другом всё произойдёт.       Не успев пройти и половины улицы, им двоим пришлось резко остановиться, потому что выскочившая из-за угла чёрная кошка сначала попетляла возле их ног, а потом с диким мяуканием забралась на Бачиру, будто он был деревом. Мальчик удивленно застыл, позволяя пушистой нарушительнице спокойствия оставлять на нём новые царапины. — Не шевелись! — оттуда же, откуда прибежала кошка, раздался громкий голос. Через мгновение рядом оказался незнакомец — это был мальчик с отросшими до плеч розовыми волосами и кровоточащими руками. Судя по виду и количеству ранок на его руках, он тоже стал жертвой чёрного мяукающего недоразумения. — Попалась, негодница!       Совершенно не церемонясь и не заботясь о несчастном лице Бачиры, в которое кошка вцепилась, как в спасательный круг, мальчишка начал тянуть её на себя. Закончив, он победно усмехнулся. Неожиданно кошка успокоилась в его руках и, закрыв глаза, довольно замурчала, когда мальчик нежно погладил её. — Вы её напугали, — вдруг сказал он, с обвинением в глазах смотря на Исаги и Бачиру. — Вам не стыдно?       Исаги показалось, что он поперхнулся воздухом. — Это мы напугали её?! Не наоборот? — решил уточнить он. — Да мне кажется, у меня все волосы поседели после того, как она к нам выпрыгнула. — Ещё скажи, что описался от страха, — фыркнул мальчик. — Будьте благодарны, что она вообще около вас остановилась. — По-моему благодарить должен ты, — Бачиру, казалось, вовсе не задел пренебрежительный тон их сверстника. Он искренне улыбнулся, делая шаг к мальчишке и пытаясь погладить успокоившуюся кошку. — Мы ценой своих жизней держали её, пока ты добегал до нас. Кстати, быстро бегаешь! Очень круто!       На лице незнакомца отобразилось недоумение. Кошка же, едва почувствовав пальцы Бачиры рядом со своей шерстью, зашипела. — Э-э, спасибо, наверное? — даже не пытаясь казаться благодарным, пожал плечами мальчик. Он развернулся, намереваясь уйти. — Пока, надеюсь, больше не увидимся. — Подожди-подожди! — Бачира в одно мгновение догнал его. — Мы тебя раньше здесь не видели, а гуляем часто. Ты недавно переехал? Давай знакомиться! Я Бачира Мегуру, а это мой лучший друг, Исаги Йоичи! — Чигири Хёма, — закатил глаза Чигири, всё-таки замедляясь и останавливаясь. — Ты всегда такой неугомонный?       Бачира неловко засмеялся, Исаги подошёл к ним поближе. — Он и вправду всегда такой, — улыбнулся Йоичи, слегка хихикая. Он тоже заинтересовался Чигири, так что не мог осуждать Мегуру за его настойчивость. — Так что, ты действительно переехал в этот район? Или просто гуляешь тут? — Гуляю, — последовал незамедлительный ответ. — Принцесса сбежала, а я погнался за ней.       Исаги скосил глаза на кошку, довольно устроившуюся на руках Чигири. Может, ему показалось, но на её мордочке действительно появилось какое-то королевское высокомерие, так что имя ей прекрасно подходило. — Я тоже хочу себе котёнка, — вздохнул Бачира, снова предпринимая попытку погладить Принцессу. — Но мама говорит, что я пока что слишком безответственный. Эй, Исаги, а ты не хочешь завести кота? Твой папа наверняка разрешит, а я смогу приходить к вам каждый день и помогать с ним!       Конечно, перспектива видеть Бачиру каждый день в своём доме не могла не радовать, однако Исаги отрицательно покачал головой, вздыхая. Он точно не был готов брать на попечение существо, которое ему даже не было интересно, только ради дополнительных встреч с мальчиком, который ему нравился. — Я люблю кошек, но ухаживать за ними точно не готов, — признался Йоичи, поглядывая на Принцессу, которая в свою очередь смотрела на него с молчаливым осуждением. — Мне больше по душе собаки. — Щеночек это тоже здорово! — Бачира, казалось, вовсе не расстроился отказу. — Почему у тебя до сих пор его нет?       Исаги мгновенно погрустнел. — Папа не разрешает… — ответил он.       Брови Бачиры поползли наверх. — Твой отец и что-то не разрешает тебе? — Ну, Михаэль боится собак или что-то такое, так что тут без шансов, — пожал плечами Исаги. — Михаэль? Кто это? — заинтересовано спросил Чигири, напоминая о своём присутствии.       Исаги неловко отвёл взгляд. — Мой младший брат… — любви, предназначенной для кого-то, с кем ты связан родственными узами, в его голосе слышно не было.       Чигири фыркнул. — И сколько ему? Пять? Подожди годик-другой, пока он подрастёт, и снова попроси своих родителей о щенке, — предложил Хёма.       Бачира, услышав предполагаемый возраст Кайзера, не смог сдержать смеха, а Исаги испытал ещё больше неловкости, чем раньше. Ничего не понимающий Чигири просто переводил взгляд с одного из них на другого. — Моему брату одиннадцать, — смущённо пробормотал Исаги. — У нас на самом деле небольшая разница в возрасте, потому что мы не родные братья…       Чигири потребовалась минута на переваривание информации, после чего он, прищурившись, быстро спросил: — Ты подшучиваешь над ним из-за того, что он приёмный?       Исаги яростно покраснел, а Бачира согнулся пополам от смеха. Чигири скорчил обиженную рожицу и несильно пнул их обоих, Принцесса на его руках зловеще зашипела, словно полностью разделяла настроение своего хозяина. — Мы оба приёмные, — чувствуя, как горят от стыда его щёки, объяснил Исаги. — Оу, — настала очередь Чигири слегка смутиться. — Извини…       Увидев, что другой мальчик не испытывает к нему отвращения или настороженности из-за его положения, Исаги расслабился. Они постояли на месте, ещё немного поболтав, после чего, договорившись встретиться завтра, попрощались — Бачира и Исаги вернулись к своей цели дойти до Хиори, а Чигири вместе с мурчащей Принцессой отправился домой.       После этого они виделись с Чигири чуть ли не каждый день лета. Мальчик оказался чудесным другом, который наравне с Бачирой любил нарываться на неприятности, которые бедному Исаги потом приходилось разгребать. Полезть спасать кота, застрявшего на дереве, и в итоге застрять самим? Легко! Погнаться за вновь сбежавшей Принцессой и в итоге оказаться в незнакомом районе города, полностью заблудившись? Вполне в духе Чигири. Уговорить всех поплавать на надувном матрасе, а потом застрять в середине озера? Кто бы сомневался, что это произойдёт.       В общем, Чигири добавил в их жизнь больше приключений и веселья, что и Исаги, и Бачире вполне понравилось. Они также познакомили его с Хиори, который всё-таки смог иногда выбираться погулять, и с Нанасе, правда, встреча с ним произошла только в конце августа, потому что мальчик на всё лето уезжал к бабушке и дедушке в деревню. Чигири также пару раз видел Кайзера, когда гостил у Исаги, но они никогда не разговаривали.       С наступлением осени Чигири стало немного меньше в их жизни. Они всё ещё учились в разных школах, поэтому в первой половине дня встретиться было невозможно, а во второй сложно — объемы домашнего задания в шестом классе резко выросли, и времени на учёбу стало уходить больше. Чигири, кажется, страдал от этого больше всех, ведь в его школе у него друзей не было, тогда как Исаги, Бачира, Хиори и Нанасе могли общаться между собой во время перемен.       В итоге в середине января донельзя довольный Хёма стоял посреди их класса, с широкой ухмылкой взирая на ошарашенные лица своих друзей, которым он не потрудился заранее сообщить о своём переводе.       В будущем, думая о всех переломных днях в своей жизни, Исаги решил, что день перевода Чигири Хёмы в их класс, вероятно, заслуживал место в этом списке.       Чигири не нравился Кайзер из рассказов Исаги; ему ещё больше не понравился Кайзер, когда они стали одноклассниками. В первые дни эта неприязнь была лишь ничего незначащим чувством, на которое никто не обращал внимания. Чигири был занят тем, что, наконец, мог нормально пообщаться с друзьями, а Кайзеру в целом было наплевать на нового друга своего брата, он всё больше отдавался футболу и общению с Нессом.       Но примерно через месяц, когда Кайзер ехидно подшутил над Йоичи, набравшем на тесте более низкий балл, чем он сам, Чигири решил, что пора действовать. Он прекрасно помнил редкие рассказы Исаги о Кайзере, которые чаще всего были жалобами, и, конечно, не мог понять, почему всё это время тот просто бездействовал.       Всё началось с невинного розыгрыша — Чигири просто уговорил Исаги спрятать пенал Михаэля на весь день куда-нибудь. Никакого вреда это не принесло, в конце концов, рядом с Кайзером всегда был Несс, готовый поделиться чем угодно, в том числе канцелярскими принадлежностями. Однако, конечно, Кайзеру подобные шутки не понравились. Поэтому уже на следующий день Исаги обнаружил, что все его учебники волшебным образом пропали из рюкзака.       Казалось бы, на этом можно было остановиться. И Исаги был бы рад, его не так уж и сильно раздражал брат, чтобы продолжать делать эти бессмысленные пакости. Но за спиной, словно два демона, нашептывающие ему злодеяния, витали Бачира с Чигири и их безумные предложения. В следующий раз у Кайзера пропала тетрадь с домашним заданием — в дневнике его красовалась двойка, в глазах стояли злые слёзы от выговора Ноа, а в сердце волнами поднималась ненависть к Исаги.       После этого всё пошло абсолютно не так, как хотелось бы Исаги. Их подставы друг друга стали обыденным делом, и касаться это могло чего угодно. Вскоре последствия их вражды начали задевать и их друзей, но, казалось, даже это не могло заставить их остановиться — тем более, когда сами друзья подначивали причинить ещё больше вреда друг другу.       В апреле Несс обнаружил у себя в рюкзаке несколько омерзительных насекомых, заботливо найденных Нанасе — справедливости ради, тому никто не сказал, каким образом этим насекомые будут использованы, — а уже через день портфель Бачиры оказался закинут на крышу. Ещё через неделю поползли абсолютно нелепые слухи о том, что Геснер гей. Из-за них он серьёзно подрался с Кунигами — дружелюбным мальчиком классом постарше, который присоединился с компании Исаги после того, как Чигири обратил на него внимание в начале весны. Слухи не продержались и трёх недель, когда Эрика заметили целующимся с какой-то девчонкой, а синяки на телах мальчишек сошли ещё быстрее.       Наступило лето, что можно было бы считать за перерыв в их пакостях друг другу, однако всё это стало пустыми надеждами в тот день, когда Исаги обнаружил три квакающих лягушки у себя под одеялом. Он думал, что у него остановится сердце, когда одна из них прыгнула ему прямо на лицо, поэтому, ну, никто не мог его винить, когда через неделю он запер Кайзера, спешащего на автобус, чтобы успеть на День Рождения Несса, в ванной комнате. Все последствия своего поступка он ощутил не более чем через три дня, проснувшись на мокрых простынях и с ужасом обнаружив несколько ещё подпрыгивающих рыбёшек у себя на подушке.       Портить жизнь друг другу стало настолько привычным делом, что ни Исаги, ни Кайзер уже не могли представить, как они жили до этого. Их пакости разного уровня и масштаба продолжались ещё два года, до конца восьмого класса, пока, наконец, усложнившаяся учебная программа не отбила всё желание тратить своё свободное время на что угодно кроме зубрёжки. Наверное, не только Ноа, но и все учителя и одноклассники вздохнули с облегчением, когда в девятом классе за весь сентябрь не случилось ничего из ряда вон выходящего.       Конечно, это не означало, что Исаги и Кайзер выросли, повзрослели и поумнели. Нет, просто их приоритеты в жизни стали несколько другими, чтобы постоянно отвлекаться друг на друга. Исаги не знал, что делать со своими чувствами к Бачире, которые то вспыхивали фейерверком, то приглушались, заставляя задуматься, а точно ли он до сих пор хотел романтики или уже смирился с ролью друга в их отношениях. Кайзер же сосредоточился на учебе, желая доказать то ли самому себе, то ли кому-то другому, что лучше него нет никого. Детский страх быть оставленным и забытым оставил неприятный отпечаток на его личности, поэтому он просто не мог остановиться от сравнения себя с окружающими, особенно с Йоичи, зависть к которому смешалась с неприязнью за все эти годы, и эта ядовитая смесь прилипала к коже, никак не давая спокойно вздохнуть. Подростковые сплетни тоже не давали расслабиться, поэтому, помня о печальном опыте Геснера, Кайзер завёл себе несколько недельных романов со случайными девушками из классов постарше, каждый раз при поцелуе испытывая отвращение к ним и самому себе. В середине девятого класса он, наконец, прекратил заниматься подобным, считая, что на его стороне уже достаточно доказательств его не-гомосексуальности.       Итак, в начале старшей школы и Кайзер, и Исаги были больше заняты своими делами, чем друг другом, их отношения даже стали теплее в какой-то степени, когда все детские и подростковые обиды, казалось, остались позади. Тем не менее, это не означало, что они перестали досаждать друг другу, когда выпадал хороший шанс. И всё же, их препирательства стали более ленивыми, а подставы более редкими, поэтому жить им обоим стало проще — и не только им.       Девятый класс прошёл относительно спокойно. Лето тоже выдалось не сильно запоминающимся. Кайзер как всегда просто тусовался со своей компанией из четырёх человек, а Исаги немного скучал, потому что большинство его друзей разъехались, обещая вернуться только к началу сентября. Он провёл лето, в основном видясь только с Бачирой, но отчего-то сердце его уже не трепетало так сильно, как раньше.       Августовской ночью, лежа на крыше собственного дома рядом с Бачирой и наблюдая за звёздами, Исаги решился переплести их пальцы. Мегуру тихо хихикнул, но, кажется, не возражал, продолжая просто смотреть в небо. Слегка повернувшись, Исаги взглянул на него. Они были близко, непозволительно близко, и ему стоило лишь немного подвинуться, чтобы коснуться чужих губ.       Это был идеальный момент для поцелуя.       И тогда Йоичи понял, что больше не хочет целовать Бачиру.       Приняв прежнее положение, Исаги глубоко вздохнул. Ладонь Бачиры всё ещё грела его собственную, сердце отбивало чуть более быстрый ритм, но мысли путались, не давая верного ответа на вопрос о том, что именно он чувствовал.       Исаги совсем не знал, чего ждать от предстоящего года.

***

      Тридцать первое августа — поистине ужасный день. Кажется, что ты ещё можешь отдохнуть, но на самом деле у тебя множество дел перед началом учёбы, и ты не только должен рано встать, но и позволить себе перерыв едва ли сможешь. А вечером не посидеть допоздна, ведь в ином случае есть угроза проспать школу.       Нежась в окружении сразу нескольких подушек и кучи мягких игрушек, без недели шестнадцатилетний мальчишка старательно игнорировал настойчивый голос своей матери, побуждающей его проснуться. Только когда женщина поднялась в его комнату и подошла к его кровати, осторожно потрясся за плечо, он издал нечленораздельный звук, свидетельствующий о том, что он проснулся, но вставать пока не собирается. — Ну давай, солнышко, месяцы, когда ты мог валяться в постели сколько угодно, прошли, — женщина тепло улыбнулась и, схватив первую попавшуюся игрушку, нежно ткнула ей своего сына в лицо. — Вставай, вставай, а то весь завтрак я скормлю твоим игрушкам. Папа, между прочим, прошёлся до пекарни, так что на столе сейчас свежеиспеченные косички — твои любимые. Но если ты не встанешь, то они могут тебя не дождаться.       Мальчик сразу же принял сидячее положение. Его растрепавшиеся за ночь волосы смотрели во все стороны, а глаза всё никак не хотели открываться, хоть он и старательно тёр их, сдерживая зевки. — Оставьте мне хоть одну, одну, — жалобно попросил он, пытаясь встать, но запутываясь в собственной пижаме.       Его мама рассмеялась. — Хорошо, не волнуйся ты только так. Я просто хотела, чтобы ты встал побыстрее. Завтра важный день, а сегодня нужно к нему подготовиться. Ты хорошо запомнил дорогу? Доедешь сам? Может, папа всё-таки подбросит тебя до школы в первый день на машине? — Он скорее сам заблудится, — фыркнул мальчик, наконец, полностью просыпаясь. — Всё в порядке, мам. Это всего лишь новая школа. — В новом городе! — возразила его мама. — Ты уверен, что не волнуешься?       Мальчик лишь неуверенно пожал плечами, нервно начав теребить собственные волосы, которые обычно были заплетены в косичку, но сейчас лишь представляли собой беспорядок после долгого сна. — Волнуюсь, конечно, — признался он, но, увидев опечаленное лицо матери, поспешил добавить. — Но я уверен, что всё будет хорошо, хорошо! Я подружусь с кем-нибудь, вот увидишь. И, думаю, никто не будет дразнить меня… — Как скажешь, милый, — его мать попыталась ободряюще улыбнуться. — А теперь заправляй кровать и спускайся завтракать, хорошо? У нас сегодня много дел, Ранзе.       Мальчик улыбнулся ей в ответ. — Конечно, мам. Уже бегу.