***
Ночь была спокойной. Чимин спал совсем тихо, отвернувшись к стенке, а Чонгук развалился пушистым ласковым котом, лицом к окошку. Одеяло его было сбито и зажато ногами, и Чимин, когда проснулся утром, первым делом внимательно смотрел на чужое голое бедро. Дыхание омеги было ровным, его природный запах раскрылся здесь, в Александрии, и смешался с естественным запахом города. Это казалось ошеломляющим и удивительным с самого раннего утра. Чимин не хотел бы быть грубым или громким, он просто привык вставать рано. Даже после тяжёлой ночи он встал чуть позже своего будильника. Чонгук на будильник никак не отреагировал, всё ещё спал спокойно и нежно, и будить его вовсе не хотелось, но альфа знал, что если продолжит засматриваться на чужие задравшиеся пижамные шорты, полоску кожи, переходящую от ягодицы к бедру, то у него будут проблемы. — Чонгук, — он позвал омегу хриплым голосом. Его сосед не отзывался. Он спокойно спал, продолжая зажимать ногами одеяло. Не оставалось ничего лучше, кроме как попытаться вытянуть край одеяла и накинуть на голое бедро. Очень уж запретным и сочным оно казалось в это сонное утро. — Что? — Чонгук не понимал, почему одеяло под ним двигалось, поэтому резко поднял голову. Его волосы, которые оставались влажными перед сном, окончательно высохли и выглядели как гнездышко птиц. Альфа поджал губы, чтобы не засмеяться. — Всё хорошо, отдыхайте, я просто хочу укрыть вас одеялом, — поделился Чимин. — Обычно альфы хотят снять с меня одеяло, — сонно пожаловался Чонгук, так и не открыв заспанных глаз. Когда Чимин набросил на него край одеяла, голова Чонгука упала на подушку и он вновь погрузился в длительный сон. На этот раз начал шумно сопеть, приоткрыл губы и на глаза альфы вновь попалась манящая родинка под губой. По необъяснимым причинам он испытывал к таким пятнышкам особые чувства. Это казалось ему счастливой меткой. Приняв душ, Чимин вновь попытался разбудить Чонгука, и на этот раз омега проснулся. Только не стал вставать сразу же, попытался немного раскачаться, лениво ворочаясь с одного бока на другой, укрываясь одеялом то по шею, то полностью сбивая его к ногам. Его пижамная рубашка с коротким рукавом слегка задралась в районе пупка, и Чимин отвел взгляд в сторону. — У вас прокол в пупке? Вопрос слетел с языка быстрее, чем он успел дать себе мысленную оплеуху. — Да, — Чонгук улыбнулся, — мне нравится пирсинг. А вам? — Оказывается, тоже. — У вас не было омег с пирсингом? — С пирсингом пупка не было, — улыбнулся Чимин, принимаясь доставать свою одежду, — собирайтесь, если не хотите опоздать. Нас ждёт завтрак и поездка в мечеть Абу аль-Аббаса аль-Мурси. — Когда вы успели изучить распорядок нашего дня? — пораженно отозвался Чонгук, не сдерживая шумного зевка. Он поправил рубашку на поясе и сел, свесив ноги на пол. Потер кончиками пальцев веки, окончательно разгоняя по углам сознания сон, а потом практически бодро вскочил на ноги. — Распорядок всех дней. Сходим в гробницу шейха Абу аль-Аббаса. — Отлично, я возьму с собой синий платок. Он очень красивый, — поделился Чонгук, поспешив скрыться за дверью ванной комнаты. Спустя секунду раздался его необычно возмущенный стон, и Чимин по наитию понял, что это касается волос омеги. Он не сдержал хриплого смешка, собираясь и одеваясь. Часы на его запястье блестели от редких лучей солнца, проникающих в комнату, а телефон в кармане брюк был заряжен. Чонгук собирался быстро, переодевался в ванной комнате. Он не наносил много макияжа на лицо, ему хватало нежного крема и приятного парфюма. Чонгук чувствовал себя прекрасным в таком виде. Он не забыл намазать руки кремом, тщательно втерев его в кожу, чтобы не оставлять следов. — Уже хочу сделать вам маленький подарок в честь нашего знакомства, — поделился мыслями Чимин, стоило им закрыть входную дверь, — от вашего крема для рук раздаётся чудный аромат. — Не откажусь от такого маленького подарка, — омега хихикает, — я люблю хороший парфюм и хороший крем для рук. И у вас замечательный аромат. — Это комплимент? — Да. — Благодарю, Чонгук. Они обмениваются бодрыми улыбками. Чимин придерживает дверь в ресторан, пока Чонгук заходит в него первым. Они встречают несколько знакомых лиц и присаживаются завтракать вместе с ними, за один стол. За завтраком разговаривают о жизни, делятся планами на отдых и своими впечатлениями после ночи. Поездка в мечеть практически не выматывает. Чонгуку, как и другим омегам, разрешено посетить лишь заднюю часть мечети, но это не заставляет грустить, скорее наоборот — восхищаться нормами и традициями, которые чтут люди и туристы. Плотнее закутавшись в платок, Чонгук ловит на себе несколько восхищенных его красотой взглядов, и со смирением и лёгкой ноткой приятного чувства принимает это. Вечером они с Чимином вдвоём отправляются гулять на набережную. Площадь Заглул оживляется, загорается огнями, и много людей весело переговариваются между собой. Чонгук просит сделать несколько фотографий себя на фоне улиц, и Чимин не отказывает. Чонгук получается красивым в свете огней и фонарей, они даже находят практически укромное место. Чимин рассказывает о той части мечети, которую он видел, а Чонгук делится своими впечатлениями и эмоциями о прошедшем дне. Ужинают они несколькими чашками кофе, слишком впечатлённые жаркой погодой и красивыми, изысканными видами. — Представить только можно, как в древнее время здесь было красиво, — накидывая на плечи свой платок яркого синего цвета, Чонгук упирается обоими кулаками в свои щёки. Чимин делает большой глоток кофе, наслаждаясь привкусом на кончике языке, и согласно кивает. — Да… жить бы здесь в те годы, когда правил тот же Александр. Или видеть своими глазами настоящий, ещё целый маяк. Люди сохранили историю и делятся ею с другими, это великий дар. — Считаете, что память людей — это великий дар? — интересуется Чонгук, мягко закинув ногу на ногу. Обувь с одной его ноги почти слетает, висит из-за пальцев. Чимин цепляет это взглядом, проходится по голой щиколотке и поднимает глаза на омегу, что чувствует себя максимально удобно под навесом в большом плетеном кресле. Он словно ещё и прячется за своим платком, устало посматривая на огни и проходящих мимо людей. — Почему нет? — Чимин на секунду прикрывает глаза, чтобы насладиться моментом, — я буду помнить вас после этой поездки. Думаете, это не дар? — Думаю, это моя заслуга, — совсем не скромно выдаёт Чонгук, — извините меня за дерзость, Чимин, порой могу забываться и вести себя откровенно. — Сколько мне раз повторить вам, Чонгук, что всё в порядке? Я не вижу в этом ничего дурного, мне нравится ваша откровенность и открытость. Мне комфортно, разве вам — нет? Не нужно подстраиваться под меня и быть угодным, будьте собой. Мы сдружились, когда летели вместе, хуже точно не будет. — Мы просто сидели рядом несколько часов, — беззлобно возражает Чонгук, — у нас и выбора-то не было. Чимин подхватывает лёгкий смех омеги и вдыхает глубоко. Александрия пахнет жаждой и морем, страстью и историей. Это бурно перекликается между Чимином и Чонгуком, вплетая их дни в эти невероятные чувства. Они практически не испытывают влюблённости, только лишь симпатию. Обмениваются взглядами, делятся комплиментами, потому что для них двоих подарить приятное и доброе слово — это совсем не сложно. Чонгуку не трудно отметить замечательные качества Чимина, когда тот открывает ему дверь или подаёт руку, ухаживает, принося кофе практически в постель и выключает свет в комнате, когда об этом просят. Чимину совсем не трудно восхищаться новыми образами Чонгука, подарить ему несколько замечательных масел для тела, пару парфюмов, и осыпать комплиментами. Они покупают в один из дней сувениры для своих родных, и тогда уже делятся историями из своих жизней, словно для этого пришло время и настал лучший момент. — Возьму друзьям, — улыбается Чонгук, показывая Чимину пару амулетов в виде кошек и пирамидок, — они были рядом со мной после тяжёлого выхода из отношений. Помогали и поддерживали. Не знаю, справился бы я, оставшись с Доёном. — Ваш бывший? — учтиво интересуется Чимин, тоже подхватив маленькую фигурку пирамидки, — почему он вас упустил? — Он такой человек — сложный. У нас были не самые правильные отношения. Я был грубым, он тоже. Запрещал мне видеться с родителями, с ними до сих пор не могу наладить ту связь, которая у нас была. Ругаю себя за это иногда. — Не нужно, — Чимин мягко вздыхает, — родители всё равно будут любить вас, Чонгук. Думаю, они лишь тратят время на переживание. — Возможно, вы правы. Кому вы будете покупать сувениры? — Друзьям и Мину. Это мой сын. Чонгук удивлённо дёргает бровями, жадно вздыхает, покрываясь мурашками, предвещавшими его пылкий интерес. Он догадывался, что альфа состоял в браке, но о наличии сына даже и не подумал. Чимин спешит продолжить, чтобы утолить эту жажду омеги. — Я в разводе, сыну уже восемь. Куплю ему пару маленьких сувениров и какой-нибудь хороший подарок. Не смотрите так на меня, Чонгук, не всё в жизни бывает хорошо. Я не испытываю никаких чувств к своему бывшему мужу, люблю только Мину. — Не было мыслей оставить семью ради ребёнка? — Нет. Мы эгоисты. Нужно было думать о счастье ребёнка, а мы думали лишь о своих чувствах. Но у нас с Мину хорошие, доверительные отношения. Он часто бывает у меня, летом практически не покидает моего дома. Напрашивался в эту поездку, мне было тяжело отказывать ему. Чимин говорит о сыне с улыбкой на губах, и Чонгук повторяет эту милую улыбку. Он слушает с интересом, спрашивает то, что его интересует, и советует Чимину купить какую-нибудь действительно памятную вещь. Пусть Мину и не пойдёт по стопам своего отца в будущей профессии, но памятный подарок будет долго хранить. После этого разговора Чимин сближается с Чонгуком. Они чувствуют себя прекрасно рядом друг с другом.***
Это первое утро на памяти Чонгука, когда он просыпается первым. Чимин ещё спит. Омега лишь видит его голую спину без футболки и пижамы, потому что Чимину безумно жарко в них спать, и не может отвести взгляда. Ему совсем не хочется и дальше проваливаться в сон, наоборот — тело предвкушающе горит. В планах у них посетить Александрийский международный кинофестиваль, но это будет лишь ближе к вечеру, утро и день у них свободные. Поэтому Чимин, отключив с ночи будильник, крепко спит, а Чонгук… Наблюдает. Не просто внимательно сверлит взглядом чужую спину и затылок, а наслаждается их смешавшимся ароматом, что разносится по комнате, забиваясь в лёгкие. У него неожиданно хорошо мокнет между ног. У Чонгука давно не было секса и он не удовлетворял себя, и от происходящих вдохновляющих событий и прогулок у него только накапливается это жадное и жаркое желание. Кончики пальцев на ногах немеют, когда Чонгук шелестит одеялом и вытягивает ноги, в попытке успокоить своё тело. Он с силой прикусывает нижнюю губу, дарит себе нотку боли, которая окрашивается волной наслаждения. Низ живота обдает жаром, а непослушные пальцы, которые он самолично отрубит на площади, лезут под одеяло и пижамные шорты. Чимин ведь всё равно спит. Чонгук всё ещё смеряет чужую спину внимательным взглядом, прежде чем погладить себя поверх белья. Ладонь и пальцы мгновенно отдаёт жаром и волнительной дрожью, стоит ему на мгновение поддаться жадному желанию. В глотке застревает вздох удовольствия. Делать всё тихо довольно сложно, но Чонгук сгорает от желания доставить себе немного удовольствия. Он не отказывает своему желанию. Пролезая пальцами под бельё, он быстро накрывает влажные половые губы пальцами, поглаживая их. Хлипкий звук глухо доносится из-под одеяла. Чонгуку хочется жадно развести колени в стороны, упереться пятками в матрас и войти в свою истекающую смазкой дырочку хотя бы тремя пальцами. Ему хочется заткнуть влагалище, чтобы не делиться с воздухом своим прекрасным ароматом и жадным желанием заняться сексом. Он чувствует себя грязным, порочным и самую малость желанным. Прикусывая край одеяла, омега зажимает его губами, вставляя в своё тело два пальца. Туго принимая их, Чонгук срывается на шумное и быстрое дыхание, которое пытается заглушить, помня о своей громкости. Он не хочет будить своего соседа головой, а вот сердцем… Хочет лечь к нему в кровать, насладиться чужим терпким ароматом, вжаться горячим возбуждённым телом в чужие бёдра и прокатиться на них. Его уносит на волнах возбуждения к соседней постели, и тело само призывно тянется в ту сторону. Чонгук кусает одеяло сильнее, оставляя на нём влажные следы от скопившейся слюны. Ему кажется, он слышит лёгкие звуки инструмента кавал, но это является игрой подсознания. Только похоть и желание удовлетворить себя наполняют разум омеги. Одна ладонь, сжимающая одеяло, крепко стягивает его в пальцах, прямо до хруста суставов, пока вторая ласково и нежно, неожиданно быстро скользит во влажной промежности, пропадая в бархатном нутре за считанные секунды. Он слышит хлюпанье и ему оно не кажется громким, как и дыхание. Со стороны это выглядит горячо. Наблюдать за этим — сплошное безумие. Чимин не хочет его прерывать. Не хочет раскрывать и тот факт, что он проснулся довольно рано, но всё же пытался вновь отдохнуть и лежал долго с закрытыми глазами, пока не услышал возню с соседней кровати. Когда он уже хотел было повернуться к омеге, чтобы пожелать ему доброго утра, подозрительно влажные звуки заставили замереть. Чимин пытался вслушаться, понять, не кажется ли ему это всё жадным и возбуждающим сном. Позади него на постели от желания умирал омега. Он тянулся, зажимал ноги, которые хотел развести, сдерживал громкие вздохи, но не обратил внимание на своё дыхание, что стало шумным и прерывистым. Чонгук задыхался, сгорая и двигая пальцами до безумства быстро. Чимин плавно повернулся. Уткнулся локтем в подушку и подставил под кулак свою голову. У него на такую пошлость крепко стояло, член гордо прижимался к краю белья, и его поскорее хотелось достать, огладить, смочить слюной. Может быть и чужой влажной смазкой. Альфа наблюдал за Чонгуком. Словно хищник за своей жертвой. Так спокойно и тихо, практически нежно. Он упивался каждым заломом бровей и тяжёлым выдохом. Ему хотелось, чтобы Чонгук не сдерживался и позволил себе издать несколько щадящих стонов. Он бы хотел услышать его голос, преисполненный сладкой негой и страстью. Смех Чонгука был великолепен — звонкий и чуткий, а вот стоны… Всё это оставалось за тайной дверью, в которую Чимину если и не предлагали войти, то слегка приоткрыли. Чонгук потянул ногой в сторону, чуть согнул колено и испугался того звука, который издал, поэтому распахнул влажные от жара собственного тела ресницы и вскинул голову, натыкаясь на чужой внимательный взгляд. Над ним не насмехались и не подшучивали, не дерзили и не обвиняли. Его не собирались брать насильно и оскорблять. Пальцы так и остались внутри тела, и омега замер, поддавшись чувству шока. Чимин мягко улыбнулся, лишь уголком губ. — Почему вы остановились? — Чимин… Голос виноватый, но глаза всё ещё затянуты поволокой страсти. — Я могу уйти в ванную комнату и оставить вас здесь, чтобы вы довели начатое до конца, — подсказывает Чимин, искренне желая, чтобы омега на такое не согласился. — Не смогу, — признается тихо Чонгук, едва слышно всхлипывая и убирая ладонь от своего тела, — мне так неловко… Простите меня. — Не нужно, — альфа качает головой, — всё хорошо. Это физиология. Я понимаю. Мне помочь вам? — Как? — охотно отзывается Чонгук, яростно краснея щеками, — не смотрите так на меня. Мне стыдно. — Почему вы испытываете стыд, Чонгук? Я смущаю вас? — Чимин вздыхает, — мне отвернуться или уйти, чтобы вы смогли продолжить? Не нужно оставлять всё так, вы не получили наслаждения. — Да, вы смущаете меня, — признается омега, тяжело вздыхая, — ваше присутствие и моё настроение довело до всего этого. Мне нужно было самому уйти в ванную. Простите. — Перестаньте извиняться за ваши чувства, — мгновенно начал отвечать Чимин, — если так продолжится и дальше, то и мне придется извиняться за то, как среагировало на вас мое собственное тело. Я не хотел вас смущать, Чонгук. — И как же… реагирует ваше тело? Его скромный вопрос не приводит в замешательство. Чимин простым движением отбрасывает одеяло в сторону и взгляд омеги перемещается к чужому стояку. Он наблюдает внимательно, словно примагниченный, а после задирает голову к лицу альфы, мгновенно облизывая пересохшие губы. — Тогда… можно без лишних слов и комментирования этой ситуации… быть может мы… — Намекаете на секс? — подсказывает Чимин, вставая с кровати. — Вы догадливы, — усмехается Чонгук, не смея сдвинуться с собственной постели. Чимин садится на самый край, без стеснения и стыда отбрасывает чужое одеяло в сторону. — Не будем спешить, — подсказывает альфа, укладывая горячую ладонь на не менее горячее бедро. — Но я хочу, чтобы вы ускорились, — протестует Чонгук. — Любите быстрый секс? — Люблю, когда двигаются быстро, — делится пожеланиями омега, — так мне легче получить удовольствие. — Я учту. Благодарю за подсказку, — крошечный поцелуй остаётся на коленке Чонгука, там же прячется и жаркое дыхание Чимина, опаляющее кожу. Чонгук плавно выгибается в пояснице, охотнее подставляет колено для поцелуев. Чимин усмехается, целует кожу и одно бедро укладывает поверх своих. Омега цепляется пальцами за пояс своих пижамных штанов, но встречает сопротивление в виде тяжелой ладони на своем животе. — Не торопитесь сейчас, дайте мне насладиться вашим телом. Подкупает. Ночная рубашка стягивается медленно, сначала Чимин расстегивает пуговицы, распахивая шелковую ткань и разводя её в стороны. Грудь Чонгука покрывается мурашками, и сам он прикрывает глаза от того, как над ним нависает крепкое тело. Он теряется в своих собственных чувствах, пока холодок проходится от одной груди к другой. Это Чимин неожиданно дует на его грудь, вызывая новую волну мурашек. Чонгука умело гладят. Хорошо укладывают ладонь между груди, давят на рёбра и оглаживают большим пальцем сосок, сжимая его. Звучный и мелодичный голос Чонгука забивается в уши, оседая на затылке сладкой медовой истомой. Его выгибает от таких прикосновений и мягких, практически массажных пощипываний. Сам омега не хочет оставаться без дела, поэтому тянет ладонь к чужому белью и сжимает член, вырывая шумный выдох. Движения Чимина ускоряются. Он сжимает грудь крепче, ласково проводит пальцами ниже, к пирсингу в пупке, а после цепляется за край пижамных шорт. — Пожалуйста, быстрее, — просит Чонгук. Чимин не издевается, только целует рядом с небольшой родинкой на груди и, оттягивая бельё сильнее, скользит внутрь ладонью. Его приветливо встречает жар омежьего тела и влажная от бесконечного потока смазки киска. Чонгук с наслаждением выдыхает, стоит только горячим пальцам альфы коснуться его нутра. От первого давления на клитор, Чонгук заходится в шумном стоне. Не сдерживается, не корит себя за это. Он помогает себе руками, оттягивает чужое бельё и вынимает член, бросая быстрый взгляд на чужой половой орган. От резкой смены температур Чимин жадно выдыхает, мазнув языком по стоящему соску омеги. Чонгук, сжимая член у основания, дёргает бедром. Чимину немного неудобно справляться, когда на Чонгуке всё ещё находятся шорты, поэтому он дарит только ласки, поглаживая быстрыми и аккуратными движениями. Становится до одури жарко. Простынь липнет к голой спине и шее, и Чонгук от бесконечного желания закатывает глаза. Он теряется в ощущениях, сгорает в Александрийском пламени, сжимая чужой член и замирая, застывая от колкой волны возбуждения. У него горят пятки и жар этот поднимается к ягодицам, которые становятся влажными. Чимин тянет омегу на себя, стягивает с постели и сажает на свои бёдра. Их первый поцелуй кажется жадным и до жути желанным. Чимин проводит языком по родинке, кусает за нижнюю губу и втягивает её в рот, облизывая. Чонгук стонет в чужие губы, обеими руками впивается в шею, давит на чужие плечи и не скрывает дрожи, что охватывает всё его тело. Чонгук горит. Снаружи, внутри, весь. Полностью и без остатка. Он хочет сказать что-то о том, что проклятый кинофестиваль может идти боком, и он точно не вылезет из кровати, но Чимин отвлекает от желанных мыслей. Альфа стягивает с его бёдер бельё, и теперь Чонгук трётся голыми ягодицами по чужим ногам, сверкая своей влажной и покрасневшей киской. Его половые губы хлюпают, когда Чимин проникает между ними двумя пальцами, вставляя их. Он давит на бархатные стенки, хочет собрать всю влагу, но Чонгук ёрзает, поджимает ягодицы и безостановочно жадно дышит. Пытаясь прийти в себя, омега то хватается за член Чимина, начиная надрачивать, то вновь теряется от удовольствия, запрокидывая голову назад и вовремя хватаясь за чужие плечи, чтобы не упасть. Его не хватает надолго, потому что чужие руки умело доводят до пика. Когда Чимин вставляет третий палец и давит большим на клитор, Чонгуку кажется, что он находится на вершине Фаросского маяка, получая обильную порцию ветра прямо в лицо. Его дико трясёт от подступающей волны оргазма, и он жадно впивается губами в чужие плечи, целуя их. Вздрагивая, он истекает на пальцы альфы, пачкая ещё и его запястье. Колени сводит от подступающей судороги и Чонгук жмётся ласковым котом к шее. Чимин надёжно и бережно поглаживает влажную от пота поясницу, не спешит убирать омегу со своих колен, даёт ему восстановить дыхание. — Вы ещё не кончили, — тихо выдаёт Чонгук, опуская взгляд на чужой член. — Твоё выканье сейчас не к месту, Чонгук. Я пойду в душ. — Я могу помочь, — охотно отзывается омега. — Не сомневаюсь в твоих силах, милый, но оставь это на меня. Чимин просит не смущаться. Он отчего-то совсем нежно целует чужой лоб и действительно уходит в душ, а Чонгук, пытаясь занять свои всё ещё дрожащие руки, расправляет постель и открывает окно, чтобы проветрить комнату. Он находит свое полотенце, которое кинул в кресло, обматывает тело и садится в него же, ожидая, когда альфа покинет комнату. Они ещё обсудят это позже, когда будут собираться на кинофестиваль. Просто сейчас каждый из них пытается осознать случившееся. Это не плохо, это время обдумать то, что они сделали. Чонгук не видит ничего плохого в произошедшем, хоть и дико смущается смотреть в чужие глаза. В конце концов, он ожидал этого. Они жили с Чимином в одной комнате на протяжении нескольких дней, он видел чужой стояк, когда просыпался ночью, но смущался начинать всё это первым. И он рад, что Чимин поддался этому искушению. Он чувствует практически полное удовлетворение от ситуации, не считая большого желания получить хороший, полноценный секс.***
Когда фестиваль подходит к концу, Чонгук начинает чувствовать боль в щеках. Он так много и долго улыбался, что у него начали болеть скулы. Переполненный радостными, взбудораженными чувствами, Чонгук отказывается идти в номер. У него прекрасное настроение и выглядит он прекрасно в своей неожиданно откровенной одежде. Чимин с сомнением косится на чужую голую поясницу, пытаясь прикрыть её своим телом. Некоторые люди смотрят на Чонгука осуждающе, но это не привычные трущобы, в которых бы омегу закидали камнями. Здесь Чонгук чувствует себя немного увереннее, чем обычно, поэтому позволяет струящейся ткани юбки скользить по бёдрам и ногам. Его топ, состоящий из красивого бархатного белья песочного цвета, ярко выделяется на фоне кожи. На плечи падает прохлада ночного города. Хочется пойти к морю и замёрзнуть напрочь, но они не пройдут так много. Им обоим понравилась Александрия. Она оставила о себе много ярких впечатлений. Гробницы в катакомбах Ком ас-Шукафа поражали сочетанием египетских и античных мотивов. В один из дней они посетили колонну Помпея и сходили в современную библиотеку Александрита. Чонгук постоянно делал разные фото, порой даже не замечая, как и его Чимин фотографировал. Сам он обещал себе, что делает эти фото для омеги, и даже не думал поддаваться чувствам влюблённости. Простая симпатия его более чем устраивала. Он был рядом с Чонгуком, защищая его от взглядов, и был рядом в данную минуту, стоило Чонгуку остановиться на площади Заглул, вслушиваясь в прекрасную музыку уличных музыкантов. Лёгкое звучание тапана и кавала создавало необъяснимое, манящее ощущение. В этой мелодии хотелось раствориться. Чонгук позволил себе слегка качнуть бёдрами, привлекая чужое внимание. Его красотой восхищались и смотрели внимательно, пристально. На эту красоту стал смотреть и сам Чимин. Чонгук сегодня выглядел сказочно и чарующе, передавая всю прелесть Александрии. Жар этого города отскакивал от золотистых голых плеч и голого пупка. Пирсинг сверкал из-за фонарей. Бёдра Чонгук плавно покачивались под мотивы музыкальных инструментов, разгоняя всеобщую ночную усталость. Омега выглядел чудесно. Чимин спрятал руки в карманах своих светлых брюк, чтобы его пальцы не потянулись к необычайно тонкой талии. Стрелки на глазах Чонгука напоминали знаменитые образы Клеопатры, и Чимин прикусил кончик языка ещё в номере, пытаясь не назвать так омегу. Это было бы комплиментом, но сравнивать вселенскую красоту Чонгука со всякими Клеопатрами Чимин не хотел. Он придерживался ловкого правила не лезть под руку, поэтому помог лишь застегнуть несколько браслетов на чужих щиколотках, что сейчас звучно звенели от движений Чонгука. Он совсем отпустил себя и полностью расслабился, мягко танцуя в плавных переливах своего тела. Его бёдра скользили надёжно и пленительно горячо, а руки двигались изысканно мягко. Чимин засмотрелся, не сдержал счастливой улыбки, а омега, поймав его взгляд, только ярче улыбнулся. Он словил несколько комплиментов на арабском языке и поспешил ответить благодарностью. Такого Чонгука хотелось расцеловать, испачкав темные вишневые губы. — Ты довольно пластичный, Чонгук, — похвалил альфа, стоило омеге подойти ближе. — Спасибо, Чимин. Но мы ещё не увидели твой танец, — в голосе омеги сквозила искринка и язвительность, которая была воспринята таким же хорошим настроением. — Я не смогу так двигаться, на меня будут косо смотреть. Чонгук, веселясь от такого ответа, лишь смеётся. Он к ночи подмерзает, поэтому тянет альфу в сторону отеля, чтобы спрятаться на небольшой веранде. Ему не хватает пледа на плечи, и Чимин любезно предлагает свои объятия. — Заболеешь, если долго тут просидим, — тянет альфа, проводя кончиками пальцев по спине Чонгука. Они заседают на небольшом диванчике на веранде, среди кучи разных подушек. Чонгук садится на чужие колени и забрасывает на них же свои ноги, путаясь в длинной юбке, которую поправляет альфа. Чимин обнимает его обеими руками, греет своим горячим телом и изредка, слегка скромно целует в макушку и голую шею. — Мы не долго, — обещает Чонгук, проходясь ладонями по чужой спине, крепко обнимая мужчину, — совсем чуточку. Потом пойдём в номер. — Чем займёмся? — Я не хочу спать. Меня всё ещё распирает от впечатлений, — жалуется Чонгук, дуя губы, — но я пойму, если ты захочешь отдохнуть. — Разделяю твоё состояние, — делится Чимин скромной правдой. Он вновь проводит по чужой спине, собирая мурашки, гладит поясницу и целует в шею, где скоро отпечатается след от его губ. — Можем взять с собой кофе, — предлагает омега, — что-нибудь из фруктов. Чимин медленно кивает, прикрывая глаза. Чонгук его… соблазняет. — Кинем подушку на пол и я встану на неё коленями, лягу грудью в кресло и ты возьмёшь меня сзад- — Тс. Чимин закрывает чужие губы ладонью, пачкая их в помаде. Взгляд Чонгука горит весёлыми искринками, перемешиваясь с вожделением. Его самого ведёт от своей похабной просьбы и открытого желания. Чимин смотрит на него не с укором, а с ожиданием продолжения. Расценил ли он правильно все эти слова или ему дивным образом почудилось? Нет. Всё было верным. Чонгук скользнул кончиком языка по ладони и поймал на себе полный похоти взгляд. Альфа пожирал его. И Чонгуку это безумно нравилось. Они в миг стали незнакомцами, отойдя друг от друга. Чонгук прихватил с собой поднос с фруктами, а Чимин лишь бутылку с водой. Игриво неся поднос и ставя его на своё плечо, Чонгук рассматривал своё тело в небольшом зеркале в лифте. Он видел спокойный, хищный взгляд альфы, наблюдающий за ним. — У тебя такое настроение? — Какое такое? — поинтересовался Чонгук. — Чтобы тебя нагнули и хорошо вытрахали? — Не осуждай омегу за желания и тебя не будут осуждать, — улыбнулся Чонгук. — Это исповедь? — Часть твоей молитвы, которую ты должен говорить перед сном, — слегка язвит омега. Чимин на такое только смеётся. — Ты такой восхитительный, Чонгук, не перестаю удивляться. — Правда? — скромный взгляд в зеркало, на чужое отражение. Чимин кладёт ладонь на сердце и кивает. — Клянусь, святая правда. — Поверю на слово. Они заходят в свой номер, продолжая переговариваться. Чонгук ставит на небольшой декоративный столик тарелку с фруктами, пока Чимин моет руки с мылом в ванной комнатке. Утоляя жажду водой из бутылки, Чонгук жадно дышит, садясь в кресло. Он не успевает подогнуть под себя ноги, чтобы было удобнее сидеть, как перед ним оказывается альфа. — Я думал, ты серьёзно насчёт подушки и кресла, — усмехнулся он. — Я серьёзно, — Чонгук улыбнулся, положив обе ладони на чужой торс. Он потянул Чимина за рубашку вниз, поближе к себе. Их горячий поцелуй влажным чмоком оттолкнулся от стен номера, подпрыгнул и отпружинил, словно мячик. В таком же бешеном темпе и ритме билось сердце омеги, когда он доверчиво раздвинул ноги, позволяя Чимину удобнее встать между ними. Чонгуку пришлось высоко задрать голову, чтобы отвечать на поцелуй, и он без желания затягивать это, потянулся к замку своего топа, расстегивая его и снимания. Чимин в один миг оказался перед ним на коленях, стянув свою рубашку. Ширинка его брюк топорщилась, Чонгук имел жадное желание сжать чужой половой орган, но вместо этого он получил свою дозу наслаждения. Влажные губы и горячий язык скользнули по тонким ключицам, спустились к упругой груди, вжались в жадном поцелуе. Чимин игриво покусывал чужое тело, дарил наслаждение своим языком и губами, сдавливал омежьи соски и ласкал голую спину. Чонгук извивался перед альфой в наслаждении, словно змея. Его вело из стороны в сторону и горячие губы и умелые пальцы лишь усугубляли это похотливое положение тел. Он не понял, в какой момент с него стали стягивать юбку и бельё, лишь спасительная прохлада мазнула по промежности. Пока Чимин доставал парочку презервативов и брал со своей кровати подушку, Чонгук успел погладить свою киску, игриво раздвинуть половые губы в стороны и капнуть смазкой на обивку кресла. Его тело горело от наслаждения и удовольствия, что разносилось по венам. Чимин дарил покой и ощущение спокойствия, хоть оно и мешалось с чувством жажды, похоти и желания. Дикого и необузданного. Чонгук тонко заскулил, стоило ему упереться грудью в кресло, а коленями стать на подушку. Его не шлепали по ягодицам и бёдрам, только сильно сжимали, и волнительное ожидание желанного ощущения растяжения не покидало Чонгука. Он охотно прогнулся в спине, но услышал не шелест презерватива, а жадный вздох. Чимин вцепился пальцами в его ягодицы, сжал и развёл в стороны, вжимаясь носом и губами во влажные складки. Он мазнул языком у самого клитора и чуть не захлебнулся от обилия смазки и пораженного стона Чонгука. Омега стонал в обивку кресла, сжимал руками подлокотники и поддавался назад, насаживаясь на острый влажный язык. Чимин заскользил внутри тела омеги легко и свободно, погладил самым кончиком стенки, втянул жадно смазку и солоноватый сок, а Чонгук двигал бёдрами, собирая хныканья в свою ладонь, пряча их от ближайших соседей. Он чувствовал себя просто окрыленно и волшебно, словно парил по облакам. Чимин жадно вылизывал чужую киску, целовал пухлые половые губы и раздвигал их языком, а после — пальцами. Вгонял сразу три, быстро двигал ими, упиваясь звуками шлепков. Чонгук молил быть быстрее, быть сильнее и глубже, и Чимин послушно отодвинулся на несколько мгновений. Его член гордо стоял, пока он стягивал с себя брюки с бельем и раскатывал по члену латекс. Омега ждал первого проникновения. Он чувственно выгибался и его блестящая от смазки киска сверкала на фоне уличных фонарей. Пальцами омега тянулся к своим ягодицам, широко их раздвигая в стороны, раскрывая себя под чужим возбужденным взглядом. Чонгук был настолько влажным, что Чимин вошёл без труда. Он задержался головкой у основания, с жадностью посмотрел, как маленькая тугая дырочка раскрывается, расширяется, а после плавно двинул бёдрами и вжался лобком в чужие ягодицы. Чонгука подбросило к небесам вновь. Он мягко и звучно застонал, вновь отражая запах всех фруктов, принесенных им же в номер, и подался бёдрами назад, чтобы насадиться глубже. — Молю, быстрее, — жадно просил он, не переставая тянуться назад. Его желание было отдано похвале. Чимин влажно поцеловал острые лопатки, сжимал шею в массажном жесте и разогревал, дарил жадное удовольствие. Когда его ладони крепко сжали чужую талию, Чонгук больше не мог сдерживать стоны. Чимин прекрасно слышал его слова по поводу темпа и поэтому удовлетворял омегу. Чонгук задохнулся в громком стоне, опустил одну ладонь на свой клитор, натыкаясь на скользящий твёрдый член, проникающий в его тело. Кровь бурлила и кипела, а на виски давило жадным желанием расплакаться от такого удовольствия. Чонгук шумно всхлипнул, чувствуя, как его смазка капает вниз, течет по бёдрам. Она хлюпала безбожно громко и Чимин, наклоняясь, чтобы плотнее вжаться и сильнее двигать бёдрами, лишь ласково целовал чужие плечи. Омега ему доверял, потерял голову от наслаждения и не переставал насаживаться на член. В какой-то момент он понял одну истину — так было просто прекрасно. Не просто хорошо и замечательно — это было выше всяких похвал. Его удовлетворяли так, как он хотел, поэтому омега и слова сказать не мог, глотая стоны. Он пытался извернуться, царапнуть чужое потное бедро, но сдался, коротко всхлипнув. Его крохотная киска с пухлыми половыми губами была растянута и натянута на жадный член, что проникал в неё быстро и крепко. Звук шлепков разносился по комнате громко и настойчиво, и Чонгук провел влажной от пота и слез щекой по креслу, распахивая губы в немом стоне. Он не сдерживался, отдавался наслаждению и позволял дарить его себе. — Мне так хорошо, — хрипло признавался Чонгук, когда Чимин брал передышку от движений. Они жадно целовались, меняли позу и сжимали тела друг друга так, словно не хотели отпускать. Чонгук в эту минуту действительно не хотел, плавился от возбуждения и от желания, широко разводил стройные бёдра в стороны и ещё никогда не был настолько сильно зацелован. Чимин целовал его по-разному: жадно и трепетно, нежно и страстно, и всё это мешалось в одном сладком коктейле под названием похоть. Она влекла их к себе, манила и связывала две одинокие души. Когда Чимин излился в презерватив, кончив, а Чонгук сотрясался от третьего оргазма, они остановились. Лениво перебрались на кровать Чонгука, и так и не смогли дойти до душа, уснув обнажёнными и удовлетворёнными. Вечерняя усталость дала о себе знать. Перед сном Чонгук пожаловался на лёгкую боль в коленях, а Чимин обещал зацеловать все его невидимые царапки следующим утром. Ничего не поменяется в их жизни, и следующий вечер они вновь проведут в объятиях друг друга, даря наслаждение. Чонгук вновь будет голодно стонать на чужом члене, царапая плечи, а Чимин с особым удовольствием будет заполнять влажное узкое нутро омеги. Сейчас же Александрия приняла их в объятия сна к рассвету — яркому и безупречному.