***
Восстановление шло медленно и не приносило радостных новостей. Ренгоку по-прежнему был без сознания. Злата сделала все возможное для ведьмака, который несколько ночей к ряду стоял одной ногой в могиле. Дыхание охотника на чудовищ стало громче и ровнее. Теперь Томиоке не приходилось прислушиваться к нему в ночи — он точно знал, что Ренгоку жив. Хоть и до сих пор не проснулся. Не вернулся домой и Санеми. Злата несколько раз пыталась узнать, куда сбежал второй ведьмак, но у Томиоки не было для нее ответов. Он лишь время от времени вспоминал шальной взгляд измененных мутацией зрачков и сопоставлял все те разы, когда Ренгоку становился особенно молчалив и осторожен вокруг Санеми. Томиока понимал, что эти двое очень долго всегда и во всем полагались друг на друга. Потеря Ренгоку для Санеми наверняка стала сокрушающим ударом, тем, чего он точно не мог предположить. Ведьмак справился с горем единственным способом, который знал. На вопрос «как», Злата лишь молча удалилась. Это было куда красноречивее любого вербального ответа. Томиока пересел на кровать к Ренгоку. Лицо ведьмака было все того же пепельно-белого цвета, как и несколько недель назад. Раны затянулись. Теперь о прошедшей охоте напоминали только четыре расположенные близко друг к другу отметины, оставленные бесом. Чудодейственные свойства «Ласточки», о которых Томиока так много читал в книгах, и настойки Златы вместе с регулярной перевязкой и обработкой геометрически ровных окровавленных отверстий в теле помогли справиться с физическими проблемами. Но магия, витиеватым намеком проходившая сквозь строчки на высохших листах, не имела такого же волшебного эффекта в жизни. Вина снова без стука ворвалась в сознание Томиоки. В своем желании помочь он сделал только хуже. Санеми предупреждал, что бес — опасное чудовище. Сейчас Томиока мог назвать его слова преуменьшением. Для новичка, пусть и с его странными способностями, стая гулей уже была испытанием. Томиока не представлял, что бес со страниц бестиария будет в сто раз больше и в триста раз мощнее безобидного красочного образа, от которого не убежать и не спрятаться. И Ренгоку пришлось поплатиться за ту безответственность. Они провели столько времени вместе, но в то же время порознь. Томиока не мог перестать думать об этом. О словах, которые не сказал, о действиях, наэлектризовывавших кончики пальца и все его существо каждый раз, когда ведьмак оказывался рядом. Эти мучительные «если», «почти» и «может» то и дело возвращали Томиоку в суровую реальность. Где-то на своем витиеватом пути домой он совершенно потерялся в кошачьих глазах, успокаивающем голосе и присутствии Ренгоку, как абсолютно непонятной и завораживающей сущности. Томиока не хотел называть это многогранное чувство обычной влюбленностью. Его эмоции не помещались в настолько примитивное понятие. — Все еще спит? — Томиока вздрогнул. Злата улыбнулась, извиняясь, и подошла ближе. В руках у нее была очередная загадочная баночка. — Что это? — спросил Томиока. — Не уверена, — неуверенно протянула травница и отвела взгляд. Помедлив, она все-таки открыла баночку, достала немного мази и нанесла ее на раны Ренгоку, запястья и у основания шеи. Томиока услышал странное жужжание. Ему понадобилось немного времени, чтобы понять, откуда оно исходит. Тихо гудели те места, куда Злата нанесла мазь. — Откуда это у тебя? — спросил Томиока. Злата все еще на него не смотрела. — Досталось по наследству, — травница закрыла баночку. — Я и забыла, что она стоит у меня дома. Ведьма ее принесла. — И что попросила взамен? — Ничего, — наконец, Злата повернулась и посмотрела на Ренгоку. Было в этом взгляде что-то странное: какая-то незнакомая тяжесть вкупе с грустью и облегчением. — Будем надеяться, что добрые дела Ренгоку заслужили ему несколько одолжений у Матери. Томиока не верил в богов этого мира и не знал о них слишком много. По рассказам Ренгоку и Огрена, разные народы поклонялись своим идолам, хотя просили об одних и тех же вещах. Впечатляющие истории о чудесах перестали быть для него просто сказками. Сейчас, держа Ренгоку за руку, Томиока поклялся Мелитэле: если богиня разрешит ведьмаку жить, у них больше не будет упущенных шансов. Никогда.***
Путешествие морем все еще не было одним из его любимых. Ренгоку постоянно укачивало, и среди членов корабля с их загорелой кожей, белозубыми улыбками и пугающей непоколебимостью он выглядел белой вороной. Из-за тошноты было тяжело ходить ровно и с прямой спиной, а на зеленом или бледно-синем лице закрепилась гримаса боли и отвращения к соленой воде, поту, грязи и прочим «прелестям» плавания. Ренгоку не позволялось уйти в трюм или спрятаться в капитанской каюте. Он не был знатным человеком, принцем или воином. Всю свою небольшую жизнь Ренгоку провел рабом, идеальной диковинной игрушкой офирцев, которую один из них привез прямо вот из такого путешествия в чужеземную страну. Мальчик со сбитыми коленками, грязными локтями, спутанными волосами и в драных обносках до сих пор не выучил их языка, не разбирался в диалектах, но понимал некоторые слова. Все приказы раздавались резкими жестами и хлесткими ударами, сопровождались угрозами смерти и наказаниями в виде голодовки. Ренгоку был рад, что за все время на корабле его ни разу не покормили — иначе вместе с соленой водой, водорослями, рыбьей требухой, кровью и мочой пленных пришлось бы соскребать еще остатки не задержавшегося в желудке ужина. — Acele! — очередной удар подошвой сапога с закрученным носом мальчишеская спина встретила спокойно. Он пришелся на место, где уже красовалась лиловая ссадина. Было даже не больно. Ренгоку только покачнулся и продолжил оттирать деревянный пол. Скоро они подплывут к берегам Новиграда. Офирские торговцы не часто посещают северные земли и почти не имеют никаких торговых связей с нордлингами или нильфгаардцами. Первые, по их мнению, слишком дикие. А вторые и сами не проявляют никакого желания торговать с народностями ниже по статусу. К тому же, эти земли не были благосклонны к офирцам. Чужое доверие приходилось завоевывать лестью или сталью, и до сих пор эти попытки не увенчались успехом. Нильфгаардцев Ренгоку мог понять. По рассказам пиратов, империя отвечала на любое вторжение — дружелюбное или нет — огнем и мечом. Это, правда, не мешало офирцам воровать и продавать местным экзотические предметы из южной страны. Новиград отличался от Нильфгаарда яркими красками и разнообразием людей. В первое свое путешествие мальчишка увидел красивых женщин и сильных мужчин, бандитов с краской на лицах, компании полуросликов с большими ногами и в смешных шапках и таких же низушков, но с татуировками и молотами. Повстречались ему и остроухие эльфы, старающиеся влиться в социум и получающие отказ за отказом. Тогда Ренгоку было не больше восьми, и он сильно разозлил своего хозяина, попытавшись сбежать. Купец приказал всыпать ему двадцать плетей и с довольной улыбкой наблюдал над исполнением наказания. После Ренгоку еще месяц ходил, не разгибая спины и смотря только на грязную землю под ногами. — Мы прибыли! Каждый раз, приезжая в Новиград, офирцы занимали одно и то же место. Разбирали товары и ставили шатры, украшенные гирляндами драгоценных камней, амулетов и колокольчиков, которые при любом дуновении ветра выдавали странную мелодию, заставляя глаза нордлингов расширяться от неизведанной «магии». Ренгоку в свои двенадцать уже понял, что эти мужчины и женщины любят волшебство в любом его проявлении. Для них самый простой офирский фокус был сродни воскрешению человека или превращения его в лягушку. А вот дети здесь были жестче. Ренгоку с ними часто не общался, но когда все же попадал в компанию местных мальчишек и девчонок, те тут же начинали издеваться над ним, хватать за волосы и одежду, оскорблять и даже петь нецензурные песенки, водя хороводы. Офирские купцы на это лишь смеялись, перекидываясь грязными выражениями между собой — их Ренгоку тоже недавно выучил и пожалел, что не может теперь стереть это знание из своей памяти. — Acele! За работа! Очередной тычок заставил Ренгоку пошатнуться. Вместе с ними всегда путешествовал один купец, говорящий на всеобщем. Ренгоку не знал, почему именно этот язык понимал в совершенстве, но предполагал, что жил в такой же деревне среди ничего не видевших детей и стариков, постоянно учащих жизни выросшую и обзаведшуюся семьями молодежь. Он рано попал в рабство, не помнил матери или отца, не знал, есть ли у него братья или сестры. Имя свое мальчик тоже получил уже в Офире. Тогда его окружила толпа незнакомцев, кричала какую-то тарабарщину. Один из них, в дорогих одеждах, вышел вперед, схватил Ренгоку за плечи и сильно встряхнул. Мальчик заплакал и получил первый удар по лицу. Тогда же хозяин «наградил» его именем. Иногда, по ночам, Ренгоку позволял себе думать о той жизни, которая осталась на чужом берегу. Похитили ли его офирцы прямо из постели под покровом ночи или же родители просто продали «лишний рот», чтобы осталось больше еды для остальных? Горевали ли о пропаже ребенка в семье, раскаивались или же забыли, как страшный сон и запрещали говорить, боясь проклятий и косых взглядов со стороны деревенских? Когда голова начинала болеть от мыслей, а на глазах выступали слезы детской обиды, Ренгоку обнимал колени и старался быстрее заснуть. Иначе он просто не сможет выжить. Торговля шла хорошо. Рядом с покосившимися деревянными домами возвышались каменные замки, из которых то и дело на темных конях выезжали люди. Они останавливались перед торговцами, покупали украшенные драгоценными камнями заколки, кинжалы и заморские фрукты. Офирцы также предлагали посоревноваться в скорости, обещая в подарок самого красивого коня, которого удалось перевезти через море. Не стоит говорить, что нордлинги проигрывали каждый раз и вместе с достоинством оставляли у купцов практически все деньги. Все изменилось, когда в деревню, возле которой стоял хозяин Ренгоку и его свита, появились они. Мальчишка выкладывал очередные диковинки на продажу и заметил приближающиеся со стороны засеянного поля фигуры. Их было трое. Среднего роста мужчины, не отличающиеся на вид красотой или силой, в броне, не встречавшейся Ренгоку раньше. Офирец рядом с ним выругался и сплюнул. Остальные тоже растеряли всю свою дружелюбность при виде незнакомцев. Не рады были их видеть и в деревне. Резвившихся на улице детей родители завели домой. Остались только старики, местный кузнец, неожиданно начавший натачивать топор, и развешивающие белье женщины. Троица прошла мимо их шатров. Ренгоку заметил, что у каждого на спине было по несколько мечей. Они отличались от офирских ятаганов, клинки которых шли по дуге. Мечи, что увидел Ренгоку, были прямыми и странно светились изумрудами и аметистами. При этом драгоценных камней мальчишка не заметил. — Saa'm, algaban! — удар пришелся по голове. Ренгоку выронил ожерелье и тут же рухнул вниз, судорожно водя намокшими от пота ладонями по земле в поисках украшения. В результате звенья цепочки стали грязными, а камни потемнели и поблекли от пыли. Этим Ренгоку заработал еще несколько ударов для себя. На этот раз грубая рука одного из торговцев впечатала его в сухой грунт. Ренгоку закрыл глаза, чтобы не ослепнуть. Удар пришелся на скулу. Бледная тонкая детская кожа тут же треснула, наткнувшись на острые углы мелких камней. Из ссадины потекла кровь. Ренгоку знал лучше, чем прижимать грязные пальцы к ране, поэтому наскоро вытер их об одежду и продолжил работу. Новая царапина затянется сама по себе, как и другие до этого. Шаги впереди затихли, а потом, по мере приближения людей, становились все громче. Ренгоку не смел поднять глаза и даже украдкой посмотреть на незнакомцев. Он продолжил заниматься своим делом, опустив голову так низко, как позволяла ситуация. — Сinawiran, — шепнул офирский купец хозяину Ренгоку. Мальчик дернул плечом. Он совсем немного знал о ведьмаках. Только то, что они за кем-то охотятся. Чаще всего в устах офирца это слово звучало хуже любого ругательства. В их глазах ведьмаки были конкурентами. Они забирали у крестьян и дворян часть заработка купцов, выполняя свою работу. А с этим любой достойный офирец не мог смириться, хотя и знал лучше, чем бросаться на острый меч охотника. — Сколько за мальчишку? Ренгоку вновь дернулся. Он осмелел и поднял взгляд. Позади стоял молодой мужчина с недельной щетиной на лице, скрещенными на груди руками и самыми необычными глазами, которые Ренгоку когда-либо видел. Вертикальные зрачки, будто у хищной кошки, смотрели точно на него. Испугавшись, мальчишка вернулся к своему занятию. Закончив, Ренгоку остался стоять на месте, пока офирский купец, улыбающийся от уха до уха, пытался определить, шутит ли человек перед ним. — Зачем тебе этот раб? — нараспев заговорил купец. — Мы привезти столько волшебный вещи, а ты смотреть только на ребенка? — Я его заберу, — ведьмак не спрашивал. — Можете назвать цену. Или нет. Мне неважно. Глаза офирца сверкнули от ярости, хотя он продолжал улыбаться. Купец активно закивал, поднял руки в воздух, прося ведьмака подождать, и удалился в шатер. Ренгоку стоял, опустив голову вниз. Неожиданно ведьмак положил руку в перчатке на хрупкое мальчишеское плечо. Без усилия, не пытаясь навредить, а будто бы… защитить? Грубые мужские пальцы провели по вороту истрепанной серой рубашки, нащупывая клеймо. Его Ренгоку получил через несколько дней после наречения. — Зачем? — прошептал он, ни к кому не обращаясь. — Ты принадлежишь мне, — ответил ведьмак. Ренгоку снова рискнул поднять взгляд на мужчину. — Потом поймешь. Сейчас важно, чтобы они тебя отпустили без драки. Мне заплатили за чудовище. Не хочется убивать еще и людей. — А твои друзья? — спросил Ренгоку. Ответа не последовало. Мальчик посмотрел в сторону шатра. Торговец все еще склонялся перед хозяином Ренгоку, выражая свое почтение, и что-то бормотал себе под нос. Угроза кнутом заставила купца выпрямиться и четко выговорить. — Сinawiran prit saar Esthi , — сказал офирец. Хозяин Ренгоку скривился и сплюнул. Купец кивнул, поклонился еще раз и вернулся на улицу. — Это раб моего господина. Он не продаваться. — Значит, пойдет со мной так, — ответил Ведьмак и притянул Ренгоку к себе. За спиной купца офирские воины тут же обнажили клинки. — Не советую это делать. Закончится плохо для всех вас. — Ghyle'am vallarh, quar verrethe ner , — пробормотал купец и повернулся в сторону шатра. Восседавший на мягких подушках офирец в дорогих одеждах недобро сверкнул глазами, рассматривая ведьмака. Затем хозяин Ренгоку подозвал к себе советника. Мужчина в годах подошел ближе к господину, чтобы выслушать вопрос, заданный на ухо. Советник замер, раздумывая над услышанным, затем кивнул и начал говорить что-то в ответ. Офирец слушал, не мигая, но с каждым словом его лицо становилось темнее. Ренгоку понимал не все. Мог только расслышать что-то про раба, бесполезность и казнь. Умереть просто потому, что кто-то другой захотел сделать из него мальчика на побегушках, Ренгоку не собирался и уже начал задумываться над побегом. Но необходимость в этом отпала. Его хозяин вышел из шатра, подошел к ведьмаку, который крепко держался за ребенка, и ровным голосом произнес: — Saar Esthi . Ведьмак кивнул, развернулся и пошел в сторону деревни. Его рука все еще была на плече семенящего рядом Ренгоку. Мальчик понял, что дрожит, когда ведьмак остановился, опустился на корточки напротив него и улыбнулся — еле заметно, но приветливо, располагающе. Перчатка с руки упала на землю. Мозолистые пальцы, совсем как у Ренгоку в его возрасте, аккуратно зачесали грязные непослушные волосы назад. Не ожидавший ласки, мальчишка прикрыл глаза, чувствуя, что начинает плакать. — Теперь ты свободен, — сказал ведьмак. — Поехали домой. Маленький Ренгоку мог только кивнуть и покрепче перехватить мужскую руку. А где-то там его взрослая копия ловила ртом воздух в попытке очнуться от, казалось бы, вечного сна.***
Ренгоку успел забыть о неприятных последствиях своей работы. Последний раз он был тяжело ранен двадцать лет назад. Наткнувшись на Экимму где-то на окраине Оксенфурта, ведьмак самоуверенно бросился в бой и был высушен практически на восемьдесят процентов. Нетопырь уже принялся кромсать попавшую в лапы жертву, упиваясь мыслями о предстоящем кровавом месиве. Ренгоку умирать не хотелось, как и лишиться одной из конечностей. Помог Игни, опаливший вампира, и один точный взмах клинка. Уже много позже, когда Экимма догорала в ночной тишине, Ренгоку в полной мере почувствовал опасность своих ран. Хорошо, взял с собой «Ласточку». Встреча с бесом отличалась от всех его предыдущих заказов. Хотя бы тем, что ведьмак потерял концентрацию. Отвлекся всего на секунду и практически всего лишился. Ренгоку тихо повернул голову. Напротив лежал измученный бессонными ночами Томиока. Он прикрыл глаза всего на секунду и сам не заметил, как задремал. Ведьмак отвернулся и снова уставился в потолок. Как же так получилось? Списать свое поведение на старость уже не получится. Санеми бы точно поднял его на смех после таких выводов. Ответ был очевиден. Ренгоку в который раз нарушил главное правило ведьмаков: отказался от нейтралитета, выбрал помощь и заботу совершенно незнакомому человеку… Единорогу. Прозвище, данное Санеми, подходило Томиоке сейчас, как никогда. Практически всю свою жизнь Ренгоку знал две прописные истины: еще ни один ведьмак не умер в своей постели, и любовь выжигает внутри все похлеще испытаний травами. Их с Фаеларом история была явным тому доказательством. В то же время, отказываться от своих чувств было глупо и неуместно. Ренгоку выжил после особо тяжелой схватки с чудовищем и в этот самый момент чувствовал небывалый прилив решимости. Время было не на их стороне, поэтому терять лишние секунды, пытаясь возводить каменные стены самоконтроля на место, ведьмак больше не собирался. Судьба все решила за них двоих. И он будет самым большим дураком в жизни, если просто не сделает шаг вперед по уже возведенному мосту. — Ох, ты проснулся! — взволнованный женский голос вывел ведьмака из раздумий. Он же разбудил и Томиоку, который чуть не упал с кровати, пытаясь добраться до очнувшегося Ренгоку. Ведьмак лишь вяло улыбнулся в ответ. Злата осторожно осмотрела Ренгоку, проверила раны. Те окончательно затянулись и покрылись розоватой пленкой. Все это время Томиока держал Ренгоку за руку. И в этом жесте не было неловкости. По крайней мере, для одного из них он был привычным. Но и ведьмак не возражал против такого проявления нежности. Он лишь повернул ладонь, перехватывая чужие пальцы своими. Томиока в ответ на это вздрогнул и покраснел. Сапфировые глаза опустились вниз от смущения. — Что ж, — Злата села на свободный табурет, — основной ущерб мы устранили. Раны затягиваются, ты проснулся. Но я бы все равно рекомендовала постельный режим. Еще несколько дней отдыха не повредит. — Належался уже, — ответил Ренгоку и сел. Голова закружилась, но ведьмак, прилагая все имеющиеся силы, медленно встал с кровати. Томиока продолжал его поддерживать. — Послушай Злату, — тихо сказал темноволосый. Ведьмак лишь сжал его ладонь в ответ. — Я в порядке, — заверил Ренгоку Злату и Томиоку. — Немного свежего воздуха, и буду совсем, как новенький. С этим словами он вышел из избы. Ренгоку сделал глубокий вдох. Холодный вечерний воздух наполнил легкие до краев. Он слышал запах свежескошенной травы, фруктов и пирогов от соседних домов, аромат жженой древесины, тины и тухлой рыбы — характерный признак утопцев. Ведьмак был дома в самом полном понимании этого слова. Ренгоку улыбнулся, глаза заблестели. В голову закралась совершенно безрассудная и по-детски дурацкая идея. Не раздумывая больше ни секунды, Ренгоку побежал к пруду. Легкие штаны, которые на нем были, полетели в сторону ближайших кустов. Ведьмак вошел в ледяную воду и тут же покрылся мурашками. Это было лучшее чувство, что он испытывал в последнее время. Особенно учитывая его затянувшийся отдых. Мышцы напрягались от соприкосновения с холодной водой, но кровь внутри бурлила будто бы с новой силой. Ренгоку смывал усталость, слабость и оставшуюся после схватки грязь. Видимо, раны были действительно серьезными, раз никто не заметил мазки застывшей земли на боках, спине и чуть ниже колен. Руки сами нашли четыре затянувшихся отверстия, оставленных бесом. Ренгоку очертил их пальцами и вздохнул. Наверное, он мог сказать, что бывал в передрягах похуже. И даже рассортировать их по уровню смертельности. Но какое это имеет значение, если он жив? Одно, конечно, волновало: как они успели добраться до Златы так быстро? Или же Ренгоку подлатали где-то в другом месте, а потом просто привезли домой? И где в таком случае Санеми? Он до сих пор не видел своего друга. Возможно, тот просто еще не вернулся с дозора. Пока Ренгоку отлеживался, Санеми приходилось работать за двоих. Теперь-то им точно станет полегче. Ренгоку даже готов взять следующие три дозора на себя, дать Санеми провести немного времени в тишине, спокойствии и компании Златы. На обратном пути ведьмак столкнулся с Томиокой. Тот сидел на пригорке неподалеку от пруда и смотрел на закат. Ренгоку медленно поднялся наверх и присел рядом. Томиока даже не дернулся. Вдвоем они сидели, не мигая всматриваясь в окрашенное красным, оранжевым, розовым и сиреневым темнеющее небо. — Ты встречался с чародеем, — неожиданно заговорил Томиока. — Было дело, — усмехнулся Ренгоку. — И никто из других ведьмаков не был против… этого? — Думаю, они были заняты своими чародейками. Или ты намекаешь на мужчин? — Ренгоку краем глаза заметил безмолвный кивок Томиоки. — К твоему сведению, я не кричал об этом на каждом шагу. Да и кому какое дело? — А ведьмаки, — Томиока запнулся, — могли быть с другими ведьмаками? — Наверное, — пожал плечами Ренгоку. — Запретов никогда не было, потому что они в любом случае бессмысленны. Во-первых, ведьмачек не существует, как таковых. Над девчонками никогда не проводились испытания травами. И ведьмаки бесплодны. — Как и чародейки. — В яблочко. Ренгоку помолчал, а потом добавил: — Любовь — это не то, что мы выбираем. Ведьмак, чародей, эльф, человек или низушек… Черт, даже у вампиров есть чувства. Здесь важно другое: понимание, взаимность… жертва. Всего этого как у человека, так и нелюдя в достатке. Томиока молчал. Долго. Как будто прокручивал в голове их странный и в то же время глубокий разговор снова и снова, пытаясь выцепить для себя что-то невероятно важное. Наконец, он сел лицом к Ренгоку. Ведьмак опустил взгляд на шею темноволосого. Там, поверх белоснежной рубахи на цепочке дрожал его медальон в виде разинутой пасти волка. — Я не ведьмак. И не чародей, — только и сказал Томиока прежде, чем поцеловать Ренгоку. Вдвоем они ввалились в избу, сбивая все, что попадется на пути. Томиока крепко держался за шею Ренгоку, то и дело дергая огненные пряди в попытке прижаться ближе. Их губы встречали друг друга на полпути без какого-либо сопротивления. Все маски сняты, ужимки и выдуманные правила приличия забыты. Не было ничего важнее их двоих в этот самый момент. Остальной мир мог подождать или сгореть — все равно. Больше ничто их не остановит. Ренгоку толкнул Томиоку к столу, тут же наваливаясь сверху. Покрасневшие губы слились в очередном несдержанном поцелуе. Ведьмак чувствовал чужое возбуждение, соприкасающееся с его собственным через два слоя ткани, и не мог отказать себе в удовольствии сделать несколько мучительно медленных толчков. Томиока подавился воздухом, прижимаясь ближе. Несмотря на заполонившее все желание, он старался действовать аккуратно, боясь навредить Ренгоку. Но ведьмак развеял все возникающие сомнения руками и губами, касаясь долгожданных изгибов тела в реальности, воплощая фантазии из самых глубоких закоулков сознания в жизнь. Поцелуи спустились на шею. Томиока запрокинул голову. Отросшие темные волосы волнами расплескались по плечам, спускаясь на грудь. Ренгоку нежно прикусил чувствительную кожу, отмечая, как быстро она краснеет, и медленно повел ладонью вдоль чужого живота, останавливаясь ровно у пояса штанов. Томиока под его руками замер, Мышцы напряглись, а из горла вырвался тихий протяжный стон отчаяния, тут же сменившийся на несдержанный выкрик, стоило только ладони ведьмака достигнуть своей цели. Он не помнил, чтобы хоть раз испытывал нечто подобное. Ренгоку действовал уверенно, но не напирал. Рука на затвердевшем члене размеренным движениями доводила Томиоку до исступления. Но каждый раз, когда он уже видел белые пятна перед глазами, готовый провалиться в необходимое и всепоглощающее «ничего», Ренгоку возвращал его обратно в свои объятия. И Томиока готов был ждать. Лишь бы больше никогда не расставаться. — Ты уверен? — кошачьи глаза внимательно изучали раскрасневшееся лицо перед собой. Томиока не хотел отвечать. Все слова для него потеряли смысл в тот момент, когда он наконец-то поцеловал Ренгоку. И ведьмак понял — без лишних объяснений, аргументов, ненужных уточняющих вопросов и прочей чепухи, на которую они оба потратили слишком много времени. Осознание посетило обоих: они могли оказаться здесь гораздо раньше. Будь один посмелее, а другой чуть честнее с самим собой. Но даже так — все было идеально. Томиока не променял бы этот момент ни на какой другой. Он приоткрыл глаза. На лице Ренгоку не было сомнения. Он просто ждал подтверждения, прекрасно зная, что они не остановятся. Не сейчас и ни в какие другие оставшиеся им моменты. Поэтому Томиока просто потянулся вперед, утягивая Ренгоку в долгий чувственный поцелуй. И ведьмак снова все понял. Оставшаяся одежда исчезла по щелчку пальцев. Ренгоку подхватил со стола забытый Златой флакон с какой-то мазью, нанес ее на пальцы и завел руку за спину Томиоки. Тот напрягся, ожидая боли, но не почувствовал ничего, кроме новых накатывающих волн возбуждения. Ренгоку был с ним аккуратен и нежен, разогревая мазь между чужими ягодицами, разрабатывая с трудом поддающиеся мышцы, которые вскоре потеплели и запульсировали. Тогда Томиока почувствовал проникающий в него палец и неосознанно подался назад, закусывая губу, чтобы подавить вырывающееся шипение. Ренгоку прижал его к себе, обнимая, фиксируя на месте, не прекращая манипуляции. Когда внутрь свободно начали проходить несколько пальцев, а сам Томиока еле мог стоять на ногах от возбуждения и электрических разрядов, прыгающих по его телу каждый раз, когда ведьмак находил нужные точки, сладкая пытка резко прекратилась. Ренгоку аккуратно развернул к себе спиной, заставил чуть податься вперед и толкнулся бедрами вперед. Томиока вцепился в чужую ладонь, выгибаясь. Темная макушка приземлилась на крепкое плечо. Томиока тяжело дышал, и Ренгоку дотянулся до его губ, начиная двигаться более уверенно. Они оба почувствовали это. Долгожданный кусочек мозаики, встающий на место. В огне их страсти горели громкие декларации любви и широкие жесты, которые, Томиока не сомневался, так любят чародеи. Только у него с Ренгоку была своя история, не нуждающаяся в дополнительных пояснениях и подтверждениях чувств. Они были друг у друга с того самого момента, как Томиока оказался на пороге этого дома, в крепких руках спасшего его ведьмака. И ничего из его прошлой, забытой случайно или намеренно, жизни не шло ни в какое с этим сравнение. Они говорили о своей любви, растворяясь друг в друге, двигаясь навстречу, собирая чувства в единое целое, общее и только их. Уже на пике своего наслаждения Томиока тихо прошепчет одно нужное и важное «люблю», доводя Ренгоку до абсолютного пика. Уставшие в самом лучшем смысле этого слова они вернутся уже в свою кровать. И там ведьмак ответит на чужое признание, любовно водя пальцами по щеке Томиоки, убаюкивая.***
Он появился со стороны леса. Его невозможно было узнать. Ножны пустовали. Один меч он нес подмышкой, другой — волочился по земле, то и дело застревая в траве. Доспехи отливали алым на пробивающемся сквозь ветки солнечном свете. Бордовая капля с волос прилетела на лицо ведьмака с застывшими жесткими чертами. Санеми медленно поднес руку, растирая кровь по щекам — практически до ушей. Издалека его можно было принять за пожирателя. Только вот по узенькой тропинке шел живой человек, хоть и мутант. За последние несколько недель Санеми в полной мере ощутил то самое выжигание чувств. Ничего не осталось: ни злости, ни ненависти, ни тем более сострадания. После истребления беса все происходящее перед глазами превратилось в мешанину. Ведьмак не помнил, где был, с кем говорил и что получал в ответ. В ушах до сих пор стоял свист меча и гул холодного ветра. Деревня, следом село, а после корчма и сломанная повозка с раздражающим ржанием коней — все это отошло на второй план. Кошачьи глаза цеплялись только за дорогу впереди, закапывая прошлое глубоко внутри. Дойдя до знакомой избушки, Санеми скинул мечи. Громкий лязг металла перепугал ворон, заставив их взлететь с насиженного места на упругих ветках. В домике послышался шорох, а затем на порог выскочила растрепанная Злата. Поняв, что за ней не пришла толпа деревенских с вилами, травница немного успокоилась. Однако на место страху пришла злость. Она подлетела к Санеми и несколько раз ударила его по груди и плечам. Ведьмак не шелохнулся. В безжизненных глазах даже не загорелся огонек возмущения. — Где ты был? — Злата оглядела Санеми, потом посмотрела на свои руки. Костяшки были перепачканы в чужой крови. — Что случилось? — Ничего, — Санеми оглядел себя. — А, ты об этом? Кровь не моя. Я даже не уверен, чья. Кажется, меня окропило, когда я отрубал голову гнильцу… или это был мужик с орешником? Злата сделала несколько шагов назад. Она не узнавала ведьмака перед собой. Санеми всегда был мрачным, это правда, но сейчас казалось, что те хранившиеся внутри крохи жизни покинули его. Ведьмак напоминал себя в те самые страшные дни, из которых его обычно вытаскивал Ренгоку. Необузданный характер седого убийцы чудовищ вкупе с кровожадностью являли свету нового монстра. Того, который жил глубоко внутри, запертый на замок, в клетке с серебряными прутьями. Но иногда он все-таки вылезал из своего логова. В такие моменты Санеми просто терял себя, отдавая бразды правления внутреннему чудовищу — голодному и жаждущему искаженной справедливости, мести и крови. Пресытившись, оно не уходило обратно до того момента, пока другой ведьмак не запрет его обратно. На этом Злата и решила сыграть. Она подошла к Санеми снова. В этот раз хлесткий удар пришелся на щеку. — Как ты мог поступить так подло? — ругала она его. — Бросил раненого друга, когда ему нужна была помощь! А если бы Томиока не успел? — О чем ты говоришь? — спросил Санеми. Глаза ведьмака сузились. При упоминании о погибшем друге что-то темное всколыхнулось внутри. Он уже думал о том, как схватится за меч и просто разрубит девушку перед ним пополам… Нет, долго. Быстрее будет сломать ей шею. — Мы уже и не знали, что делать! Ренгоку еле дышал, когда Томиока принес его сюда. А если бы он погнался за тобой? Мы же могли потерять вас обоих! — Ренгоку… жив? Нет, не может быть. Санеми пошатнулся и сделал несколько шагов назад. Ренгоку мертв. Он был там, в лесу, когда бес убил его друга. Санеми не слышал дыхания, не чувствовал пульса. Ренгоку погиб из-за него, и не было ни дня, когда среброголовый не корил себя за это. Санеми потерял голову, растворился в своем сумасшествии, чтобы утонуть в горе. Казалось, жизнь играет с ним злую шутку, идя по одному и тому же порочному кругу. Сначала он потерял Генью, от которого не осталось даже клочка. Потом бес решил забрать у него Ренгоку, откидывая растерзанного ведьмака, как какую-то корягу, ничего не значащее препятствие на своем пути. Санеми не мог ошибиться. Сердце Ренгоку перестало биться в тот самый момент, когда чудовище проткнуло его насквозь. От такого не поможет «Ласточка» и даже самое сильное исцеляющее заклинание. Тогда как… Не в силах справиться с эмоциональным потрясением Санеми упал на землю. Тихие всхлипы превратились в громкие рыдания. Ничего не видя перед собой, ведьмак подполз к Злате, обхватывая кровавыми пальцами ее колени, и закричал. Травница подняла глаза к небу, стараясь спрятать свои слезы. Вместе с облегчением Санеми испытал ужас от своих же злодеяний, разом всплывших в памяти. — Что же я наделал? — сквозь слезы выговорил Санеми. Ответа не последовало.