Saudade

      Эдвард никогда не задумывался, как одиноко, должно быть, Кракену, пока сам им не стал. Все ждут от тебя чего-то невероятно ужасного, новую гениальную Хренотень, видят в тебе грозу семи морей, а ты, может, и не хочешь быть этим прославленным чудовищем. Может, ты просто хочешь плавать среди кораллов и иметь красивые цветные чешуйки. Выпрыгивать из воды высоко-высоко, чтобы они блеснули на солнце. Смешно открывать рот и пытаться отвечать дельфинам, а не прыскать чернила в лицо каждому, кто осмелился приблизиться.       Кракена все боятся. Кракен может только ломать красивые кораллы и уничтожать все живое вместе с ними. У Кракена нет права на слабость.       Но почему-то Черная Борода плачет, как брошенный ребенок, прислонившись лбом к окну каюты. У него и бороды-то больше нет, только черные следы сажи на пол-лица. Наверное, Иззи прав: он просто жалок и должен вернуться в строй.       Эдвард выкинул в море всю библиотеку Стида, все книги до единого листочка. А каюта продолжала пахнуть им. Или это Стид пах каютой. И апельсинами. И кашемиром.       И книгами.       Эдварду до мира Стида — как до луны, которая иногда, качаясь на волнах, кажется такой близкой, стоит только руку протянуть, но пальцы цепляют только холодную воду. И сколько ни плыви, никогда не доплывешь.       Стиду до мира Эдварда — как до солнца, но он продолжал плыть. Обжигаясь, через боль, упрямо греб вперед, потому что без солнца все живое погибает. Пусть в документах он числился мертвым, чувствовал себя Стид более живым, чем когда-либо раньше.       Впервые в жизни он не скитался бездумно по дороге своей судьбы, а четко видел цель и шел к ней. Два карих глаза, как два маяка, указывали ему путь, и в них же отражались хищные когти скал, выглядывавших из воды. Они уже растерзали одного смельчака, который словно зачарованный бездумно бросился на каменные пики.       Как Прометей, прикованный к скале, Иззи наблюдал за черным силуэтом орла, кружащего на фоне слепящего солнца, и жил от пытки до пытки. Орел прилетал, выклевывал печень — как известно, самый ненужный орган — и улетал обратно к солнцу, а Иззи улыбался ему вслед. Что еще ему было делать? Его мучитель был единственным живым существом рядом, единственным, кто заставлял его хоть что-то чувствовать.       Иззи хотел бы улететь вместе с ним, хотел бы чувствовать ветер в крыльях, а не обжигающие кожу лучи. А после, возможно, поднявшись как можно выше, в прыжке веры получить долгожданный покой.