Последний праздник.

      Луис открыл дверь далеко не сразу. Судя по совершенно уставшему виду, взъерошенным волосам и незаправленной в штаны рубашке, он в очередной раз засиделся до поздней ночи и заснул за столом, зарывшись в свои любимые бумаги. Лайт тяжело вздохнул, но нашёл в себе силы улыбнуться. В конце концов, кто он такой, чтобы указывать Луису, во сколько ему ложиться? Пусть разница в возрасте у них была небольшая — всего три года, но он с лёгкостью признавал то, что в сравнении с ним Луис был настоящим взрослым. Не мог ничего противопоставить пятнадцати годам беспрерывного обучения и сотням прочитанных фолиантов, поэтому, беспрекословно признавая умственное превосходство и зрелость Луиса, искренне гордился их дружбой. Он позвал гостя в дом и настолько широко зевнул, что в уголках его глаз заблестели слёзы. — Опять до поздней ночи сидели за исследованиями, господин Луис Рейнольдс? — с иронией поинтересовался парень, входя к нему так привычно, словно к себе домой. Это было отчасти правдой — у Луиса он проводил гораздо больше времени, чем у себя, ибо общение с ним было в разы комфортнее вечно напряжённой обстановки дома. Он даже не поздоровался — со временем у лучших друзей эта необходимость отпадает. — Как видишь, ничего не меняется, — улыбнулся Луис, потерев затылок. Это была его самая заметная привычка — он ворошил волосы постоянно. Работники таверны, в которую они регулярно приходили вместе, частенько шутили, что от такого обращения, волосы на его затылке скоро из каштановых станут жёлтыми. Делали они это за глаза, конечно, но Луис наверняка знал, его это просто нисколько не обижало. Ну вот, как Лайт и думал — на столе высились две огромные стопки бумаги, лежали зачитанные книги и ручка-чернильница, а возглавлял всё это безобразие потухший кларус. Такими темпами доктор загонит себя в могилу или потеряет рассудок в двадцать один год. По мнению Луиса, исключительность его силы предопределила его жизнь, из-за чего он на много лет забыл про отдых. Мысль об этом только подкрепила уверенность Лайта в цели его прихода. — Ты пойдёшь на Мессис вместе со мной, — решительно сказал парень. Он ловко развернул к себе стул и сел, закинув ногу на ногу. Его слова не были предложением или вопросом. Лайт ставил его перед фактом. — Осенний фестиваль? Его что, действительно проведут? — искренне удивился Луис. — Вот этим опасны твои затяжные исследования — ты совсем перестаёшь выходить из дома, и даже не знаешь, что в мире происходит! — не выдержал парень. Лайт хлопнул себя по колену и длинная светло-зелёная прядь упала ему на лицо. Он тотчас сдул её, но она снова легла таким же образом. Это насмешило Луиса, но он мгновенно посерьёзнел и начал задумчиво ходить по комнате. — Значит, Мессис всё-таки проведут… Безумие, и только! Праздновать в то время, как угроза войны всё растёт? — Сам посуди, уже полгода Атос весь на иголках из-за того, что едва получается тушить вспышки поветрия, теперь Инвидия портит внешнюю политику, а Фалтия уменьшает поставки, — Лайт перечислял проблемы своего государства с таким видом, словно диктовал список продуктов, — Люди боролись целый год и хотят отдохнуть. Просто взять и отменить международный праздник сейчас — что швырнуть горсть песка в глаза быку. Луис, ты же лучше меня знаешь, как отреагирует город. — Знаю, — буркнул Рейнольдс, опираясь о стол и устало прикладывая руку ко лбу, — Но знаешь, это несправедливо по отношению к нам, врачам — собирать кучу людей на фестиваль, когда уже в ближайший год намечается эпидемия. Как я могу пойти? Я должен работать. — Нет, ты просто обязан пойти, — Лайт сверкнул глазами, — В последнее время в градоуправлении только и говорили, что о празднике. В этом году он будет с размахом, весь Келпер к нему готовится! — Чтобы, когда начнутся проблемы, людям было что хорошего вспомнить? — съязвил Луис и сразу же одёрнул себя. Обычно он так себя не вёл, но последние события отняли у него все силы. — Прости, но я не пойду. — Луис, ты не понимаешь. Ты должен пойти на Мессис, это вопрос жизни и смерти. — Жизни и смерти значит… Ты будешь выступать, не так ли? — усмехнулся Рейнольдс, следя за тем, как меняется выражение зелёных глаз друга, от строгого до хитрого. — Ах ты змей, всё же раскрыл меня! — Лайт рассмеялся и начал весело раскачиваться на стуле, — Я надеялся, что это будет сюрпризом, но да, меня пригласили в оркестр, выступающий в конце вечера. — Мне не составляет труда понять, что скрывается за твоими словами. Я слишком хорошо тебя знаю. — Луис с улыбкой пожал плечами. — Так ты пойдёшь? — с надеждой спросил Лайт, — Я хочу, чтобы ты посмотрел. Вернее, послушал. Рейнольдс никогда не пропускал его выступления, но сейчас у Лайта был настоящий повод сомневаться в том, что его желания будут исполнены. Луис слишком большое значение придавал своему врачебному долгу, забывая о том, что существует жизнь за пределами операционной. Его нельзя было за это винить — в конце концов, это был результат многолетнего внушения. Тем не менее, насквозь промытые ответственностью мозги не помешали Лайту проникнуться восхищением к Рейнольдсу в их первую встречу. Луис напряжённо обдумывал предложение, бормоча под нос что-то не слишком внятное и зарывая руки в волосы. Наверное, вспоминал свой необъятный список дел и забитое до треска швов, расписание. Спустя несколько секунд он поднял глаза и поймал на себе настороженный взгляд Лайта. — О Лумена! — нервно засмеялся он. — Не смотри так, словно похитишь меня, если я откажусь. — А я ведь могу, — сказал Лайт почти серьёзно. На самом деле, сегодня он был настроен вполне решительно. Причиной тому была ничем не обоснованная, но очень сильная тревога перед фестивалем. Интуиция нашёптывала ему, что если он допустит хоть один промах в этот Мессис, то будет жалеть до конца жизни. — Не сомневаюсь. Как там твоё обучение? Вместо ответа Лайт вскочил так стремительно, словно только и ждал этого вопроса. Он быстро огляделся, ища глазами цветочный горшок, который, как он помнил, всегда лежал в этой комнате в дальнем уголке. Доктор следил за ним с неподдельным интересом. Найдя искомое, Лайт приволок горшок из угла и, сдвинув содержимое стола на край, с размаху поставил на него свой инструмент демонстрации. Он был пуст — когда-то Луис растил там розмарин, но однажды растение просто высохло. — Ого, меня ждёт представление? — спросил Рейнольдс с усмешкой. Он сел на освободившийся стул, в ожидании презентации Лайтом его новых возможностей. — Всё верно, капитан, — весело подтвердил парень голосом человека, совершенно уверенного в собственном успехе, — смотри внимательно, главное, не упади! Лайт вытянул руку вперёд, закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы сконцентрироваться. Это должно быть просто. Он делал так уже сотню раз дома или в лесу, так какие проблемы могут возникнуть сейчас? Луис смотрит. Лайт чувствует его взгляд спиной, от страха облажаться по коже волнами бегут мурашки. Он — единственный, кого Лайт боится разочаровать. Он снова глубоко вдыхает и начинает шарить в темноте, пытаясь нащупать эту тонкую, словно волос, ниточку, которая должна привести его к цели. По ощущениям проходит час, но Лайт знает, что в этом состоянии ощущение времени обманчиво — он закрыл глаза от силы десять секунд назад. Парень слепо оглядывается до тех пор, пока ему наконец не удаётся схватить эту нить, и в то же мгновение начинает ощущать магическую энергию, пульсирующую во всём, что находится вокруг. Лайт обращает свой внутренний взор к мёртвой земле и совершает уже отточенное действие — перенаправляет энергию, вычерпанную из окружающего мира в землю, используя своё тело как проводник. Сначала его зрение и слух отключаются, но спустя секунду усиливаются стократно. Сейчас Лайт неосознанно благодарен за то, что его друг молчит, позволяя ему сконцентрироваться, и терпеливо ждёт, пока он сделает то, что должен. У него всё никак не получается почувствовать своё растение, и на этом этапе в голову начинают закрадываться сомнения. Что, если у него не получится? Луис, конечно же, не станет издеваться. Разумеется, он ещё и скажет пару ободряющих слов, но Лайту всё равно будет неловко и стыдно перед ним и, в первую очередь, самим собой. Чтобы достигнуть этого уровня, ему пришлось снова пустить себе кровь, хотя Луис серьёзно предупреждал, что так больше делать категорически нельзя. Лайт отдалённо слышит что-то странное, напоминающее грохот удара о пол. Стоит ли смотреть, что там? Он решает, что нет. Однако, когда за его спиной начинают раздаваться повторяющиеся хлопки, эхом звенящие в голове, он наконец решается открыть глаза и быстро оборачивается. Лицо Луиса буквально сияло от гордости. Он ему похлопал? Чем это Лайт заслужил аплодисменты? Он взглянул на стол и его сердце ёкнуло — горшок, разбитый вдребезги, валялся на полу, а из переломанного напополам стола тянулась ввысь и раздавалась во все стороны раскидистая пресиоза, усыпанная кроваво-красными листками. Коричневые корни змеями расползлись по столу и даже спустились на пол, а верхние ветки подпирали потолок, роняя им на головы алые листочки. Лайт надеялся, что ему удастся вырастить хоть что-нибудь стоящее, однако, сумел превзойти все возможные ожидания — он прорастил в доме Луиса целое дерево! Парень даже затаил дыхание, восхищённо глядя на своё творение, как тут до него запоздало дошло кое-что важное. Он прорастил в доме Луиса целое дерево. Он прорастил целое дерево. В доме Луиса. В доме. Дерево. Лайт с тревогой обернулся на друга, ожидая увидеть грусть или обиду, но как ему показалось, тот был абсолютно умиротворен. Испорченный стол доктора будто совершенно не беспокоил. — Потрясающе! Великолепно! — он подошёл к дереву и осторожно провёл рукой по стволу, не переставая широко улыбаться, — Очень впечатляюще, Лайт, меньшего я от тебя и не ожидал. — Чёрт, Луис, я сломал твой стол! — нервно вскрикнул Лайт. — Забудь о столе. Ты отлично справился. Слышать подобные слова было очень приятно, но в данной ситуации неловко. Зеленоволосый смущенно посмеялся и снял с плеча один листочек: — Забавно. Осенью всё, что я выращиваю, вырастает сразу с осенней листвой. — Пресиоза очень красива осенью, ты так не думаешь? — голос Луиса дрогнул, — Поэтому матушка посадила их вокруг дома, когда они с отцом его построили. Конечно же, Лайт тоже так считал. Пресиоза, по его мнению, была одним из самых красивых деревьев в Атосе, несмотря на жуткое значение, которое ей все придавали. Её называли «деревом смерти» или «кровавым деревом», за пугающую осеннюю расцветку. На территории Патриа Рейнольдс пресиозы было очень много, отчего к концу осени дом и участок Луиса всегда выглядели так, словно охвачены огнём. Однако, Лайт знал — когда Луис вспоминал про мать, это ничего хорошего не сулило. — Однако, тебе нужно научиться чувствовать растение, понимаешь? Луис дрожащими руками собирал бумаги, разлетевшиеся по полу, и перекладывал их на ближайшую свободную поверхность. Лайт только сейчас дал себе труд осмотреть сломанный стол внимательно и похолодел: из-за дерева чернильница разбилась и чернила залили все труды доктора. Рейнольдс тем временем продолжал давать другу обычное наставление, словно ничего не случилось. — Судя по твоему удивленному лицу, ты даже не почувствовал то, что вырастил. Я же со своего места наблюдал за тем, как ты всё стоишь с закрытыми глазами, хотя дерево продолжает расти… Луис швырнул в мусорку разбитую ручку и затолкал испачканные книги на полку в шкаф. — И ты меня не остановил?! Я же тебе здесь все вещи попортил! — виновато простонал Лайт, присоединяясь к уборке. — Как я мог? — тихо изумился Рейнольдс, — Ты ведь так стараешься, чтобы освоить свои силы. Эта пресиоза наверняка новый рекорд для тебя. На фоне чего-то столь важного, глупые материальные вещи не имеют значения. Уму непостижимо. Как он может называть глупыми исследования, из-за которых не спал целую ночь или даже больше? Однако, Луис с вымученной улыбкой одобряюще хлопнул друга по плечу. — Продолжай в том же духе, и однажды о тебе узнает весь мир! Лайт медленно опустил взгляд на измазанные чернилами листы, которые держал в руках. Красивые, аккуратные записи, чёткие схемы и организованные заметки красными чернилами — у Луиса был очень красивый почерк. — Луис. — Да? — он вздрогнул, словно от резко пробравшего холода. — Я настоящий эгоист. — Все мы немного эгоисты, — меланхолично отозвался Рейнольдс, — Но я считаю, что мы с тобой эгоисты в пределах допустимого, так что всё нормально. — Ты? — разозлился Лайт, — Я, конечно, итак разбалован донельзя, потому что ты слишком много мне прощаешь. Но ты? — Может быть, — он пожал плечами. — Я испортил твои исследования! Почему ты даже не злишься на меня?! — Разве кучка бумаг стоит того, чтобы сердиться на лучшего друга? — ответил он так милосердно, что Лайт вскипел. — Прекрати обесценивать свой труд! Как ты можешь называть их кучкой бумаг?! — рявкнул он, — Почему из нас двоих только мне жаль твоё время?! — Тебе не стоит об этом волноваться. На несколько секунд между ними повисло молчание. — Пожалуйста, пойдём на фестиваль, — вдруг сказал Лайт совершенно серьёзно. Не позволив ему в который раз отказаться, он неожиданно схватил друга за плечи. Тем не менее, сначала он бросил бумаги на полку, дабы они опять не угодили в чернила и не испортились окончательно. — Ты чего вдруг? — ошарашенно спросил Луис, — Эй, знаешь… Лайт стиснул чужие предплечья ещё сильнее, наблюдая за тем, как его друг меняется в лице. Сначала начинает нервничать, затем морщится и в конце концов сжимает зубы, но всё равно не велит ему прекратить. Лайт был гораздо сильнее физически, и немудрено — Рейнольдс всю жизнь недоедал и не выходил из дома неделями. — Луис, пожалуйста. Можешь воспринять это как очередной мой каприз, но послушай меня, — он заговорил тихо и с надрывом, — Я уверен, что всё, чего мы боимся, случится в ближайшем будущем. Эпидемия случится, война с Инвидией тоже. Ты — доктор, и скоро вся страна будет в тебе нуждаться, так что у тебя не будет времени даже вздохнуть. Ты толком не отдыхал уже очень давно… Я вижу — ты снова хочешь отказаться от праздника, потому что очень занят, но… Лайт запнулся, перевёл дух и напряжённо взглянул на друга, с облегчением обнаружив, что тот его внимательно слушает. — Мне очень жаль, что так вышло с исследованиями и книгами. Но знаешь, в последнее время я часто думаю об одном. Лайт остановился, чтобы привести мысли в порядок и сформулировать слова как следует. — Ты или я, кто-то из нас может умереть, — хрипло сказал он, — Возможно, это будет последний праздник в нашей жизни. Так что прошу, перестань терпеть, и хотя бы на время фестиваля действительно побудь эгоистом. Я хочу праздновать Мессис с тобой и чтобы ты хорошо провёл время. И пусть это будет моим последним эгоистичным желанием. — Почему ты об этом заговорил, Лайт? Не говори так, будто планируешь погибнуть на войне, — спросил Луис, плохо маскируя беспокойство. — Может быть, я и мечтатель, но не идиот. Иногда Боги решают всё за нас — ты ведь сам так говорил. Мы можем сделать абсолютно всё правильно, и всё равно погибнуть. — Погибнуть за Атос, если это будет необходимо — мой долг. Меня все устраивает, — спокойно высказался Луис с таким раздражающе безразличным выражением лица, что Лайт снова рассвирепел. Это было до боли похоже на заученный текст, чьей-то рукой выженный в памяти. Со злости он несколько раз тряхнул друга за плечи. — Не ври мне, чёрт возьми! — Лайт заговорил на повышенных тонах, отчего Луис сморщился, — Ты думаешь, я не знаю, что если бы ты мог, то выбрал бы другой путь ещё пятнадцать лет назад? Как будто ты сам пришёл к тому, что должен помереть за страну, которая тебя просто использует! — Так вот, что тебя беспокоит? Думаешь, что я слишком много работаю? — Луис с трудом выдавил из себя болезненную улыбку, — Почему ты решил, что я о чём-то жалею? Богиня дала мне эту… — Хватит! — перебил его зеленоволосый, — Не говори мне ни про Богиню, ни про мать! Мне не составляет труда понять, что скрывается за твоими словами. Я слишком хорошо тебя знаю, — мрачно закончил он. Глаза Луиса округлились, он несколько секунд смотрел на друга молча. Лайт мог только догадываться, какие мыслительные процессы происходят в его голове. Вдруг взгляд Рейнольдса изменился. — Хорошо, договорились. Начнём с того, что мне больно. При слове «больно» Лайт, словно очнувшись от гипноза, моментально отнял руки от Луиса и отошёл на шаг. — Прости ещё раз, я перенервничал. — Ну нет, не прощу. Ты почти наверняка оставил мне синяки и теперь думаешь, что так просто отделаешься? На Мессисе я буду есть за твой счёт и учти, что есть я буду много, — сказал Луис совершенно невозмутимым тоном, окончательно выбив землю из-под ног друга. Если внимательно присмотреться, в глазах Рейнольдса можно было заметить смех. Удивление и непонимание на лице Лайта моментально сменилось счастьем, когда он наконец осмыслил сказанное. — Так ты пойдёшь?! — Лайт просиял. — Пойду, — ответил доктор, устало потерев затылок и прикрыв глаза. — Да, чёрт возьми! — победно выкрикнул Лайт, вскинув кулак. — Запрещаю поминать его в моём доме. — Как прикажешь, — легко согласился он. — А теперь давай подумаем о том, что делать с деревом, которое ты мне так любезно подарил.