Последний праздник.

      Луис строго-настрого запретил себе жалеть о принятом решении, когда спустя два дня Лайт появился у его порога, едва не подпрыгивая от волнения. Заряженный, словно молния, он влетел в дом и осторожно положил на кровать бумажный свёрток. Сопровождаемый удивлённым взглядом Луиса, развязал бечёвку, раскрыл бумагу и достал из неё костюм бордового цвета. Дорогая ткань ослепительно заблестела на свету, волнами переливаясь в руках зеленоволосого. Луис сначала сурово взглянул на костюм, а затем на Лайта: — Ты купил мне меспей? — Ага, — ответил он, с гордостью демонстрируя подарок, — Этот праздник должен быть особенным, так что тебе я тоже купил новый. — Это прекрасно, но сколько ты потратил? — Тебе нет необходимости это знать, — невозмутимо отозвался парень, стремительно впихивая одежду в руки друга и подталкивая его к двери, — Иди в комнату, переодевайся. — Погоди-погоди! — Луис начал сопротивляться. — Ты не можешь просто купить мне меспей и ждать, что я приму его как должное! — Я тебя не спрашиваю. Это в качестве извинения за стол, — отмахнулся Лайт. — Да плевать мне на стол! — доктор упёрся обеими ногами в пол и сумел затормозить. — Ну что ещё? — скривился парень. — Мне известно, сколько стоит хороший костюм, а этот — высшего качества. Я не могу просто взять и принять его. Лайт постоял в раздумьях несколько секунд и хитро улыбнулся: — Тогда это подарок на праздник. Отказываться от подарков в Мессис запрещено. — Ах ты… — доктор поперхнулся своим возмущением. Тем не менее, сказанное было правдой, так что ему оставалось только тяжело вздохнуть, смерить Лайта недовольным взглядом и с обречённым видом пойти переодеваться. Меспей - традиционная одежда, в которую на праздники наряжаются юноши и девушки, достигшие совершеннолетия. Он состоит из нескольких частей: в первую очередь человек надевает на себя белый костюм из прямых штанов и рубашки без рукавов. Поверх него носится именно то, что называется меспеем - халат до лодыжек с длинными широкими рукавами, края которого расшиты золотыми парчовыми узорами. Талия плотно обвязывается золотым поясом, называемым асор, узлы которого можно завязывать в разных формах и стилях. Модники часто украшают его плетёными кисточками из нитей. Единственное правило завязывания асора - у мужчин концы пояса должны быть спереди, у девушки за спиной. Древние традиции объясняют это тем, что мужчины завязывают асор самостоятельно, а девушки делают это друг для друга. Меспей может быть любого цвета, но обычно преобладают осенние оттенки, то есть алый, жёлтый, оранжевый. По словам Лайта, он купил себе пурпурный, но покажет его только на фестивале. Иногда он действительно ведёт себя как ребёнок, у которого вот-вот наступит день рождения, но Луис ничего не имеет против. Он оделся, хотя кожа от соприкосновения с дорогой тканью непрерывно покрывалась мурашками. Костюм был холодным и неуютным, не было даже намёка на ощущение, что он предназначен для него. Парень взглянул на себя в висящее на стене зеркало и подумал, что такой хороший меспей куда лучше смотрелся бы на ком-нибудь более знатном. Бордовая блестящая ткань и сияющие золотые узоры не шли его простому, измождённому лицу. Он, прищурившись, пригляделся к себе и отражение тут же грубым рывком перенесло его в прошлое, напомнив о старой ране. Подчинившись импульсивному желанию, он как есть рванулся к старому платяному шкафу. Распахнув дверцы и безралично отбрасывая всё, что попадалось на пути, Луис раскопал в горе одежды старый женский меспей. — Чёрт… — прошептал он, судорожно сжимая в руках заношенную, выкрашенную дешёвой краской ткань. Лайт окинул Луиса внимательным и оценивающим взглядом, когда тот наконец вышел из спальни и покрутился, чтобы его можно было рассмотреть со всех сторон. — Сел просто идеально, а цвет словно придумали специально для тебя, — известил он. Вид у него был довольный, как у сытого кота. — А ведь я выбирал на глаз! — Да-да, взгляд у тебя действительно зоркий, — согласился Луис, не упустив возможность сделать ответный комплимент и лишний раз усомниться в себе, — Но я не уверен, что он действительно мне идёт. — Идёт. Тётушка Эстелос будет в восторге, — игриво сказал Лайт. — Святой Истор, не напоминай, — он вздрогнул, вспомнив о том, как дама за сорок и по совместительству мать его пациента на протяжении месяца проявляла к нему нешуточный интерес. — Или, может быть, Сирил. Ей точно понравится, — вспомнив о ней, Лайт ухмыльнулся, — Чёрт, да абсолютно все будут в шоке, ты пять лет не был на фестивале! — Ты на каждую тему решил надо мной поиздеваться? Упаси богиня ещё раз рассказать тебе о чём-нибудь, — устало сказал Рейнольдс, пытаясь поправить асор, который продолжал спадать с его худого тела, — Думаешь, появлюсь в этой одежде и все девушки побегут за мной? — Да, — грустно ответил Лайт. — Лумена, дай мне сил. — Хватит уже её звать. ••• Мессис - праздник безвозмездности. Но в первую очередь это день принесения благодарности богу Фолиуму за урожай и сытость. В этот день на улицах всегда раздают милостыню - люди верят, что добро, сделанное в Мессис, весной вернётся троекратно. Но по мнению Луиса, если искренне хочется чем-либо помочь людям, нужно делать это лично и отдавать деньги, одежду и еду прямо в руки нуждающимся, минуя коробки для сбора пожертвований, стоящие в храмах. Всю последнюю неделю город усиленно украшали и, надо сказать, справились с этим очень успешно. «Город прямо-таки сияет!» — восхищенно подумал Луис, выглянув из окна на улицу, где уже начались гуляния. Несмотря на вечер и вступающий в свои права октябрь, люди предпочли одеться легко и нарядно, зная, что уже скоро уличная еда и веселье их согреют. Празднование будет продолжаться с этой ночи до следующей, и Луис был уверен, что всё это время он будет находиться под чутким надзором друга, который ни в коем случае не даст ему уйти домой пораньше. Солнце словно спустилось в город и прошло по улицам, потому что всё вокруг светилось, несмотря на поздний час. Люди зажгли тыквенные фонари и выставили их у своих домов. Патриа Рейнольдс тоже был украшен такими. Вчера, разобравшись в конце концов с одеждой, они занялись изготовлением фонариков. Изначально эта идея была предложена Лайтом, который был очень взбудоражен грядущим фестивалем и отчаянно желал, чтобы всё было по канонам. Только у него совершенно ничего не получалось - Луис трижды объяснил другу, как вырезать в тыкве отверстия, чтобы из овоща она успешно превратилась в украшение, но все усилия были тщетны. Хотя Лайт напряжённо следил за движениями его рук и повторял их очень тщательно, тыква каждый раз разваливалась у него в руках. Те, кто не делал фонари, клали на подоконники свечи и накрывали их стеклянными колпаками. Для того, чтобы они горели дольше, люди сплавляли их с канифолью и соком пресиозы. Из-за этого в городе не осталось буквально ни одного тёмного уголка и при этом чудно́ пахло. Чем ближе к центру, тем громче звучала музыка и тем больше нарастало волнение. Центральная площадь Келпера была огромна и могла вместить в себя одновременно сцену, ярмарку и ещё оставалось достаточно места для весёлой толпы. Лайт встретил его с широченной улыбкой и Луис мог поклясться, что хотя глаза парня засияли при его появлении, на его лице не проскользнуло и намёка на облегчение. Он словно с самого начала был уверен, что Луис придёт. Сегодня Лайт стянул свои длинные волосы в хвостик и оделся в тот самый таинственный пурпурный меспей. Который, как оказалось, отличался особой пышностью узоров из цветов и листьев, искрящихся на свету, и очень даже шёл своему хозяину. В ответ на заданный оскорблённым тоном вопрос, зачем Рейнольдс притащил на праздник свою «дурацкую огромную сумку» он тактично ответил, что это сюрприз, и Лайт узнает о нём позже. Не позволив ему больше и слова вставить, он потащил доктора в самый центр празднества. Тот не сопротивлялся и вертел головой, заинтересованным взглядом изучая всё вокруг. Размах… чувствовался. Последний Мессис, который он помнил, был во много раз скромнее. Везде яркие украшения, фонарики, развешенные над площадью, зазывающе светящиеся лавочки, где улыбчивые повара разливали дымящийся суп, резали хрустящие тыквенные пироги или щедро раздавали запечённые яблоки. Мимо них проскользнула стайка девочек, радостно размахивающих фалтийским огнивом и Лайт проводил их взглядом, в котором ясно читалось «Я тоже такой хочу». Без лишних сомнений парни пошли их покупать а Лайт по ходу взбудораженно рассказывал о том, какая программа будет на празднике - шоу огней, музыкальный номер, ритуальный костёр, воздушный шар. Последний, судя по тому, что про него Лайт трещал больше всего, был гвоздём программы. — Где Эндрю? Или твой отец? — поинтересовался Луис, протягивая продавцу монету за огниво и осторожно принимая от него две длинные, тонкие палочки. — Эндрю ушёл раньше меня, значит, сейчас крутится где-то здесь. Скорее всего, он подойдёт, чтобы с тобой поздороваться, — Лайт сию секунду зажёг свою палочку и удовлетворённо поднял её повыше, чтобы получше рассмотреть красивое пламя. — На самом деле, ты ему нравишься, в отличие от меня. — Вы так друг друга и не поняли? — Если бы он хотел, то мы бы давно поговорили, ведь не маленькие уже, — Лайт пожал плечами. — А отец раздаёт еду неподалёку, я был с ним, пока ты не пришёл… Что ты делаешь? Луис протянул руку и зажёг от огнива Лайта своё. Оно тут же с тихим шипением заискрилось, озаряя его умиротворённое лицо. Люди всё больше стекались на площадь, из её центра доносились звуки игры сразу двух флейт. Следующие несколько часов пролетели действительно незаметно, но Луис впервые почувствовал, как сильно он зависим от работы. Стоило ему расслабиться и начать получать удовольствие, как чья-то ледяная рука натягивала его нервы, словно струны, заставляя сжиматься и корить себя за то, что не занят делом. Но как раз в те моменты, когда он переставал смеяться и снова начинал вести себя зажато, Лайт подхватывал его под руку и устремлялся на поиски нового развлечения. — Для Луиса за счёт заведения! — улыбнулся отец Лайта, Касим, стукнув кулаком по столу, отчего все кастрюльки и тарелочки подпрыгнули. — Погодите-погодите, это перебор! — «На Мессисе я буду есть за твой счёт и учти, что есть я буду много» — процитировал Лайт, не переставая ехидно улыбаться. — Ну и что, что я так сказал! — испугался Луис, — Я так не могу, это не кажется мне правильным! На фоне захихикал Касим. Парень только отмахнулся: — Мессис - праздник безвозмездности. Неужели ты не чтишь моего бога? — Нельзя пользоваться чужой религиозностью вот так! — Луис задохнулся от возмущения. Лайт звонко засмеялся и Касим, наблюдавший за ними, тоже не сдержался и загоготал. Наверное, Луис с покрасневшими ушами действительно выглядел потешно, ведь смеясь, мужчина неудачно дёрнул рукой и опрокинул ковшик с горячим бульоном, моментально ошпарившись. Девушка, стоящая рядом, испуганно вскрикнула и отскочила подальше. Его кожа мгновенно покраснела, он плотно сжал зубы, чтобы не выпустить наружу клокочущие внутри ругательства и схватился за руку. — Э-эй, есть у кого чистая вода? — крикнул соседний лавочник, — Касим обжегся! — В этом нет необходимости, — спокойно сказал Луис, проскальзывая за прилавок и подходя к мужчине. — Ты чего удумал? — он испугался и попытался отдёрнуться, но Луис уверенным движением крепко схватил его за руку. Одно невесомое касание обожженного участка кожи, ощущение лёгкого холода и покраснение исчезло без следа, даже не успев стать ожогом. Касим круглыми от удивления глазами рассмотрел свою руку со всех сторон и для верности снова взглянул на стол. Ковшик был всё ещё опрокинут, бульон был всё ещё разлит. — Ага, Лайт мне много про тебя и твои силы болтал, но одно дело услышать, а другое — почувствовать на себе, — он широко улыбнулся и его рыжие усы затопорощились. Лайт всё с таким же гордым видом согласно кивнул. — Благодарю. Улыбка здорового пациента - лучшая награда для доктора, — скромно ответил Рейнольдс. — Улыбками зимой сыт не будешь, так что лучше возьми ещё супа, — он молниеносно наполнил новую тарелку и впихнул её Луису, буквально заставив взять угощение. Рейнольдс явно заметил преемственность поколений. Спустя ещё час он уже набил желудок до точек перед глазами, послушал всех уличных музыкантов и понаблюдал за мастерством пришивания сухих цветов. Пожилая женщина сидела у самого края площади и мастерски орудовала иглой и нитками, украшая наряды счастливых девушек, словно старческая дрожь и неловкость прошли мимо неё. Луиса так захватило то, что цветы даже не рассыпались, когда она пришивала их к одежде, при этом не снимая её с владельца, что он просидел возле неё добрых пятнадцать минут. А Лайт… терпел. Потому что его другу было что-то интересно и это впервые была не медицина. — Потом будет моё выступление и сегодняшняя ночь завершится, — Лайт нагнулся к уху друга, пока они вдвоём наблюдали за сбором листьев. Все сухие листья на площади были подобраны и сметены в одну кучу, огороженную камнями. Плитка вокруг была заранее исчерчена нужными знаками, значение которых из них двоих понимал только Луис. Начиналась церемония ритуального костра - каждый год люди собирали осеннюю листву в кучу и сжигали её, чтобы в будущем весна порадовала их теплом. По правде говоря, сто лет назад Мессис состоял только из этого ритуала, а всё остальное приложилось позже. Кто-то чиркнул спичкой и поднёс её к листьям, но внезапный порыв ветра задул хрупкий огонёк. Люди вокруг одновременно охнули и зашептались, волнение пошло по толпе. Криво улыбнувшись, мужчина зажёг спичку ещё раз, но в этот раз она потухла мгновенно. — Это явно плохой знак, — шепнул Луис и его друг молча кивнул, с тревогой наблюдая за происходящим. Только с третьей попытки костёр наконец загорелся и устремился вверх, весело пожирая листочки. Народ зааплодировал, но как-то натянуто, нехотя, и довольно быстро смолк. — Сейчас мне и моей группе нужно будет выложиться на полную, чтобы вернуть весёлое настроение, — вздохнул зеленоволосый, оценивая настроение толпы. — Они ведь даже ещё не собрались. Рейнольдс огляделся по сторонам, но никого с инструментами не заметил. Протянув короткое «М-да-а», Лайт с тоской поглядел на танцующие языки костра и Луис решил, что пора. — Знаешь, для чего я целую ночь таскал эту сумку? — вкрадчиво начал он. — Неужели ты наконец поведаешь?— живо заинтересовался Лайт, тут же переключаясь. — Там подарок. Рот парня мгновенно растянулся в улыбке, как у ребёнка, которому предложили сладости. — Для меня? Рейнольдс молча открыл сумку и разом опустошил её, достав оттуда чёрный футляр. Лайт приоткрыл рот в изумлении - он мгновенно понял, что это было. Парень стремительно забрал предмет из рук друга и открыл. Языки пламени тут же отразились в лакированной поверхности скрипки, такой блестящей, что в неё можно было глядеться вместо зеркала. Музыкант хорошо разбирался в инструментах, и стоило ему увидеть изящные изгибы и блистающие струны, он сразу понял, какова была её цена. — Я… — Лайт свёл брови на переносице, едва сохраняя спокойствие, — У меня нет слов. Она выглядит безумно дорогой. — «Тебе об этом знать не обязательно». Губы парня дрожали, но он через силу улыбнулся и осторожно прижал скрипку к груди. — У меня нет слов, чтобы сказать… Но ты всё услышишь! Сегодня я сыграю новую мелодию, которую сочинил специально для этого вечера! Позволь мне сейчас немного повеселить народ с чужим инструментом, а главный номер я сыграю на ней, идёт? — его тон постепенно менялся от счастливого до почти грозного. Глаза Лайта опасно сверкнули, — Когда я заиграю, ты услышишь разницу. Луис с нервной усмешкой хлопнул друга по плечу, пожелал удачи и позволил ему умчаться куда-то в толпу. Провожая его взглядом, парень заметил что-то странное — опустив взгляд и получше приглядевшись к земле, он обнаружил, что из щелей между булыжником выбиваются на свет крохотные цветы. Приглядевшись ещё лучше, он понял, что они растут буквально на глазах и только в том месте, где только что стоял Лайт. ••• Уже вскоре возле костра запела скрипка. Теперь первое, что бросалось в глаза по прибытию на площадь — танцующий в самой гуще людей Лайт. Он наигрывал главный мотив праздника, направляя в нужное русло всех остальных, кружился и отстукивал пятками в ритм, чудом не путаясь в полах меспея. Верёвочка слетела с его волос и они упали ему на плечи. Впрочем, это ни на секунду не прервало его виртуозную игру. При взгляде на него ноги сами тянули присоединиться к танцующим. У него был блестящий талант — это Луис понял ещё четыре года назад, когда парень впервые приволок к нему домой скрипку и с серьёзным «Послушай и скажи, что думаешь» без единой ошибки сыграл «Балладу о драконах». Все в городе любили его голос и игру, он хорошо танцевал, так что в увеселении людей ему не было равных. Несмотря на жуткие события, которые ему довелось пережить в детстве, у него всегда было полно оптимизма и хорошее настроение. Оттого и прозвище «Лайт», которое совершенно случайно ему приклеил сам Луис. Однако, парню оно понравилось и он лично распространял его, пока все не забыли его настоящее имя. Люди начали поддерживать скрипача, стуча в такт его игре и танцу, едва поспевая за его бешеным ритмом. Вокруг всё больше толпился народ, Луиса всё сильнее пытались оттеснить назад, но он упорно оставался на месте, пихая всех локтями и снова выбираясь в первые ряды. С самого начала празднования ему казалось, что он здесь незваный гость. Возможно, сказывались годы затворничества или пять лет отсутствия на Мессисе, за которые много что успело поменяться. Сегодняшнее поведение ему было не свойственно, однако, Луису совершенно не хотелось отрываться от наблюдения за игрой, и ради этого он был даже готов пожертвовать вежливостью. Рядом с Луисом вдруг возник брат Лайта, Эндрю, с которым он познакомился только прошлой осенью. Он был всего на год младше Лайта, но разница между ними была разительная. Казалось, Фолиум нарочно раздал им противоположные качества, желая подшутить над этой семьёй. Лайт — ветреный, всегда счастливый, легко находит общий язык с кем угодно, но Эндрю — задумчивый и мрачный. Лайт внешне был копией матери, характером - отца, а Эндрю наоборот. В дополнение ко всему, он испытывал к брату жуткую скрытую неприязнь. Хотя все считали, что это плохо замаскированная зависть, Луис догадывался, что дело вообще не в этом. Странно, что он тоже пришёл посмотреть на выступление Лайта, хотя мог развлекаться где-нибудь в другой части огромной площади, как, в принципе, делал всю ночь. Эндрю что-то сказал, глядя прямо на брата, играющего с закрытыми глазами, но Луис не расслышал его слов в шуме. Доктор переспросил. — Энтони сегодня в центре внимания, — леденяще равнодушным голосом повторил он. Эндрю не признавал прозвище брата и продолжал называть его настоящим именем. — Да, это точно, — громко, чтобы перебить гомон толпы, сказал Луис. Мимо них музыканты несли свои инструменты. Кто-то рядом шепнул, что они решили выступить у костра вместо сцены из-за Лайта, который уже собрал народ вокруг себя. — Он везде, — тем же равнодушным голосом продолжил Эндрю, — Куда бы я не пошёл, везде смрадный дух брата. Луис ошарашенно уставился на Эндрю. Нарастающая весёлая музыка на фоне, вкупе с его безразличным лицом заставили его слова звучать ещё более жутко. Эндрю вздохнул и посмотрел на Луиса с отчётливой грустью в глазах. Затем, фыркнув, развернулся и направился в противоположный конец площади, безжалостно пробиваясь сквозь толпу. Рейнольдс растерянно проводил его взглядом и снова посмотрел на Лайта. Музыка начала затихать, парень взял минуту на отдых и стал разминать затёкшую руку и вертеть головой. К нему подлетела какая-то длинноволосая девушка со стаканом воды, он с улыбкой что-то ей сказал и стал жадно пить. Луис не знал её, скорее всего, это была знакомая Лайта. Другого он не предполагал — если бы у того появилась девушка, Рейнольдс узнал бы об этом первым из его собственных уст. На площади появился барабанщик и, взяв длинноволосую за руку, начал что-то вдохновенно говорить. К троице подошли ещё музыканты, и даже здесь были слышны их возмущения тем, что Лайт перетянул на себя всё внимание. Зеленоволосый же просто стоял и мотал головой, словно выискивал кого-то в толпе. Он снова посмотрел в сторону, где стоял Луис и их взгляды столкнулись. Почему-то Луису показалось, что воздух потяжелел. Он что-то бросил людям, шепчущимся за его спиной, они закивали и во мгновение ока заняли свои места. Девушка выхватила из-за асора кристально белую флейту и поднесла её к губам. Инструмент в руках Лайта вдруг сменился и новая скрипка засияла в тёплом свете фонариков. Лайт поднял вверх смычок, привлекая всеобщее внимание и, не переставая смотреть Луису в глаза, указал прямо на него. «Смотри внимательно» — одними глазами сказал он. Затем, во внезапно установившейся тишине прозвенело лёгкое прикосновение к струнам. «Эта мелодия для тебя»