<Неизвестно> «Привет.» «Есть планы в четверг вечером? Может, мы могли бы встретиться?» «Это Зоро.»
— Какого хрена? — сонно бормочет Санджи в подушку, блокируя экран телефона. Только дурацких галлюцинаций спросонья ему не хватало. Он пялится какое-то время в потолок, пытаясь окончательно проснуться и прийти в себя, встает и идет в ванную, чтобы умыться и принять душ. Медленно и абсолютно лениво возвращается, чтобы забрать телефон и включить какой-нибудь бодренький плейлист. «Это Зоро» смотрит на него отчего-то зловещими буквами, подмигивает статусом «в сети» под иконкой тупой фотографии с бестолковой хмурой рожей. На этот раз Санджи повторяет свой вопрос уже громче, — какого хрена?! Трафальгар трубку не берет, автоответчик, ожидаемо, срабатывает и после пятого звонка тоже. Дозвониться до Луффи оказывается куда проще и он намного охотнее идет на контакт. — Признавайся, кто из вас двоих дал ему мой номер? В ответ пара секунд тишины. — Санджи, я на работе, — Луффи отвечает еле слышно, — что случилось? — Мне написал Зоро. — Это подождет до вечера? — Боюсь, что нет, Луффи. Он знает, что я прочитал. Санджи мечется по квартире, как загнанный в клетку зверь, заламывает руки, от волнения мнет подушки, пару раз пытается закурить, но тушит сигареты после нескольких затяжек. Чертов Зоро слишком пугает его своими сообщениями и тишиной, последовавшей после. Санджи не отвечает. Тупо смотрит в диалог, не моргая, набирает Луффи еще пару раз, но сам сбрасывает, даже не дождавшись гудка. Он чувствует себя ребенком. И еще немного идиотом. Санджи чувствует, как окруженный льдом и железобетоном, где-то в глубине души теплится огонек. И тут же давит его, прогоняя наваждение. Ни в коем случае. Зоро ни за что нельзя верить. Зоро ни за что нельзя поддаваться, с ним нельзя быть наедине, нельзя быть честным. Ни в коем случае не признаваться, что сбежал, что мучился, собирая и склеивая себя по кускам. Он не должен об этом узнать. Никто не должен, хотя вот Луффи и Ло в курсе, Луффи и Ло пару раз приезжали, когда он, осунувшийся и бледный, не выходил из комнаты в доме Рейджу и ее мужа. Санджи пережил все это, он слишком сильный, чтобы снова вернуться в ту яму. Он не отвечает. Но и не удаляет диалог. Вечером заезжают Луффи и Ло, привозят пиццу и пиво. — Чертов седьмой этаж, я думал, что умру, — Трафальгар облокачивается на шкаф в прихожей, дышит тяжело, даже не пытаясь стянуть с себя кроссовки. — Почему ты вообще сюда заехал? — Брось, Торао, ты же еще не такой старый, чтобы мучиться из-за лестниц, — смеется Луффи, перетаскивая коробки на кухню, — больше энергии, больше радости! Что ты будешь делать, когда у нас появится ребенок? — Даже не начинай и не сравнивай. Санджи смеется тоже. Ему становится спокойней и легче, он расслабляется и, может быть совсем немного, завидует этим двоим. Они много болтают, обсуждая разные мелочи и серьезные вещи, делят последний кусок пиццы на три части и смеются над очередной серией «Теда Лассо». Луффи тихо и мирно сидит, устроив голову на плече Ло, их руки плотно сомкнуты, а пальцы переплетены у него на колене, сверкая блеском обручальных колец в свете ламп и экрана телевизора. Санджи улыбается, смотря только на них и допивая остатки пива в бутылке. Они настоящие счастливчики, они все еще влюблены, а еще они точно станут самыми лучшими родителями. На мгновение Санджи даже думает, что хотел бы быть их ребенком. Он совсем не думает о Зоро, Ташиги, их сыне, не думает о сообщении, на которое не ответил, забывает, что хотел написать, но Луффи любезно напоминает вопросом. — Так что там по поводу Зоро? Санджи вздрагивает. Ло вопросительно изгибает бровь, делая вид, что слышит об этом впервые, хотя Луффи наверняка все заранее рассказал. — А что с ним? — откашливаясь, говорит Санджи. — Ты ответил? — Нет. Не хочу. Не знаю, — он сдается, прикрывает лицо рукой, чтобы не видеть дурацкой улыбки Луффи. Волнуется. — Что мне отвечать? «Да, конечно, давай встретимся, Зоро! Поговорим о твоих жене и ребенке, посмеемся над прошлым, напьемся, а потом, может быть, опять переспим.» Так что ли? — А ты хочешь? — интересуется Ло. — Чего именно? Увидеться с ним? Думаю, что… — Да нет же, — Луффи опять смеется, отлипая от плеча Трафальгара, — переспать с Зоро. — Когда ты об этом спрашиваешь… Господи, Луффи, почему мы вообще это обсуждаем? — Стесняешься что ли? В конце концов, мы же все взрослые люди. — Знаешь, вы оба ведете себя, как подростки, — добавляет Ло, ставя сериал на паузу. — Чего-то боитесь, додумываете, постоянно усложняете. Вам же никто не мешает просто поговорить, так? Санджи качает головой. Просто поговорить? Никто не мешает? Ему кажется, что семья Зоро так не считает. Он снова думает о Ташиги, о ее улыбке, теплом взгляде и вечной заботе обо всех вокруг. Он не может поступить так снова. Он не должен так поступать и совершенно не понимает почему их друзья так настаивают. — Подождите, я не понимаю, — из-за выпитого пива немного кружится голова, а язык заплетается, лица напротив совсем чуть-чуть плывут перед глазами, — он женат. Прием, база вызывает, о чем вообще речь? Вы пытаетесь уговорить меня на секс с женатым мужчиной или мне это снится? Луффи и Ло переглядываются, улыбаются друг другу как-то слишком хитро, заставляя Санджи переживать еще больше, еще сильнее. Он путается окончательно, когда Трафальгар закрывает рот Луффи рукой и говорит: — Думаю, Зоро сам тебе все расскажет. Лежа на полу в позе эмбриона, он почти ничего не чувствует. Не чувствует, как болит голова, как комом в горле застревает очередная истерика, уже черт знает какая по счету, как от тупых, бесполезных слез болят распухшие глаза. Он чувствует себя идиотом и в миллион первый раз думает, что совершил самую огромную ошибку в своей жизни. Интересно, встреться они чуть раньше, сложилось бы все по-другому? Вряд ли. Он сидит в уже давно остывшей ванне, прижав колени к груди, обнимает холодными ладонями плечи, до боли впивается в них ногтями. Это невыносимо. Прокручивать все в собственной голове невыносимо, помнить все, что не стерлось из памяти, невыносимо. Закрывать глаза и видеть его хмурое лицо, осуждающий, полный непонимания взгляд, сжатые в тонкую полоску губы и напряженную, сжатую челюсть. Абсолютно невыносимо и бьет под дых практически также, как его кулак. Больно и прямо в цель, но эту боль не заглушить ничем, как ничем не заглушить и звонкий смех его жены, ее яркую улыбку и неугасающий блеск глаз, ее искреннюю благодарность и теплые объятия. Он такой же лжец, как и ее муж. Возможно, даже хуже. Сидя на кухне, в полной темноте, он курит в открытую форточку, выдыхая с дымом всю горечь, скопившуюся внутри. Ему по-настоящему тяжело, пальцы трясутся, стряхивая крошки пепла на белоснежный подоконник. Снега здесь почти не бывает, но сейчас метет, как на севере: крупные снежинки залетают в окно вместе с ветром, но тут же таят, стоит лишь соприкоснуться с горячим воздухом. Точно так же тает и он сам, превращаясь в уродливую грязную лужу прямо под батареей. Отвратительное чувство, которое впивается в ребра невообразимым ощущением стыда и ковыряет когтистыми лапами дыры, проникая глубже, в самое сердце, вместе с мерзким ощущением холода. Он промерзает до костей, но все никак не может согреться, даже когда закрывает глаза и видит только плотную, непроглядную черноту. Пустоту. Наконец-то. Санджи почти все время один. Почти не выходит из квартиры, почти не разговаривает, почти не живет. Существует в омуте собственных мыслей и воспоминаний, которые почти всегда настоящие. Всегда нежные. Санджи почти живет в мире, который придумал, но Рейджу достаточно хорошая сестра, чтобы помешать ему утонуть. — Долго ты еще будешь тут сидеть? Санджи почти улыбается. Почти выбирается из-под толщи воды. Почти спасается, но силы уже на пределе. Рейджу кидает спасательные круги и жилеты один за другим. — Я не знаю, — честно признается он и выглядит до ужаса жалко. Загнанно. — Послушай, все кончено. Финал, финиш, занавес, титры. Ты понимаешь? — Санджи кивает. Тянет руки к солнцу, чтобы выплыть и вдохнуть, набрав побольше воздуха в легкие, но пальцы в ребрах сжимают, впиваясь все сильнее. Не отпуская. — Это лишь конец вашей идиотской истории, но не твоей. И ты должен продолжать писать, чтобы пустые страницы не превратились в однотонное месиво с фразой «я неудачник». Такое определение тебе не подходит и никогда не подойдет. Хватит, Санджи. Прекрати мучиться и разреши себе подняться. Взлетай. Вперед и вверх. Рейджу погружает в воду руку, протягивает ее. Нужно лишь схватиться и сделать вдох. Санджи плещется у берега, но все никак не может выйти. — У нас будет ребенок. Я беременна. Санджи выбирается на поверхность. Зоро нравится эта часть города. Здесь хорошо и спокойно, несмотря на большой поток людей и обилие бизнес-центров. Здесь рядом большой красивый сквер с фонтанами и куча маленьких уютных кафе. Здесь почти не бывает машин, кроме такси или полицейского патруля, с которым он ездит этим утром. Холодный кофе приятно охлаждает. Диспетчеры по рации редко передают информацию и, в целом, вокруг довольно тихо. Именно тогда, проезжая по практически пустынной улице, он замечает Санджи и тормозит. — Доброе утро, — хмурится, громко хлопая водительской дверью. — Не ожидал увидеть тебя, — говорит так, будто они старые приятели, которые случайно пересеклись в неожиданном месте. Хотя, вообще-то, так оно и есть, вот только… Какие они, к черту, приятели? Их и друзьями-то сложно назвать. — Доброе, — Санджи хмурится тоже, прячет руки в карманы брюк. — Спешишь куда-то? — Зоро отчего-то неловко: он потирает ладонью шею, смотрит по сторонам или под ноги, но никак не в глаза, а потому не видит усмешки на чужих губах. — Нет, вышел за покупками и решил прогуляться, — теплый июньский ветерок путается в волосах, треплет короткие рукава форменной рубашки и широкие штанины Санджи. Парочка длинных прядей выбивается из его низкого хвоста, блестят на солнце чистым золотом, и он поправляет их, убирает за ухо своими тонкими длинными пальцами. — Понятно, — кивает Зоро, поджимая губы. Теперь он не может отвести взгляд, а солнечные лучи слепят будто бы сильнее обычного. — Ты так и не ответил на мое сообщение, — говорит как бы между прочим. Санджи меняется в лице и больше не хмурится. Губы растягиваются в виноватой улыбке. — Так как насчет ужина, скажем, в это воскресенье? Он непонимающе моргает. — Что? Какого еще ужина? — голова гудит, транслирует белый шум, блокируя любые мысли. Ветер утихает и становится душно. Санджи со всей силы давит пальцами на бедра, чтобы не потерять связь с реальностью, чтобы не погрузиться в омут с головой. Он понимает, что все-таки не готов. Ни случайно, ни спланированно. Он не готов. — Ну знаешь, — Зоро мнется, что странно, стучит пальцами по крыше патрульной машины, отводит взгляд, — посидим, поговорим… Я хотел бы извиниться. — За что? — Разве не за что? — Извинись сейчас. — Санджи… — Зоро делает шаг вперед, Санджи отходит назад, качает головой. Смотрит странно, даже жалобно, наконец, вынимает руки из карманов, будто собирается защищаться. — Я не могу. Так неправильно. — О, да что ты говоришь! — его бросает в дрожь, даже несмотря на жаркую погоду и яркое солнце. — А как тогда правильно? Обманывать свою жену, друзей, в конце концов, самого себя, — он вдруг срывается, хоть и говорит достаточно тихо, но Зоро все слышит. Принимает удар за ударом, глотает накатывающую злость, пусть и сквозь сжатые зубы, но слушает. Заслужил. — Мне не нужны твои извинения, Зоро, засунь их себе в задницу и спокойно живи дальше. Я вот живу, — Санджи разводит руками, улыбается почти правдоподобно, но в глаза не смотрит, — и я в полном порядке. Зоро знает эту улыбку и в груди щемит, как когда-то давно. Его бесит. Такой Санджи его бесит и хочется схватить его за грудки, встряхнуть хорошенько и наорать, чтобы не врал, но он держится. Считает про себя до восьми, медленно выдыхает. Принимает, глотает столь очевидную ложь, давит в себе свою гребаную злость, потому что так тоже нельзя и так тоже неправильно. Это он уже понял. Выяснил опытным путем. — Так как насчет ужина? Санджи выдыхает тоже, но громко и резко. — Не знаю, маримо. Я напишу тебе позже. Хорошего дня. Он уходит, так и не посмотрев ему в глаза. — Прекрати упрямиться, — Рейджу подкрашивает губы ярко-красной помадой, слегка размазывая ее кончиком безымянного пальца. Большой бриллиант ее обручального кольца блестит в ярком освещении, радужными переливами отражаясь в большом зеркале и играя на потолке. — Просто будь хорошим мальчиком и прими его ухаживания как данность. — Не хочу, — Санджи затягивается подом, выдыхает в потолок густой дым, прислонившись поясницей к фарфоровой чаше умывальника. Помещение заполняется ядреным виноградным ароматизатором и Рейджу морщится, машет ладонью около лица, отворачивается. — Мне это совершенно не интересно. Мне плевать сколько прибыли приносит его бизнес, в каких ресторанах он предпочитает ужинать и какие часы на нем сегодня, — Санджи сжимает тонкий корпус испарителя в ладони, смотрит в потолок. Рейджу притащила его пообедать с каким-то другом Ниджи из колледжа, который уже пару месяцев набивался к Санджи в друзья, приглашал на вычурные мероприятия с фуршетами и афте-пати для вип-гостей, заезжал к нему на работу на своей новенькой Ламборджини и постоянно кичился деньгами. Санджи относился к нему никак, но Рейджу настаивала, чтобы он был мил и хотя бы попробовал. — Не все в этой жизни спасает любовь, — говорит она, пряча помаду в сумку-косметичку, — что-то она только портит. Тебе ли не знать, дорогой. — Ты стала слишком зациклена на деньгах. — А вот и не правда. Давай, улыбнись и согласись на завтрашнее свидание. Уверена, он не плохой человек. Возможно, он даже сможет тебе понравиться, только дай ему шанс. И Санджи дает. Едет на свидание в музей современного искусства, ужинает в новом дорогущем ресторане, критикует повара под сдержанный смех, позволяет себя обнять, не сопротивляется целомудренному поцелую в щеку на прощание. Переваривает вечер, наконец-то выкуривая сигарету. Дурацкий испаритель совершенно не приносит облегчения, лишь раздражает убийственным двойным льдом по горлу. Никотин другой. Он оседает в легких, остается на языке горечью, пропитывает пальцы и одежду своим запахом, навевает воспоминания, которые Санджи вдавливает в пепельницу вместе с окурком. Новый ухажер, ни в коем случае не парень, начинает появляться в жизни чаще: привозит цветы, дарит дорогущие наборы посуды, картины и книги, напрашивается в гости на ужин, но Санджи отказывается впускать его к себе. Ни за что. Ни за какие деньги, ни при каких обстоятельствах, он не пойдет ни на какие уговоры. Его квартира — запретная территория. — Вы ведь приедете? — спрашивает Санджи, глубоко затягиваясь. — Знаю, времени осталось не так много, но буду ждать вас в гости. Луффи смотрит поверх камеры, вероятно, на Ло, нервно дергается, теряется с ответом. Он все понимает, правда. Их жизнь, родственники, друзья, работа — все там. В конце концов, сам Санджи тоже там. Мысленно. Сидит рядом в их гостиной, варит глинтвейн, печет имбирные печенья и пряники на Рождественскую тусовку, улыбается и много смеется. По-настоящему. Ему очень хочется вернуться, но он не готов. Не может. Его жизнь теперь здесь, родственники, наверное, друзья, новая работа. И совсем не важно, что эта жизнь — не та, которую Санджи хотел бы, но… Рейджу права. Не все в этой жизни спасает любовь. Любовь — это то, что разрушает и портит. То, что въедается в мозг и мешает жить. Любовь — это рваная рана в груди, которая лишь затягивается, но не заживает.«Твое предложение еще в силе?» «По поводу ужина.» «Например, завтра?»
Зоро получает сообщение на следующей неделе. Кладет телефон включенным экраном вверх на кофейный столик перед Ташиги, очень взволнованно хмурится и спрашивает: — Что мне делать? Вполне ожидаемо, но она смеется, насухо вытирая волосы Санни после ванной. Смотрит в экран еще раз, переводит взгляд на Зоро, смеется опять, замечая в очередной раз, что ее бывший муж ведет себя хуже, чем ее пятилетний сын, который совсем недавно пришел с вопросом «что можно подарить девочке». — Ответить, что завтра у тебя выходной. Хочешь, выйду на смену вместо тебя? — Не надо. — Отвезешь Санни к дядюшкам и поедешь на свое свидание. — Мам, а что такое свидание? — Свидание, милый, это когда два влюбленных человека решают встретиться, чтобы… — Ты еще мал, чтобы знать такое, — прерывает Зоро, получая в ответ очередную усмешку. — Мама расскажет, когда станешь старше и влюбишься в какую-нибудь девочку. И вообще, это не свидание, мы просто поговорим. — Обязательно в девочку? — уточняет Санни, уворачиваясь от полотенца в руках Ташиги. — А если, как дядя Лу и дядя Ло? Мама говорила, что влюбиться можно в кого угодно и это не обязательно должна быть девочка. Зоро почти давится воздухом на вдохе, смотрит на Ташиги с вопросом, но она лишь пожимает плечами, сдерживая очередной смех. Очень хочется возразить, но вообще-то… В чем она не права? Никто не виноват в том, что единственный дурак, который понял такую простую вещь, возможно, слишком поздно, это он сам? — Не обязательно, львенок, — Зоро трепелет его по влажным волосам и улыбается. — Как насчет сказки на ночь? «Алиса в стране чудес» или «Волшебник страны Оз»? — Не надо, пап, я почитаю сам. Спокойной ночи. Санни поочередно целует родителей в щеки и топает по коридору в комнату в своей милой пижаме львенка. Ташиги улыбается невероятно тепло и солнечно, желает спокойной ночи в ответ, машет рукой, пока дверь в детскую не закрывается. В гостиной повисает тишина и Зоро плюхается на диван рядом, устало трет глаза, ничего не говорит, хотя явно хочет. Ташиги кладет полотенце на подлокотник, касается кончиками пальцев волос Зоро, мягко поглаживая, тянет его ближе к себе. — Такое чувство, будто у меня два ребенка и одному из них нужно объяснять как вести себя с тем, кто тебе нравится. Со мной у тебя проблем не было. Или мне кажется? — Прекрати называть меня ребенком. И да, тебе кажется, — он ложится к ней на колени, абсолютно точно не подтверждая того, что только что сказал, — ты проявляла гораздо больше инициативы, чем сама думаешь, а я… Не знаю, действовал по ситуации. — Ророноа Зоро, как ты вообще додумался сделать мне предложение? — Санджи помог, — честно признается Зоро, скрещивая руки на груди и прикрывая один глаз в своей излюбленной привычке. — Он помогал гораздо больше, чем ты думаешь. Что ты любишь есть, какие духи и косметика тебе нравятся больше всего, какие фильмы ты терпеть не можешь, в конце концов, какой у тебя размер кольца и… — Какой же ты все-таки идиот, Зоро. Когда ты наконец-то поумнеешь, м? Ее пальцы слегка сжимают его волосы у корней и совсем немного тянут вверх, вызывая еле заметный дискомфорт. Она права, как и всегда — Зоро просто полный идиот и должен был понять все это раньше, чем сейчас. Гораздо раньше, чем испортить парочку жизней дорогих ему людей. Он снова заводит все ту же песню. — Прости меня, Ташиги. — Прекрати уже, это начинает раздражать. Лучше придумай, что будешь делать завтра. И ответь уже Санджи, он наверняка будет ждать твоего сообщения. Зоро резко подрывается. Хватает телефон со стола, быстро набирает ответ.«Завтра я свободен.» «Где и во сколько?»
Санджи читает сразу же. Под его улыбающейся фотографией всплывает «набирает сообщение». Зоро ждет.«В «Баратти». В семь. Можешь заехать за мной, если хочешь. Если не забыл, адрес все тот же.»
Он улыбается. Кивает сам себе, стучит пальцами по экрану короткое «спасибо» и «помню», поворачивается к Ташиги. Она смотрит с хитрым прищуром, прячет ехидную улыбочку в стиле Нами за ладонью. — Никогда бы не подумала, что буду собирать своего мужа на свидание с другим мужчиной и давать какие-то советы, — откидываясь на спинку дивана говорит еле слышно, тянется пальцами к подлокотнику, разглаживая невидимые неровности, в специально наигранной манере делая вид, будто она недовольна и вообще не заинтересована. — Мне не нужны советы. — Правда? Уже попросил парочку у Ло? — Что? Зачем бы мне… — Неужели у Луффи? — она прикрывает рот ладонью все в том же наигранном удивлении. — Ташиги… — Только не говори, что мне самой нужно будет звонить Ло. — Угомонись уже, — Зоро хмурится, как обычно, раздражается, но уголки его губ приподняты вверх, а глаза блестят в явном предвкушении. Ташиги слишком хорошо его знает, чтобы упустить подобную деталь из вида. — Значит, — продолжает она, поглаживая кончиками пальцев мягкую обивку, — это все-таки свидание? — Да что ты пристала, — щеки покрываются еле заметным румянцем, взгляд бегает по комнате в поисках того, за что можно было бы зацепиться, а губы сжимаются в тонкую полоску. — Это не свидание, понятно? И я прекрасно справлюсь без твоих советов и, тем более, шуток. Ташиги ничего не отвечает. Тихо смеется, когда Зоро уходит, прислушивается к звукам на кухне и заглядывает туда, когда сама идет в душ. Зоро пялится в экран телефона, совершенно не замечая, что за ним следят. Все еще хмурится, но уже с более явной улыбкой. Ташиги не может не радоваться за него, хотя, если честно, на душе немного не спокойно. После душа она находит Зоро в спальне, возле шкафа. Он прикладывает к себе различные футболки и рубашки, подходит ближе к зеркалу, поправляет торчащие в разные стороны волосы и тихо, почти шепотом, чертыхается, скидывая на кровать очередную вешалку. — Как насчет черной? — спрашивает Ташиги, подходя поближе. — Мне кажется, будет выглядеть отлично. Можно еще расстегнуть пару верхних пуговиц и… — Ташиги. — Да? — она уже копошится в шкафу в поисках той самой рубашки, о которой только что говорила. Зоро следит за ней внимательно, ничего не говорит в ответ. — Ну что? Хочешь, чтобы я ушла? Он качает головой, подходит ближе. Крепко обнимая, утыкается носом в мокрые волосы, пока еще ярко пахнущие кокосовым бальзамом. Она удивленно охает и, по началу, совершенно не знает куда себя деть, но все же обнимает в ответ, прижимаясь лбом к крепкому плечу. Удивительно стоять сейчас вот так, среди разбросанных вещей, просто обниматься и ничего не говорить. Просто быть рядом и молча поддерживать одними лишь мягкими поглаживаниями по широкой спине. Наверное, еще год назад, Ташиги подумала бы, что все хорошо и такой жест — знак того, что все идет нормально, что временный кризис в их отношениях потихоньку идет к финалу, но по итогу, к финалу пришли они сами. По итогу, она сейчас помогает своему мужу (бывшему) подготовиться к свиданию. Сколько таких раз уже было, когда она участвовала в чем-то подобном не по своей воле? Сколько раз Зоро приходил к ней до или после встреч с Санджи, о которых она не догадывалась или о которых знала, но, сама как наивная глупая дурочка, считала, что «посиделки у Санджи» просто дружеские пьянки? Просто пьянки, в которые Зоро любил другого. Ей уже не больно, но в носу почему-то неприятно покалывает, а глаза становятся влажными от внезапно накативших слез. Нельзя плакать, только не при нем, только не сейчас, поэтому она натягивает широкую улыбку, хлопает Зоро по предплечью и говорит: — Нашла рубашку. Примеришь? После обеда она помогает собраться Санни. Через пару часов Луффи и Ло везут их с Сорой в парк аттракционов, а Зоро уедет на ужин с Санджи. Ташиги останется одна. Достанет бутылку вина из запасов Зоро, возьмет книгу, которую давно хотела прочитать или включит фильм, который хотела посмотреть. Вообще-то, она очень сильно устала, а сил почти не осталось. Ни на что. Ни на шутки, ни на улыбки, ни на дурацкие подколы в сторону Зоро. По правде, Ташиги чувствует себя пустой. — Мама! Ты слышишь? — Санни дует губы, прижимая плюшевого льва к груди. — Прости, милый, ты что-то говорил? — Дядя Луффи обещал в следующий раз покататься со мной на американских горках. Значит сегодня мы пойдем, да? — Разве тебе не страшно? — она улыбается, пока ее сын, все еще дующий губы, качает головой. Смотрит на него взглядом полным любви и нежности, крепко прижимает его тельце к себе и целует в макушку. — Ты такой смелый, Санни. Прямо как твой папа. — И твоя мама, — добавляет подошедший Зоро, ковыряясь с пуговицами на манжетах рубашки. — Даже не думай это отрицать. Ну что, как я выгляжу? — в итоге закатывает рукава по локоть, разводит в стороны руки и стоит совершенно прямо, почти по стойке смирно. — Ты красавчик, — говорит Санни, не выбираясь из объятий матери. — На свидания всегда нужно наряжаться? — уточняет, положив на ее плечо голову. — А почему ты не наряжаешься? Зоро смотрит на Ташиги, выгнув бровь, складывает руки на груди, недовольно вздыхает. — Папа идет без меня, львенок, потому что у него очень важная встреча. Санджи открывает практически сразу. Он выглядит немного потрепанным: край рубашки торчит из-под пояса брюк, резинка почти соскочила с волос, а выбившиеся пряди небрежно спутаны и убраны наверх. Зоро улыбается. Извиняясь, проходит в квартиру и почти спотыкается о туфли, идеально начищенные, как при их первой встрече. Вот уж кто действительно наряжался на это не свидание. — Ты… Немного рано. Я ждал тебя только через полчаса и… — Санджи мнется, снова поправляя волосы и еле заметно кивая в сторону букета, который Зоро держит в руке, — я еще не готов. — Извини, я поспешил. Подумал, что будут пробки и решил выехать пораньше. О, эм, это тебе. Вроде как ты любишь цветы и… Особенно эти, если я все правильно помню. Они оба топчутся в прихожей, не решаясь пройти дальше. Густая, давящая тишина повисает в воздухе ярко-желтым цветом и запахом декоративных подсолнухов, собранных в огромную кучу и завернутых в обычную крафтовую бумагу. Просто, но со вкусом, как нравится Санджи. Он не решается принять цветы, но все же тянет руки, пытаясь скрыть улыбку, так внезапно расплывающуюся на губах. Зоро идиот, но в этой черной рубашке он выглядит потрясающе, и Санджи правда мог бы подумать, что у них свидание, если бы не пара-тройка весьма значительных и увесистых «но». — Где-то должна быть ваза, — растерянно шепчет он, забирая букет и ретируясь в гостиную. — Ты пока проходи, я скоро. Эта квартира осталась практически такой же, какой Зоро ее запомнил: светлая, чистая, уютная и даже по-своему родная. Все здесь осталось, как было, за исключением, разве что нового пледа на диване и парочки неразобранных коробок в углу. Зоро будто бы вернулся лет на десять назад, когда все было… Все было иначе, но никак не сказать, что лучше. По крайней мере, тогда он мог касаться Санджи, мог есть его стряпню, лежать с ним в одной постели, пусть даже не совсем трезвым. Или совсем не. Зоро погружается в воспоминания, так и не решаясь присесть на диван или пройти на кухню, потому что кухня — кишащий флешбеками чек-поинт, пройти который он пока не готов. Санджи возвращается с большой вазой в руках. Ставит ее на стеллаж перед телевизором и, точно так же погрузившись в свои мысли, тянет руку к широкой спине Зоро, обтянутой легкой тканью рубашки. Он выглядит так органично посреди его гостиной, квартира, будто неоконченный пазл, преображается с последним, завершающим кусочком. Наконец-то здесь становится уютно, но где-то в горле сухим комком застревает тревога. Санджи, так и не коснувшись, прячет руки в карманы и заворачивает в свою маленькую спальню, чтобы продолжить собираться. В квартире спокойно и тихо, лишь изредка из спальни слышится копошение, раздаются непонятные звуки и едва различимая ругань Санджи. Зоро взволнованно улыбается, не решаясь заглянуть или хотя бы спросить, не нужна ли его помощь, хотя, вообще-то, он даже не знает, чем мог бы помочь. Он боится испортить все с ходу, с самого начала, потопить этот опасно кренящийся корабль прямо у берега, но Санджи негромко зовет его сам. — Можешь вытащить ее? — он спрашивает неуверенно, поворачиваясь боком. Из длинных светлых волос торчит тонкая ручка запутавшейся расчески. — Только аккуратнее, маримо, потому что это больно и сложно. Зоро понимает о чем он, но почему-то думает совершенно об ином, проводя в своей голове несуществующие параллели. Он кивает, подходя ближе, перехватывает аналог пыточного оружия и, мягко, неспешно и абсолютно нежно касаясь шелковистых волос, потихоньку распутывает сбившиеся в беспорядочный клубок пряди. Санджи стоит, крепко сжав губы, ожидая, что вот-вот его обязательно дернут или потянут как-то не так, что определенно точно станет больно. Но боль не приходит. Неприятные ощущения от спутанных волос с застрявшей в них расческой пропадают спустя некоторое время, сменяясь нежными, аккуратными поглаживаниями и приятной легкостью. Санджи страшно дышать, Зоро тоже, даже несмотря на то, что он тысячу раз расчесывал такие же спутавшиеся волосы Ташиги и уже, можно сказать, был профессионалом в этом деле. — Тебе очень идут длинные волосы, — говорит он, откладывая расческу на тумбу. — А еще, — тишина повисает мягким, пушистым облаком, интригуя, но совершенно не напрягая, — я не знал, что у тебя такие красивые завитушки. Пальцы Зоро снова осторожно касаются его волос, нежно и практически неощутимо, практически невесомо перебирая золотистые пряди. Санджи не видит, но почему-то почти на все сто процентов уверен в том, что Зоро улыбается. И Зоро действительно улыбается, но не получает ответа. В «Баратти», как и раньше, все так же помпезно и приятно вычурно. Гигантские люстры, свисающие практически до самых столов своими хрустальными, или скорее все же стеклянными, подвесками, переливающимися на свету всеми цветами радуги; белоснежные, идеально отглаженные, накрахмаленные скатерти на столах; с иголочки одетые в униформу официанты, с идеально прямыми спинами; ненавязчивая, приглушенная классическая музыка; божественные запахи самых разнообразных блюд. Для них обоих, но все же больше для Санджи, это невероятная ностальгия, с головой погружающая в самое теплое и самое лучшее прошлое. Для него здесь совсем ничего не изменилось, кроме, разве что, нескольких работников и парочки позиций в меню, за которые он, в свое время, чуть ли не дрался с Зеффом. — Вспомнил что-то хорошее? — слегка улыбаясь спрашивает Зоро, отодвигая для Санджи стул. Весьма неожиданно и еще более удивительно, что полнейшим недоумением отпечатывается у Санджи на лице. — Тебя так твоя жена выдрессировала? Цветы, дверь в машину, дверь сюда, в конце концов, дурацкий стул. У меня есть руки, — демонстрируя наличие обозначенных легким взмахом, он все же садится, — я могу сам сделать все это. И да, вспомнил что-то хорошее. Зоро думает, что Санджи просто мог сказать «спасибо» или вообще ничего не говорить. Он хмурится, усаживаясь напротив, неловко, замешкавшись, вешает салфетку на подлокотник стула. Черт бы побрал эти идиотские советы Ташиги, которым он решил последовать. — Что будешь заказывать? Меню перед ним пестрит разнообразием блюд и еще большим разнообразием непонятных названий: консоме, буйабес, потофе, алиго, торрихас и куча всего еще, но Санджи, прикрывая ладонью плотные страницы, улыбается, мягко утягивая небольшую, тонкую книжицу на себя. — Надеюсь, ты не расстроишься, но я уже сделал заказ заранее. Лучше скажи, что будешь пить? — Я не… — Зоро теряется. Негромко прокашливается, отпуская меню, смотрит на вновь улыбающееся лицо Санджи, — ничего. Я за рулем. — Тебе это мешает? Надо же, — тихий смех приглушается музыкой, а еще длинными тонкими пальцами, но Зоро видит, как Санджи улыбается и улыбается в ответ. — Ророноа Зоро, кажется, семейная жизнь пошла тебе на пользу. Кстати об этом. Твой сын твоя точная копия. Санни, верно? — Зоро кивает. — Красивое имя. Очень солнечное и, судя по рассказам Соры, очень ему подходит. Она прожужжала нам все уши. Только и разговоров про то, какой он добрый и милый, лицо Катакури нужно было видеть. Он так ревновал, что… — Катакури? Твой… эээ, парень, муж? Партнер? — осторожно интересуется Зоро, делая глоток воды из высокого стакана. В горле почему-то першит, а кончики пальцев, которыми он сжимает подлокотник, думая, что Санджи не видит, легонько покалывает от волнения. Санджи почему-то громко смеется. — Я уже понял, что ты посчитал Сору моей дочерью, но это, — он никак не может остановиться и приступ смеха охватывает его с большей силой, вот только Санджи прикрывает рот рукой и пытается отвернуться. Санджи, которого знал Зоро, никогда так не делал. Санджи, которого знал Зоро, всегда смеялся громко и искренне, не прячась и не пряча свою яркую улыбку ладонью. — Катакури — муж моей сестры и отец моей племянницы. Расслабься, маримо. И Зоро действительно расслабляется. Разжимает пальцы, разглаживает складки салфетки на коленях, облегченно и громко выдыхает. Что ж, по крайней мере, сидящий напротив него Санджи не женат, не имеет детей и, вероятно, даже не состоит в отношениях. Выходит, все не так плохо, как ему изначально казалось. Возможно, у него все еще есть шанс? — Рейджу, кстати, тоже видела Санни и в ее голове возникла гениальнейшая идея познакомиться с его родителями лично. Не советую этого делать, но, если вдруг захотите, дам ей знать. — Санджи, — Зоро перебивает его аккурат в тот момент, когда официант приносит первые горячие блюда. Аккуратный кусок мяса на кости в окружении овощей, бульон в глубокой тарелке, больше похожий на слитые остатки, чем на полноценное блюдо, снова овощи, порезанные на мелкие кусочки и уложенные ровной башенкой, и снова какой-то суп, но уже кремовой консистенции. Ярко-зеленого цвета. Очень смешно, браво. — По поводу… — Подожди, пока ты еще не начал этот до ужаса неловкий разговор, я бы хотел все-таки поесть. Зоро практически незаметно кивает. Ждет пока Санджи заберет свои блюда и приступит к ужину. Самому кусок в горло не лезет, даже несмотря на гастрономические и эстетические шедевры прямо у него под носом. Он бы нисколько не удивился, если бы узнал, что все это Санджи готовил лично. Зоро давно не ел его еды и, честно говоря, с удовольствием согласился бы на что-то вроде домашнего карри или, может быть, гораздо более простого, чем это, тушеного мяса. Ужинали они практически в тишине, лишь иногда прерываемой восторженным мычанием Санджи. Он говорил что-то о том, что скучал по готовке Зеффа и что готов простить ему даже орегано в этом чертовом мясном бульоне. Санджи ел мало и в основном что-то простое, как будто сидел на какой-то строгой диете, состоящей из воды и овощей, хотя блюда Зоро сплошь пестрили мясом и обилием калорий. — Мы с Ташиги развелись, — тихо говорит Зоро, когда официант, убрав со стола тарелки, уходит. Он не знает какой реакции ожидает и ожидает ли вообще, но точно знает, что должен об этом сказать. Санджи долго молчит, уставившись пустым взглядом куда-то за его плечо. По ощущениям, он даже не дышит и совсем не моргает, не находится с ответом, лишь открывает и закрывает рот, как рыба, попавшая на поверхность. — Все потому что я ужасный муж, ужасный отец, да и просто ужасный человек. — Хочешь, чтобы я тебя пожалел или что? Санджи, наконец-то, смотрит на него, прямо в глаза. Он не понимает. Мелко, еле заметно качает головой, подпирая щеку одним лишь указательным пальцем, изгибая в недоумении свои брови-завитушки. Зоро точно не хочет, чтобы его жалели, да и не считает это нужным. Не считает, что заслужил чего-то такого, особенно от Санджи. — Нет, я говорю это не ради твоей жалости или чего-то такого, просто… — Просто что? Думаешь, я тут же прыгну к тебе в объятия, скажу, что сильно скучал, отвезу к себе домой и мы переспим, чтобы потешить твое самолюбие? Нет, такого точно не будет. Поезд ушел, Зоро. Голос предательски дрожит и срывается, ладони потеют, а голова почему-то кружится. Санджи делает глоток, чтобы смочить горло, но ком подступает слишком близко. Он крепко сжимает челюсти и, потирая глаза пальцами, отворачивается. Мелкая дрожь мерзкими липкими объятиями ложится на плечи. Смотреть на Зоро физически тяжело и он не хочет этого делать, он признает, что боится, потому что тот Зоро, что сейчас сидит перед ним — другой человек. Не тот, которого Санджи знал раньше. Этому Зоро он может и готов сдаться, хотя и держится из последних сил. Так нельзя. Так неправильно. Зоро нельзя доверять. Он больше не может. — Прости меня, — слышит Санджи и тихо усмехается. — Я был полным мудаком и, возможно, испортил тебе жизнь, но я ничего не мог с собой поделать. Я хотел, чтобы все было правильно и не мог принять того, что влюблен в тебя больше, чем в Ташиги. Я не мог оттолкнуть тебя, хотя пытался, не мог принять, что ты с кем-то другим и… Я пойму если ты сейчас дашь мне по морде и захочешь уйти, пойму, если больше никогда не захочешь видеть меня в своей жизни, и… — Хватит. Зоро чувствует себя жалким. Знает, что выглядит ужасно жалко, понимает, что унижается, говоря вслух все то, о чем раньше боялся даже думать. Он это заслужил. Точно знает, что заслужил, как и любой реакции Санджи, даже если это будет абсолютное безразличие, но его губы дрожат, а на глаза медленно наворачиваются слезы. Санджи очень хочется крепко обнять, хочется взять его лицо в свои ладони, убрать эти слезы и сказать что-то еще, что-то, что могло бы успокоить, что-то, что могло бы помочь. Но Зоро не решается. Зоро страшно снова все испортить. Запрокинув голову, смотря прямо в потолок, Санджи честно признается: — Я убегал от тебя семь лет. Пытался вытравить тебя из своей памяти, но ты появлялся раз за разом во всяких идиотских мелочах, даже в тех, в которых тебя не должно было быть. Я просто хотел, чтобы тебя больше не было, но вот ты сидишь передо мной и говоришь: "прости, я мудак, ничего не могу с собой поделать"? Знаешь что? Ты сломал меня, Зоро. Ему неприятно это слышать, но, не задумываясь, Зоро честно признается в ответ: — Ты сломал меня первым. Остаток вечера они проводят практически в тишине, перебрасываясь лишь парочкой дежурных фраз. Санджи, сдержав слезы, тихо шмыгает носом, но все так же отпускает легкие дежурные улыбки. Задает пару обыденных вопросов про работу, про Луффи и Ло, про Усоппа, в конце концов, про Ташиги и Санни. Но разговор почти не клеится, а напряжение тяжким грузом висит в воздухе, вот-вот готовое свалиться на головы. Зоро пытается как-то сгладить все, пытается увести диалог в другое русло, но утекло слишком много воды. Они разделены штормовым океаном, лодка всего одна, и она у Зоро, но он не умеет ориентироваться на открытом пространстве. Однако, определенно точно попытается, даже если это будет стоить ему собственной жизни. Телефон молчит слишком долго. С того неловкого ужина проходит уже полторы недели, но Зоро так и не решается написать снова. Ничего не спрашивает у друзей, ничего не рассказывает сам, потому что те наверняка уже все знают. Зоро уверен, что Ло закатит глаза и осуждающе покачает головой, а Луффи… С ним вообще не хотелось об этом говорить. Он не был готов. Телефон молчит слишком долго. Зоро, как загипнотизированный, пялится в экран, открывает диалог, перечитывает последние сообщения. Санджи пишет, что добрался домой и с ним все в порядке, и подобная переписка в их взаимоотношениях происходит впервые. Раньше такого никогда не было, потому что проявить какую-то заинтересованность или маломальскую заботу для него сродни признанию. Признанию, которое однажды все-таки случилось, но так и не было услышано. Не было запомнено. Он и сам практически забыл об этом, но в последнее время воспоминания лежат на плечах неподъемным грузом, сдавливают черепную коробку и постоянно мелькают перед глазами яркими вспышками воспоминаний, причиняя, в основном, лишь боль. Боль упущенных возможностей, потерянного времени и собственной безграничной глупости. Собственной ограниченности. Телефон молчит слишком долго. Зоро блокирует его, оставляя надежду на то, что Санджи напишет первым. Он должен написать сам, но сделает это завтра. Завтра точно, завтра обязательно. С утра или после работы. Может быть после обеда или вечером, как придет домой. Возможно, перед сном, когда свет в доме погаснет, а он уже будет лежать на диване в гостиной или на кровати в гостевой. Или, может быть, глубокой ночью, когда Санджи уже будет спать и у него не будет возможности ответить сразу. Он обязательно напишет, только не сейчас. Он определенно точно напишет, вот только что именно? Ему нужно снова извиниться? Пригласить его на новое не свидание? Может быть, нужно спросить, как у него дела? Или все же начать диалог, так, будто ничего не произошло? Он не знает. Он сильно волнуется даже от одной мысли обо всем этом. Ташиги права, сравнивая его с подростком. Именно таковым себя чувствует сам Зоро, потому что, несмотря на свои тридцать с лишним, он волнуется, как школьник, открывая диалоговое окно, набирая и затем стирая сообщение. Просто возьми и напиши. Что в этом такого, что в этом сложного? Какие могут быть проблемы? Например, Санджи может больше не ответить. Телефон молчит слишком долго. Экран то и дело загорается от приходящих уведомлений о сообщениях, но все они не от того контакта. Все они не нужны Санджи, и он просто выключает оповещения. Просто сидит на полу, прижавшись спиной к бортику кровати, уткнувшись лбом в колени. Санджи держится из последних сил, но воспоминания яркими вспышками проносятся перед глазами. Все до единого, будто все произошло только вчера и не было никаких семи лет порознь, без единой новости, без единого разговора. Без ничего. Это ничего Санджи хотелось бы стереть под чистую, вернуться, все поменять, но он сделал все что мог еще тогда. Хотя мог ли он вообще хоть что-то, кроме как быть запасным вариантом? Кто знает. Они оба были невероятно глупы, но поумнели ли спустя эти чертовы семь бесконечно долгих лет? Телефон молчит слишком долго. Дни проходят в бесконечном ожидании, все просто валится из рук. Каждый вопрос Луффи, Ло или Рейджу кажется тем самым вопросом про Зоро, про их не свидание, черт возьми, про то, переспали ли они тогда. Санджи ничего не рассказывает, хотя, вообще-то, никто и не спрашивает. Луффи понимающе улыбается, щебечет о скорой свадьбе, об очередном собеседовании в опеке, о маленькой девчушке со светлыми карими глазами, такими же, как у Ло, которую между собой они уже называли своей малышкой. Помимо подготовки к свадьбе в их доме полным ходом происходила перестройка детской, тоннами закупались игрушки, одежда, посуда и куча всякой разной ерунды, которая необходима для жизни с ребенком. Хоть кто-то здесь искренне счастлив и радуется каждому прожитому дню. Санджи остро ощущает зависть, пусть она и сочится искренней радостью. Но телефон все еще молчит. Диалоговое окно светится маленькой фотографией Санджи, а набранное после выпитого джина «привет» подмигивает выделенной строкой. Что нужно написать дальше? Имеет ли он право писать дальше? Зоро не знает, но набирает что-то вроде «как дела?», затем стирает. Просит бармена повторить заказ и отправляет сообщением геолокацию. Пишет: «приезжай?» и блокирует экран. Телефон больше не молчит. Вибрирует в заднем кармане джинс и высвечивается бестолковой фотографией Зоро. Карты показывают, что он недалеко и Санджи, почему-то, не сомневаясь выстраивает маршрут. То, что Зоро сейчас в баре его нисколько не смущает, а весь путь он преодолевает как-то чересчур быстро. Бар стучит по ушам какофонией пьяного многоголосия и какими-то новомодными битами. На пороге его встречает скучающий администратор или, возможно, официант, с вопросом на какое количество человек заказан столик, но Санджи отвечает, что его ждут. Потому что его действительно ждут. Зоро сидит за барной стойкой, спиной ко входу, вертит в руках стакан и пялится на экран лежащего рядом телефона. Залпом допивает то, что осталось. — Мне то же самое, — говорит Санджи бармену, когда садится рядом и кивает в сторону Зоро. У него в глазах недоумение и какой-то невероятный щенячий восторг, которого Санджи никогда и не видел. Зоро снова косится на свой телефон, отключает блокировку. — Что, так сильно напился, что забыл, как мне писал? Похоже на тебя, — усмехнувшись, он тянется к стакану, делает небольшой глоток и громко выдыхает. Зоро сразу замечает, что Санджи торопился, возможно даже бежал, потому что, пусть он и пытается скрыть, но грудь его часто вздымается в коротких торопливых вдохах и таких же выдохах. Его волосы растрепаны, пара передних прядей снова выбилась из хвоста, а резинка сильно сползла, освобождая и остальные. Санджи пьет снова, чему-то улыбается, поглядывает в сторону Зоро, вероятно, дожидаясь ответа, но Зоро не знает, что сказать. Точнее ничего не может, потому что взгляд его прикован к длинным пальцам, скользящим по стеклянной поверхности стакана, к тонким запястьям испещренным ярко выделяющимися венами, к короткому рукаву обычной белой футболки, к торчащей из-под ворота ключице. Санджи так красив, что хочется просто смотреть на него, а еще бесконечно хочется трогать, но Зоро не решается. Ему почему-то страшно коснуться его, потому что кажется, будто он растворится в воздухе, словно галлюцинация. — Я выпил не так много, — оправдывается Зоро, делая еще глоток из уже нового стакана. — Просто не ожидал, что ты придешь, особенно так быстро. — А если бы пришел позже или вообще проигнорировал тебя? — Ждал бы пока не выгонят. Где угодно и сколько угодно. Санджи чувствует, как окруженный льдом и железобетоном, где-то в глубине души теплится огонек. И позволяет ему разгораться. Зоро нельзя верить, ни в коем случае. Но Санджи постарается. Они сидят в баре практически до самого закрытия, перебираются за небольшой столик в углу, объедаются весьма посредственной пиццей, выпивают еще немного. Совсем немного. Никому из них особо и не хочется пить, но очень хочется запечатлеть в памяти этот вечер и эту ночь. Неловкие разговоры, странные случайные касания ног под столом или рук над общей тарелкой. Зоро пачкается соусом и Санджи, не раздумывая, тянется вперед, чтобы убрать остатки с его лица, но, осекаясь, выуживает и протягивает салфетку. Глупо, нелепо и так ужасно клишировано, так заезжено, что не получается сдержаться и он громко смеется, все так же прикрывая свою яркую улыбку ладонью. На самом деле, Зоро очень хочет увидеть ее. Хочет взять Санджи за руку, переплести пальцы и заглянуть в его глаза. Хочет поцеловать, обнять, снять с волос дурацкую резинку, провести по ним кончиками пальцев, перебирая все завитки кудряшек на его голове. Зоро ощущает невероятную нежность, когда Санджи, флиртуя, наклоняет голову и слабо улыбается. Зоро даже плевать, что они не одни, что кто-то может смотреть, что кто-то может осуждать. Ему все равно. А еще ему жаль, что он понял это только сейчас. Музыка больше не играет, когда официант предупреждает их, что скоро придется уйти. Зоро снова платит, пока Санджи в очередной раз рассматривает его с ног до головы. Зоро отчего-то кажется ему до ужаса смешным и нелепым. Бармен, подмигнув на прощание, незаметно кивает в сторону Санджи и показывает большой палец вверх, на что Зоро улыбается и кивает. Ну точно идиот. Они уходят. Медленно шагают по улицам ночного города, не спрашивая друг друга и совершенно не задумываясь о том, куда пойдут и что ждет впереди. Хватит, наигрались. Все что важно сейчас — ненавязчивые разговоры о погоде, обсуждение детей, впечатления от фильмов и сериалов, вскользь упомянутые семь лет порознь и общие воспоминания. Рядом с Зоро Санджи чувствует себя на удивление спокойно, ведь где-то в глубине души все же теплится тот самый огонек. Рядом с Санджи Зоро волнуется, загнанный в клетку зверь мечется по всему периметру, размахивает хвостом, рычит и скалится, но он держит его в узде, чтобы в очередной раз все не испортить. — Ты завтра работаешь? — спрашивает Санджи, останавливаясь посреди улицы. — Ночная смена, — нахмурившись бубнит Зоро в своей привычной манере. — А что? — Мы с Сорой хотели поесть мороженого, и я подумал… Может мы могли бы вместе? То есть, ты и Санни, мы с Сорой. Вместе. Ну знаешь… — Как насчет завтра в два? — Уверен? — Почему бы и нет? — Хорошо. Тогда… Я пойду, — Санджи улыбается натянуто, больше даже неловко, потирает ладонью шею, смотрит себе под ноги, лишь бы не пересекаться взглядами с Зоро. Он очень надеется, что не выглядит, как идиот, что не сказал какую-нибудь глупость, что не поспешил и не совершил ошибку. Очередную ошибку, которая тяжким грузом будет висеть на душе всю оставшуюся жизнь. — Я провожу, — подхватывает Зоро, пожимая плечами и пряча руки в карманы. — Конечно, если ты не против. Но Санджи качает головой и отчего-то улыбается. Теперь легко и непринужденно, даже как-то облегченно. — Не нужно, я доберусь сам. Сора переживает с самого приезда, как только они с Рейджу приехали и поднялись в его квартиру. Она спрашивает нравится ли дяде Санджи ее платье, ее прическа, уточняет будет ли Санни и что еще они будут делать, ведь не пойдут же они просто поесть мороженного, потому что это слишком глупо. Рейджу хитро улыбается, с прищуром смотрит на младшего брата, но он лишь отмахивается, обещая, что обязательно что-нибудь придумает. Солнце ласково заглядывает в окна, играя бликами по стенам и мебели, касаясь мягкими лучами увядающих лепестков подсолнухов в большой вазе. Выбрасывать их не хотелось, можно было бы засушить, но у Санджи не было подходящих книг. Да и какая книга смогла бы вместить в себя такой большой цветок? Букет все еще будто бы улыбался, несмотря на то что листья уже пожухли и начинали желтеть, а головки склонились книзу, готовые в скором времени упасть на пол рядом со стеллажом, или вовсе закатиться под него, надолго затерявшись в ворохе застоялой пыли. За стеклом верхней полки целая коллекция кулинарных книг с яркими обложками и глянцевыми страницами печально наблюдает за всем происходящим в квартире: тогда, сейчас, всегда. Эту полку уже давным-давно никто не открывал, а сами книги никто не брал в руки. Они лишь стояли и ждали какого-то особого часа, который все никак не наступал. Как не наступала уверенность в том, что Санджи все делает правильно. Или хотя бы что-то делает правильно. Но радостная, не умеющая скрывать своего волнительного восторга Сора напрочь стирала все сомнения в беспокойной голове, то и дело поправляя перед зеркалом то бантики в волосах, то подол платья. Санджи подхватывает ее на руки и кружит по просторной гостиной. Девочка звонко смеется, хотя, вообще-то, собиралась возмутиться. Ее тонкие, маленькие ручки обвивают его шею, она прижимается теплой нежной щекой к слегка колючей щеке своего дяди. Вот они, мимолетные и хрупкие моменты счастья. Рейджу смотрит на них, вскинув бровь-завитушку, с легкой полуулыбкой и сложенными на груди руками. Рейджу, так отчаянно пытавшаяся вытащить его со дна, Рейджу, всегда на его стороне, чтобы он не говорил, не делал, не чувствовал. Его самый близкий человек. — Признавайся, — мягко говорит она, смахивая несуществующие пылинки со своего плеча, — Ророноа Зоро тоже будет там и это совсем не детское свидание? Сора хмурит свои смешные бровки. Смотрит то на маму, то на дядю, не размыкая крепких объятий. Санджи улыбается немного смущенно, и Рейджу хмыкает, подходит ближе, чтобы лучше рассмотреть. Или чтобы взять дочь на руки, хотя давно этого не делала, ссылаясь на то, что Сора уже взрослая девочка, чтобы мама брала ее на руки. — А кто это? — спрашивает девочка, обвивая руками теперь уже шею матери и зарываясь своими пальчиками в ее идеально уложенные волосы. Рейджу улыбается уже шире, гладит Сору по спине, только лишь бровями, но довольно многозначительно спрашивая Санджи: «так кто же это?». Санджи вздыхает. Зарывается пальцами в длинные светлые пряди, слишком явно кусает нижнюю губу и качает головой, без слов отвечая: «что ты хочешь?». — Милая, это папа Санни, — быстро находится с ответом Рейджу, так что Санджи облегченно выдыхает, а потом говорит, — а еще это человек, которого дядюшка Санджи очень сильно… — Рейджу! Ее брат очень сильно походит на смущенного подростка, несмотря на то что ему уже за тридцать. — Я поняла, — вдруг деловито отвечает Сора, отстраняясь, — если дяде Санджи нужна моя помощь, то я помогу. И выглядит слишком серьезно для шестилетки. Они встречаются с Зоро и Санни недалеко от кафе, в которое собирались вот-вот зайти. На Санни милая желтая кепка и хмурится он точь-в-точь как Зоро, только сильно моложе и пока еще добрее. Пока еще не увязнувший во всех предрассудках. Маленький, совсем еще крошечный, безгранично солнечный, как и его имя, даже несмотря на сведенные к переносице брови. Скорее всего Санни тоже очень волнуется. Он дергает отца за руку, смотрит на него из-под козырька, что-то говорит, указывает тоненьким пальчиком в сторону, внимательно изучает Санджи, которого до этого видел только в зоопарке, и смущается, когда обращается к Соре, чтобы сделать комплимент ее бантикам. Зоро и Санджи одновременно молча смеются, пытаясь скрыть свои улыбки, потому что им тоже неловко, но это уже совершенно другое чувство, отличное от того, что испытывают дети. Санни сжимает лямки детского рюкзачка, висящего у него за спиной, и Санджи думает, что там что-то есть. Возможно, что-то важное для самого мальчика, а может просто какие-то необходимые вещи. Зоро то и дело трогает его за плечо, протягивая руку, но Санни упрямо мотает головой, видимо, желая показаться взрослым. В кафе, которое Санджи помнил еще из своей юности, было уютно и довольно ярко, но вовсе не пестряще цветами и красками. Играет ненавязчивая веселая музыка, похожая на что-то из нынешних детских мультсериалов и Сора сразу оживляется, с улыбкой обращаясь к Санни с вопросом, смотрел ли он ту серию, где… Санджи облегченно выдыхает: угадал. Милая официантка встречает их недалеко от входа и, заразительно улыбаясь, проводит к свободному столику, оставляет меню, рассказывает про новинки, мастерски жонглируя словами. Санджи с ней флиртует. Говорит что-то про ее униформу, про цвет глаз и лучезарную улыбку. Девушка смущенно отводит взгляд и, наконец, уходит. Зоро раздраженно смотрит в окно, то и дело слишком явно и громко вздыхая, и это, вообще-то, не остается незамеченным, но весьма умело игнорируется Санджи. Да, они пришли сюда, но у них не свидание. Снова. У них снова, определенно точно не свидание, хотя все вокруг кричит об этом, даже мысли вышли на передний план, прорвавшись из дальних уголков подсознания. Даже легкое волнение и необъяснимое желание улыбаться, касаться, говорить, смотреть глаза в глаза. Все это витает в воздухе вокруг них и чуть ли не искрится. Санни тянется к рюкзачку, достает оттуда небольшую плюшевую лисичку и ставит ее на стол рядом с Сорой, тихо произнося: «это тебе». Девочка сияет. Показывает игрушку дяде, рассматривает со всех сторон и больше даже не пытается казаться взрослой, неосознанно позволяя себе вновь стать маленькой, как и должно быть. Зоро, прикрыв левый глаз и сложив руки на груди, довольно хмыкает. Санджи понимает: подбирали вместе. — Что будете? — спрашивает Санджи, пытаясь хоть сколько-то отвлечься на меню с яркими картинками. — Сегодня можно есть столько мороженного, сколько захотите. Мы ничего никому не расскажем и даже прикроем, если нужно, — и улыбается. Подмигивает обоим детям, сам сияет, затмевая висящие на стенах серебряные звезды, отбрасывающие по сторонам красивые радужные блики. Зоро не может отвести взгляд. От того, как двигаются его губы, когда он говорит, от того, как блестит взгляд при рассматривании картинок, от того, как прыгает, то и дело извиваясь маленькой змейкой, лишь одна из бровей-завитушек, не скрытая челкой. Челкой, которая не схватилась тонкой резинкой на затылке в небольшой хвост и непослушно упала на лоб, как всегда, скрывая часть лица. Кудри Санджи лежат у него на плечах, в них путаются солнечные лучи, проникающие через большое окно и Зоро ужасно сильно хочется их коснуться, провести пальцами, ощутить их мягкость, быть может, даже зарыться в них поглубже, быть может, даже коснуться их губами, зарыться носом в макушку и вдыхать запах шампуня или еще каких-то средств для волос. Он вдруг понимает, что сердце в груди стучит бешено, а воздуха совершенно не хватает, что рука сама тянется к лежащей на столе ладони Санджи, а взгляд безотрывно прикован к его ярко-голубым глазам, в которых, как волны, плещется спокойствие. — Эй, маримо, — с улыбкой произносит Санджи, прерывая поток мыслей и внезапно странных желаний, — все нормально? Выбирай мороженное, а то притих там у себя в углу, как всегда, и сидишь с глупым лицом. И возвращается в реальность, в которой Санджи вряд ли позволит ему прикоснуться к пшенично-золотистым прядям или тем более коснуться их губами. Что за ребячество, Зоро. Но он все же касается, заправляет вылезшую прядку за ухо, когда та чуть не падает в стакан с мороженным, неловко откашливается, тут же отстраняясь, видя замешательство на чужом лице. Санджи благодарно улыбается и отворачивается к детям, чтобы что-то спросить и отвлечь внимание от легкого румянца на щеках. Честное слово, ну что это такое? Дети вдвоем сидят на диванчике с Санджи. Санни показывает Соре книжку с картинками, проводит пальчиком по изображению черной лисицы и рассказывает, как видел такую в зоопарке, но очень расстроился, что не смог погладить, да и папа не разрешил, а мама сказала, что лисы бешеные, а еще бешеный дядя Луффи, потому что он очень веселый, а дядя Ло всегда над ним смеется, по-доброму. Санни много говорит, много показывает, но всегда интересуется, слушает ли Сора, нравятся ли ей его рассказы. К удивлению Санджи Сора действительно внимательно слушает, не перебивает, не вредничает. Задает вопросы, лишь иногда спорит, но пристально смотрит на картинки в книжке или на самого Санни. Зоро тоже смотрит сначала на них, но потом обратно переключается на Санджи. У него уголок губ испачкан мороженным. Ярко-розовым, убийственно клубничным. И он опять тянется к нему на автомате, даже не успев обдумать. Санджи резко вздрагивает, слегка подается назад, его немного испуганный взгляд натыкается на внимательный взгляд Зоро. — Ты испачкался, завитушка. Хуже ребенка. И оба улыбаются. Зоро мягко касается подушечками пальцев немного колючей щеки Санджи, ведет большим по губам и, стирая с уголка розовое безумие, слизывает с кончика пальца. Улыбается и щурится, словно довольный кот, заставляя Санджи смутиться еще сильнее. И это странно, но почему-то больше не вызывает опасений. Почему-то кажется весьма забавным. В голове что-то щелкает, как застарелый, залипший выключатель — с большим трудом, с сильным нажимом, но все же щелкает. Он собирает ложкой остатки мороженного по стаканчику, нарочно высовывает язык, проводя им по обратной стороне и, перевернув ложку, слизывая, медленно вытаскивает ее изо рта, еще и специально причмокивая в конце. Почему-то проснулся азарт и внезапно, так же быстро, как и появилось, испарилось любое стеснение. Зоро хмыкнул. — Постыдился бы, глупый поварешка. Санджи готов вскипеть от возмущения. Телефон разрывается от уведомлений целый день, каждый раз высвечиваясь на экране фотографией с серьезным лицом Зоро. Теперь это фото почему-то кажется Санджи милым. Он не скрывает улыбки, как только видит очередное сообщение и тут же быстро печатает ответ, блокируя экран и прижимая телефон к груди. Зоро очень хочется доверять. Зоро провожает его домой, мягко улыбается, пишет «спокойной ночи», как только в коридоре Санджи загорается свет, пишет «доброе утро», незадолго до того, как Санджи проснется, спрашивает «как дела?» и присылает фотографию потерявшегося щенка золотистого ретривера, приписывая снизу, что тот похож на Санджи. Санджи сначала возмущенно чертыхается, но после громко смеется. И правда похож. Он занимается домашними делами, готовит ужин, но порция на него одного слишком большая, поэтому вслед за сообщением «закончил работу» Санджи не задумываясь набирает «приезжай на ужин». И Зоро приезжает. Пишет сначала «я поднимаюсь», потом стучит в дверь, по-ребячески прикрывая глазок ладонью, потому что точно знает, что Санджи проверяет. Санджи, который до этого крутится у зеркала, поправляя челку и дурацкие завитушки в хвосте. Он снимает резинку точно в тот момент, как слышится стук. Подобно своей сестре смахивает невидимые, несуществующие пылинки с плеч, груди и бедер, поправляет зачем-то надетую голубую рубашку и смотрит в глазок. Ожидаемо ничего не видит. Выдыхает, прежде чем коснуться дверной ручки. Сердце бешено стучит в груди, отбивая чечетку и в ушах тоже, вызывая мелкую, практически незаметную дрожь в ладонях и пальцах. Все будет хорошо. Зоро можно довериться. В лицо первым делом тычутся цветы. Запах яркий, но ненавязчивый. Санджи слегка приоткрывает рот. Тут есть пионы. Белые. «Как в свадебном букете Ташиги», — почему-то думает он, но быстро отгоняет эту мысль вместе с мутными, почти выцветшими воспоминаниями, потому что сейчас Зоро стоит у него на пороге, тянет букет именно ему, пишет именно ему, улыбается своей такой редкой широкой улыбкой именно ему. Пионы нравятся Санджи ничуть не меньше подсолнухов, а в сочетании с альстромерией и эустомой вызывают неподдельный восторг. Он улыбается почти так же широко, как сам Зоро и совершенно будничным тоном говорит «привет». Душит в глубинах памяти то, что причиняло боль. — Привет, — на выдохе отвечает Зоро и продолжает улыбаться, топчась в дверях. Санджи смотрит на него с неподдельной нежностью, прижимая к груди цветы, кивает на тапочки около обувной полки и, окрыленный, уходит за вазой. Той же самой, в которую несколько недель назад ставил подсолнухи. Зоро отчего-то волнуется, потирает друг об друга ладони, заглядывает на кухню, где Санджи наполняет вазу водой, опускает в нее цветы, а затем ставит прямо в центр обеденного стола. «Прямо как в тот день», — почему-то думает Зоро, но быстро отгоняет эту мысль, потому что прямо сейчас он пришел именно за ним. Он больше не собирается убегать и от этого на душе тепло и легко, а само чувство кажется слишком правильным. Ужин проходит спокойно, будто никогда и не было никакой неловкости или недосказанности между ними. Они обсуждают какие-то совершенно неважные мелочи, тихо смеются и то и дело касаются друг друга под столом, делая вид, будто не замечают этого. Зоро отказался выпить, Санджи тоже не стал. Он с улыбкой собирает посуду и, слушая чужой рассказ о работе, становится к раковине. Все вокруг кажется уютным, домашним. Невероятно родным. Руки Зоро крепкие и сильные, ладони большие и теплые, прикосновения нежные и бережные, и Санджи очень нравится ощущать их на плечах и предплечьях, на животе и талии. Зоро осторожно касается щекой его макушки, жмется грудью к спине, почти не дышит, немного, еле заметно, дрожит. Санджи почти не дышит тоже. Замирает над мыльными тарелками в раковине, незаметно сжимает в кулаке губку, весь напрягается. Это не остается незамеченным. — Я сейчас отойду. Постой так немного, а потом можешь выгнать меня. Санджи сжимает челюсти, закрывает глаза в попытке расслабиться. Зоро напоминает ему маленького ребенка, повисшего липучкой в неожиданном порыве нежности. Почему-то таком необходимом, почти как воздух. — Зоро, я… — Не надо, просто помолчи. Мокрые пальцы слегка касаются его ладоней и замирают. Зоро закрывает глаза, тычется носом куда-то за ухо и обнимает только крепче. Тишину нарушает лишь сильный напор воды из-под крана, разбивающейся мелкими каплями о бортики глубокой раковины. Прохладные, колючие. Влажные пальцы Санджи куда приятнее, они сжимают его ладонь уверенней, и Зоро кажется, что сейчас его грубо оттолкнут, может даже дадут по морде, выставят за дверь и скажут: «прощай и больше не появляйся на глаза», но вместо этого всего Санджи ведет выше по предплечьям, жмется спиной к груди, будто кутается в объятия сильнее. Откидывает голову на плечо Зоро и слегка поворачивается, чтобы заглянуть в глаза, но те закрыты. — Просто стой так, — шепчет, громко выдыхая. Он ничего не может с собой сделать. Он не может сопротивляться, даже если где-то на подкорках сознания понимает, что должен, что так будет правильней, что Зоро ни в коем случае нельзя доверять, хотя так хочется, потому что он теперь совсем другой. Нельзя поддаваться. Но поддается, наконец расслабляясь. И Зоро послушно стоит, не сдвигаясь ни на миллиметр, так и не открывая глаз. Ему наконец-то по-настоящему хорошо рядом с Санджи и на этот раз совершенно плевать правильно это или нет, пусть даже кто-то попробует тут появиться — ему все равно. Он останется здесь, будет рядом. Будет обнимать так крепко и так долго, сколько того потребует Санджи. А если его выгонят, то так тому и быть. Наверное, он действительно это заслужил. Уже обсохшие, согретые теплом чужой руки пальцы тянутся к щеке, касаются мягко, все еще осторожно, проверяя границы дозволенного. Никакого сопротивления, лишь покорное согласие. Их губы в опасной близости, неровное горячее дыхание ощущается слишком четко, слишком ярко, и Санджи тянется, чтобы оставить легкий, почти невесомый поцелуй. Зоро хочется еще, хочется большего, но он не настаивает. Не имеет на это права. Дергает сам себя за цепь, пытаясь сдержать, но не отстраняется в надежде на продолжение или хотя бы повторение. Санджи отворачивается первым. Слегка шлепает его по рукам и пытается отстраниться, возвращается к посуде и прохладной воде. — Мне лучше уйти? — спрашивает Зоро, отступая на шаг назад. На минуту в комнате снова воцаряется молчание, а затем вода затихает, поглощая все вокруг оглушительной тишиной. Отчего-то становится волнительно и совсем немного тревожно, хотя Зоро думает, что готов ко всему. Ему кажется, что он и вправду заслужил. — Как хочешь, — пожимает плечами Санджи, разворачиваясь. На его губах легкая улыбка, но она выглядит натянутой и вымученной. А еще кажется несчастной. — Хочешь идти — иди. Я не злюсь и не… — А чего хочешь ты? — Зоро складывает руки на груди и хмурится. Улыбка тут же слезает с лица Санджи, оставляя за собой какое-то недоуменное замешательство. Его брови-завитушки изгибаются волнами, а грудь резко вздымается на вдохе, но не опускается с выдохом. Потому что никакого выдоха нет. Он замирает прямо так, напротив. — Хочу, — тихо отвечает Санджи, устало потирая глаза двумя пальцами, а затем так же резко поднимая взгляд, — хочу, чтобы ты остался, но очень боюсь. Боюсь, что ты снова причинишь мне боль, Ророноа Зоро. По спине неприятным холодом бегут мурашки, поднимаются вверх по самому позвоночнику, да так, что на затылке, кажется, дыбом встают волосы. Из крана тихо капает вода, словно маленьким молоточком ударяясь о дно раковины, совершенно оглушая в этой звенящей тишине. За закрытым окном неожиданно слышится шум уже практически ночного города. Зоро знает, что Санджи сильный человек, что у него волевой, стойкий характер, что он упрям и что он умеет себя защищать, но прямо сейчас… Прямо сейчас перед Зоро стоит беззащитный, в каком-то смысле оголенный Санджи, и он видит его впервые, хотя мог бы встретиться с ним гораздо раньше и все понять, но он оттолкнул его тогда. А теперь ужасно хочется сгрести обратно в объятия, уткнуться носом в светлые завитки волос, прижать крепче к своей груди и не отпускать, каким бы странным даже для самого себя не было это решение. Как бы сильно он не пытался убежать у него совершенно ничего не получалось. Он все равно возвращался сюда, на эту самую кухню. А Санджи так и стоит напротив, устало глядя в глаза и ожидая какой-то реакции. Но вместо реакции лишь застывший взгляд куда-то поверх головы и плотно сжатые челюсти. Вообще-то, все нормально. Чего-то такого и стоило ожидать от Зоро. Как раз эта реакция, или все-таки ее отсутствие, была нормальной. Непонятно только зачем было все остальное. Все эти разговоры, цветы, странные свидания, неловкие касания, как у влюбленных подростков, впервые получавших подобный взрослый опыт. Санджи хмыкает, всей пятерней зачесывая челку назад. И вот тогда Зоро будто бы понимает, что должен делать. Что должен остаться, потому что они оба хотят этого больше всего. Все-таки руки у Зоро крепкие и сильные, ладони большие и теплые, прикосновения нежные и бережные, а Санджи очень нравится ощущать их на плечах и предплечьях, на пояснице и талии. — Только не выгоняй меня, — говорит тихо-тихо прямо на ухо и тычется носом в золотистые волны, жмется губами к виску. — Я все равно не уйду, даже если ты начнешь драться. Санджи тихо смеется. Закрывает глаза, наконец-то, расслабляясь полностью и выдыхая с облегчением, наконец-то, обнимая Зоро в ответ, цепляясь, как и раньше, за ткань футболки у него на спине. — Какой же ты все-таки придурок, маримо. Луффи улыбается своей привычной, широкой улыбкой. У него на руках маленький хнычущий сверток, а Трафальгар за его спиной сжимает в ладонях бутылочку с молоком. Он выглядит немного обеспокоенным и чуть более уставшим, чем обычно, под глазами залегли еще более глубокие и темные круги, но на губах все равно сверкает улыбка, которая, в совокупности с обезоруживающим Луффи не может не заражать всех вокруг. Даже хмурый поначалу Зоро смотрит завороженно, сам того не замечая, крепко сжимая ладонь Санджи на мягкой обивке дивана. Нами говорит полушепотом, то и дело припадая напомаженными ярко-красным губами к тонкой стенке винного бокала, рассказывает, что ее племянники всегда были шумными младенцами и никогда не давали Ноджико спать по ночам. Зоро закидывает руку Санджи на плечо, тянет ближе к себе, тычется носом за ухо, тихо и медленно вдыхая запах фруктового шампуня. Санджи хочется переплести их пальцы, но он чувствует себя неловко среди друзей, которые все еще ничего не спрашивают, и не понимает, почему так открыт и решителен Зоро. Когда Луффи откидывает голову, чтобы в странной позе найти взглядом Ло и попросить его забрать Мери, Усопп вдруг оживляется. Подмигивает своей девушке, мягко целует ее в бледно-снежную щеку и тянет руки со словами «ну дай уже подержать». Зоро оживляется тоже. — Вас всех тут нужно учить, — громко говорит он и резко встает с дивана. Ло смотрит слишком злобно. Их с Луффи дочь снова начинает хныкать, выплевывая уже практически пустую бутылочку изо рта. Луффи смотрит на Зоро так же яростно, прижимает малышку теснее к груди и медленно покачивается, пытаясь убаюкать ее снова. — Говорил же тебе сделать это в детской, — шепчет Ло, целуя своего мужа в висок. — Давай я отнесу ее, а ты отдохни. Луффи кивает. Отдает малышку на руки Трафальгара, заботливо поправляет одеяльце, в которое та завернута, целует ее в лоб. Нами, сидя в кресле, делает последний глоток вина, а затем обводит всех пальцем, все еще сжимая ладонью бокал. — Вы все, — показывает она по очереди, — очень сильно меня раздражаете. Санджи вдруг смахивает руку Зоро со своего плеча. Резко поднимается и подходит к Нами, чтобы забрать у нее пустой бокал и узнать, нужно ли налить еще. Она, конечно же, кивает. С прищуром смотрит на Зоро, ехидно улыбается, слегка указывая подбородком в сторону Санджи, даже подмигивает, что весьма неожиданно. Он демонстративно от нее отворачивается. — Не понимаю, как ты мог стать отцом, если совершенно не знаешь, как обходиться с детьми, — у этой женщины совершенно никакого чувства такта, потому Зоро просто игнорирует. Откидывает голову на спинку дивана и прикрывает глаза. — Уверен, у него получилось случайно, — подначивает Санджи, плюхаясь рядом, практически вплотную, касаясь своим бедром бедра Зоро. — Вряд ли он знал как получаются дети. Санджи смеется, вместе с ним звенит и смех Нами. Кайя сдержанно улыбается, а Усопп корчит странное лицо, будто впервые слышит подобную перепалку. Даже Луффи хмыкает откуда-то с кухни. Зоро хмурится, слегка отдавливая пяткой пальцы Санджи на ступне. Тот тихо ойкает. — Уж точно знаю побольше твоего, тупой поварешка, — бубнит он, запуская в золотистые локоны пальцы, чтобы легкими движениями помассировать кожу головы. Санджи вдруг затихает. Усмиряется. Прикрывает глаза и расслабляется, опускает плечи. Нами смотрит недобрым взглядом, сверлит черепушку Зоро прямо между глаз, смакуя накрашенными губами очередной глоток вина. Он не обращает на нее внимания. Давно привык, да и уже выслушал о себе все что только можно на свадьбе Луффи и Ло, когда Санджи не было рядом. Санджи танцевал с его бывшей женой и, по совместительству, лучшей подружкой Нами. Подружкой, которая узнала обо всем позже всех, но чуть раньше Усоппа. Подружкой, которая ничего не сказала Санджи, но залепила звонкую пощечину Зоро, а потом еще недели три с ним не разговаривала. Легко отделался. Даже странно. В доме приятно пахнет детским стиральным порошком, разными присыпками, тут и там разбросаны игрушки, пеленки и распашонки, которые Луффи нехотя собирает в общую кучу, чтобы потом отнести в детскую. Он много рассказывает о Мери. О том, как мило она улыбается, как смеется, как напоминает ему Трафальгара, когда засыпает и как сильно поменялась вся их жизнь после ее появления. Зоро понимающе кивает. Вступает в обсуждение прелестей жизни с маленьким ребенком, вспоминает первые шаги Санни, его первые слова и то, как он вставал по ночам, чтобы дать Ташиги хоть немного отдохнуть. Зоро совсем другой, когда говорит о своем сыне, и Санджи почему-то тоскует. Считает разбросанные по полу игрушки, рассматривает фотографии Ло и Луффи со свадьбы. Одна из них общая, со всей компанией. Молодожены в центре, Луффи сжимает небольшой букет, который все же притащила Нами, чтобы он бросил его по традиции в толпу. По левую сторону Усопп и Кайя, улыбаются так, будто это и их свадьба тоже, крепко прижимаются друг к другу плечами. Нами практически между парочек, в ярко-красном платье, сверкает улыбкой и искрится счастьем за своих друзей, потому что они «наконец-то стали муженьками». С правой стороны не менее ярко улыбается Зоро. Его рука обнимает Санджи, притягивая к себе за талию невероятно близко, и Санджи улыбается тоже. У них с Зоро одинаковые галстуки и маленькие веточки гипсофил в нагрудных кармашках — любезный подарок от Ташиги. Ло засыпает на плече у Луффи ближе к полуночи. Тот мягко целует его в лоб, осторожно гладит щеку и шепчет куда-то в макушку, чтобы тот отправлялся в спальню. Ло согласно мычит и кивает, разлепляет тяжелые веки и пытается сфокусироваться. Зоро шепчет Санджи: «поехали домой», — и Санджи, почему-то, не раздумывая понимает куда. В комнате практически темно. На комоде приглушенно светит ночник, ведь Ташиги в последнее время неспокойно в полной темноте, даже если она ложится спать. Зоро ворочается в постели уже несколько часов. По крайней мере, так ему кажется. В голове одновременно целый рой странных и сомнительных мыслей и оглушающая, давящая пустота. Ему все кажется каким-то чужим и холодным, хотя ладонь Ташиги обжигает своим теплом его плечо. Она мирно спит, и он практически не слышит ее дыхания, но, уверен, слышит, как бьется ее сердце. Спокойно и ровно. В комнате тихо. На комоде еле слышно тикают стрелки часов, ведь Ташиги в последнее время неспокойно не знать который сейчас час, где бы она ни была и что бы не делала. Зоро ворочается в постели уже несколько часов. Он все время подрывается встать, но тонкие пальцы его жены будто когтями цепляются за его плечо. Ей спокойнее спится, когда он рядом, когда можно его чувствовать. Так безопаснее. Так гораздо лучше, чем спать одной, пока ее муж работает по ночам. Она ненавидит его ночные смены, поэтому Зоро все чаще и больше берет работу в день или меняется с кем-то. Ташиги не спит по ночам. Часто звонит ему, беспокойно что-то спрашивает, рассказывает, просто молчит в трубку, глядя перед собой ровно в одну точку, в которой могла бы образоваться дыра. В комнате практически темно и тихо, и Зоро хочется уйти. Ему душно и тесно, но он не понимает почему. Не понимает почему теплые руки кажутся ему обжигающими, мягкая кожа ощущается шершавой и грубой, а случайные легкие касания впиваются в кожу, проходя насквозь, пробиваясь через кости и обратно, как игла через тонкую ткань. Зоро душно, хотя окно приоткрыто на проветривание, благо, теплый сентябрь это позволяет. Ему хочется уйти, но Ташиги закидывает на него ногу, а ее пальцы цепляются за ткань футболки на груди и Зоро практически чувствует, как от этого, казалось бы, невинного жеста сжимается, обливаясь кровью, его сердце. Ташиги на четвертом месяце беременности и теперь ей еще неспокойнее, чем раньше. Она переживает по любому поводу и совершенно неважно, что говорит ей Зоро. У нее свое мнение, свой взгляд на происходящее, а еще она практически не поет, пока готовит, хотя говорит, что «нашему малышу наверняка нравится музыка». Зоро устало улыбается. Он любит ее, какие бы причуды не принесла беременность им обоим, какие бы мысли не посещали его голову. Все это неважно. Важна только она и их будущий ребенок. Но Зоро спит плохо. Не может уснуть, не может спать, никак не может выспаться. Только не дома. Ему бы ночные смены и жутко неудобную кушетку в участке, чтобы хоть пару часов, чтобы не мучаться, чтобы не… Но Ташиги ужасно переживает, когда его нет рядом. Ташиги тихо плачет в ворот теплого махрового халата, прижимает к лицу длинный рукав, утирает слезы, стоя на пороге в гостиную, где на диване, забывшись быстрым беспокойным сном, лежит Зоро, прикрыв слишком уставшие глаза ладонью. Он просыпается, стоит ей только захлюпать носом. Пытается понять, что происходит, зовет ее, но она все так же стоит в дверном проеме и не может ничего сказать. Зоро чувствует себя мудаком. Зоро чувствует как ее соленые слезы разъедают его кожу, смешиваются с кровью и по венам поднимаются к предсердию. На языке почему-то сразу становится горько. Но он поднимается с дивана и крепко ее обнимает, растворяя в себе всю ее панику, понимая, что уже не уснет. Его отпускает сильно позже. Он снова привыкает спать с ней, привыкает к ее прикосновениям, объятиям и поцелуям, привыкает к ленивым ласкам и неоконченному сексу, потому что Санни проснулся и нужно к нему подойти. И он идет. Мягко целует ее ладонь, затем щеку, лениво поднимается, натягивает другой махровый халат, шлепает босыми ногами по полу. Успокаивает Санни и идет на кухню, чтобы задержаться ненадолго. Зоро любит Ташиги. Зоро любит своего сына. Любит свою семью. У Зоро все хорошо, и он уже не хочет на ночные смены, чтобы пару часов поспать в участке на неудобной кушетке. У Зоро отличная жизнь и это… Правильно. Но длинные пальцы гладят его щеки, голубые глаза смотрят с нежностью, а тонкая шея такая хрупкая, что ее можно сломать неосторожным движением. Тело такое податливое и гибкое, голос тягучий и сладкий, а сигаретный дым не вызывает никакого раздражения. Букет подсолнухов на столе ярко улыбается лучами-лепестками десятка маленьких солнц, а с кухни пахнет какой-то выпечкой. И еще пахнет лавандой. От постельного белья, на котором так хорошо и сладко спится. Санни делает первые шаги, начинает разговаривать целыми предложениями. Ташиги больше не беспокоится из-за ночных смен, да и ночник, чтобы уснуть, ей уже не нужен, но она оставляет часы, потому что «хорошо бы знать который сейчас час», и Зоро не спорит. Он никогда с ней не спорит, но бутылка джина или виски у него всегда припасена, и он обязательно пропустит стаканчик хотя бы перед сном, потому что так точно сможет уснуть. Потому что так точно не увидит, не подумает о том, что следовало бы забыть. Уже давным-давно, но почему-то все никак не забывается. Санни рисует своих первых львов, ходит в детский сад на полдня, пока родители на работе, смотрит первые документалки о дикой природе, мало что понимая, с помощью отца учится кататься на велосипеде, разбивает коленки, падая на детской площадке, заводит друзей. А Зоро пьет по вечерам за ужином, лениво ругается с Ташиги, после крепко ее обнимая, потому что любит, но уходит ночевать на диван: там сериал, который они с Бруком начали смотреть, а еще в спальне слишком душно и совершенно неважно, что она проветривала комнату перед тем, как они оба придут спать. Зоро пьет. Снова пьет. И опять. И все заново. По кругу, раз за разом. День за днем, затем неделей, месяцем и… Зоро отличный отец. Санни любит его, Санни учится у него, но Ташиги все чаще прячет слезы, а потом все чаще не может их сдержать, потому что Зоро слишком душно в их спальне. Потому что она не та, кого он хочет. Не та, кто ему нужен. Зоро называет ее Санджи и она, наконец-то, все понимает. Осень в самом разгаре, но это совершенно не мешает им отправиться домой пешком, хотя, вообще-то, теоретически, Зоро никто не предлагал переехать к Санджи, он просто все чаще оставался там, оставлял все больше своих вещей и занимал полки в шкафах. Теоретически, квартира Санджи не была домом Зоро, но там он чувствовал себя спокойно и до безобразия уютно, потому что Санджи по вечерам звал на диван, чтобы посмотреть кино, вручал тарелку с закусками или ставил ее на небольшой журнальный столик, который они выбрали вместе, увидев в витрине мебельного магазина. Санджи клал ему голову на плечо, кутался в объятия и теплый плед, а его волосы слегка щекотали его щеку. Волосы, пахнущие чем-то легким и фруктовым, невероятно мягкие, закручивающиеся еще сильнее во время влажной погоды. Осень в самом разгаре, но они идут по ночному городу, спокойно держась за руки, обсуждая Луффи и Ло, посмеиваясь над Нами и радуясь за Усоппа с Кайей. Ни слова о себе, ни слова о том, что между ними происходит, ни слова о том, кто они друг для друга. Потому что они… Санджи спит у себя в спальне, изредка просит Зоро лечь рядом и остаться, потому что ему холодно. В основном он ночует на неудобном диване и еще реже Санджи остается с ним, потому что засыпает, пока что-то идет по телевизору, а пальцы Зоро перебирают его волосы. Он всегда целует на ночь в макушку, нежно гладит по спине и спокойно улыбается. Он какой-то другой. Тихий, заботливый, податливый и мягкий, хотя иногда у них случаются обычные перепалки. Но Зоро обязательно целует Санджи в щеку, когда возвращается с работы, дважды моет руки с мылом и идет на кухню, чтобы помочь с готовкой, после уже неоднократно перевязывая пальцы пластырями. Санджи качает головой, раздраженно бубнит себе под нос, что больше ни за что не пустит Зоро на кухню, потому что он как слон в посудной лавке, хотя на самом деле это не так, и Зоро, с порезанными пальцами собирает со стола тарелки, чтобы потом самому их помыть. Они редко спят вместе, но никто не настаивает. Они много целуют друг друга, почти всегда обнимаются, смотрят глаза в глаза и чувствуют себя спокойно. Чувствуют себя, как дома. Думают о том, что им некуда и незачем спешить, потому что все идет хорошо. Размеренно, медленно и как-то даже правильно. Кто они друг другу? Разве это так важно? Осень в самом разгаре, и они громко смеются среди пустынной улицы, крепко сжимая ладони друг друга, таким образом согреваясь. Санджи смотрит на Зоро, но никак не под ноги. Прохладный ветер задувает его шею, проникая под сбившийся шарф и Зоро останавливается, чтобы поправить. Чтобы коснуться теплыми сухими губами чужой брови-завитушки и улыбнуться. Санджи, в свои тридцать с лишним, чувствует себя влюбленным от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах, но это заново вспыхнувшее чувство, смешиваясь с тревогой, вызывает у него только беспокойство, хотя, если честно, очень хочется отдаться ему с головой. Семь этажей и четырнадцать лестничных пролетов, сто сорок ступеней вверх. Оба практически не замечают ничего из этого. Они держатся за руки и смеются, задерживаются на третьем, чтобы поцеловаться и Зоро держит раскрасневшиеся щеки Санджи прохладными, но вместе с тем теплыми ладонями, прижимается лбом к его лбу, закрывает глаза и улыбается. А потом тянет за руку дальше. Они почти дома. На шестом Санджи останавливается сам. Дергает на себя Зоро и, внезапно громко смеясь, обгоняет его на ступеньках, затем резко разворачиваясь и мягко падая в его объятия. Всего одна ступень, но Санджи чувствует себя выше, обвивает его шею руками, снова припадает к губам и, пока Зоро не обнимает его за талию, отстраняется, чтобы быстрее попасть в квартиру. Они оба чувствуют себя детьми, но совершенно не против такого исхода. Сегодня можно. Сегодня как будто даже нужно. В прихожей не горит свет, поэтому Санджи сам пинает пару ботинок, не разматывая, снимает с себя шарф, расстегивает пуговицы пальто. Зоро заходит чуть позже, совершенно не спеша, расстегивая молнию на куртке. Даже в темноте Санджи видит, как он улыбается, как смотрит на него и как в серых глазах плескается нежность. В носу почему-то щиплет, а нижняя губа предательски дрожит. Он вешает пальто на крючок, снимает обувь, прислоняется спиной к стене. Зоро снимает верхнюю одежду тоже, а после подходит ближе. Руки у Зоро горячие, а подушечки пальцев немного грубые и шершавые, но все равно, по мнению Санджи, нежные и ласковые. Они гладят его руки, поднимаясь выше по предплечьям, затем плечам, его сухие губы осторожно касаются щек, висков, лба, подбородка — чего угодно, но только не губ Санджи. Руки Зоро мягкие и заботливые, совершенно не настойчивые, но бесконечно ласкающие, чересчур оберегающие. Санджи закрывает глаза и считает про себя от десяти до одного, чтобы успокоить любое зарождающееся сомнение и беспокойство, любой зарождающийся страх и вернуться к тому расцветшему чувству. Зоро другой. Не такой как раньше. Зоро шепчет на ухо «прости меня», перемежающееся с «я люблю тебя», прижимает Санджи к груди крепкой, но мягкой, защитной хваткой, и Санджи ему верит, но почему-то в мыслях всплывают предательские сомнения. Руки у Зоро горячие, а подушечки пальцев немного грубые и шершавые, но все равно, по мнению Санджи, нежные и ласковые. Они мягко гладят спину, очерчивая контур лопаток, практически не касаясь спускаются ниже вдоль позвоночника, заставляя слегка вздрогнуть и выгнуться, прижаться теснее, обнять в ответ. Но как-то нерешительно. Ему очень нравится Зоро. Он любит его. Тихо шепчет в ответ «я люблю тебя тоже» и почему-то надеется, что его не услышат. Сжимает пальцами ткань рубашки на пояснице, утыкается лбом в плечо и, наконец-то, дает волю непонятно откуда взявшимся слезам. Зоро впервые видит, как Санджи плачет. — Что-то не так? — он прекрасно слышит его «я тебя тоже» и в животе все приятно сжимается. Ему хочется улыбаться и дальше, дальше обнимать Санджи, дальше целовать его щеки, гладить его спину, уложить в постель, укрыв теплым одеялом, уснуть и проснуться вместе. Зоро никогда не был романтиком, но сейчас чувствовал себя иначе. Рубашка на плече быстро становится мокрой. — Все хорошо, — бормочет Санджи, пытаясь отвернуть лицо, но теплая ладонь Зоро ложится на его щеку, мягко сползает на подбородок и осторожно поворачивает к себе. Сухие губы снова касаются щек, выцеловывая каждую дорожку слез по очереди и Санджи улыбается. Тихо смеется. — Тогда почему ты плачешь? — в серых глазах плескается нежность вперемешку с беспокойством. Зоро хмурится, но не так, как обычно. — Не знаю, — честно признается Санджи и ластится к чужой ладони на щеке. — Поцелуй меня, Зоро? И Зоро разве что не виляет хвостом, целует Санджи, будто в первый раз, будто никогда раньше этого не делал. Хотя сейчас, он уверен в этом, Санджи принадлежит только ему. Санджи тоже любит его, тоже любил его все эти годы. Возможно, тоже ждал его. Он благодарен ему за это, как и благодарен за то, что Санджи вернулся, за то, что встретился с ним и за то, что простил его. Наверняка простил, потому что «я люблю тебя тоже» звучало так тепло, пусть и тихо. Зоро очень хочется в это верить. Пальцы Санджи все еще цепляются за рубашку у него на спине, а губы мягко и податливо размыкаются, позволяя углубить поцелуй. Он больше не плачет, а оставшиеся на щеках соленые слезинки впитались в его кожу. Зоро обязательно будет целовать еще и еще, как только они дойдут до спальни. Зоро обязательно скажет «прости меня» столько раз, сколько понадобится. Он обязательно будет рядом, будет с ним и никуда не уйдет. Никогда не отпустит, потому что быть с Санджи так чертовски правильно и плевать, что думают об этом все вокруг. Внезапно Санджи для Зоро — целый мир, который он может удержать в своих руках. Который он может оберегать. Руки у Зоро горячие, а подушечки пальцев немного грубые и шершавые, но все равно, по мнению Санджи, нежные и ласковые. Он гладит его волосы, перебирает пряди, зарывается в них всей ладонью, уже нежно массируя кожу головы. Санджи плавится от этого каждый раз. Санджи хочет его прямо сейчас и плевать на клокочущее чувство тревоги в груди. Санджи чувствует себя примерно как в ту самую их первую ночь, вот только Зоро теперь другой. Теперь ему можно доверять. Спальня Санджи все также пахнет ванилью и совсем немного сигаретами, а постельное белье ярко бьет в нос запахом лаванды. Тем самым запахом, по которому так сильно скучал Зоро, желая сбежать на ночь на неудобную кушетку в участке. Тем самым запахом, который напоминал о Санджи, заставляя мысли уйти совершенно не в то русло. Санджи пахнет фруктами и почти не пахнет сигаретами, его пальцы гладят отросший ежик на затылке и перебирают тройной пирсинг в ухе, а губы мажут по вискам и скулам, пока Зоро сухими губами скользит по шее, плечам и ключицам, совершенно не оставляя ярко-красных следов. Зоро действительно нежен и Санджи чувствует это. Поджимает пальцы на ногах, закрывает глаза, откидывает голову и почти не дышит. Ему хорошо. Хорошо настолько, что, когда Зоро забирается руками под джемпер, он позволяет себе еле слышно застонать и слегка прогнуться в пояснице, чтобы прижаться теснее, чтобы оказаться ближе. И кажется самым верным решением, потому что Зоро утыкается лбом в грудную клетку, где прямо под ним, словно завертевшимся волчком, бешено бьется собственное сердце. Санджи вырвал бы его еще раз, а потом еще, и еще, и еще, снова отдал бы Зоро и ни слова не сказал бы, будь оно заново разбито. Горячие губы мажут по челюсти, поднимаются выше, к щеке, лениво ползут по скуле к виску, затем по брови переходят на лоб, а Санджи морщится, пытаясь спрятать улыбку, хотя прятать ее, вообще-то, негде, да и незачем. Потому что Зоро целует каждый миллиметр его лица, оставляя напоследок уголки губ. Санджи гладит его плечи. Санджи путается в пуговицах на рубашке, греет холодные пальцы на чужой широкой груди, подставляясь ласкам и пытаясь укрыться в объятиях от тревоги. Санджи закрывает глаза, чтобы прогнать из головы дурные мысли. Спальня все также пахнет ванилью и совсем немного сигаретами, а постельное белье ярко бьет в нос запахом лаванды. Зоро помогает Санджи справиться с пуговицами, откидывает рубашку подальше в сторону и, тяжело дыша, нависает сверху, замирает, чтобы сфокусироваться и запечатлеть момент в собственной памяти. Он волнуется, как ребенок, как, наверное, никогда не волновался с Ташиги, как никогда больше не будет волноваться. Золотистые кудри Санджи веером раскинулись по одеялу, ворот джемпера чуть съехал в одну сторону, оголяя ключицу, которую совсем недавно целовал Зоро. Румяные от смущения щеки так безумно шли ему. Но он открыл глаза, нахмурив брови-завитушки. — Маримо? — Ты такой красивый, Санджи. Руки у Зоро горячие, а подушечки пальцев немного грубые и шершавые, но все равно, по мнению Санджи, нежные и ласковые. Они пробираются под его одежду, осторожно пересчитывают обтянутые кожей ребра, сжимают не слишком сильно, но достаточно, чтобы почувствовать себя в крепких, любящих объятиях. И Санджи хорошо. Настолько, что на кончиках пальцев начинает искриться, а низ живота стягивает тугим узлом, настолько, что хочется подать голос и показать, что с ним сейчас происходит, но он молчит, снедаемый остатками собственного беспокойства и непонятного, необъяснимого чувства страха. В комнате темно и пахнет ванилью, а Санджи мягкий и податливый, льнет к Зоро, подставляясь его ласкам, дышит тяжело и рвано, решаясь, наконец-то, снять с себя дурацкий джемпер и прижаться кожа к коже, чтобы согреться. Потому что в душе все еще как-то зябко и это наверняка заслуга предательских чувств, которых быть не должно. Санджи гладит руки Зоро, обнимает его плечи, путается пальцами в волосах, тянет его к себе, чтобы поцеловать и простонать еще раз, чуть громче, но уже в губы. Санджи дразнится, но Зоро не поддается. Санджи закидывает на него ногу и Зоро ловит ее, устраивая ладонь на задней стороне бедра, слегка поглаживая его через плотную брючную ткань и Санджи кажется, что он все делает правильно, но все равно дрожит. — Мы можем остановиться, — почему-то шепчет Зоро, проводя костяшками пальцев по щеке. Он понимает, что Санджи может быть не готов и сперва, наверное, неплохо было бы все обсудить, но Санджи качает головой, утягивая в новый поцелуй. В комнате темно и немного душно. Горячие ладони Зоро лезут под спину, пальцы крепко, но до ужасного нежно вжимаются в лопатки, тянут на себя, приподнимая, словно кота. Санджи оказывается сверху, а Зоро прижимается спиной к деревянной спинке кровати. Вдоль позвоночника бегут мурашки и дрожь в пальцах только усиливается, но все еще не достигает той же отметки, что и желание быть сейчас здесь. Быть с ним. Санджи забирается чуть выше, цепляется пальцами за спинку кровати, жмется к груди, чтобы снова стало теплее. Зоро вновь гладит его бедра. Сжимает пальцами, поднимается выше, останавливаясь в ужасной близости от его ягодиц, а потом опускается обратно и это совершенно невыносимо, но почему-то Санджи кажется, что так лучше, хоть он и недовольно мычит прямо на ухо. Черви тревоги плодятся гораздо быстрее, чем он мог представить. Зоро кусается, оставляя явные следы зубов. Зоро оставляет ярко-красные отметины по всему телу, давит на ребра, заставляя рвано выдыхать, сжимает шею одной ладонью, не позволяя дышать. Зоро никогда не спрашивает разрешения, никогда не интересуется чего хочет Санджи. Он просто берет свое так, как считает нужным. Как считает правильным. Зоро берет его, потому что он не сопротивляется. Руки у Зоро горячие, а подушечки пальцев немного грубые и шершавые, но все равно, по мнению Санджи, нежные и ласковые, гладят его оголенную поясницу, вновь и вновь заставляя прогибаться, прижиматься крепче и ближе, тереться пахом о его грудь и живот, несмотря на то что низ живота уже не крутит жгучим чувством возбуждения. Санджи все еще хочет быть здесь. Считает, что должен. Его тонкие пальцы гладят щеку и перебирают тройной пирсинг в ухе, громко звеня серьгами в густой тишине, прерываемой все более резкими рваными вдохами и тихими робкими стонами. Его губы рисуют влажную дорожку по шее, но не оставляют следов. Почему-то хочется кусаться. Сомкнуть зубы на загорелой коже на шее, почувствовать, как Зоро сам под ним дрожит, может, даже пугается, но пугается сам, хотя все же кусает. Осторожно, одними лишь губами, больше щипая. Зоро хрипло смеется. Смыкает объятия уже выше, на талии, словно капкан, срывает новый вдох. Тычется носом в сгиб шеи, когда Санджи выпрямляется, словно прошибленный током. Он не делает ничего плохого, он не делает больно, ни на чем не настаивает, но короткие ногти снова впиваются в ребра, а сам он резко подается вперед, грубо роняя Санджи обратно на постель. Зоро целуется жадно, не дает вдохнуть. Перед глазами разноцветными пятнами расплываются круги, сердце снова заходится в бешеном танце, а пальцы начинают дрожать, и Зоро кажется, что все это потому, что Санджи слишком взволнован, а еще достаточно возбужден. Но Санджи просто страшно. Санджи утопает в возродившихся сомнениях. В заново расцветшем чувстве вины. Но все равно позволяет трогать, гладить, целовать и обнимать, шептать что-то неожиданно милое на ухо или прямиком в губы, перед тем как снова начать удушающий поцелуй. Потому что он не может сопротивляться. — Хватит, — шепчет Санджи, закрывая лицо руками, когда губы Зоро опускаются ниже по его животу. Его бьет мелкая дрожь, в носу опять щиплет, а в уголках глаз снова собираются слезы. — Пожалуйста, остановись. Зоро поднимает голову и смотрит на него. Пугается такой реакции, подбирается ближе, чтобы коснуться его руки, но Санджи отталкивает. Смотрит затравленно, с еще большим испугом. — Что-то не так? — спрашивает еще раз, понимая, что сердце пропускает удар. — Мы можем прекратить, не обязательно делать это сейчас. — Хватит, — повторяет Санджи, и грудь его часто вздымается, но уже не от ласк Зоро, а от того, что тот, кажется, задыхается. С губ срываются короткие рваные выдохи, а по вискам, скрываясь в разметавшихся по постели прядях волос, стекают влажные дорожки слез. — Не надо больше, Зоро. Я не хочу. — Хорошо, завитушка, — заботливо шепчет он и тянется к волосам, чтобы погладить и успокоить, но Санджи слишком нервно дергается, заходясь новым, более сильным приступом слез. — Хей, все хорошо, ты чего? Если хочешь я уйду на диван и больше не трону тебя, останусь спать там. — Хватит. Хватит, хватит, хватит, — повторяет снова и снова Санджи, переворачиваясь на бок и поджимая колени к груди. Он держится за голову, а его плечи все сильнее сотрясаются от рыданий. — Пожалуйста, уходи, — шепотом, но Зоро все слышит. — Я люблю тебя, но прошу, уходи. Я не могу так больше, Зоро. Зоро поджимает губы и кивает. Сжимает кулаки так, что на ладонях остаются лунки-вмятины от ногтей. Сглатывает ком, застрявший в горле, и тихо шмыгает носом. Он укрывает полураздетого Санджи теплым одеялом и тянется, чтобы по привычке поцеловать его перед сном в макушку, но одергивает себя и выходит из комнаты, прикрывая дверь. Включает светильник в гостиной, чтобы собрать какие-то вещи и уйти. Вероятно, уже навсегда. Сухие подсолнухи машут ему на прощание пожухлыми лепестками. Если бы Санджи выпал шанс он бы выбрал никогда не любить Зоро. Никогда не разговаривать с ним в спальне Луффи на втором этаже, никогда не пить с ним из одной бутылки, никогда не гулять после работы, не позволять провожать до дома, не пускать в квартиру. Никогда и ничего. Санджи бы с легкостью сделал этот выбор, но выбора у него не было. Если бы Зоро выпал шанс он бы выбрал поступить иначе. Но все равно любить Санджи.