***
Долгожданный день был ясным и приятно морозным: снег, заботливо укрывающий спящую землю и растения, сиял в чистом свете алмазной крошкой. Драгоценные камни, что усыпали тяжёлую корону, сидевшую на голове сестры, разбрызгивали на её волосы, передняя часть которых свободно вилась, красиво обрамляя лицо, солнечные зайчики, добавляя образу нотку чего-то волшебного. Меховая накидка прятала большую часть свадебного платья цвета первого снега, покрытого сложной бледной вышивкой, напоминающей узоры, оставленные морозом на стекле — только длинные подол и рукава тянулись за ней шлейфом по ковру, растеленному от экипажа до высокий дверей храма, чей купол возвышался над столицей. Итэр всю дорогу до дворца богов смотрит на Люмин — она отвечает тем же. Только увидив, блестя глазами, сделала комплимент его черному приталенному костюму, тонко расшитому золотой нитью — он был рад, что ей понравилось. Он хотел, чтобы ей понравилось все. От церемонии, во время которой они стояли лицом к лицу, крепко взявшись за руки, будто боясь, что их некая сверхъестественная сила друг от друга оторвать может, до пышного праздника. День выдался длинным и насыщенным, начавшись рано утром. Приготовления в памяти почти не отложились — зато в неё впечатался каждый шаг, что пришлось сделать, чтобы дойти от дверей храма до алтаря и въелось каждое слово, которые он произнес сам и от Люмин услышал. Они клялись друг другу в безоговорочной верности и вечной любви, обещали быть вместе до самой смерти — Люмин добавила тихо, так, чтобы только он услышал: "и после неё — тоже". А Итэр с удовольствием повторил. Да, одной жизни будет мало. — Во всех мирах и формах, — добавил, вспоминая не только о загробном мире, но и перерождениях. Он будет одинаково счастлив оказаться что в адском пламени, что по райскому саду, если Люмин будет рядом. Да что там — он не против вновь появиться на свет в ином облике — жить в виде птичек лесных, что вместе летают и строят общее гнёздышко, или стройными ивками возвышаться на берегу одной реки. Все одно. Главное: вместе. Итэр не допускал мысли, что может передумать, что светлые чувства могут остабеть или потемнеть. Ни одно проклятье на это не способно. Из храма они вышли мужем и женой — шли под руку, неторопливо. Приветливо махали людям, собравшимся, на церемонию: простым горожанам и придворным. Под ноги молодожёнам со всех сторон летели монеты, зерна и лепестки цветов. Пестрые осадки под собой почти полностью скрывшие ковер, был простым однозначным пожеланием процветания, здоровых детей и любви. На взгляд Итэра, эта традиция немного вульгарна, но все же трогательна. Лепестки выше всего подкидывают, поэтому некоторые из них попали в волосы сестры, и теперь нежно розовели в их бледно-золотистом шёлке. Итэр убирает только один — чтобы лишний раз коснуться — на остальные любуется. Сестра отвечает тем же, только руки не распускает и отмечает, что он сегодня прямо таки образец изысканной роскоши. А Итэр не может понять, есть ли в этом комплементе насмешка, но все равно принимает, в ответ сравнивая сестру с цветком, не уточняя каким. — Надеюсь, сегодня я больше похожа на лилию, а не на розу, — отвечает Люмин, когда он помогает ей забраться в экипаж. Итэр с секунду пытается понять к чему она. Роза алая, как кровь. У него одновременно ассоциируется со страстью, смущением и гневом. Лилия — белая с золотистым, олицетворяет изящную красоту и непорочность. Да, молодую жену стоит сравнивать с Лилией — решает Итэр, вслух с сестрой соглашаясь.***
На празднике Итэр наконец видит сестру без верхней одежды. Белое платье в воротом под горло делает Люмин похожей на лебедя — птицу, вопрощающую изящную строгость и великолепную грацию. Сестра, не смотря на тяжёлый наряд, двигается легко и плавно: она будто не по земле ходит, а парит, точно дух. В вальсе это смотрится особенно прекрасно. Они танцуют первый танец, кружась по залу подхваченные музыкой, будто лёгкие пёрышки — ветром. Они всегда делили первый танец, будучи братом и сестрой, и их точёные светловолосые фигуры приковывали взгляды. Сейчас за ними следят больше пар глаз, чем обычно, но Итэр их не замечает: для него существует только Люмин — её лицо, что будто светится изнутри, её талия, которую он сжимает, её ладонь на его плече. И сцепленные руки, замыкающие фигуру для вальса. Их движения плавные и непрерывные, завораживающие их самих. Одинаково эффективно что в первый раз, что в третий. Этикет не дал им продолжать дарить танцы только друг другу, не уделяя внимания другим важным людям, что на празднике присутствуют. Итэр находил идею, что супруги могут — должны — танцевать с кем-то, кроме друг друга, глупой и раздражающей, но правилам следовал, старался не бросать на гостей, среди которых и родственники были, недружелюбные взгляды. Даже станцевал с тремя леди, чьих лиц не запомнил. Люмин станцевала с двумя молодыми людьми, один из которых приходился Итэру хорошим приятелем, другой — троюродным братом. Сестра прекрасно знала, как ему не нравиться, когда кто-то другой её касается, по залу кружит. И сама не любила близость посторонних. На пиру они оба ели мало — покоевали чуть-чуть, как пара птичек, из одной кормушки. Алкоголь не пили вовсе, что для молодоженов немного нетипично. Впрочем, они были так пьяны от счастья, что в лишнем хмеле не нуждались. Стук сердца заглушал музыку и голдежь людей. Голова немного кружилась, а желудок сжимали невидимые, но сильные и цепкие лапы. Итэр, пусть и был счастлив от того, что почти все формальности позади, нервничал. И очень хотел узнать, какую власть это чувство имеет над Люмин. Ожидал, что желание это исполниться, когда они на едине останутся, но сестра казалась спокойной. И особенно прекрасной, но вместе с тем какой-то нереальной, неземной, будто сошедшей с фресок святой. Дело в атмосфере — решает Итэр, чувствуя, как невидимые раскаленные иголочки в руки впиваются. Воздух в комнате будто затянут маревом: полутьма от букета ароматов не отделима, в золотистом тумане всё топит. За плотно занавешенными окнами глубокая зимняя ночь; маленькие огоньки танцуют, плавя воск, чей медовыц дух смешивается с запахом благовоний. Люмин, переодетая в лёгкое платье цвета ванили, будто написана разными оттенками золотого: кожа — совсем бледным, с мазками темного на щеках; волосы — старым, а глаза — жёлтым — из которого монетки самые яркие делают. Блестящие маняще. Итэр пришел на несколько минут раньше сестры — они оба освежились после церемонии и праздника. Стоит у кровати — она вошла только. Взгляд на него бросила, руки за спину заводя. Одно движение — и платье с тихим шепотом ткани с её тела стекает, превращаясь в лужицу, что светлым пятном на мягком ковре выделяется. Люмин наряд перешигивпет легко: неровный свет очертания её тела обрисовывает. Итэр взгляд отвести не может, чувствуя себя жертвой иллюзии, слишком прекрасной, чтобы реальностью быть. В детстве они друг друга часто без одежды видели, но с тех пор много лет прошло: они выросли. Фигура сестры — идеальные часы песочные. Талия тонкая, выделенная хорошо, будто созданная специально для того, чтобы на ней рукам лежать было удобно. Грудь — округлая. Маленькой не кажется, но и большой её не назвать. Итэр уверен, что в ладонь его идеально ляжет. Ловит себя на этой мысли, но взгляд все ещё оторвать не может. Его будто прибили намертво. Мышцы напряжены, будто он в засаде, к броску готовится. Горло сжимает и сушит. В животу и паху тянет горячо. — Ну как? — Голос сестры, тихий и спокойный, как ночь, помогает Итэру взгляд отвести. Воздух в горло раскаленным на солнце песком льется, на веках образ Люмин отпечатался — туманный, почему-то отдающий цветочной пыльцой. Он перед глазами, он в голове. И нет ему комментариев, пусть он и пронизан светом солнцем. Сестра на месте кружится легко. Большая часть волос сзади в сложное тяжёлое переплетение кос собрана, только передние пряди свободны. Но и те и другие подлетают, повинуясь её изящным движением, будто ветром подхваченные. Итэр видит контур ягодиц: они небольшие и аккуратные. К сестре подходит, останавливаясь в шаге — она ещё пару оборотов делает — они медленнее и плавнее, чем раньше. А потом замирает, встав к нему спиной. Он замечает, что она дышит с трудом — через раз. И тело её изящное напряжено не меньше, чем у него. Значит тоже нервничает сильно, пусть и скрывает это хорошо. Смелость показывает. И это восхищает не хуже красоты волшебной. Итэр волос золотых касается. Как и обещал — косы расплетает медленно и неловко, кожу спины и шеи пальцами задевая. Мурашками от каждого такого прикосновения покрывать: кожа её нежная, но прохладная. С трудом расплетя косы, расчесывает освобождённые волосы руками: они золотистыми шелковыми волнами падают на спину. Замечает четко очерченные лопатки и выступающие позвонки. Это выглядет так хрупко, что в груди больная нежность клубком сворачивается, и Итэр, уткнувшись лицом в волосы, на ощупь прослеживает линию позвоночника, останавливаясь у поясницы. Отмечает, что сестра совсем застыла — даже плечи не двигаются. Не просто нервничает — боится? — Дыши, — Выдыхает в шею. Должно быть щекотно даже сквозь волосы. — Ты тоже, — Люмин шумно глоток воздуха делает — не смотря на это в голосе улыбка слышится. Итэр смеётся: и правда. Все это время касался, затаив дыхание, будто боялся спугнуть — трогательная глупость. Со спины сестру обнимает — её так просто не напугать. Волосы вьющиеся через плечо перекидывает, чтоб не мешались. Целует позвонок, выпирающий в основании шеи. Нежность острыми когтями по рёбрам скребёт. Чувствует, как Люмин одну из его рук, которые её сжимают, ладонью накрывает: она ледяная, но сухая. Итэр руку переворачивает, свои пальцы с пальцами сестры переплетая крепко, надеясь теплом поделиться: ему жарко и душно. Кровь будто кипит, по венам раскаленным металом струямь, в паху скапливаясь тяжестью горячей, с которой сделать хочется что-то. Он сестру обнимает крепче, вжимается в неё, трётся о ягодицы членом — даже через давящую ткань — приятно. Люмин вздрагивает заметно, пальцы его сжимает, а потом резко через плечо оборачивается. Они чуть носами не сталкиваются. Итэру бы смутиться или спросить как она, да в голове — пустота тяжёлая. Он только рад в глаза ей посмотреть: они блестят так чисто, будто в них отражаются не крошечные хрупкие огоньки свечей — а далёкие древние звёзды. — Будем вот так стоять? — Говорит тише чем раньше, губы сухие облизывает — заметив мимолётное движение языка, Итэр чувствует сердце в горле: оно подскочило, да застряло. — Ладно, будем стоять: я красивая — ты в одежде и с невменяемым взглядом. — Голос громче становиться, и язвительность льется и журчит ручейком: — В семье все поравну должно быть, — Говорит улыбаясь и отворачиваясь. Итэр отвернуться не даёт, за подбородок ловит. Крошечная искорка раздражения теряется в вспышке веселье. — Тебя скорее можно сравнить с малочаем, чем с любим другим растением, — Желтоватый полевой цветок с ядовитым соком, способным оставить ожог, а то и вызвать температуру с недомоганием — настоящую болезнь. Люмин плечами пожимает, всем телом к нему поворачиваясь — Итэр объятия нехотя ослабляет, позволяя, но лицо не отпускает. Сестра ресницы опускает, потираясь бедром о его член. Сама. От неожиданности и сладости этого простого движения, с губ стон тихий срывается, и по ощущениям ещё больше крови бросается в лицо и пах. — Как хочешь, но... — Пальцами обхватывает запястье руки, которой он её за подбородок держит. Итэр отпускает, смутно понимая чего она хочет. И приятно удивляется, когда она губами к его запястью прижимается. Прикосновение нежное и теплое, чуть щекотное. Хочет попросить её закончить мысль вслух, но отсекается, когда сестра к его рту губами прижимается крепко, глаза прикрыв. Голову чуть на бок наклоняет, трётся, заставляя покрываться мурашками, больше напоминающими искорки от тока электрического. Итэр прижимается в ответ, чувствует как она рот приоткрыла и по его губе языком мазнула. Это простое мягкое и влажное прикосновение подталкивает к более активным действиям: больше хочется. Итэр её губы сжимает, мнет, лижет, пальцами в волосах на затылке путаясь. Дыхание горячее и частое чувствует. В рот лезет — языками касаются, замирают. Сестра первая отмирает, за шею его обнимает мимолётно, руками на плечах задерживается на пару вздохов да принимается возиться с пуговицами фрака. Лицо у неё при этот сосредоточенное, как во время решения математического уровнения или составления таблицы, в которой сравниваются разные своды законов. Итэр моргает, осознавая, что они до кровати ещё не добрались. Хмель, навеянный волшебной атмосферой и Люмин в образе, что раньше только в его фантазиях существовал, по крови гуляет, напоминает, сколько всего хотелось сделать. Остаётся только удивится и похвалить себя: да, столб невменяемый, но хоть голодным зверем на сестру не бросился. Очарованный совсем. Вслух в любви признается, пытается объяснить чем именно очарованный, как она красива, да слов нужных не находит. — Золотая и солнечная, совсем неземная, — только и выдает. И это так скудно, что стыдно. Люмин, в их паре отвечающая за красивые описания, смотрит с нежным снисхождением, но отвечает, что рада, что ему нравится. И пуговицы расстегнув до конца, губами от кадыка до ключиц проводит, лёгким теплым дыханием кожи нежно касаясь. Итэр её наконец на руки подхватывает, лицо целует под музыку тихого смеха. И на кровать украдывает. Сестра раскидывается, чуть ноги в коленях сгибая. Смотрит... Так, будто ждёт, когда он наконец свой ход в шахматах сделает. А отвечать на любой готовится. Эта мысль почему-то смущает, но Итэр раздевается торопливо: долгое время только она нагой была — нечестно, если подумать. Нечестно, но очень красиво. Избавиться от ткани приятно. Люмин как-то незаметно пододвигается и рядом садится, ноги под себя поджав. Голову ему на плечо кладет. Чуть согретой рукой прямую линию от ключиц до низа живота ведёт, заставляя воздух втягивать жадно: его резко не хватать стало. Одними пальцами проводит по члену, напряжённому до боли. Подушечками мягко гладит и обводит головку, ёрзает, щекой о плечо трётся. Итэр поворачивается и в висок её целует. Замирает, когда она выступившую от сильного возбуждения смазку размазывает. По ней пальцы ездят легко, на что смотреть как-то странно, но ощущения приятные. Впрочем, слишком лёгкие. — Сожми, вот так... — Итэр её руку направляет, заставляя член в кулак взять, — спасибо. — добавляет тихо, на скуле поцелуй оставляя. — Себе скажи, — Плечами передёргивает, от основания до головки и обратно медленно проводя, — Это же ты, считай, сделал. — Любишь ты цепляться к незначительным деталям, — ворчит беззлобно, осыпая висок и щеку сестры торопливыми поцелуями, нежничая, чувствуя, как умиление кипит — того гляди через край польется. Люмин — слишком Люмин. Даже в совершенно новой ситуации. Итэр приобнимает её, ставит пару поцелуев между чуть сдвинутых светлых бровок — в ответ получает прикосновение губ к подбородку. Взгляд опустив, осторожно, едва касаясь, оглаживает левую грудь. Замечает, что сестра глаза прикрывает, не переставая член его ласкать — движения плавные и медленные. Губу закусывает, второй рукой пробуя яички сжать. У Итэра от этого голову заполняет сладкий туман, и мысли в нем вязнут и тонут, как мухи в меду. Целовать лицо продолжает: после каждого говорит себе, что это последний. Грудь в руку берет: она ложиться идеально приятной тяжестью, твердым соском в центр ладони упирается. Люмин вздыхает шумно, губами к его губам прижимается, рот приоткрывая. Итэр кончик языка её обсасывает, как леденец. Отмечает, что сестра вздрагивает, но отстраниться не пытается. Член его сжимает крепче. Итэр в кулак толкается, просит двигаться быстрее: напряжение такое мучительное, что от него избавиться хочется. Люмин слушается, в лицо его вглядывается, следит — и не упускает момент, когда судорога приятная заставляет Итэра зажмуриться и охнуть, чувствуя дрожь сладкую, что в мышцах ещё некоторое время эхом отдается. Сестра от него отворачивается, руку подносит к лицу — на нем выражение сложное. В свете огоньков на пальцах её глянцево блестит белесая жидкость. Люмин смотрит, хмурится, голову на бок наклоняет. Волосы светлые мило с щеками алыми контрастируют, хозяйка их ресницы опускает, вперёд поддаваясь и семя слизывая. Спокойно, будто это сок, которым ягоды ладонь испачкали. Итэр, что наслаждался тяжёлым и мягким ощущением в мышцах, молча за ней следя, покраснел. — Ты... — Тянет и отсекается, теряясь. — Я, — Отзывается прохладно, но тут же улыбается, прищуриваясь, — Это... Из любопытства. Итэр медленно моргает и, видимо, смотрит на неё не то возмущённо, не то строго. — Оно так и так во мне оказаться должна... Не смотри так. Итэр Люмин в губы целует, в объятиях сжимая. На его взгляд, она трогательная, как крошечный котенок, который только глазки открыл. Этот поцелуй с сладковатым привкусом, кажется особенно интимным. Такие жесты шокируют, но вместе с тем сближают, и нет в них ничего отвратительного. Итэр сестру опять уложил, её нижнюю губу в рот втянул — зализал с внутренней стороны. Руки в своих волосах почувствовав, засмеялся. — Об меня решила вытереть? — Слизала же не все. — Ой, — Только и слышит в ответ, разглядывая широко распахнутые глаза, радужки которых переливаются янтарем в свете огня. — Нет, прости, — В итоге тараторит, выглядя виноватой, — Я забылась. Итэр отвечает, что сегодня день забывчивочти способствует, сестру из объятий выпуская. Желая показать, что она ничего плохого не сделала. И заодно свое любопытство удовлетворить и чувства выразить. Берет руку Люмин, целует её нежно, после чего меняет губы на язык. Проводит им, облизывая ладонь и тонкие пальцы, имеющие уже знакомый сладковатый привкус. Между пальцев проводит, кончик одного губами обхватывает. Сестра от него взгляд не отводит, улыбается скованно. Довольный эффектом, Итэр её влажные пальцы по своими переплетает, опускается, целуя под грудью. От запаха, тепла и текстуры её кожи едва удовлетворенное желание возвращается, жгучей жадностью в крови бурля. Внимания требуя. Но пока не слишком сильно. Итэр ребра разглядывает и оглаживает свободной рукой. Их косточки приятно выпирают. Губами вниз и в сторону ведёт, проводя по животу: он плоский и тугой на ощупь. Оставив на нем пару поцелуев, Итэр перемещает обе руки на крепко сбитые бёдра. — Раздвинь ноги сама, пожалуйста, — Просит, глядя на сестру с азартом. Она рот ладонью прикрывает, слушается, ноги в коленях сгибая — Итэр между ними устраивается, через её бедро перелазя, щекой о живот трётся, будто кот, просящий ласки. Видимо, это сходносиво Люмин замечает, зарываясь в его волосы на макушке. Он только улыбается, осторожно проводя языком снизу вверх между малых половых губ — ему они очень похожими на лепестки кажутся. От интимности момента в груди теснеет. Чуть нервничая, Итэр бедра её сжимает, у входа во влагалище языком трётся. Сестра пискнула кажется. Он не уверен, потому что она рот себе зажала совсем крепко. — Подскажи как сделать так, чтобы тебе причьно было, — Привстав, спрашивает, стараясь скрыть новую вспышку тревоги: Люмин случайно напомнила, что ей боль принести легко. Особенно... Сейчас. Ответа приходиться ждать долго: сестра в потолок смотрит, но будто его не видит, волосы его сжимает почти до боли. — Дашь руку? — Наконец отвечает, вырутывая пальцы из его волос. Итэр безмолвно подчиняется, прекрасно понимая, что показать проще, чем сказать. Люмин его пальцы кладет на плотный узелок плоти у себя между ног, скупо комментируя свои действия одним словосочетанием: "это... очень чувствительное место". Прислушавшись, Итэр гладит его подушечкой большого пальца, боясь причинить дискомфорт грубым движением. Сестра голову на бок поворачивает, шумно выдыхая. Попробовав круговыми движениями помассировать клитор, он заметил, что мышцы бедер Люмин напряжены. — Это... Хорошо? Я правильно делаю? — на всякий случай уточняет, останавливаясь. Сестра дышит часто, щеку горящую трёт. — Д-да. — Выдыхает, кивая, — Лучше... Тут поможет методичность. Не надо постоянно менять то как ты... Делаешь. — Ради объяснения, очевидно, пришлось всю волю в кулак взять. Итэр восхищается смелостью Люмин. Вслух благодарит за объяснение. И пытается им следовать. Решает, что ртом ласкать проще, чем пальцами — так будто бы риск больно сделать меньше. Клитор губами обхватывает, в рот втягивая. Посасывает неторопливо, бедра и живот поглаживая, излишки слюны часто сглатывая. Через некоторое время отмечает, что Люмин будто бы напрягается больше, прогибаясь. Бедра чуть дрожащие приподнимает, тихо просит не останавливаться — он и не собирался, хотя челюсть устает быстро. Люмин немного ёрзает, потом — замирает, сжимаясь заметно и после паузы короткой просит остановиться, лицо в ладонях пряча. Итэр губы облизывает, пальцами её между ног гладит: они по слюне и смазке ездят легко. — Справедливость восторжествовала, или я что-то не так сделал? — Спрашивает, искренне не понимая. Сестра привстает, лицо его в руки берет и к себе притягивает. Целоваться лезет. Итэру нравиться, и он совсем не против разделить солоноватый вкус с ней. — Первое, — Отвечает, губы его облизывая, — Спасибо. Взгляд опускает, выглядя растерянной. — Давай? — Неуверенно звучит. — Что? — Итэр примерно понимает о чем она, но хочет быть уверен. — Вставь, — Бросает с намеком на злость. "Кончаются силы смущение преодолевать" — предполагает про себя, но вслух ничего не говорит. Теперь у входа пальцами трётся, смазку горячую размазывая, нервничая снова. — Давай, — Прикрыв глаза торопит мягко. Итэр осторожно пальцами внутрь лезет, отмечая, что стенки нежные, на ощупь приятные — какие-то бархатистые. Люмин не выглядет так, будто ей неприятно. Правда не двигается совсем. — Нормально? — Уточняет, пробуя двигаться туда-сюда. Тесновато, и это заставляет сомневаться, стоит ли пальцы менять на член. — Да, давай. — Ты... — Как попугай, — уверенна? Сестра кажется поняла, что он умолчал и просто кивнула, стараясь ноги пошире развести. Итэр не умел с ней спорить, поэтому в губы её поцеловал, головку ко входу пристраивая. Выглядело... Правильно. Немного мягко потеревшись, он надавил, внутрь медленно проникая. Войдя примерно наполовину, останавливается, давая привыкнуть. Кому? Обоим. Теснота влажная и горячая обхватывала приятно, волнительно. Люмин опять лицо в ладонях спрятала. Напряжённая неподвижность её настораживает. — Люмин? — Она вздыхает только, — Я хочу смотреть на тебя, убери руки. Свою садонь поверх её ладони кладет, собираясь отнять от лица. Не успевает: сестра сама это делает, а потом в его руку вцепляется. Губы кусает, жмуриться и хмурится, заставляя переживать. — Больно? — Начинает вытаскивать, отмечая, что она бледнеет. — Стой! — Болезненно морщась вскрикивает, руку его к своей груди прижимает. Итэр чувствует себя странно. Вина и тревога с желанием острым сплелись в клубок, что в груди шевелился. — Я не хочу, чтобы тебе больно было, — Говорит тихо, свободной рукой щеку её поглаживая. — Я знаю, но так должно быть. Ты же... Понимаешь? Итэр вытаскивает, но сразу вновь входит. Не наполовину, как до этого. Входит до упора. Делает это плавно и медленно, впрочем, на глазах сестры все равно слезы выступают, а она молчит, губу закусив. Конечно, он понимает. Ещё в детстве услышал, что женщины на брачное ложе кровь проливают, правда тогда не понял до конца. Потом узнал некоторые детали, но все равно надеялся, что у них как-то иначе будет. Люмин тыльной стороной ладони слезы размазывает. — Потом будет лучше, главное сейчас порвать. Итэра передёргивает от этой формулировки. Он на сестру взгляд бросает хмурый. — Помолчи, пожалуйста, — Просит, под бедра подхватывая и наклоняясь. Поколебавшись, к ней прижимается, двигаться начиная. Ему жарко и душно. Трение приятным удовольствием по телу разливается. Ей — больно до искусанных губ. Итэр в них впивается, шепотом просит немножко потерпеть. Она и так к этому готова, но промолчать он не может. Руками в бедра и бока вглаживается, слёзы сцеловывает, в любви признается. Люмин морщится, но с губ её смешок срывается. Ей со временем легче — это заметно. Он двигается свободнее, утопая в влажном томительном жаре, пока не изливается в него, застыв от сладкой судороги. Вытащив, замечает, что кровь пролита. Значит, они стали мужем и женой окончательно и бесповоротно. И от этой мысли алые мазки страшными уже не кажутся.