Удар молнии

Момент появления в новом доме не стал особенным. Тэхёна встретила женщина в строгом чёрном платье, поклонилась у порога и, пропуская, отступила. Внутри было тускло и серо — горел приглушённый свет. Отказавшись от помощи, Тэхён перетащил свой единственный чемодан через порог. Дверь за спиной с треском захлопнулась, и, безучастно оглядевшись, он спросил: — Его нет дома? — Господин Чон должен был вас предупредить. Он вернётся послезавтра. — Он не предупредил, — сухо отозвался Тэхён. Домработница наверняка считала в его голосе недовольство, которое он не закладывал, поэтому добавил он более мягко: — Вы не проводите меня? — Разумеется. Они миновали небольшую прихожую с мраморным полом. Тэхён ни на что, кроме этого, даже не обратил внимания. Лестница, скрип половиц, узкий пролёт на втором этаже. Зашторенное окно пропускало слабые, совсем мутные полосы света. Эти пустота и безжизненность не сочетались с Чон Чонгуком, которого знал Тэхён. Казалось, в его доме должно было оказаться куда больше красок. — Господин Чон сказал выделить вам спальню рядом с его. — Домработница сложила руки в треугольник. У неё была тонкая вытянутая шея и танцевально прямая спина. Густые чёрные волосы она собрала в низкий пучок на затылке. — Вам потребуется моя помощь? — Нет, спасибо. Я справлюсь, — сказал Тэхён, отводя взгляд. — Тогда я вас оставлю. Если что-нибудь будет нужно, вы можете найти меня на кухне. Уйду я, — она взглянула на наручные часы с потёртым кожаным ремешком и чуть нахмурилась, — где-то через час. Тэхён молча кивнул. Но когда домработница уже дошла до лестницы, он окликнул её тихим «простите» и, стоило ей обернуться вполоборота, нерешительно произнёс: — Вы не сказали, как вас зовут. Точнее… я не спросил. Я… — Он замялся, почувствовав себя глупо. Надо было спросить об этом первым делом. — Меня зовут Пак Субин, — улыбка на её лице стала дружелюбной, и вокруг глаз у неё появились заломы мелких, сухих морщин, — можете называть меня Субин. Тэхён дёрнул уголками губ, как бы согласно улыбаясь в ответ. Сглотнул, откашлялся — и наконец отвернулся. Когда под невесомыми шагами Субин заскрипели половицы, он вошёл в комнату, которую для него выделил Чонгук. Тут оказалось довольно просторно: большая кровать у стены напротив, справа от неё — панорамные окна с выходом на балкон. В бликующем отражении окон виднелись густо-зелёные кроны, дорожка сада, чуть вдали — ажурные ворота у въезда во двор. В Тэгу Тэхён как-то обмолвился, что в четырёх стенах ему не хватает воздуха. Вряд ли Чонгук запомнил; может, это просто всплыло у него в памяти, когда из нескольких комнат в доме он выбирал, какую отдать Тэхёну. Толкнув чемодан ближе к себе, он снова огляделся. Теми немногочисленными вещами, которые Тэхён взял с собой, гардеробную заполнить не удастся. Но он обязательно купит новые. Здесь, в Сеуле, он начнёт жизнь сначала.

* * *

Впервые Тэхён встретил Чон Чонгука около месяца назад. Случилось это поздно вечером, и за несколько часов до этого Тэхён едва не провалил выступление, а минут за пятнадцать до встречи с Чонгуком — увидел, как лучшего друга, которому в «Корсаре» отдали роль Али вместо него, трахает в гримёрке директор труппы. Перед выступлением в Доме культуры и искусства Тэгу Тэхён разминался за сценой и слышал гам переполненного зала. Мрак закулисья, запах канифоли, разлитая на паркете вода, что-то щебечущая под ухом Тэри, с которой у него была партия па-де-де. Репетитор, Ли-сэм, подошёл, опустил крепкую шершавую ладонь на обнажённое плечо. Сказал: не подведи. И Тэхён, облизав пересохшие от помады губы, кивнул. Конечно, он не подведёт. Про его травму локтевого сустава Ли-сэм, в конце концов, знал больше самого Тэхёна. И понимал, на что идёт, выпуская его на сцену. Спроси кто у Тэхёна о каком-нибудь из выступлений, в подробностях он бы не вспомнил ни одного. Запоминал он всегда обрывки, которые были общими из раза в раз: выход под яркий свет прожекторов, тонкие пальцы партнёрши в ладони, звуки оркестра, доносящиеся из-под ямы. Вспышки удачно сделанного гранд пируэта и финальные коды — после них зал на короткий миг замирал, прежде чем разразиться аплодисментами. Выступление же из того дня запомнилось ему выгравированной улыбкой, каплями пота на лбу и острой болью в руке, когда он подхватил Тэри и оторвал её от пола. Ступня дернулась на линолеуме на короткий миг. Он подумал: будь выступление в другом зале, где нет такого хорошего покрытия, или не воспользуйся он заранее канифолью — его нога соскользнула бы. Стоило это представить, как расслабилась спина. Движения утратили прежнюю отточенность. Ему удалось удержать Тэри, но блеснуть и показать свой максимум Тэхён так и не сумел. Зал, как подобает, аплодировал. Тэри сделала глубокий поклон, а за ней и Тэхён. Затем — миг. Новые ноты и мотивы. Другая тональность и другой артист. Когда Чимин вылетел на сцену, кожи Тэхёна коснулась прохлада, как от вихря. Чимин был лёгок, но ему удавалось сохранить в этой лёгкости технику. Аччелерандо — и он склоняется, как кошка, на авансцене. Ритардандо — и он зависает в воздухе, вытянув одну ногу вперёд. Лицо его горело в экстазе. Глаза при виде замершей темноты зрительного зала поблёскивали, как у безумца. Покидая сцену, Тэхён, как и всегда, думал, что ни у кого не видел более техничных баллонов, чем у Пак Чимина. Когда все артисты вышли на финальный поклон, Чимину аплодировали больше других. В этом нет ничего удивительного — в глазах обычного зрителя сольный артист всегда выглядит эффектнее, чем исполняющий в основном па-де-де. Тэхён к этому привык. Он знал: в зале сидят люди, знающие толк в классическом танце, и критики, которые напишут в интернете рецензию на спектакль, — его умения оценивают именно они. Технику не понимают те, кто оказался в зале случайно и для кого балет — не больше обычного развлечения. Они хотят соприкоснуться с ним хотя бы единожды, и сегодняшний спектакль — их первый и, скорее всего, последний. Пачки, трико, грим — это для них балет. Куда важнее их аплодисментов: отметят ли критики то, как он справился со сложной ситуацией? Ведь им известно про травму. И они должны заметить не только ошибку (нет, помарку), но и то, что за ней последовало. В этом его, Тэхёна, профессионализм — он удержал Тэри, чего бы ему это ни стоило. Едва кулисы закрылись, как улыбки на лицах труппы сменились с отточенных на взволнованные и облегчённые. Тэри запустила пальцы в пучок, расслабленно замычала и направилась за сцену, постукивая пуантами по полу. Хубэ из кордебалета зашагала за ней — в руках она несла её букеты. Тэхён хотел было отыскать Чимина, чтобы по пути в гримёрку попросить помочь с завтрашней репетицией (только Чимину Тэхён доверял контроль за позициями рук), но на сцене его уже не оказалось. За кулисами толпились дети — в сегодняшнем выступлении им дали исполнить небольшую партию разбойников. На проходившего мимо Тэхёна они смотрели с благоговением. Но тут же потупили взгляды, когда Тэхёна перехватил Ли-сонсэнним. — Ты справился, и весьма неплохо. Рука сильно болит? — Не смертельно. Вы не видели Чимина? Завтра я хочу отработать партию Али… — Не видел, — отдёрнул Ли-сэм, заметно помрачнев. — С партией Али мы ведь уже всё решили. Она досталась Чимину, поэтому не трать на это силы зря. Сосредоточься лучше на восстановлении. — Сэм, — Тэхён устало-отрешённо втянул воздух, — я могу его заменять. Если понадобится. — Решение здесь принимаем не я и не ты. Иди, отдохни немного. Через час у нас общий сбор. Приехал единственный сын Чон Чонхуна. Он пригласил всех нас… выпить. — На последнем слове Ли-сэм фыркнул, засунул руки в карманы широких брюк и вытянул шею, без особого интереса оглядываясь по сторонам. — Чон Чонхун? — Тэхён замер в удивлении. — Что им здесь надо? — Не им, а только отпрыску. Чон Чонгук или как там его. Если бы я знал, зачем этот молокосос приехал, то, может, нашёл бы причину, чтобы послать его на четыре стороны. Заявился, как хрен с горы… — Лицо Ли-сэма скривилось. Он не выносил, когда ему приходилось выполнять указки тех, кто младше по возрасту. — Сын же никак не связан с делами Сеульского театра, — неуверенно протянул Тэхён. — Не был связан. Похоже, что так. Наша страна держится на преемственности — потому везде и задница… Тэхён решил, что скрыться надо до того, как Ли-сэм начнёт рассуждать об экономике Кореи. Закончится всё рассказами о том, что лет -надцать назад, «когда деньги ещё не правили миром», балетная труппа провинции Кёнсан превосходила сеульскую по всем мыслимым и немыслимым параметрам. — Сэм. — …и эти прожорливые Чоны, они как из ниоткуда взялись, скупили акции Сеульского театра… — Я пойду, поищу Чимина. Все уже разошлись по гримёркам. Артисты кордебалета переодевались в одной большой, общей — оттуда доносились смех, выкрики, разговоры. В пролёте стоял запах лака для волос. Желтоватый свет чуть слепил глаза после мрака закулисья. В Доме культуры и искусства Тэгу их труппа выступала не в первый раз, и гримёрка Чимина всегда была рядом с его, Тэхёна. Располагались они в отдалении от остальных — никакие звуки сюда не доносились. Дошёл Тэхён до гримёрки Чимина едва ли не вслепую. Предвкушая завтрашнюю репетицию, он даже забыл о боли в руке. Тэхён не стал стучаться. Приоткрыл дверь. Та скрипнула, выпустила линию белого света. И выпустила заглушенные стоны. Тэхён застыл на месте. Ручка от двери холодила пальцы. Он не был ханжой. И чужая личная жизнь, как и личная жизнь лучшего друга, его мало волновала. Но Чимин обвивал обнажёнными ногами не кого-то, а директора труппы — господина Мина. А господин Мин, закрыв Чимину рот, обернулся и взглянул через плечо Тэхёну прямо в глаза. Он не выглядел ужаснувшимся. Скорее, напрягся. Сильнее, чем был напряжён до этого. Большего Тэхён не помнит. На Чимина он, кажется, так и не взглянул. — Через час нас ждёт Чон Чонгук. Пригласил выпить. Тэхён сказал это ровно, без всполохов. И закрыл за собой дверь — осторожно, чтобы она не хлопнула. Мин Юнги, распорядившийся, кому отдать партию Али, трахал его лучшего друга. Лучшего друга, которому партию Али и отдали. Это всё, о чём удавалось думать. Мысль была расфокусированной, Тэхён пока не мог на ней сосредоточиться, проанализировать. У него онемели ноги и ныло в солнечном сплетении. В несколько шагов он дошёл до своей гримёрки, отыскал пачку сигарет, спрятанную в заднем кармане рюкзака, и прямо так, в трико, балетках, с гримом и чуть смазанной на губах помадой, выскочил на улицу. Чимин вышел к нему, когда Тэхён докуривал вторую сигарету. Он кутался в чёрный — явно не его — пиджак, который висел на худых плечах и доходил ему до колен. Обхватывал себя руками и выпускал в ночную улицу пар. Было и правда холодно. — Тебе же сказали не курить хотя бы во время сезона. — Не знал, что ты носишь костюмы от «Армани». — Поговорим?.. — медленно произнёс Чимин изменившимся тоном. — Если хочешь поговорить о своей личной жизни, то меня она не касается. Чимин вдруг усмехнулся. Немного даже зло. Он старался сохранить выражение участия, но, кажется, из-за чего-то сдерживал себя, чтобы не наговорить лишнего. — Ну конечно, — сказал Чимин после паузы, — мало что заботит Ким Тэхёна. В обычной ситуации Тэхён бы промолчал. Докурил бы сигарету, выбросил её в урну и вернулся в здание. Ему надо переодеться, провести вечер с Чон Чонгуком и другими артистами. Завтра — проснуться и в миллионный раз отрепетировать партию Али. Он заслуживает её — и знает это наверняка. Он способен на большее, чем привыкли думать господин Мин, Ли-сэм, критики, Чимин и рукоплещущие Чимину зрители. Но в этой ситуации Тэхён не промолчал: — Да, мало что. Но твоя партия в «Корсаре» — вполне заботит. — Хочешь сказать, я её через постель получил? — Я этого не говорил. — Ты подумал. — Чимин. Я этого не говорил. — Конечно, ты не говорил! Ты вообще почти не говоришь. Чимин разъярённо шагнул навстречу. Как и всегда, когда нервничал, у него перекашивались губы. Из освещения здесь был один подрагивающий фонарь — о него билась стая мелких мошек. Тэхёну казалось, что в гуле линий электропередач он слышит учащённое дыхание Чимина. — Что ты хочешь от меня услышать? — одним тоном проговорил Тэхён. Он подошёл к урне, затушил и выкинул бычок. Холод пробрался ему в кости, но уходить он не торопился. — Ты можешь расслабляться как хочешь. Хоть с Мин Юнги, хоть ещё с кем. Если ты уверен, что заслужил партию не через постель, то какая тебе вообще разница, что подумаю я? — Видишь, — голос Чимина сорвался, — ты опять это делаешь. Ты не говоришь никогда напрямую. И чуть что — сразу сбегаешь… Потому что ты ведь ничего не сказал. До тебя не докопаться. Ким Тэхён — чист и пуст. Тэхён не сразу понял, что пальцы у него дрожат вовсе не от холода. Помедлив, он опустил взгляд к носкам запылившихся балеток. Сухо ответил: — Я не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. — Я… знаю, ты считаешь, что мне только из-за маленького роста и хороших прыжков отдали сольные партии… что я не удержу партнёршу… — Чимин. — Ты не говоришь этого напрямую. Но постоянно подчёркиваешь — так или иначе. — Это всё бессмысленный бред, — тише, но всё так же гладко произнёс Тэхён. — И сейчас ты хочешь опять всё… блин, я не знаю… закупорить? Ты всегда так делаешь. — Лучше так. — Он сглотнул едкий привкус сигарет. Но не остановился: — Чем закупоривать свои беды хозяйским членом в заднице. Вот и всё. Тэхён и правда это сказал. А дыхание Чимина и правда, оказывается, прореза́лось в гудении линий электропередач. Тэхён почти видел, как ломается его взгляд. Свои роли Чимин отыгрывал идеально отчасти поэтому — все эмоции отражались на его лице как по щелчку. В тот вечер он, замерев на короткий миг, вдруг мрачно, совсем невесело усмехнулся: — Теперь всё выдал, что хотел? — и на последних словах сорвал немного голос. Прежде чем он ушёл, оставив Тэхёна одного, Тэхён не успел взять себя в руки, чтобы придумать правильный ответ. Всё вокруг сделалось противной чернотой. И зачем он вообще сказал хоть слово? Чимин — хороший артист. Талантливый, это все знают. Если секс с Мин Юнги и помог ему обойти Тэхёна, то на сцене Чимин всё ещё блистает: результат кристально чист, а значит, неважно, заслуженно или нет он занял своё место. На сцене ничего, кроме итогов, не имеет смысла. Тэхён закурил третью сигарету подряд. Постоит так немного — и его отпустит. Его всегда отпускает. Он знал это наверняка, даже если в горле у него разрастался бесформенный ком и чем-то сдавливало рёбра. Закрыв глаза, он втянул через нос ночной воздух. Повертел сигаретой между пальцами. И услышал вдруг шаги. Именно так, на ночной улице, с высушенным от волнения горлом, с растресканной на губах помадой, Тэхён встретил Чон Чонгука впервые. — Если подслушивали, — сипло сказал тогда Тэхён, — могли бы уйти после того, как уйду я. Было бы не так неловко для нас обоих. Пока Тэхён говорил, он не видел лица. Только очертания фигуры: просунутые в карманы бомбера руки, свободные джинсы, заправленные краями в высокие берцы. Чёлка расправлена на стороны, волосы вьются, половина — собрана в пучок. Появился он из-за угла. Вышел небрежно, как будто тут его ждали. Тэхён так и видел, как незнакомец стоял всё время за стеной, прислонившись к ней расхлябанно и небрежно. Наскучило — и вышел на свет. На свету Тэхён увидел острую линию подбородка, улыбку, замершую во взгляде, и растягивающуюся — на губах. — Ну у вас и драма. Он… насмехается? Тэхён послал бы его к чёрту, знай он наверняка, кто перед ним стоит — может, это не просто прохожий, а зритель или, того хуже, журналист. — Я не прям подслушивал, если честно. Стоял там — переписывался. Расслышал только под конец, о чём тут говорят. У парня (его имя он узнает, но позже) оказался пирсинг в губе. Тэхёна мысленно перекосило. Гёпо, видимо. Любой другой не стал бы подходить так близко и затевать к тому же разговор. Можно было бы ему ответить, попросить прощения за причинённые неудобства на случай, если он всё-таки журналист (вряд ли, конечно), но Тэхён, так и не придя в себя окончательно, попросту молча кивнул. Затушил скуренную наполовину сигарету и, пока в край не окоченел, направился ко входу в здание. — Ким Тэхён? Да? Это было брошено в спину. Подошва берцев шаркнула по асфальту. — Я Чон Чонгук. Решил — лучше скажу. Ну, понимаешь, чтоб не так неловко было дальше. Тэхён не обернулся. Услышал, как Чонгук сделал ещё пару шагов. И когда тот заговорил снова, голос его прозвучал ближе и чуть сдержаннее, чем в прошлый раз: — Мне понравилось твоё выступление. Оно было очень… точным. Вы так вообще говорите? Про балет? Мне кажется, учись я всю жизнь — не смог бы так же. На благодарности не осталось сил. Или, лучше сказать, выдержки. Тэхён ушёл, не произнеся вообще ничего, а когда снова оказался на улице уже спустя полчаса (со спортивной сумкой, со стёртыми гримом и эмоциями), Ли-сэм подозвал его к себе, сгибая и разгибая ладонь, — и Чонгук снова был там. Стоял рядом с сонсэннимом. Тэхён запомнил чутка покрасневший кончик носа и как Чонгук касался языком пирсинга. Ещё звуки автомобильных сигналов и бессмысленные разговоры девушек из кордебалета, которые Тэхён услышал, проходя мимо. И как Ли-сэм представил их друг другу, и они оба сделали вид, что рады знакомству — Тэхён врал и про радость, и про знакомство; Чонгук, кажется, только о последнем врал. Тянул губы в улыбке и, когда приходилось сдерживаться, кусал нижнюю. Под ней у него оказалась едва заметная родинка. Пригласил их Чонгук в бар, в закрытую комнатку-секцию. Чимина и Юнги Тэхён там старательно игнорировал. Сидел в углу, не пил, время от времени взгляд непроизвольно вшибался в Чонгука: сложно не заметить того, кто так много говорит и так много смеётся. Тэри подливала Чонгуку виски, и он глотал его прямо так, не разбавляя. И, кажется, совсем не пьянел. Через какое-то время, когда на всю мощность врубили попсу, Тэхёну надоело. Он встал, нечаянно шибанув ногой по столу, и наконец заполучил чьи-то взгляды. Потом молча вышел. Вышел, правда, не окончательно, а в туалет. Ценность всех этих сборищ Тэхён прекрасно знал, поэтому предпочитал досиживать до конца. Подержав руки под тёплой водой, переглядев в отражении все оттенки синевы под глазами, он хотел было вернуться обратно, но в пролёте наткнулся на Мин Юнги. Тот подпирал спиной стену и явно дожидался Тэхёна. Добрый вечер, господин Мин? Глупость. Он видел его голый зад — и не поздоровался даже тогда. Полукивок-полупоклон выручал всегда, но не в этот раз. Мин Юнги окликнул, когда Тэхён проходил мимо, и пришлось затормозить. — Никому не говори то, что видел. — Я и не собирался, — мигом ответил Тэхён. Получилось грубо. Ещё грубее было добавить не сразу, а после паузы: — Господин Мин, — хотя первоначально Тэхён хотел так своё случайное нахальство, наоборот, сгладить. — И хватит уже соревноваться с ним, — взгляд Юнги блеснул исподлобья, — ты зря тратишь и свои физические силы, и его — моральные. Вы оба на своих местах. Это не изменится. — Господин Мин. — Опять пауза: споткнулся, когда глотал усталость и отрешение. — В этот раз у меня не получилось, так бывает. Я не имею ничего против вашего выбора. Тэхён не высказал то, что повисло очевидным для обоих: не получилось в этот раз, но может получиться в следующем сезоне, и вы меня не остановите. — Ты, похоже, не совсем догоняешь. Зритель тебя не хочет. Критики — хотят тебя просто разбирать, а не восторгаться тобой. Это не хорошо и не плохо. Но такое у тебя место. Разумнее всего стоять на нём. Держаться за него. «Стой там, Тэхён, иначе останешься и без этого места тоже». Стоять Тэхён и вправду умел: когда удерживал на сцене партнёршу, когда выслушивал слова Чимина, отравляющие ему жилы. Но сдвигаться с места — ему удавалось ничем не хуже. Он с места даже свою вывихнутую ногу сдвигал, когда был ребёнком: как-то раз, не замечая боли, дотанцевал станок, пока не закончилась репетиция. Вечером бабушка отчитала его за беспечность. — Я пойду, господин Мин. Вы можете не переживать — я не побеспокою ни вас, ни Чимина. — Ты не понял. — Юнги поморщился, как будто не хотел всё это проговаривать вслух. Он скрестил руки на груди, сощурил один глаз, посмотрел куда-то вбок. — Если не хочешь его беспокоить, то стой там, где стоишь. Он ценит тебя. И ему неприятно находиться с тобой в этой постоянной бесполезной борьбе. — Бесполезна она или нет — решаю я, — чеканно произнёс Тэхён. Будь у него больше запала в голосе, как бывает у Чимина, прозвучало бы наверняка убедительнее. — Я говорю тебе как директор труппы: пока я руковожу вами, ты не получишь сольных партий в основном репертуаре. Ты не сложен как надо, твои прыжки и в целом умение держать себя — средней паршивости. Ты не отдаёшься зрителю, ты отдаёшься только себе. Но куда хуже — ты никогда не признаёшь своих ошибок. — Вы… не правы. По горлу как будто ножом полоснули. Тэхён, который отрабатывает положения рук по указаниям Чимина, не признаёт своих ошибок? Он, который взращён ошибками, вдруг, оказывается, их не замечает? Это просто… неправда. И мысль об этой неправде резалась ему в рёбра. Мазнув по Юнги отстранённым потерянным взглядом, Тэхён прошёл мимо него. В глазах саднило. Он это ненавидел, и ему хотелось опять курить. Чего ему не хотелось — это снова напороться на Чон Чонгука. Тэхён свернул за угол, замер, увидев его, и сокрушённо произнёс: — Да ты издеваешься… — Я отлить хотел, а не поиздеваться. — Чонгук отстранился от стены. Бомбер он снял и остался в обычной чёрной футболке — она обнажала бесчисленные татуировки на правой руке. — Судьба или злой рок? Что выбираешь? Тэхён в порыве перешёл на неформальную речь первым. Чонгук ответил тем же, и от этого ему как будто дышать стало проще. Когда заметил, что Тэхён не собирается продолжать разговор, чувственно-беспечно схватил его за ладонь, произнёс «стой, подожди», обдав пьяным дыханием, и выглянул аккуратно из-за угла. Кивнул самому себе, сказал «ушёл, там никого», выпустил руку Тэхёна и заулыбался ему во все зубы. Пить Чонгук всё-таки не умел. — Денёк у тебя сегодня не очень, — сказал он Тэхёну. — Я оставил сигареты в сумке, — бесцветно и словно не слыша сказанное. — Не хочу за ними идти. У тебя не найдётся? — Найдётся. Пойдём вместе. Но мне бы сначала отлить без приключений и новых сплетен из Тэгу. Тэхён дождался его на этом же месте, успев искусать сухие губы. Вернулся Чонгук с пьяной полуулыбкой. Мокрые руки он вытирал о брюки — водил ими вертляво вверх и вниз. — Надеюсь, я никакие разговоры не пропустил? Тэхён не нашёл это смешным, поэтому не ответил. Когда они вышли на улицу, в уши ударило звуками проезжающих машин. Было уже поздно — ни одна живая душа не проходила мимо. Чонгук, оказалось, курил те же сигареты, что и Тэхён. Он поднёс к нему зажигалку, чиркнул ей в уличном шуме, и, едва только Тэхён затянулся и опустил руку с сигаретой вниз, — Чонгук коснулся его лица: небрежно провёл мягкими пальцами от лба к носу, от носа — к подбородку, задев немного губы. Сказал: — Я бы на тебе женился, — пьяно хмыкнул, закатил глаза, давя блаженную улыбку, и уронил руку. Хотя Тэхён и выпустил уже дым — всё равно подавился. Он кашлянул и бесстрастно произнёс: — Тэри — главная любительница споить. Особенно сеульцев вроде тебя. Скажи спасибо, что здесь подают виски, а не макколи. — Так ведь макколи — слабее… — Чонгук закурил тоже. То, что сказал Тэхёну, в памяти у него словно бы не отложилось. — Поэтому с ним и легче не заметить, что нажрался в говно. — Сказал знаток, просидевший весь вечер в углу, как… да боже, брошенный кот. — Он усмехнулся. Сделал затяжку и, запрокинув голову, выпустил дым. А потом взглянул на Тэхёна как-то излишне цепко и спросил, не меняясь в голосе: — Выйдешь правда за меня? Тэхён, к своему собственному удивлению, смутился. Сердце у него не пропустило удар, но он почувствовал, как горят уши. Чтобы заполнить паузу, он ответил спокойно: — Ты не знаешь ни моей группы крови, ни моего типа личности. — Я в это не верю. Доверяю только своему чутью. — Я тоже не верю. И в чутьё — тоже. Не верю. — Ну, я так и думал. Чутьё мне подсказало. — Надо бы тебе проспаться, дружище. — Тэхён сузил глаза, демонстративно сканируя Чонгука сверху донизу. Вообще-то, стоило отдать ему должное: держался он вполне уверенно. — Я просплюсь. И завтра спрошу тебя снова. Всё, что мне нужно, — это запись в семейном реестре и чтобы ты продолжал выступать на сцене. Взамен я предложу тебе то, от чего ты не сможешь отказаться. И назавтра, встретившись с Тэхёном в тихом кафе на отшибе, Чонгук на самом деле предложил. Без кольца, конечно, и без коленопреклонения. Предложил то единственное, что умеет (в этом Тэхён убедится многим позже). Чонгук предложил сделку. А Тэхён, выслушав, просчитал и взвесил всё за минуты. Без истерик, вопросов. Вычленив в голове один лишь сухой остаток. Он знал, что потеряет всё, что имеет сейчас, если согласится на предложение Чонгука. Как знал и то, что обретёт нечто, чего никогда не имел. И Тэхён согласился. Ведь сдвигаться с места ему удавалось лучше всего.