Семьдесят две ночи

Одиночество — это великая вещь, но не когда ты одна…

— И я одна никогда не найду своего дворца. Никогда не вернусь в него. И никогда не укажу путь к сокровищу усталому путнику. Я буду вечно помнить вас, мои братья и сестры, и ждать нашего воссоединения. Ведь я рождена чтобы пожертвовать собой во имя смертных, и жертва — лишь прекрасная прелюдия к новой жизни… Мой грандиозный финал озарит будущее для этого мира, где не будет богов. Ведь они были лишними еще с самого начала. Ее немыми слушателями были дворцы ее братьев и сестер и они сами. Голубыми, едва заметными, огоньками они сияли в глубинах своих замков. Они нашли свое пристанище и наградили оказавшего им помощь путника — теперь их покосившиеся умы и оскверненные души могли отдохнуть. Глядя на них, она ощущала присутствие, словно они все до сих пор были здесь. Они были с ней. И она до последнего в это верила. Даже когда ее горло раздирали горькие и отчаянные крики, даже когда слезы жгли сверкающие глаза и резали нежные, словно фрукты хаара, щеки, она продолжала верить, что они были рядом. Оскверненные и проклятые феи тоже верили, что всегда будут рядом с Повелительницей цветов. С ее глаз упала слеза. Капелька соленой воды пропитала золотые песчинки, омывая их болью утраты. Однако лицо, по которому стекла слеза, не выражало грусти или печали. Многие бы даже сказали, что оно радостно светилось. Ее улыбка цвела палитрой пестрых красок, гладкие очертания лица и кончик носа блестели под закатным солнцем, щеки пылали словно красноплодник, но ее глаза… Настолько прекрасны, что всякий, кто увидел бы их, навеки познал бесконечное счастье и безмятежность, но если бы вгляделся и посмотрел прямо в их глубину… увидел бы лишь темное ничего… — Мне известна часть невзгод, что прольется на эти земли. Я родила Хварну и отдала ее своей дражайшей подруге, чтобы безликий кошмар, привидевшийся мне во сне, не настал. Я не знаю наверняка, но чувствую грандиозный и вместе с тем печальный финал нашего правления, как оно утонет в песках пустыни, и останется лишь мудрость. На ее долю выпадет слишком много, и слишком много хочет узнать Аль-Ахмар. Его гордость и стойкость, его неколебимая воля и желания идут против толстой нити будущего. Она столь тонка, что ее не увидеть, но столь необъятна, что ее не обойти. Ничего не изменить, однако в чем же смысл достижения своей цели, если не в борьбе за нее? Однако Вечный Властитель пустыни и сам не знает, чего жаждет. Я вижу двойственность его сердца, и погнаться он сможет только за одной мечтой. Пока другая приведет его к глупому концу. Ее голос лился словно животворящий источник в оазисе разгоряченной пустыни. Порой только он не позволял обжигающему солнцу спалить тонкий зеленый побег мирового древа. И Владычица мудрости, конечно, все знала. Знала, что Повелительница цветов вновь придет сюда, знала и о разговоре Вечного Властителя пустыни и Владычицы грез. Ей доступны все знания этого мира, но в своей чистоте и непорочности, она слишком далека от истины, скрываемой этим миром. За высшее знание приходится платить соответствующую цену. К несчастью, Владычица грез знает, что ее подруга заплатит самую высокую из них троих… и не один раз. А до тех пор она сделает все, чтобы тьма Бездны не омрачила правление ее друзей. Сам древнейший хозяин земель Сумеру — Апеп позволил Аль-Ахмару стать Вечным Властителем пустыни, а это было хорошим знаком. Пусть их империя, их детища проживут остаток сна полный радости и веселья. На такие теплые мысли о своих друзьях отозвалась маленькая, выросшая из ниоткуда падисара. Своими нежными лепестками она щекотнула лодыжку своей создательницы, словно пытаясь не дать ей снова впасть в уныние. На это Повелительница цветов ослепительно ярко улыбнулась и коснулась пальцем ноги маленького бутона, заставляя его вспыхнуть, будто маленькому костру, и подняться повыше к лику своей создательницы. Владычица сада выпрямилась, словно луч солнца, и уверенно направилась к выходу, словно неумолимый поток времени. — Мать грез, ты вернулась. Мы — твои дети, рожденные из пьянящих снов и горьких потерь, молились мудрости Великой Властительницы трав, что не опечалит твой лик кровь и безумие падших братьев и сестер. Встревоженные словно листья в грозу, переминались с ноги на ногу джинны, пытаясь вглядеться в лик своей создательницы. В нерешимости они толпились перед ней, не смея сдвинуться с места, где их огорченная мать приказала ждать. Лица ее детей переливались всеми эмоциями доступными живым, и даже горем потери, которое они познали от слез, из которых родились. Повелительница цветов сдвинулась с места и, словно благородный освежающий бриз, грациозными шагами подступила к своим дорогим детям, окружая их любовью и теплом. — Вам незачем печалиться и познавать горечь своих слез, дети мои. Я властвую над грезами и пусть ваши переживания утонут в них, пока в воздухе витает запах вина и специй. Отправимся же обратно в Ай-Ханум и возвестим Владыку Алых песков о победе его желаний над порядком, царящим в этом мире. Радостная толпа странствующим конвоем певцов и артистов двинулась в путь. Их радостные возгласы и пения заполоняли округу и отгоняли всякую грусть. Они блистали под свечением луны, пропадая в страсти танцев и веселья. Их движения были наполнены блаженством, а слова — любовью и беспечностью. Словно детей, их волновали лишь теплые чувства и мать, медленно ступавшая по заросшей тропе. С каждым шагом вокруг расцветала новая падисара, пришедшая в этот мир из светлых чувств, но рожденная горем потери и разлуки. Однако, улыбка с божественного лика Владычицы грез одурманивала бутон, заставляя его раскрываться перед этим миром и красоваться своим пурпуром. Пройдут сотни лет, но никогда Королева Араньяни не сможет повторить этот цвет, ставший манифестацией грез. Однако, память о нем никогда не исчезнет, сменятся поколения, пройдут сотни лун, а семечки граната все будут обсуждать пьянящую красоту этого цветка. Даже став Васарой и дав плод Васома, духи леса и Царь Леса никогда не забудут, как сильно Великая Властительница трав любила падисары.