Неделя

Признаться честно, скорее всего не она одна ожидала по приезду на локацию оказаться в самом центре какой-то тусовки, алкоголь, драки, новые знакомства с другими девчонками, безнаказанность, если можно так сказать, в действиях на первой вечеринке, ведь всё можно скинуть на то, что напилась слишком сильно, переборщила, извинится потом и лишь жалобно опустит голову, пытаясь выражать полное раскаянье, скрывая такие липкие да забавные мыслишки, что повторила бы все то веселье, но нужно ведь выглядеть такой покорной, жалеющей о своих не приемлемых для будущей леди действиях. Но, как в самом глупом фильме, у Саши мешок на голове и ощущение того, как покачивается транспорт, на котором везут, даже неизвестно куда, хотелось бы услышать громкую музыку, веселые крики, но в ушах стоит только лай собачий, такой противный, давящий на слух, но терпит, лишь ждёт, что же дальше будет происходить, за временем нет возможности следить, только сидеть тихо, дабы ещё в самом начале на неприятности не нарваться. И, действительно долго ждать не пришлось. Под руки выводят, заламывают за спиной и резко мешок снимают, заставляя от света, так неприятно в глаза падающего жмуриться, по сторонам смотрит, осознание приходит, что никакого алкоголя и вечеринки ей не видать, остается только разочароваться немного, потому что кошки на душе скребут, выпить то хочется. С интересом наблюдает, как её вещи на запрещёнку проверяют, улыбается только, ведь не найдут ничего, точно знает, спрятала хорошо пачку сигарет, потому без них никуда, особенно когда ты за день целиком её скуриваешь, когда зависимость и когда тлеющая между пальцами так мысли успокаивает, все переживания ненадолго, но оставляет на потом, вызывая что-то хорошее внутри, даже если это до ужаса плохо. Филина терпеливая, если так можно сказать, поэтому покорно, хоть и пыталась руками дергать, но наручники мешали, на место ставили, показывали, что характер свой можно не проявлять сейчас, из-за чего оставалось только нахмуриться, бросая попытку, идти, пока ведут в место странное, спуску не дают, а в глаза клетки большие бросаются, столь неприятные, как показаться может, ведь испытать на себе все прелести тюрьмы она точно не думала и не хотела, но, раз выбора нет, помалкивает, надеясь, что это ненадолго. Фамилию свою называет, хочет выглядеть уверенной, ведь это тоже влияет, влияет на место в неком коллективе среди пацанок, а все претензии да недовольство исчезает, когда её в первой клетке оставляют, пару секунд рассматривает новые апартаменты, пока в глаза не бросается девушка, даже слегка выделяется среди нескольких других, кепку неправильно, для самой Саши носит, козырьком назад, от чего хочется только поправить, но желание подавляет, знает, что глупо это, подавляет так же как и взгляд, в сторону этой персоны, оставляя на потом мысли, пока в уголке не стоит долго, каждой руку протягивает для знакомства, имена друг другу называют, и конечно же, к последней, той самой выделяющейся подходит, протягивает руку, привычно Сашей называется, отмечает, что просто Саней можно, улыбку давит весёлую, в ответ получает такую же, пока на языке так приятно, даже слишком хорошо крутится многозначительное "Маша", и сдерживается, дабы шутливо не напеть ту самую песню про "Машу и клюквенный гараж", зная, что обязательно сделает это потом. Вроде просто места лучше не находит, стоять нет никакого желания, именно поэтому садится на так удачно подставленную кровать, более напоминающую твердую, неприятную доску, хотя, жаловаться тут не на что, условия соответствуют внешнему виду этого помещения, дающего действительно некое ощущение, что точно не на проект попала, хотя, эту противную ассоциацию скрашивает та самая Маша, что песню напомнила, что кажется такой, не такой, как другие, что кепку черную неправильно носит, у которой на шее лебединой успела татуировку рассмотреть, такую будто бы невзрачную, но той самой неправильностью отдающую, словно существо у девушки было такое, словно она внимание на себя всё переключала, полноценное внимание, взгляд Филиной, будто уже привязался к ней, даже если показывать не хочет этого, даже если кажется, что Маша эта, смотрящая своими глазами, большими, красивыми, одна из самых красивых девушек, что встретить успела, и не верится даже, что столь невинное лицо перекрывает характер, улыбка, хитрая, словно подталкивающая на что-то запретное. Клетка первая заполняясь всё сильнее, новые лица, разговоры, не с самой отборной речью, несколько драк, что успели произойти за короткий промежуток времени, а Саша сидит, разнимать других не думает даже, кажется, что может в драку полезть только за компанию с этой, новой знакомой, что-то веет от неё, особенное, что-то, о чем успела подумать уже миллион и один раз, даже если бредово всё это, но кажется, что она более душе приятна, более своя, особенно смех её, такой заразительный, даже с нотками не свойственной насмешки, звонкий и улыбку вызывающий, пока на полу за лидерство драка происходит, пыль поднимается, слышны маты и тот самый смех девицы, которую похоже подобное развлекало, глаза на свете лампы блестели, видно было, что и самой в драку влезть хочется, просто так, ведь развлекает это, веселит и что-то внутри будоражит, как самой Филиной кажется, но спросить не хочет и не сможет, считает, личное это, не чужое дело, вот она лезть и не будет, лишь в сторонке наблюдать, восхищаться даже. Ей выпить хочется, скурить сигарету или две, успокоиться, снова мысли свои заглушить, тише сделать, но нужно терпеть, время тянется так медленно-мучительно, уже познакомится с остальными успела, с некоторыми согласиться, что вторая клетка, в которой девушки за косяки просьбы выполняли, для них стала мерзкой, просто потому что это стыд, позор и "Блять, Сань, это же кринж ебаный", как выразилась та самая Маша, у которой на языке столько слов подобных, столько грязи матов на устах красивых, что совсем перечёркивают мысли об ангельской внешности и примерном поведении, а Филина кивает на слова чужие, рядом сидит всё так же отчаянно, будто приросла, губы кусает да думает много, который раз думает, волнуется даже, что не особо свойственно поведению привычному, понимает, что она не просто так сюда пришла, что нужно держать себя в руках, но ей так трудно устоять, хочется погрузиться во все свои плохие привычки, особенно когда столь туго, когда у тебя желание воздух перекрывает, и понимаешь, что поможет только банка пива терпкого, глотку согреет и настроение поднимет, как бы не звучало грустно, потерянно, но правдой для девушки являлось, как казалось самой, то не она одна такая тут, тут не осудят, тут должно быть легче. Спасение приходит так же быстро как и уходят мысли о том, что она пришла исправляться, ей чашку большую, металлическую, потрепанную такую, к месту этому как нельзя кстати подходящую вручают, но сейчас не это важно, важно то, что выпить спокойно дают, и она выпьет обязательно, несколько глотков водки сделает, словно воды попробовала, через нос дышать будет, лишь бы не взяло так сильно, даже если не поможет совсем, для вида скорее, пока уже любимице своей протягивает, как узнать успела, Романовой, предлагает выпить, и улыбается, когда ей в ответ тоже улыбку дарят, хитрую, берут чашку из рук и пьют спокойно, губы облизывают, словно остатки вкуса собрать пытаясь, и признавать не хочется, но она действительно засмотрелась как язык по губам розовым, пухлым проводит, даже стыдно говорить, но картина это затормозила слегка, пока градус начинает в голову бить, веселье вызывать, желание не сидеть на месте, именно поэтому участие принимает в том, что другие придумают, не думает ни о чем, забывается, как всегда делала и желает лишь большего, закидывает руку на плечо столь "неправильной" девушки, знает сама, что особо сильно не взяло её ещё, но упорно хочет свести на алкоголь подобный жест, пока сама скользит взглядом глаз своих любопытных по всё той же татуировке, интересно ей, почему же именно это слово, почему же "неправильная", но сама себе противоречит, ведь лишь молчит об этом, не утоляет интерес свой, наслаждается прикосновением мелким. Следующие, даже не знает сколько часов, если правильно понимает, проходят более смутно, Романова вырвалась из рук всё-таки, быстро, незаметно даже, драки захотела, к другой девочке полезла, но разняли её, и было заметно разочарование, когда так же быстро, желанно для самой Саши в руки её вернулась, опять рядом была, словно уже давно знакомы, словно подруги, хотя, тяжело было отрицать, что коннект у них действительно произошел, маленький тандем, шутки друг другу и тот же звонкий смех собеседницы, душу согревающий, теплый, заразительный, от которого чувство, словно она самые смешные шутки рассказала, словно так легко Машу её рассмешить, словно смех этот хочется слушать каждый раз, когда рядом они друг с другом. *** С испытанием первым плохо, действительно плохо справилась, от чего горечь на языке и некое разочарование в себе, ведь хотелось показать, что она что-то может, что она не просто так пришла, но надежда остается, что закроют на это глаза, что впереди еще куча времени проявиться, поэтому, волноваться не стоит, вот и забивает да забывает о провале подобном, думает, что хуже есть девочки, вот и расслабляется, позволяет себе это и пока драки вокруг снова, не влезает, в стороне чаще всего, головой хочет думать, а не кулаками, на этот раз внимание всё на себя переключает, старается меньше взглядов на Романову кидать, делать вид, что не видит подобных, заинтересованных, ведь первая заговорить пыталась, а теперь вот так, но кажется, понимают её, поэтому, не дергают слишком часто, позволяют в мыслях витать, и она так и делает, пока на испытание следующее не попадают, снова тюремная тематика, от которой тошно уже становится, если без вранья, но остается только лицо кислое показывать да удобнее усесться на диван, замечая девушку, что рядом оказалась, узнавая свою "неправильную" в ней, и, удивительно это даже, но не против, улыбается кратко и смотрит на мужчину, что приелся уже, что объявляет о каких-то передачках, и уже становится тревожно как-то, но, раньше времени не волнуется, только смотрит на девочек, что одна за другой к коробкам подходят. Постепенно, вокруг становится все тяжелее, как и ожидалось, получился подвох здесь, теперь некоторые телевизоры разбиты вдребезги, слышны слёзы, каждая из одноклассниц чем-то новым о себе делится, раскрывается да соленые капли на щеках вытирает, пока Саша по сторонам смотрит, всё так же сидит, словно дела ей нет, словно не пробрало как-то, словно не слышала всей той тяжести чужого груза, пока её Машу не называют, та боязно, но подходит ближе всё-таки, именно поэтому сейчас внимательнее становится, слушает и смотрит, пока не говорят, не разбивают что-то во взгляде весёлой, той самой со смехом звонким Романовой, говорят, что не передали ей ничего, совсем, даже словечка единственного, и понимает, что это больно, так же, по привычке губы кусает, пока девушка на место не возвращается, все так же рядом, так держалась хорошо, будто вовсе плевать ей на подобное, но не выдерживает всё-таки, и видно слёзы пред собой, те же самые, на которые было плевать ранее, но, сейчас, совсем не так, Маша её не должна плакать, с Машей её, веселой, той, кто смехом заразительным тепло на душе заставлял появиться, нельзя так обращаться, поэтому, она успокоить хочет, так же как и тогда, в первую встречу, руками её обнимает, теперь более тепло, уверенно, будто спрятать хочет от всего этого мира жестокого, прижимает к себе, позволяет в шею уткнуться, нежно по спине гладит, не отпускает, слышит всхлипы и что-то совсем невнятное, словно сама с собой Романова ругается, на что лишь молчит Филина, позволяет быть хрупкой сейчас, показывает, что ей доверять можно. Трудно не заметить было, что Маша теперь ближе оказывается, совсем рядом, постоянно, словно привязана, словно так и должно было быть, теперь не отходит, сидит рядом каждый раз, либо заговорить пытается, улыбается так же, как и всегда, даже если сама Саша слёзы чужие забыть не может, горькие, из-за которых хотелось обидчика в порошок стереть, заставить извиниться, показать её "неправильной", что нечто подобное не должно расстраивать, что она сделает так, чтобы не чувствовала себя плохо больше, но держит желание такое глубоко, действительно глубоко в себе, скрывает, не показывает, лишь взгляд дружелюбный дарит, улыбку и смех, слушая новые, забавные истории, что рассказывают ей, о том, как веселиться любит, как пыталась с друзьями арбуз на рынке украсть или как от ментов убегала, хвастаясь, что так её и не поймали, приговаривая, мол, "быстрые ноги пизды не получают", заливаясь при этом смехом, явно наслаждаясь каждым воспоминанием, даже если это назовут неправильным, ведь она такой и являлась, Маша её, которая всем своим видом показывала, что не такая, как все остальные, что в глазах была подобна ангелу со своей грешной душой. На испытании с детекторами она провалилась, откровенно провалилась, понимает, что это конец, это последнее, в чем она могла облажаться, поэтому ей остается только лицо скучающее показывать да на Романову не смотреть сейчас, не желая видеть разочарование во взгляде, понимая, как же она выглядит сейчас, как ей клеймо обманщицы поставят, той, у кого просто нет проблем, кто внимания людей хотел, даже если это мелочь, даже если у нее действительно есть то, что душу гложет, то, о чем уже нет смысла говорить, можно даже не стараться, но хорошее только в том, что после этого, после того, как одну из девушек, даже удивительно, что не саму Филину прямо там выгнали, попрощались с таким говором неприятным, но из мыслей вылетает, словно и не было ничего подобного в голове, ведь наконец их в дом привезли, в комфортные условия, в которых можно действительно расслабится, не ощущать себя некомфортно и забыть о той тюремной обстановке, поэтому сумку свою большую тащит, говорит, что это даже лучше, чем чемодан, что места больше да улыбается каждый раз, пока следом, будто в привычку, "неправильная" так уверенно шагает, болтает много, будто без умолку, удивляет тем, что не решила больше забить на общение с Сашей, но тему детектора между ними не поднимал никто, не хотел, ведь так легче, так спокойнее и удобнее, словно пытался оттянуть понимание, что осталось не так много, и за это осталось благодарить только взглядом темных глаз, теплым сейчас, с удовольствием улавливая каждое слово из губ красивых, лишь кивая. Не известно, можно ли считать везением, что девушки не только в комнату одну попали, а еще кровать, двухъярусная, так удобно в углу стоящая, на которой красовалось две фамилии, будто специально, будто судьбой это сближение являлось, ведь Маша лишь довольно смотрела на то, что у них место одно, что будет на верхней спать, пока Филиной оставалось только сумку свою, ту самую, удобную да большую на нижнюю койку поставить, не выражая, но действительно ощущая некое тепло, ведь они рядом, даже сейчас, вот так, близко, рукой подать, словно это и правда было предназначено. Объявление о том, что будет вечеринка, заставило настроение у каждой подняться, кто-то собирался сейчас, кто-то обсуждал о том, что выпить хочется столь сильно, а они разделились, вдвоём остались, по дому тихо, не нарушая атмосферу, прямо к балкону пробрались, оставляя весь гул позади, где-то там. Прохладный, вечерний воздух, открытое пространство, свет фонарей вокруг, мягкие, будто волосы спутницы, кепкой постоянно прикрытые, такие, что прикоснуться хочется, ведь кажется, что их между пальцами будет так же приятно перебирать как и ту самую сигарету, тлеющую так красиво, но не красивее улыбки Маши её, и удивительно даже, когда успела такой романтичной стать, думать о подобном, в мыслях, тайком, своей называть, будто это отчаянье было, будто иначе нельзя, но сейчас желает не думать об этом, желает в моменте быть, в моменте, когда они вдвоём, им никто не мешает, а потом из кармана ту самую пачку достает, пачку сигарет, что еще в первый день надежно спрятала, предлагает одну, из этой самой пачки и жигу берёт, улыбается, ведь принимают предложение её, такое неправильное в этом месте, такое же как и девушка пред глазами, с которой нельзя по другому. Собственная между губ, поджигает в пару мгновений, ощущая никотин такой желанный, глаза прикрывает, тягу делает сразу же, дым выдыхает и опять взглядом возвращается к той, что грозилась все внимание забрать, без остатка, и кажется, что устоять уже не хватает сил, особенно тогда, когда Романова ближе оказывается, смотрит глаза в глаза, не отводит своих собственных и так красиво поджигает сигарету о Сашину, заставляет по телу дрожь пробежать, волнение некое испытать на себе, дыхание затаить и позволять все что угодно девушке этой, девушке, что в голове засела так отчаянно, будто в глупом, романтическом фильме, будто быть такого не может, но именно с ней и происходит, именно у неё в голове Маша одна, красивая и живая, такая другая, особенная, её "неправильная". Они стоят рядом, плечо к плечу, и даже не помнит, кто первый так близко оказался, когда успел, ведь дела нет сейчас, есть дело только к тому, как приятно быть вот так, быть наедине, друг с другом, курить, утолять жажду в никотине и в компании, будто не желая, чтобы заканчивалось это, будто надеясь, что они смогут быть друг с другом ещё немного, лишь бы никто не мешал, но им всё-таки помешали, нарушили этот отчаянно нужный момент, позвали спускаться на улицу, ведь вот, можно идти пить и веселиться, а на лице спутнице некое разочарование и неловкая на этот раз улыбка, кивок со стороны Филиной и медленный шаг по ступеням второго этажа, прямо на первый, затем дверь на улицу и фуршет пред глазами, вкусная еда, от которой точно не отказалась бы сейчас, даже если её Маша в сто, нет, в тысячу раз лучше, даже если свою Машу она хотела бы больше. *** Музыка, веселье, несколько бутылок пива, пару стаканов более крепкого алкоголя, и ведёт, действительно ведёт, даже если крепко на ногах стоит, будто и не пила, даже если научилась уже выглядеть свежо после того, как в хламину может напиться, сейчас она только за "неправильной" своей поглядывает, не хочет, чтобы в драки влезала, чтобы плохо показывала себя, рядом старается быть, пьют они также вместе как и разговаривают, даже если мешает все вокруг, даже если шумно и не так, как было на балконе вдвоём, они не хотят время терять зря, будто знают, что осталось не так много, правда понимают, что скорее всего, нет шанса у Филиной, вот поэтому и не отлипает от неё вторая, вот поэтому улыбается все так же, за собой всё тащит, к столу либо наоборот, подальше от него, не хочет, чтобы мешали, снова говорит то, что в голове у неё сейчас, сама же смеётся, а Саше всё тяжелее будто, тяжелее устоять пред красотой этой, что очаровывает уже который раз, пред всей Машей, что голову откровенно вскружила, даже не зная об этом, даже если всё ещё сомнения грызут, покоя не дают, что не может быть такого, не бывает, нельзя, ошибка, но то, как трепетно смотрит на неё, как очаровывает каждый раз, как в спину ощущение взгляда больших, глаз красивых, будто стрелами метается, как хочется руки свои непозволительно статусу подруг, расположить близко к телу девушки, держать чужую в своей собственной, к волосам наконец прикоснуться, узнать, мягкие они или же нет, нежной быть, показывать, что защиту Маша её имеет, даже если кажется, что не нужна, что лишним будет, но знает, что девочке её, хрупкой, сломанной, должна дать это, должна показать, что она лучше, лучше всех остальных, что она будет получать только ласку от рук этих, слышать только теплые слова, наконец получая доказательство, что она нормальная, совсем не "неправильная", что достойна заботы, которую готова Саша дарить каждый день, даже если не умеет столь правильно, даже если ей нужно будет стараться, она не обделит, она не обидит. Ночь лунным светом в комнату пробирается, звездами из окна и крепким сном для других, пока у самой в голове остатки алкоголя выветриваются, в мыслях драка, в которой Машу свою разнимала, и даже легче немного, что серьезного ничего не произошло, что цела её ненаглядная, спать уже должна, ведь сама укладывала, проговаривала, что поздно уже, заботилась, если можно так сказать, сама же и кепку её, постоянную, козырьком назад надетую, снимала, в сторонке оставила на всякий случай, смогла бегло ощутить под пальцами пряди волос чужих, взгляд тёплый и пьяную улыбку, что приятно отзывалась внутри, пока на ладонь смотрит свою, словно увидеть там что-то особенное желает, но нет, вспоминает ощущения, когда смогла сделать чуть больше. — Мягкие всё-таки, — себе под нос говорит, знает, что спят уже, а у самой из головы не выходят светлые пряди волос, всего на пару секунд оказавшиеся рядом, действительно мягкими, даже шёлковыми являясь, как и представляла себе, вызывает трепет в душе, ведь для неё, Маша вся мягкой была, хоть и казалось всё совершенно иначе. — Кто мягкие? — любопытный голос, пока у Филиной сердце в пятки от испуга упало, глаза поднимает, а пред ней девушка, опустилась немного из верхней кровати своей, смотрит да улыбается всё так же весело, как и всегда, а ощущение приходит, такое трепетное, будто согреть его хочется, что ещё красивее Романова в свете лунном, даже если кажется, что ещё красивее уже быть не может, пока у самой сейчас легкий испуг сменяется тёплым взглядом, умалчивает о мыслях своих, ведь из-за них даже не услышала, как проснулась вторая, а сейчас только глаз отвести не может, ведь медленно, боязно, но спускается к ней "неправильная", явно желает чего-то, и Саша точно отказать не сможет, Саша точно отказывать не хочет, ведь и сама ждёт её, ждёт, будто в объятия готова принять, ведь не может быть иначе, ведь им иначе просто нельзя. Не знает, как согласилась, но тихие, такие искушающие уговоры, пока Маша, её Маша нарушает любые границы, на ухо шепчет, близко так оказывается, что по привычке губы только кусать остается. Вместе по коридору, уже изученному идут, и сердце из груди готово выпрыгнуть, ведь кажется, что спутница столь отчаянно держится за руку Филиной, теплом неким делится, призывает пальцы переплетать, и сомнений не остается, что они вдвоем хотели этого, что вдвоем ощущали, будто искра пробежала еще во время первого взгляда друг на друга, первого разговора. Свет, тихо закрывающаяся дверь ванной, щелчок замка и переплетение пальцев, взгляды, говорящие о всём, её Маша, хрупкая, близко, действительно близко, так, как не была ещё никогда, но хотелось, действительно хотелось увидеть её вот такой, пока сама ждёт, молчит, но приходит ощущение, что понимают без слов, понимают всё, именно поэтому свободная ладонь осторожно оказывается на женской талии, не спеша, словно желая узнать, можно ли заходить так далеко, но ответом служит сокращенное расстояние и прикосновение губ, губ, о которых мечтала в самых отчаянных мыслях, которые ощущает теперь на своих собственных, поэтому не медлит, перехватывает на себя инициативу, проводит по чужой, нижней языком, призывает приоткрыть, и почти дрожит, когда подчиняются желанию её, проскальзывает языком, переплетает с чужим, пока жар нарастает, пока её Маша будто тает, отчаянно рукой за шею обнимает, позволяет всё и сразу, не даёт возможности отступить, именно поэтому Филина проворными пальцами ниже пробегает, под бёдра подхватывает крепкой хваткой да на удачно стоящую стиральную машинку как можно удобнее усаживает, откровенно трогает, осторожно под футболку чужую забирается, ведёт по животу, пока пальцы так отчаянно дрожат, ведь на сон похоже, на несбыточную мечту, ведь не думала, что Романова сейчас так смотреть будет, так желать лишь одного, отдаваться и отчаянно цепляться за плечи собственные. Целует, целует, целует, без остановки, насытиться не может возможностью этой, не может насладиться всей Машей, трогает, одобрение в виде мычания невнятного, тяжелого дыхания и стонов, самых сладких, из уст слетающих, когда задевает ладонями спортивный топ, прямо под него ладонями ныряет, к груди себе путь ведёт, не может волнения сдержать, словно первый раз испытывает такое, хотя, кажется уже, словно так и есть, словно "неправильная" её первая во всём, то, как тает под Филиной, пока подушечками пальцев бусинки сосков ласкает, не может глаз отвести, пытается делать всё в лучшем виде, пытается узнать, где и как девушке больше всего нравится, спешить не желает и упивается голосом тихим, просьбами, чтобы зайти дальше, самыми сладкими и волнение вызывающими глубоко внутри, даже если у самой внизу уже горит всё, для неё Маша - самое главное, поэтому, всё, что делает сейчас, всё это для неё одной. — Блять, Маш, только будь тише, прошу, — у неё дыхание перехватывает от подобного, получает кивок уверенный, пока девушка пред ней губы облизывает так эротично, призывает словно, и больше не тянет, пока одна ладонь на груди наслаждения волну вызывает, вторая пробегает по животу плоскому, вниз, прямо под резинку шорт, пока не оказывает так опасно близко, даже не дразнит, тянуть уж точно не желает и не собирается, последний элемент одежды и пальцы прямо под ткань нижнего белья попали, тяжело дышит, челюсть сжимает и пытается успокоить шум в ушах, пальцами влагу собирает, вниз да вверх проводит, не отводит глаз своих тёмных от таких родных напротив, видит лишь желание, пока партнерша действительно не ослушалась, рукой рот себе закрывает, и Саше хочется услышать её, услышать этот сладкий голос, эти нужные сейчас стоны, но она обещает, обещает себе что испытает всё это, когда они будут далеко отсюда, когда проекта больше не будет между ними, когда будут только вдвоём, а сама сейчас не заканчивает с лаской, помогает только наслаждение получить, столь трепетно, нежно передает эмоции своими руками, пальцем большим клитор дразнит, пока ещё два в податливое тело проскальзывают, прямо в жар этот окутывающий, медленно, без спешки темп набирают, вторая ладонь не может округлую грудь отпустить, дополнительную стимуляцию даёт, знает, что под ней тело тает да дрожит, от чего нахваливает тихо шепотом своим, девочкой хорошей, самой лучшей называет, ведь это правда, ведь для Филиной она только такая, только её, именно поэтому, когда сжимает пальцы её эта прекрасная девушка, когда глаза закатывает и пытается второй рукой своей крепче за плечо подставленное ухватиться, когда на костяшки, доставляющие удовольствие кончает бурно, когда воздух так жадно вдыхает, осознание приходит, что иначе быть действительно не может. Надежда в глазах Романовой разбивается, разбивается именно тогда, когда объявляют столь очевидное для двоих, то, о чём обе молчали, не хотели вспоминать, говорят, что нет для Филиной броши злополучной, что не проявилась девушка, что делать ей тут нечего, поэтому уходит, уходит с гордо поднятой головой, вещи свои собирает и грусть всё равно накатывает, жалеет, что не вышло у неё, ведь измениться хотелось, теперь, надежда только на себя, на собственную выдержу, пока Маша её, столь дорогая сердцу, столь сияющая в глазах сейчас мокрым взглядом смотрит, таким, что горько становится, кусает губы, как и всегда, оставляет вещи сейчас пока к ней девушка подходит, обнимает так крепко, прячется, как и тогда, прячет лицо свое в шею Саши, шепчет слова нецензурные, о том, что не должно было быть так, держится крепко, отпускать не хочет, но нужно, нужно, даже если правда горько, но это ведь не конец, это точно не конец, именно так хочется думать, ведь между ними конца быть не может, это лишь начало, и обязательно убедит в этом "неправильную" свою, которая в глазах темных правильнее всех являлась, которая покорила с первого раза, с первого взгляда. Пальцы рук переплетают, уже возле машины стоят, и даже жаль, что на них смотрят, ведь так тяжело устоять, так тяжело не оставить прощальный поцелуй на губах Романовой, но она знает, она пообещала, что у них будет всё время мира, что они обязательно наверстают упущенное, пообещала, что на свидание сводит обязательно, и не одно, что к себе заберёт и оберегать будет, пока слышала такое же, ответное от Маши своей, что будет думать о ней, что теперь постарается для них двоих, что обещает учиться на ошибках и что обязательно, после разлуки будет рядом, что скажет такое заветное "люблю". Большего им двоим и не надо.