***
Эдвард ушёл под утро, чтобы дать мне собраться и предупредить семью, а вернулся поздним утром на тонированном чёрном мерседесе. Я понимала внезапную смену автомобиля — на улице было солнечно. Значит, сегодня я увижу, что же такое выдаёт вампиров на солнце. Нервно разгладив несуществующие складки на кожаной юбке-шортах, я накинула плащ и вышла на улицу. — Доброе утро, — пробормотала я, захлопывая дверь мерседеса. — Знаешь, тебе очень идёт карамельный! — неожиданно сказал Эдвард, глядя на мою трикотажную блузку. Целую минуту мы смотрели друг другу в глаза. — Слушай, я изо всех сил стараюсь не терять присутствие духа, так что, может, поедем? Быстрый оценивающий взгляд тигриных глаз. — Переживаешь? — ухмыльнулся Эдвард. Я кивнула. — Не переживай. Они примут тебя, даже окажись ты хромой и косоглазой. Эсме жутко волновалась, что Карлайл изменил меня слишком юным, и я не успел стать цельной личностью, и никогда не найду себе пару… Только когда мы выехали из центральной части Форкса, я поняла, что не знаю, где живут Каллены. Река Калавах осталась позади, дорога повернула на север, а дома попадались всё реже, пока не исчезли совсем. Мерин петлял по туманному лесу, и вскоре асфальтированное шоссе кончилось. Эдвард уверенно гнал вперед по лесной дороге, едва заметной среди папоротников. Лес становился всё гуще. А потом через пару миль деревья расступились, и мы выехали на поляну… или это была лужайка? Вокруг по-прежнему клубилась зеленоватая дымка, скорее всего из-за шести древних кедров, растущих вокруг дома. Могучие лапы упирались в стены и заглядывали в окна, а уж верандой, наверное, вообще невозможно пользоваться. Почему-то дом Калленов я представляла себе иначе. Он оказался величественным, стильным, и, вероятно, был построен ещё в колониальном периоде. Светло-бежевого цвета, трёхэтажный, дом свидетельствовал об отличном вкусе хозяев. Я не заметила ни одной машины, зато где-то невдалеке журчала река. Настоящая глушь! Я попыталась улыбнуться, однако губы не слушались. Кое-как пригладив волосы, я судорожно вздохнула. — Прекрасно выглядишь, — похвалил Эдвард. Мы прошли на террасу. Тяжелая дверь открылась, и я так и застыла очарованная. Ничего похожего на мрачное обиталище вампиров: очень просторно, светло и уютно! Судя по всему, на первом этаже когда-то было несколько комнат, потом стены снесли, и получился большой холл. Южная стена оказалась прозрачной, и я смогла увидеть раскидистые кедры и лужайку, спускающуюся к неторопливой реке. Главным украшением западной части дома была широкая лестница, ведущая на верхние этажи. Да уж, в отсутствии вкуса Калленов не упрекнёшь: высокий сводчатый потолок, оштукатуренные стены, пушистые палевые ковры на деревянном полу… Слева от входа нас ждали родители Эдварда. С доктором Калленом я уже встречалась, но разве это помешало мне еще раз восхититься его красотой и обаянием? Рядом с ним, должно быть, Эсми, единственная, кого я ещё не видела. Очень бледная и красивая, как и все Каллены: тонкое лицо с высокими скулами и волны светлых кудрей — как похожа на актрис немого кино! Она пополнее, чем остальные, и держится попроще. Оба приветливо улыбнулись. — Карлайл, Эсми, — прервал неловкое молчание Эдвард. — это Дафни. — Добро пожаловать, Дафни. — Карлайл шагнул ко мне и неуверенно протянул руку, и я тотчас её пожала. — Приятно познакомиться, ещё раз. — Здравствуйте, доктор Каллен. — Пожалуйста, зови меня просто Карлайл. — Карлайл, — улыбнулась я. Радушно улыбаясь, ко мне подошла Эсми. Маленькая изящная рука оказалась сильной. — Очень рада наконец с тобой познакомиться, — искренне проговорила она. — Спасибо, я тоже рада встрече. — И это действительно было так. — А где Элис и Джаспер? — поинтересовался Эдвард. Родители не успели ответить, потому что парочка появилась на лестнице. — Эй, Эдвард! — радостно позвала Элис и, скатившись по ступенькам, остановилась прямо передо мной. Судя по взглядам Карлайла и Эсми, они хотели, чтобы девушка вела себя поприличнее, но мне нравилась её непосредственность. К тому же, именно с ней из всей семьи Эдварда я больше всего общалась. — Привет, Дафни! — Элис проворно подскочила ко мне и обняла за плечи. — Салют, Джаспер! — задушено выдохнула я, когда Хейл выплыл следом за Элис. Он приветливо кивнул в ответ. — Слушай, не было случая сказать, но ты потрясающе пахнешь! — заявила девушка, вогнав меня в краску. В гостиную спустились Розали и Эмметт. Я надеялась, что отношение Розали ко мне потеплеет, но, наверное, я просто не очень ей нравилась. Эмметт, впрочем, поздоровался очень дружелюбно. — У вас обалденно красиво и уютно, — сказала я, глазея по сторонам. Взгляд наткнулся на рояль. — Ох, Эдвард, ты же сыграешь мне? Ты обещал! Он бросил на меня свирепый взгляд… а потом мы сели на скамеечку, и он заиграл, и просторный холл заполнили звуки такой дивной красоты, что казалось, за роялем не один музыкант, а двое. Этюд был очень и очень сложный. Я сидела, боясь пошевелиться, как вдруг услышала сдавленный смешок. Продолжая играть, Эдвард посмотрел на меня и весело подмигнул. — Нравится? — небрежно спросил он. — Ты сам написал? — в восхищении пролепетала я. — Любимый этюд Эсме, — кивнул Эдвард. — Невероятно… — Мелодия полилась медленнее и мягче, незаметно превратившись в колыбельную. Я, не отрываясь, смотрела на тонкие пальцы, с такой легкостью порхающие по клавишам. — Эта часть посвящается тебе, — прошептал Эдвард. — Меня вдохновил твой сон. — Ты что, смотрел, как я сплю, грязный извращенец? — произнесла я, но голос мой выражал лишь восхищение. Никогда не думала, что из рояля можно извлечь такие звуки. Наверное, всё дело в мастерстве играющего и его чувствах. — Всего пару раз, — ухмыльнулся Эдвард. — Знаешь, ты очень понравилась Эсме, — заговорщески прошептал он. Машинально оглянувшись, я увидела, что холл опустел. — Почему они ушли? — Наверное, решили, что нам нужно побыть вдвоём. Ну что, твои ожидания не оправдались? — самодовольно поинтересовался Эдвард. — Не совсем, — призналась я. — Ни гробов, ни черепов по углам! Вроде бы даже паутины нет, какая жалость! — Очень просторно и много света, — не обращая внимания на его ёрничество, проговорила я. — Домом мы всегда гордились! Колыбельная, которую играл Эдвард, приближалась к концу, но финальные аккорды оказались неожиданно грустными, словно прощальными. Последняя резкая нота, и в холле повисла тишина. — Спасибо, — пробормотала я, только сейчас почувствовав, что на глаза навернулись слёзы. Смутившись, я стала вытирать их рукавом. Одну слезинку я всё же пропустила, и её аккуратно стёр Эдвард. Подняв влажный палец, он внимательно на него посмотрел и быстро поднес к губам. Я не знала, что сказать, а Эдвард мечтательно закатил глаза и улыбнулся. — Хочешь посмотреть другие комнаты? — А гробов правда нет? — уточнила я. Улыбнувшись, он взял меня за руку и повёл к лестнице. — Никаких гробов, обещаю! По высоким ступеням мы поднялись на второй этаж. Деревянные перила были гладкие, как шёлк. Цветовая гамма второго этажа была совсем иная — стены обшиты деревянными панелями глубокого медового цвета, того же оттенка, что и половицы. — Комната Розали и Эмметта, кабинет Карлайла, комната Элис и Джаспера, — показывал на закрытые двери Эдвард. В конце коридора я остановилась как вкопанная. — Можешь смеяться. Вот уж действительно парадокс! — улыбнулся Эдвард. Я и не думала смеяться; более того, рука непроизвольно потянулась к большому деревянному кресту, темнеющему на фоне светлой стены. Однако дотронуться до него я не решилась — просто хотелось узнать, действительно ли крест такой гладкий, каким кажется. — Кажется, он очень старый… — Середина семнадцатого века, — пожал плечами Эдвард. — Зачем вы его здесь держите? — поинтересовалась я. — Ностальгия, крест принадлежал отцу Карлайла. — Сколько же лет Карлайлу? — промолвила я, по-прежнему глядя на крест. — Он недавно отпраздновал трёхсот шестьдесят второй день рождения. Наконец-то оторвавшись от креста, я посмотрела на Эдварда. В голове уже теснились вопросы. Задать их я не успела, он без труда понял, что я хочу узнать. Эдвард поведал историю сына англиканского священника родом из Лондона семнадцатого века, который во времена «охоты на ведьм» умудрился найти настоящих вампиров. Поняв, кем стал, Карлайл, ненавидевший монстров, пытался себя убить… Я подумала о том, как сильно это отличалось от малодушия моих собственных суицидальных помыслов, случавшихся скорее от тоски и пресыщенности жизнью… Мы зашли в кабинет Карлайла. — Чем могу вам помочь? — вежливо спросил доктор, поднимаясь с кресла. — Я рассказывал Дафни твою историю, — заявил Эдвард. — Мы не хотели вам мешать, — извинилась я. — Вы и не помешали, — тепло улыбнулся Карлайл. — На чем ты остановился? Стена напротив окна отличалась от других. Вместо книжных полок её украшали картины самых разных размеров и цветов: яркие, пастельные и монохромные. Я попыталась определить, что общего может быть у всех этих картин, но логического объяснения найти не смогла. — На перерождении, — отозвался Эдвард. Эдвард подтолкнул меня к написанной маслом миниатюре в квадратной рамке. Выдержанная в светлых терракотовых тонах, она как-то терялась среди других картин. Присмотревшись, я разглядела городской пейзаж с остроконечными крышами и высокими шпилями. На переднем плане — река и мост, украшенный скульптурами. — Лондон середины семнадцатого века, — пояснил Эдвард. — Лондон моей юности, — добавил Карлайл. — Может, сам все расскажешь? — спросил Эдвард, и я обернулась, чтобы увидеть, как воспримет эти слова Карлайл. — Я бы с удовольствием, — дружелюбно улыбнулся доктор, — но мне нужно бежать. С утра звонили из клиники, доктор Сноу снова взял больничный. Кроме того, эту историю ты знаешь ничуть не хуже меня. Ну и ситуация! Повседневные потребности современного Форкса прерывают рассказ о жизни средневекового Лондона. Я вдруг подумала, как приятно и вместе с тем страшно снова чувствовать себя совсем юной. Улыбнувшись мне на прощание, Карлайл неслышно вышел из кабинета и притворил за собой дверь. Целую минуту я рассматривала город на миниатюре. Потом Эдвард продолжил рассказ, поведав, как зародилась философия «вегетарианцев». Бесёнок на моём плече тихонько заметил, что в семнадцатом веке не было донорской крови, но я мысленно шикнула на него, заворожённая рассказом. Картинная галерея оказалась историей жизни Карлайла… Потом Эдвард сбросил на меня ещё одну «информационную бомбу». Кажется, это становилось нашей фишкой — выбивать друг друга из колеи. — Он поплыл во Францию и… — Поплыл во Францию? — с сомнением спросила я. — Дафни, люди пересекали Ла-Манш и в семнадцатом веке, — напомнил мне Эдвард. — Не сомневаюсь, просто ты сказал «поплыл»… Продолжай! — Плавание для нас вовсе не проблема… потому что нам фактически не нужно дышать. — Что-о? — возмутилась я. — Бред какой-то! Вот на сколько кто-либо из вас максимально задерживал дыхание? — Наверное, на несколько часов во время плавания, точно не знаю. Жить, не чувствуя запахов, немного скучно. И, чтобы разговаривать, тоже нужен воздух. — Немного скучно… — фыркнула я. — Так это ведь не равно не дышать совсем! Киты задерживают дыхание на пятнадцать минут, профессиональные люди-пловцы — до двадцати минут. Я могу задержать дыхание на час! — Эдвард задумчиво поднял брови, но потом ехидно улыбнулся. — Так ты хочешь послушать историю? — и он продолжил рассказ. Эдвард был прекрасным рассказчиком, и я в деталях представила, как Карлайл десятилетиями изучал различные науки, как жил один, совсем как я, находя утешение в новых городах и новых знаниях… И как он впервые встретился с теми, кто хоть немного походил на него. Аро, Маркус, Кайус. Бессмертные языческие боги Вольтерры. Древние покровители искусств, хоть и были прекрасны, умны и цивилизованы, не утруждали себя идеями гуманизма. Конечно, я и сама гораздо больше интересовалась более поздними направлениями в философии, но в те времена технический прогресс ещё не привёл к кризису идей Просвещения. Карлайл уехал в Америку, надеясь отыскать самого себя в мире, где ему не было места. Моё сердце болезненно сжалось. Спустя время он начал интегрироваться в общество обычных людей. — Эпидемия испанки застала отца в Чикаго. Несколько лет он вынашивал одну идею и уже решил действовать. Раз не удалось найти семью, он создаст её сам. Останавливало лишь то, что Карлайл не до конца представлял, как будет происходить перерождение. Лишать человека жизни, как когда-то поступили с ним, он не желал. Раздираемый внутренними противоречиями, он нашёл меня. Как безнадёжно больной, я лежал в палате для умирающих. Мои родители скончались на руках Карлайла, поэтому он знал, что я остался сиротой, и решил попробовать. Думаю, Карлайл устал от одиночества. Я был первым в его семье, а вскоре после этого он нашёл Эсме. Она упала со скалы. Удивительно, но когда Карлайл принес её из морга, сердце ещё билось. Он рассказал о первой встрече Эсме и Карлайла за несколько лет до этого и о том, как и когда в семью пришли Розали, Эмметт, Элис и Джаспер. — Значит, только умирающий может… обратиться? — поинтересовалась я. — Нет, дело в Карлайле! Он никогда не забирает тех, у кого есть выбор, — В голосе Эдварда звучало огромное уважение. — Ты говоришь так, как будто стать членом бессмертного сообщества — что-то ужасное, — с изрядной долей скепсиса произнесла я. — А что, превратиться в бездушного мёртвого монстра — это прекрасно? — Эдвард саркастически рассмеялся. — Разве ты сама не чувствовала бренность вечной жизни во плоти, когда оставила смертного мужчину? — Ну, во-первых, я никогда не встречала никого даже отдалённо похожего на меня, пока не приехала в Форкс. Человек — животное социальное, и перспектива вечного одиночества мало кого порадует. Ты же, напротив, никогда не был один. Во-вторых, мы, кажется, логически вывели, что вы вполне себе живые, — чтобы напомнить Эдварду содержание разговора, я мягко провела пальцем по его губам. — В-третьих, душа — это социальный конструкт, и, даже если подразумевать христианское её понимание, каким это образом её у вас нет? Вы — разумные существа, способные к молитве, угрызениям совести и формированию этических концепций. Может быть, вы — вообще высшая ветвь эволюции. — Если мы и высшая ветвь эволюции, то эта ветвь — тупиковая, — с горечью произнёс Эдвард. — В каком смысле? — не поняла я. — Мы передаём наше… состояние через укус. Мы не меняемся. И мы не продолжаем род, как люди. Упс. Кажется, мы затронули больную тему. У меня было много вопросов к своеобразной картине мира, сформированной Калленами, но, вероятно, сейчас было не время и не место для пылких дискуссий. — А где твоя комната? — Я неловко сменила тему. Эдвард провёл меня на третий этаж. Дверь была распахнута настежь. Вместо кровати стояла небольшая софа, шкаф во всю стену был забит музыкальными дисками, комната была просторной и светлой. Огромное, во всю стену, окно выходило на юг. Значит, вся южная стена дома стеклянная! Передо мной как на ладони была извивающаяся лесная река, девственный лес, скалистые горы. — Вот моя комната, — объявил Эдвард. Из окна в комнату проникали лучи солнца, но он задержался в дверях, не выходя на свет. Я тоже остановилась в проёме, в его глазах я увидела недоверие и страх. — Хэй, Эдвард. Выглядишь так, как будто и впрямь собираешься сгореть, — подначила я, надеясь мягким тоном фразы передать слова «я приму тебя любым». Сделав глубокий вдох, Эдвард зажмурился и шагнул в залитую полуденным солнцем комнату. На ярком солнце он выглядел более чем странно. Бледная кожа сияла, словно усыпанная алмазами. Мне казалось, что передо мной инопланетное произведение искусства, статуя, вытесанная из неизвестного людям камня, гладкого, как мрамор, сверкающего, как хрусталь. Очень неуверенно, боясь, что он растает, словно мираж, я потянулась к нему и робко, одним пальцем, погладила мерцающую руку. Он наблюдал за мной. Губы дрогнули в чуть заметной улыбке. — Возможно, это самое красивое, что я видела в жизни, — промолвила я, не в силах добавить что-либо ещё. — Ты знаешь, что тоже выглядишь необычно? — промолвил Эдвард, поднимая на солнце мою руку. — Человек бы не заметил, мне интересно, увидишь ли ты… Я опустила взгляд на свою кисть, бережно охваченную алмазным миражом, который представляла собой рука Эдварда. Слегка от него отвернувшись, я всмотрелась в собственные руки. — Я думала, это нормально… В смысле, любая кожа на солнце слегка блестит, верно? — От пота, — с лёгким смешком заметил Эдвард. — А твоя выглядит так, как будто на неё нанесли хайлайтер. — Ты знаешь, что такое хайлайтер? — удивилась я. — Элис Каллен — моя сестра, — справедливо заметил он. — Жаль, что Карлайла вызвали в больницу… Он хотел взять у тебя анализы крови и слюны. Ты нас всех интригуешь своим существованием. — Может быть, позже, — отмахнулась я, возвращаясь к созерцанию бриллиантового блеска. — Невероятно… Эдвард слегка нахмурился. — Да, мы — идеальные хищники, приманка и ловушка в одном лице. Я захихикала. — Ты похож на ёлочную игрушку! — Смертельно опасную ёлочную игрушку, — оскалил зубы Каллен. — Моя убийс-ственно опас-сная прелес-с-сть, — прошипела я, пародируя Голлума, и запрыгнула на Эдварда, скрестив лодыжки за его спиной. Он обнял меня за спину, и тут мы услышали тихое покашливание, доносившееся с первого этажа. — Твой приезд дал мне повод впервые использовать кухню, Дафни, — сказала Эсме Каллен. — Если ты проголодалась, то ланч готов. Я слегка покраснела. — Чёрт, как неудобно, когда у всех одинаково хороший слух, — пробормотала я так, чтобы слышал только Эдвард. Я попыталась отцепиться от него, но он молниеносно спустил меня на первый этаж. Я слезла с Эдварда, когда мы были уже в дверях кухни. Эсме накрывала на стол. Еды хватило бы на четверых. Я расстроилась, что столько не съем. — Эсме, этой еды раза в четыре больше, чем нужно, — мягко заметил Эдвард, освобождая меня от неловкости. С моей лёгкой руки он за последний месяц стал гораздо больше знать о пищевых привычках, свойственных смертным. — Ну, для меня всего в два раза больше! А остальное могу передать Джонсам, и Карен сможет отдохнуть от готовки сегодня вечером. — Очень мило с твоей стороны, Дафни, — улыбнулась Эсме. — Очень мило с вашей стороны готовить для меня одной, — возразила я. — Ой, да я счастлива такой возможности, это было так интересно! Только вот все кулинарные передачи используют такие эфемерные словосочетания… «добавить по вкусу» или «посмотреть по готовности»… Так что я не знаю, хорошо ли получилось. — Пахнет просто чудесно, — заверила я.***
Разумеется, ланч был высший класс, и я с радостью забрала с собой порции для Карен и Джека. Эдвард остался со мной, и мы болтали и целовались в моей комнате, пока ничего не подозревающие Джонсы наслаждались кулинарными шедеврами Эсме. Мы разговаривали о прошлых жизнях, ведь нам обоим, несмотря на жизненные ограничения юной внешности, было, что рассказать. Эдвард дважды заканчивал медицинский, надеясь когда-нибудь догнать Карлайла в силе воли и получить возможность лечить людей. Каллены жили в Иллинойсе, Висконсине, Нью-Йорке, Орегоне, в Канаде и на Аляске, объездив большую (более пасмурную) часть штатов. Я даже удивилась, что не встретила их раньше. Но они всегда держались обособленно, я же смешивалась с толпой. Но Каллены ездили и в Европу, и в Африку, и в Южную Америку, побывав во множестве популярных и не очень туристических мест. — Слушай, как вы накопили и сохранили состояние, всё время меняя документы и переезжая? — Финансовую грамотность я справедливо не относила к своим сильным сторонам, да и мне казалось, что многого мне, вечному изгою, не надо. Но, оценив стиль жизни Калленов, я поменяла своё мнение. — Нам принадлежит сеть компаний, несколько трастовых фондов и один банк, — сказал Каллен, заставив мою челюсть отвиснуть. Умно. Но в одиночку бы я такое не провернула. — А что насчёт доходов… Карлайл, конечно, лучший врач США, но… «Оракул из Омахи» тебе о чём-нибудь говорит? Звание «оракула» в этом прозвище должно принадлежать Элис. Она любит играть на бирже. Законы охраняют инсайдерскую информацию, но ничего не говорят о предвидении. Я рассказывала, как работала во время войны радисткой, выучив русский и немецкий. Как после окончания кризиса в стране окунулась в Золотой век Голливуда. Как бродяжничала с хиппи и помогала движению «зелёных» в Канаде семидесятых, где освоила французский. Как познакомилась в Нью-Йорке с Вуди Алленом и Джимом Джармушем, но впала в депрессию и переехала на юг. Пела Эдварду дифирамбы о залитых солнцем, пустынных южных краях, красоту которых он не оценил, потому как не имел возможности. Наша идиллия прервалась только один раз, ещё вечером, когда в гостиной раздался звонок, а пару секунд спустя Карен прокричала: «Дафни, это тебя!» — Что ты такого сказала отцу? Он запретил мне с тобой общаться, — спросил по телефону Джейкоб Блэк. — Э-э, наверное, он расстроился, что я не рассталась с Эдвардом, — пролепетала я. — Ну, в любом случае, слушаться его я не собираюсь, — я словно воочию видела дерзкую ухмылку на озорном лице парня. — Пока, Джейкоб, непослушный сын. — Пока, бледнолицая. Я лежала в кровати, обнимая Эдварда, и думала о переменах. Ноябрь перевернул мою жизнь. Кто бы мог подумать, что, переезжая в маленький городок на отшибе Штатов, я окуну себя в ураган событий? Ноябрь принёс заботы и новости, которые осложнили мне жизнь, но и наполнили её новыми смыслами. Ноябрь подарил любовь, знания, дружбу и вернул жгучее желание жить, вдыхая каждое мгновение полной грудью.***
В следующий раз в гости к Калленам я попала на День Благодарения.