— Скажи, Фиби, а что бы ты хотела на День Рождения? — Я хочу, чтобы моя мама ожила и отметила его со мной. — Хорошо, я сформулирую по-другому — что бы ты хотела из косметики?
«Друзья»
— Поздравляю с днём рожденья, желаю счастья в личной жизни, Пух! — Спасибо, мне уже посчастливилось...
«Винни Пух и День Забот»
День Святого Валентина в этом году пришёлся на понедельник; это означало, что старшая школа Форкса погрузилась в розовый хаос. Разумеется, в основном в экстатически-предобморочном состоянии находились девочки, но, к моему удивлению, к ним присоединялись и парни, и даже учителя. Я вспомнила, как активно все подключались к празднованию Хэллоуина, Дня Благодарения, Рождества и Нового года. Праздники были единственным поводом раскрасить скучноватые будни Форкса. Мы с Анджелой ломали головы над тем, что подарить своим парням. Я бы проигнорировала нелюбимый мной праздник, но была уверена, что Эдвард приготовит подарок, а не подарить ничего в ответ было бы просто бессердечно. Не хотелось заставлять его сомневаться в моих чувствах, особенно после недавних размолвок. В подарок Эрику мы с Анджелой подобрали элегантную кожаную записную книжку, на внутренней стороне обложки Анджела прикрепила их совместную фотографию и оставила тёплые слова. В понедельник совет школы устроил флешмоб — все должны были прийти в оттенках розового и красного. Мой гардероб располагал красным кроптопом и розовым кардиганом, в воскресенье Элис настояла на том, чтобы перешить пуговицы кофты, заменив розовый пластик на сердечки из красного бисера. По понедельникам я ездила в школу на пикапе, но Эдвард встретил меня прямо у машины с букетом насыщенно-розовых пионов. Всё-таки в цветах у моего любимого был особенно утончённый вкус. Его бледно-розовая льняная рубашка на ощупь была, словно шёлк. Ткань переплетена волокнами алое. Лоро Пьяна. Элис, ты маньячка. — Спасибо, — шепнула я, зарываясь носом в испускающие нежный аромат бутоны. — И где ты достал пионы в феврале? — Секрет фирмы, — улыбнулся Эдвард. — Это тебе, — я протянула ему запечатанный конверт, скрывающий листок бумаги. Эдвард заинтересованно приподнял брови. — Дома посмотришь. Это для нашей песни, — я ухмыльнулась. Он даже не моргнул. Видимо, смущение каждый мой новый финт ушами мог вызвать лишь в первый раз. — Благодарю. А это твой подарок, — он протянул небольшую деревянную коробочку. — Что? — удивилась я. — Я думала, цветы — это подарок! — Цветы — это всего лишь комплимент. Кстати, можешь оставить их здесь, — он разместил между сиденьями пикапа пластиковую вазу с водой. Я осторожно открыла коробку, боясь обнаружить там что-нибудь неприличное. Не зря боялась. На подушке красовался тонкий серебристый браслет с прозрачным камнем, обработанным в форме сердца. Камень был такой большой, что ради своего спокойствия я решила, что это серебро и стекло. На своё счастье, в ювелирке я разбиралась весьма посредственно. — Хотелось иметь собственную репрезентацию, — Эдвард кивнул на браслеты от Сэма и Анджелы, которых я не снимала. — Спасибо, Эдвард, очень красивый, — прошептала я, протягивая запястье, чтобы он застегнул на нём браслет. Возникла мысль сплести их вместе. По школе бегали девятиклассницы-купидоны, которые стреляли в несчастных прохожих, пытающихся добраться на уроки, пластиковыми стрелами с плоскими липкими наконечниками. Если в тебя попали, тебя можно поцеловать. Какое вопиющее нарушение личного пространства, решила бабушка Дафни. Ко времени обеденного перерыва вся эта канитель порядком меня утомила. В столовой мы с Эдвардом сели с одноклассниками, так, что видели столик Калленов. Джаспер, находящийся под лёгким кайфом от атмосферы Дня Всех Влюблённых, безвольно откинулся на стуле и блаженно улыбался Элис. Для Розали и Эмметта вообще никого вокруг не существовало. Я окинула взглядом компанию за своим столом: в меру осчастливленные Эрик и Анджела, получившая в подарок букет тюльпанов и коробку любимых конфет, совершенно не в меру довольная собой Лорен Мэллори, которая сошлась-таки с Тайлером, и Джессика, с обожанием заглядывающая в лицо Майку: при моей идейной поддержке тот подарил ей букет клубники в шоколаде. По мере приближения моего дня рождения мой характер стремительно портился. — Анджела, а что ты знаешь об истоках Дня Святого Валентина? — спросила я у дочки пастора достаточно громко, чтобы услышал весь столик и даже пара соседей. — Ну, согласно легенде, — начала девушка, — Святой Валентин был священником в третьем веке нашей эры, который, несмотря на запрет императора Клавдия Второго на женитьбу для военных, тайно венчал их. За это его казнили. А празднование этого дня как «дня всех влюблённых» пошло от поэмы «Птичий Парламент». — Исчёрпывающе, — оценила я и мерзко ухмыльнулась. — Но знаете ли вы о Луперкалиях? — обманчиво-небрежно поинтересовалась я. Эдвард изобразил на своём лице что-то среднее между ухмылкой и гримасой отвращения. Остальные непонимающе захлопали ресницами. — Вы, конечно, знаете, что все или почти все христианские торжества в своё время заменили языческие праздники, проводившиеся в те же даты? Анджела согласно кивнула; остальные поспешили сделать вид, что тоже умные. — Так вот, в четыреста девяносто шестом году папа Геласий запретил римский языческий праздник, именуемый Луперкалия, который проводился пятнадцатого февраля. Что же он собой представлял, спросите вы? — я нацепила самое кровожадное выражение лица. — За три столетия до Иисуса Рим чуть было не вымер в результате «эпидемии» мертворождённых и выкидышей. Оракул, разумеется, решил, что виноваты женщины, и известил, что для повышения рождаемости необходим обряд порки женщин с помощью жертвенной кожи. Место, где волчица, по легенде, выкормила основателей Рима — Ромула и Рема, считалось у римлян святым. С тех пор каждый год там проводилась Луперкалия, от латинского «lupa» — «волчица», во время которого в жертву приносились животные. Из их шкур изготавливались бичи. После пира молодые люди брали эти бичи и голыми бежали по городу, ударяя бичом встретившихся на пути женщин, — по мере озвучивания сути древнего праздника лица моих соседей по столику вытягивались, Джессика и Анджела отодвинули от себя еду. — Женщины охотно подставляли себя, считая, что эти удары дадут им плодовитость и лёгкие роды. Или, может, им это нравилось, кто их знает, — я подмигнула Джасперу. — В конце торжеств женщины тоже раздевались догола. Очень романтично. — Спасибо большое, Дафни, я глубоко травмирована, — патетично заявила Джессика, пряча лицо в ладонях. — День всех влюблённых больше никогда не будет прежним. — Я старалась, — не без злорадства ответила я. «Эдвард, эти твои Вольтури случайно не причастны к этой милой традиции?» Эдвард покачал головой. — Не думаю, они тогда только набирали силу, — едва слышно прошептал он. «Жаль, я уже представила Аро с плёткой», — я отправила ему ментальную картинку. Эдвард поперхнулся кипятком. На литературе мистер Мейсон поддался всеобщему романтическому флёру и раньше, чем положено по программе, познакомил нас с «Ромео и Джульеттой» старины Шекспира. Вообще, меня разочаровало то, что профессиональный литератор Мейсон считает «Ромео и Джульетту» романтическим произведением. Ничего, кроме буйства гормонов, у двух подростков тринадцати и пятнадцати лет не наблюдалось, а печальной развязке поспособствовали ненависть и вражда, царившие в отношениях двух влиятельных родов Вероны. — Да, Ромео мне отвратителен… но я завидую ему, — признался Эдвард, когда после урока я пожаловалась ему на это обстоятельство. Я подняла брови. — Э-эм… чему конкретно? Джульетте? — юный лик, богатство и пылкость чувств у Эдварда были в наличии, поэтому я не могла сообразить, что он имеет в виду. — Смерти, — сказал Эдвард. Я поражённо стихла. Нет, признаю, я сама подумывала о самоубийстве когда-то, но всерьёз эта мысль не посещала меня долгие годы, и даже не бродила, как навязчивый призрак, на краю сознания вот уже несколько месяцев. Я-то грешным делом думала, что делаю Эдварда счастливее. — Я настолько плохая девушка? — отшутилась я. Эдвард посмотрел на меня со всем возможным возмущением. — Что ты говоришь? Я имел в виду лёгкость, с которой человек может совершить самоубийство. Травяной отвар или острое лезвие… — Уберите кинжал! Благородные режутся только остротами, — процедила я. — Ну и какова причина столь радужных мыслей? — Раньше я жил без особого смысла, балластом волочась за семьёй. Теперь… — он заправил локон моих волос за ухо. — У меня есть смысл. И он гораздо более хрупкий, чем мне хотелось бы. Мой маленький почти бессмертный ангел… почти. — Это звучит просто поразительно нездорово, — сказала я, оценив собственную реакцию на мысли о смерти Эдварда. Я бы была разрушена и убита горем. Я бы не побежала убиваться, зная, что он бы этого не хотел. Я бы пыталась жить дальше. С трудом, и всё же. — Думаю, надо заставить Эмметта поступить на психотерапевта. Он самый стабильный из вас, а остальным явно требуются его услуги. — Спасибо за столь ёмкую оценку моего сознания. Впрочем, ты права. Но я не могу тебе врать, мы же договорились. — Благодарю за честность! Очень мотивирует оставаться живой, — я напустила в голос сарказма. Такой эмоциональный груз ответственности за чью-то жизнь напрягал меня гораздо больше, чем я позволила себе показать.***
В ночь на пятницу было время спать, но уснуть я так и не смогла. Эдвард, привыкший к моему расписанию, не лез в окно. Сегодня бы я не возмущалась. Хотелось бы прижаться к прохладному плечу и ни о чём не думать. — Никто ничего не знает, — напомнила я себе, собираясь в школу. Ни Джонсы, ни одноклассники, ни Каллены… Хотя нет, я упоминала это дату в разговоре с Эдвардом, но один раз, мельком. Остаётся молиться, чтобы он забыл. Вряд ли. Дура. Для всех в Форксе моё восемнадцатилетие приходилось на двадцатое февраля. Я всегда ставила в документах дату на пару дней позже, чтобы списать любые странности в поведении на предденьрожденческую депрессию. На самом деле в этот день, восемнадцатого февраля, восемьдесят семь лет назад, в родах умерла моя мама. Но большая часть моего окружения, к счастью, была без понятия. Надев серые джинсы и чёрную рубашку, я нехотя спустилась к завтраку. — Доброе утро, — у Карен было отличное настроение, что только оттеняло моё плохо спрятанное уныние. — Кто умер? — спросила она в шутку, попав в яблочко. — Сегодня никто, — вздохнула я, призывая все силы на поддержание самообладания. — О, тосты! — мой энтузиазм звучал настолько бледно-неестественно, что Карен рассмеялась, но быстро успокоилась и посмотрела на меня. — Дафни, если у тебя плохое настроение, можешь поговорить со мной. Что случилось? — У меня плохое настроение, — согласилась я, и тут мне в голову пришла запоздалая мысль. — Можно, я сегодня не пойду в школу? — нужно было играть роль дочери и отпрашиваться, ведь о прогуле тут же сообщили бы, и эмоциональная пытка «серьёзным разговором» была бы хуже нахождения в толпе подростков. — Дафни, так нельзя, — мягко упрекнула меня Карен. — бывают разные дни, но не будешь же ты прогуливать работу из-за плохого настроения? А школа — сейчас твоя работа. Я задумалась над тем, не поздно ли заболеть. Потом поняла, что поздно, и поругалась на себя за то, что отключила мозг раньше времени. Надо было сначала обеспечить себе комфортное пространство для страдания. — Ладно, тогда до вечера, — пробурчала я и побрела к пикапу. Я приехала раньше Калленов и прошмыгнула в класс. Для поддержания ровного состояния я напустила в сознание дымку безразличия к миру, и уроки пролетали за этой дымкой, как нечто невразумительное. Но, спрятавшись за этой пеленой, я притупила и остроту своих мыслей. Вероятно, поэтому я пропустила момент, когда на большой перемене по пути в кафетерий меня поймала Элис. Если взять самый восторженный визг, а после понизить его громкость до самого тихого шёпота, то можно представить себе её интонации. — С! Днём! Рождения! Дафни-и-и! — пропищала она. — Адские колокола, — взвыла я на той же громкости. — С днём рождения-я тебя-а! С днём рождени-я-я тебя-я-а! С днём рождени-и-я, Да-афни-и!!! — идеальные голосовые связки позволили Элис изобразить крещендо на громкости падающего пера. — Хватит! — прошипела я. — С днём рож-де-ни-я те-е-ебя-я-а-а-а! — вывела она финальные ноты. — Я не в настроении! — рявкнула я на нормальной громкости, заставив пару человек обернуться. — Брось! — Элис посмотрела на меня глазами побитого щенка. — Мы ещё никогда не отмечали твой день рождения! После школы едем к нам! — Отклоняется, — отрезала я. — Протестую! Я та-ак старалась! Эсме приготовила… в общем, еды! Ну, Дафни! Иногда Элис Каллен была просто невыносима. Я стряхнула её руку, на эмоциях мне даже хватило сил это сделать, и на скорости, граничащей с раскрытием сверхъестественного, ринулась прочь. В столовой я села к ребятам, сядь я одна, меня бы побеспокоили. Джаспер что-то шепнул расстроенной Элис, она и Эдвард нахмурились, косясь на меня. Я уткнула глаза в стол, вертя в руках бутылку сока. Мне удалось избежать Калленов на обеде, но после обеда была биология. — Что с настроением? — мягко поинтересовался Эдвард. — Оно уместно поводу, — отрезала я. — День рождения — повод для траура? — удивился Эдвард. — Мне кажется, ты переросла переживания о старении, самое время радоваться каждому прожитому году. — Я не хочу разговаривать, — и, к моему приятному удивлению, Эдвард послушно перевёл внимание на мистера Баннера. Волна благодарности смягчила накопившееся раздражение. После уроков я стремительно направилась к пикапу, предоставив Эдварду разбираться с Элис и её грандиозными планами. Дикий Билл отвёз меня к месту назначения. Я сменила рубашку на зелёную, взяла с заднего сиденья гитару и чехол для мольберта и, стараясь не привлекать внимания, прошла в калитку кладбища города Форкс. Минут десять я бродила вдоль могил, стремясь найти подходящую. В дальнем конце кладбища, где были самые старые могилы, такая нашлась — имя с таблички стёрлось, оставив лишь даты: 1880-1918. Я достала из одного чехла портрет матери и приставила к табличке, одалживая у неизвестного усопшего место для своего ритуала. — Привет, мам, — улыбнулась я портрету. — Ну что, будем отмечать? — настоящие ирландские поминки не терпят стенаний. Из сумки была выужена бутылка Гиннесса, которую я достала у Адли в баре. Хорошо, что меня не видят Джонсы. Я вдумчиво осушила стаут, наслаждаясь терпким привкусом. Затем распаковала гитару и, огладит её бок, посмотрела портрету в глаза. — С одной стороны, описать мой год можно, как и многие другие до него — дорога. С другой, до меня дошло, куда я иду. Пытаюсь прийти домой. Интересно, ты пела бы мне эту песню? Или сочла бы её грубоватой для благовоспитанной девочки? — и я завела «Каменистую дорогу в Дублин», то наигрывая на гитаре, то используя её корпус, как барабан. В славном месяце июне я покинул свой дом, Оставив девушек Туама в печали и с разбитыми сердцами, Отдал честь дорогому отцу, поцеловал любимую мать, Выпил пинту пива, чтобы утешить своё горе и слезы, Потом отправился вперед через поле, покинув место, где я был рождён, Я срезал крепкий колючий прут, чтобы защитить себя от приведений и гоблинов; Я купил пару башмаков, которые ужасно грохотали при ходьбе, И распугал всех собак по холмистой дороге в Дублин. Раз, два, три, четыре, пять, Ловил зайца и упустил по холмистой дороге в Дублин, Трала-ла-ла-ла! Кэррин Карпентер, её муж и младенец по имени Лилиан переехали за океан в конце девятнадцатого века в поисках лучшей жизни. Не сказать, что успешно, ведь деда сразил грипп спустя пару лет после переезда. В Мулингаре я дал отдохнуть своим усталым ногам, Я бодро встал очень рано следующим утром, Выпил каплю чистого виски, чтобы унять своё сердце; Виски помогает от всех болезней. Меня спрашивали, куда я еду работать и какое у меня будет жалование, Я уже устал идти по холмистой дороге в Дублин. Добравшись на следующий день до Дублина, я подумал, что буду долго сожалеть, Если не посмотрю этот чудесный город. Поэтому я решил прогуляться по его окрестностям; Мой узелок с пожитками украли на одной из милых улиц. Я о чём-то задумался, а когда оглянулся, Обнаружил, что на прутике больше не качается мой узелок, Раз, два, три, четыре, пять, Ловил зайца и упустил по холмистой дороге в Дублин, Трала-ла-ла-ла! Песня была из моего любимого рода — с весёлой мелодией и грустным текстом, который позволяет тебе высказаться, не скатываясь в страдания. Я уважала традиции ирландских поминок. Но веселиться на похоронах бабушки было несравнимо легче. Тот день был облегчением для нас обеих. Когда оттуда я ушёл, дух мой ещё был силён, Я подошёл к причалу, откуда уже отправлялся корабль. Капитан наорал на меня и сказал, что мест уже нет; Когда же я прыгнул на борт, каюта для ирландца всё же нашлась. Они сидели среди свиней и подшучивали друг над другом, Некоторые отплясывали джигу, вода за бортом бурлила; Когда отплыли из Холихеда, я пожалел, что не умер, Тогда б мне было лучше по холмистой дороге в Дублин. Раз, два, три, четыре, пять, Ловил зайца и упустил по холмистой дороге в Дублин, Трала-ла-ла-ла! За моей спиной вырос Эдвард; я скорее почувствовала его, чем услышала. К моему удивлению, его появление меня не огорчило. Но песня ещё не была закончена. Ну, а парни из Ливерпуля, когда мы, наконец, высадились на землю, Обозвали меня придурком, это было уже слишком. Во мне закипела кровь, я потерял самообладание; Ведь они оскорбляли старую добрую Ирландию. «Ну, держите меня!» — закричал я и схватил дубинку. Некоторые из голуэйских ребят оказались поблизости и увидели, что я хромаю, С громким «ура!» они присоединились ко мне. Мы легко оправдали свой путь по холмистой дороге в Дублин. Раз, два, три, четыре, пять, Ловил зайца и упустил по холмистой дороге в Дублин, Трала-ла-ла-ла! Я закончила песню, отбив финальный ритм, и на секунду на кладбище Форкса повисла тишина. — Ты когда-нибудь была в Дублине? — спросил Эдвард. — Нет, — ответила я. — Да и мама родилась на корабле по пути в Америку. Но в данном случае это не важно. Это просто метафора. Эдвард сел рядом со мной, бережно обхватывая меня за талию. Гитара исчезла из моих рук и оказалась в чехле. — Спасибо вам, Лилиан Розмари Карпентер, за вашу дочь, — искренне и тепло произнёс он, разглядывая портрет. — Вы были удивительной женщиной, иначе бы у вас не была такая удивительная Дафни, — он перевёл взгляд на меня. — В тебе есть поразительные качества, которые совершенно точно не имеют никакого отношения к Карлайлу. Авантюризм, например, или острый язык. Твоя мама живёт в тебе. Я обняла его, улыбаясь портрету так, чтобы Эдвард не видел, словно желая посекретничать: «Смотри! Видишь, какой? Кажется, он — тот самый!» — Дафни, какие у тебя планы на субботу? — поинтересовался Эдвард. — Э-э, никаких, — его вопрос выдернул меня из тонкого мира. — Может быть, ты придёшь к нам в гости завтра? Элис, конечно, была неправа, я ей об этом сказал, но тебя действительно очень ждут дома. Дома… — Договорились. Мы с Элис похожи, вот и ссоримся — я тоже не люблю сюрпризы.***
В ночь на субботу я спала в объятиях Эдварда, и мне приснился удивительный сон. Сначала я думала, что проснулась — почувствовала руки, поддерживающие мою голову. Потом поняла, что руки эти маленькие и тёплые, и услышала пение. Нежный женский голос напевал колыбельную, которую я прежде никогда не слышала.***
— Я надеюсь, ты не очень плотно позавтракала, — сказал Эдвард, вернувшись утром на Вольво. Лицо его было смертельно серьёзным. — Я думаю, Эсме планирует отомстить за обиду Элис, закормив тебя до смерти. Я не выдержала и рассмеялась. Хотя настроение было скорее спокойное, чем праздничное, эволюция Эдварда от принца Гамлета к Джерому К. Джерому радовала всякий раз. Эта сторона его личности открылась мне не так давно, и я не уставала ею любоваться. «Каллен-мэнор», на счастье, не был украшен снаружи. Полагаю, вампирам в радость было отметить любое новшество, любое событие, ворвавшееся в их вечности, и всё же я не привыкла к масштабным празднествам в свою честь. Внутреннее убранство с лихвой компенсировало скромность дома снаружи. Цветы и воздушные шарики заняли каждую плоскость просторной гостиной. Большая часть шаров была с гелием и витала под потолком, но на стене были закреплены серебряные шары, кричавшие: «С днём рождения, Дафни!» Лилии и пионы стояли в вазах на полу, по бокам от дивана, на журнальном столике и вдоль стены. Меня бросилась обнимать Эсме. За ней в нерешительности маячил Карлайл. — Мы не перестарались, милая? — миссис Каллен беспокойно оглядела гостиную. — Не-ет. Что вы. Ничуть, — возразила я, копируя лицо и тон Эдварда. Тот широко улыбнулся. Меня вышли встретить и поздравить Эмметт, Розали и Джаспер. Элис, подражая Карлайлу, пряталась за спиной Джаспера. — С днём рождения, сестрёнка, — хохотнул Эмметт, стискивая меня в медвежьих объятиях. — Эмметт, позвоночник срастается дольше всего. Сломаешь мне кости — испортишь праздник, — приструнила я его. Потом заглянула за плечо Джаспера. — Я не буду извиняться и тебе разрешаю не извиняться. Приемлемо? — я поиграла бровями, ловя взгляд Элис. Та совершенно точно пыталась подуться ещё немного, но не смогла сдержать энтузиазм, свой главный плюс и минус. — У нас та-а-кой подарок! — пропищала она, подпрыгивая на месте. — Кстати, ты помнишь, что должна мне желание?! — Не заставляй меня жалеть о примирении, — захихикала я. — Надеюсь, это что-то в рамках разумного. — Даже в рамках обыденного! — успокоила меня Элис. Я поняла, о чём говорил Эдвард, когда мы сели за стол. Вчерашняя еда, похоже, была отдана или, о ужас, выкинута — но тут я уповала на сердобольность Эсме, что она отдала её в ночлежку. Обед состоял из шести разных, не успевших остыть, блюд национальной ирландской кухни, причём большую часть я в жизни не пробовала. Пока я пыталась нарушить законы физики, умяв всё это великолепие, Каллены поздравляли меня, желая всякие абстрактные приятности. — Дафни, результаты анализов оборотней готовы, — сказал Карлайл, словно вспомнив об этом только что. — Ух ты, и что там? — оживлённо поинтересовалась я. — Двадцать четыре хромосомы, что, впрочем, ожидаемо. Но совершенно другое строение сверхъестественной части генома. Вероятно, связано с тем, что ген оборотня «спит» до появления внешнего раздражителя, то есть, нас. И конечно, у них нет яда, хотя наш яд не действует на них. Небольшое количество яда сжигается, большое — скорее всего, убьёт. Для уточнения было бы здорово попросить образцы неактивированного носителя гена и, кстати, запечатлённого — исследовать феномен излечения мисс Янг. После обеда были подарки. Розали и Эмметт дарили первые. Меня напугал внушительный размер коробки, но та показалась странно лёгкой. Разорвав бумагу, я увидела пустую коробку от какой-то техники… Автомобильная магнитола! — Эдвард сказал, что ты категорически против замены пикапа, — преувеличенно-брезгливо сказала Розали. — Но пусть у твоего корыта будет хотя бы хороший звук! Я уже установил магнитолу в машину, — закончил Эмметт. В устах медведя любое оскорбление звучало, как удачная шутка. Как он это делает? Думаю, дело в интонации. — Блондинка садится за руль машины другой блондинки, — доверительно сообщила я Эмметту. Тот начал хихикать, не дожидаясь самой шутки. — «Как я могу ехать, если у тебя не хватает педалей? В автошколе их было три!» «У меня автомат!» — отвечает другая. — «Не угрожай мне!» Эмметт послушно заржал, и даже Розали улыбнулась шутке, удачно попавшей в контекст. — Слышала, — сказала она, довольная собой. Элис подбежала ко мне, таща на буксире Джаспера, в руках которого была вешалка с одёжным чехлом. — С днём рождения! — торжественно провозгласила Элис, передавая чехол мне. — Надеюсь, тебе понравится, — скромно улыбнулся Джаспер. Под чехлом оказалось красивейшее платье. Нижний слой из тяжёлого пыльно-розового атласа был расшит бисером — всмотревшись, я заметила линии созвездий. Верхний слой из пыльно-голубого фатина не прилегал к атласной юбке, а ложился сверху предрассветным туманом. — Очень красиво, — я чуть не плакала; в таком платье не стыдно было бы появиться на «Оскаре», если бы в своё время я позволила себе принять приглашение и засветить лицо в тысяче объективов. — Но куда мне его надевать в Форксе? — А теперь к моему желанию, — Элис хитро прищурилась. — Двенадцатого марта в школе будут танцы. Ты наденешь его туда! — Меня не приглашали, — возразила я, зная, что пригласят. Но Элис меня удивила. — Приглашают девушки! — Хм… Что же… — я повернулась к Эдварду, до сих пор молчаливо стоявшему сбоку от меня. — Ты пойдёшь со мной на танцы, Эдвард? — Почту за честь, — улыбнулся он, целуя мою руку. Затем он повернул мою кисть ладонью наверх и вложил в неё подарок. Небольшая коробка в зелёной упаковочной бумаге. В коробке обнаружился CD-плеер последней модели и диск без названия. — Это моя музыка. В частности, я дописал твой подарок на Валентина. Настала моя очередь смущаться. В поисках новой темы я обвела взглядом присутствующих, и увидела, как Эсме подталкивает мужа вперёд. — Дафни, — начал Карлайл. — Так как ты теперь часть семьи, всё, что принадлежит нам, принадлежит и тебе. Поэтому… — он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его мне. Я достала из конверта серую банковскую карту. — Это дебетовая, она полностью автономна и записана на твои документы. Мы провели все необходимые процедуры, тебе пришло наследство от троюродной бабушки. Распределение инвестиций проводили мы с Джаспером и Элис, поэтому, если тратить с неё не больше десяти тысяч долларов в месяц, деньги не кончатся. Мои глаза округлились. Десять тысяч? Кулак сжался, и я поняла, что в конверте есть что-то ещё. Я достала вторую карточку — на этот раз чёрную металлическую. «American Express» — гласила надпись над головой римского центуриона. — А это карточка, привязанная к семейному счёту. — А у неё какой лимит? — тонким голоском спросила я. — Какой лимит? — спросил Карлайл, подняв брови. Я ненадолго зависла, изучая прямоугольники в моих руках, и наконец поняла, что именно меня так тронуло. Конечно, меня шокировали суммы, но я всегда знала, что Каллены богаты. В самое сердце меня поразило оформление первой карты. В моей жизни было крайне мало «моего». У меня не было дома, не было никакого имущества, не влезающего в чемодан и гитарный чехол. Моя карточка никак не была связана с имуществом Калленов, сообщая: «Ты свободна. Тебя не должен держать с нами страх потерять комфорт и стабильность, тебя не должно волновать, на что ты будешь жить следующий месяц. Оставаясь с нами, оставайся по любви». — Спасибо, — шепнула я центуриону. — Кстати! — влез Эмметт, разряжая эмоциональную обстановку. — Элис, ты хотела помериться с Дафни силой! — Это ты хотел, чтобы мы устроили матч, — неубедительно возразила Элис, с интересом сверкнув глазами. Эдвард обеспокоенно оглядел брата с сестрой, схватив меня за руку. — Не стоит, — начал он. — В чём суть? — оживлённо поинтересовалась я. — Элис обыгрывает Эмметта в борьбе из-за дара предвидения. Конечно, в армрестлинге конкуренцию Эмметту изредка способны составить только мы с Эдвардом, — пустился в объяснения Джаспер, явно сев на любимого коня. — Нам всем очень интересно, насколько Элис сильнее тебя и сможешь ли ты победить в борьбе, учитывая, что ты блокируешь её видения. — В шахматы я всё равно выиграла! — радостно напомнила Элис. — В первый раз, — приняла я вызов, напоминая про второй и третий турниры, победа в которых осталась за мной. Я практиковалась. Не люблю проигрывать. Мы вышли во двор, и я выбрала начать с боевого поединка. У меня было подозрение, что в голой силе всё же выиграет даже малышка Элис. Они же, чёрт подери, каменные. Я быстро поняла, что боевые искусства не входят в сферу интересов Элис. Она старалась, но было видно, что она привыкла полагаться на свой дар. Я же тренировалась с мастером Ченом, до него и после него. Мне нравилось ощущать своё тело в своей власти, под контролем и в согласии с мыслями. Элис была вёрткой и ловкой, но в итоге я применила свой лучший захват и уронила её на землю, прижав её плечи своими коленями. Я услышала каменный хруст и увидела, как по её ключице пробежала трещинка. В следующую секунду меня снёс Джаспер. — Хватит, — сказал он, припечатав к полу уже меня. Над Джаспером вырос Эдвард. — Э-э, я не собиралась продолжать, Джаспер. Элис, прости! — крикнула я чуть громче. — Она не новорождённая, Джаспер, — строго сказал Эдвард, сдёргивая брата с моей тушки. — Ты меня приземляешь! — сказала Элис, оправившись и подбежав к нам. Я хихикнула. — Не больно? — обеспокоилась я, заглядывая ей в глаза. — Не больнее, чем ломать руку, — ухмыльнулась Каллен. Я скосилась на Эдварда. — Он рассказал, — злорадно подтвердила Элис. Армрестлинговый матч закончился моим поражением, приложив мою руку о валун. Валун пострадал сильнее, чем я: кусок его отвалился, с жалобным скрежетом скатившись вниз. — Один-один меня вполне устраивает, — резюмировала я. Элис согласно кивнула.***
Ночью я занималась тем, что сплетала в один талисман браслеты, подаренные Сэмом, Анджелой и Эдвардом. Аккомпанементом в наушниках играла музыка Эдварда, а в голове плыли мысли о том, что это один из лучших дней в моей жизни.