Как гримёрка познакомила их

Сегодня ночь Виктора Петрова прошла бессонно. Учитывая его нервный нрав, предстоящий дебют на сцене театра, так ещё и исполнение одной из важнейших ролей спектакля перед множеством незнакомых лиц, Виктор не смог бы уснуть. И не уснул. Но решил потратить это время на самое продуктивное занятие в тот момент — повторение сценария. И так Петров ходил кругами по своей однокомнатной хрущёвке, периодически заваривая себе кофе и отвлекаясь на фильм с Луи де Фюнесом. Вновь излишне эмоционально и громко для трёх часов ночи зачитывая свою реплику, он отвлёкся на стук в дверь. Громкий и недовольный. После того, как он её открыл, из дверного проёма вылезла нахмурившаяся голова Витиного соседа этажом ниже, которая наорала на него за такие экспрессии в ночное время, когда остальные люди спят. Актёр и извиниться не успел, как голова нырнула обратно в темь подъезда и сама закрыла дверь. После трёх часов ночи Витя повторял свои реплики в два раза старательнее, приложив теперь сил ещё и на то, чтобы говорить тихо, боясь получить по репе от соседа. Повторяя из раза в раз текст, у актёра начал заплетаться язык из-за чего он сбивался и потом нервничал, что виной тому не уставший речевой аппарат, а то что он забыл сценарий. После чего он, конечно, усиленнее продолжал повторять текст и когда снова запнулся, чуть не словил нервный срыв. К четырём утра Виктор сидел на кухне, меланхолично смотря на пейзаж в окне, с кружкой кофе в руке и думал то ли обо всём, то ли ни о чем. Непонятно, почему же он так заволновался перед спектаклем? Да, это первая в его жизни роль в театре, которую он будет играть на сцене перед кучей людей, но он ведь отлично играл её на репетициях. В своих силах он не сомневался и переживал не по этому. Да и не из-за большого количества людей, вроде. Внимание он любил всегда и на сцене даже до этого выступал, ведущим, там, на мероприятиях в школе, например. И хорошо справлялся. Как он думает, по крайней мере. Да и не то чтобы он был не уверен в выборе того, чтобы работать в театре актёром. Он ведь с детства мечтал об этом. Так в чем же причина? Множество мыслей посещали его в те минуты на своей кухне. Сидел он один и размышлял обо всём этом. И не с кем даже было поделиться размышлениями. Затем Петров узнал, что было уже пол шестого и вмиг стало ему не до размышлений. Речевой аппарат, глаза и лицевые мышцы отдохнули и теперь он принялся дальше повторять сценарий. Так прошла ночь Петрова. И теперь, в семь часов, Виктор стал готовить костюм, реквизит, и себя к выступлению. Костюм он погладил, привёл в порядок, надел на вешалку и засунул в кофр. Реквизит со всей аккуратностью сложил в мужскую сумку через плечо, так, чтобы с ним ничего не произошло в поездке на автобусе. Сам помылся, почистил зубы, прыснул одеколоном, сделал укладку волос и, закончив ухаживания за собой, надел футболку да шорты, чтобы максимально быстро переодеться, и в кроссовках вышел из дома, держа в руке кофр, а на плече неся сумку. Из-за того, что Виктор ну очень любил заботиться о своей внешности, он вышел из дома позже запланированного, так что на автобусную остановку он буквально бежал. С кофром в руке бежать ужасно неудобно, а с волнением в придачу это становится неудобнее делать в два раза. Уже издалека Витя заметил, как к остановке подъезжает автобус и постарался бежать быстрее. Когда Петров был всего в паре шагов от автобуса, тот сдвинулся с места. В этот момент сердце у актера чуть не перестало работать. —Подождите! Подождите! Отдаленно он услышал незнакомый, мужской голос, звучащий, видимо, из автобуса: —Стойте, там парень бежит! Автобус затормозил, раскрыл раздвижные двери и Виктор быстро запрыгнул в него, будто боясь, что он передумает останавливаться и уедет. На одной из следующих остановок зашла толпа людей, что толкалась и зацепила собой кофр в руках Петрова. И тогда он вспомнил, расширив глаза от испуга: он ведь положил в него самодельные крылья для своей роли, как только пару дней назад закончил делать их! И обращаться с ними нужно было крайне аккуратно! Он мысленно завыл от ужаса. Всю эту дорогу он бежал, лишь косвенно обращая внимание на кофр и совсем не помнил об этих чертовых крыльях! Сейчас так же беспечно забежал в автобус и теперь его "футляр", в котором крылья, задели несколько человек! Он чуть ли не молился в душе, чтобы с ними ничего не случилось. Следующее его действие было — попытка успокоиться. Волнение сейчас никак не поможет, как и гадание случилось ли что-то с деталью его костюма. Посмотреть на них он не может в автобусе, угадать что с ними — тоже. Сейчас все, что может помочь — это спокойствие. Ещё никому волнение перед спектаклем не помогало. Он вдохнул и, наконец, его отдышка после бега к остановке прошла полностью. Дыхание выравнялось, все мышцы на лице расслабились, он закрыл глаза, слушая вдохи и выдохи, а затем, открыв их, попробовал отвлечься на картины города за окном автобуса. На самом деле это даже частично помогло. Виктор усмехнулся, думая, что это похоже на какую-то своеобразную медитацию в автобусе, что звучало совсем абсурдно и потому было по-настоящему забавно даже для разволновавшегося разума актера. Он посмотрел в толпу рядом с ним, пробежался взглядом по людям: дамочка, дамочка, ребенок, старики, кто-то наблюдает за ним, снова дамочка... Стоп. Кто-то пялится на него? Он попытался снова найти этого человека и не смог. Видимо тот уже перевел взгляд. И, несмотря на то, что Петров теперь почти физически мог ощущать чей-то взор, он не придал этому значения. Обычный человек с автобуса, незнакомец. Неважно кто за ним наблюдает, зачем, да и наблюдает ли вообще. Это все равно ничего не значит. В театре Виктор проверил не сломались ли его крылья, облегчённо вздохнул и пошел переодеваться в хитон. И вот, он одет, с лёгким гримом на лице, чтоб оно не блестело, оставив крылья рядом с кулисами, дабы между действиями их было удобно быстрее надеть, стоит на сцене, скрытый от зала одной лишь тканью, закрывающей мир актеров от мира зрителей. Пара минут до выступления, которые Петров чуть ли не сам в уме отсчитывает. В театре перед спектаклем шумно. Что за кулисами, что в зрительном зале. Актеры проверяют все ли декорации и реквизит там, где они должны быть, кто-то только одевается или наносит грим, кто-то повторяет свои реплики или сценарий целиком, кто-то дурачится, не беспокоясь ни о чем (таким Витя сейчас очень завидовал). Зрители же развлекают себя разговорами между друг другом, в ожидании начала спектакля. Очень шумно. Виктор выглядывает в зрительный зал, сминая ткань кулис в пальцах руки. —Готовы к началу, Виктор Васильевич?, —Звучит сзади него голос и эта нежданная попытка заговорить с ним совсем нехорошо действует на и так еле живые нервные клетки актера. Он с испуганно округленными глазами разворачивается и его встречает лицо Ласточкина. Тот удивлённо восклицает: —Ох, Виктор! Волнуетесь перед дебютом? Вы выглядите неважно. Такое заявление совсем не радует и не успокаивает Витю, но, справедливости ради, не удивляет тоже. —Да. Признаться, сам не знаю почему, Стефан Ильич. —Ну, нет повода для беспокойств, —С ухмылкой начинает он,— Не волнуетесь, Виктор, ваша мордашка переживет такое количество зрительских симпатий, —И расплывается в широкой улыбке. Виктор неловко усмехается. От строгого и даже деспотичного руководителя театра и режиссера слышать что-то, напоминающее странный комплимент, было, так сказать, непривычно. Тем не менее, он благодарит: —Спасибо, Стефан Ильич, —С руководителем Ласточкиным он разговаривал всегда максимально уважительно. Не хватило ещё неприязни персоны такого ядерного нрава схлопотать. Затем прозвучал третий звонок, огласив начало спектакля и зрители стали затихать. На сцену вышла ведущая, повторяя зрителям правила поведения во время спектакля и отчеканила вступление о древней Греции. Когда Виктору Петрову нужно было выйти на сцену, он всё ещё волновался, но только ступив в поле видения этого множества глаз, он не почувствовал ни доли скованности. Поняв это, он был по-настоящему горд за себя и смог сохранять спокойствие. Он вовремя успел надеть крылья и взять реквизит который нужен был. Он отлично отыграл падение. Он справился со всем и не допустил ни одной ошибки, не смотря на то, что это был его дебют. Он был уверен во всём этом, он так считал. В конце спектакля он вместе со всеми актёрами вышел на сцену. Он стоял и улыбался. Но внутри снова зародилось то беспокойство. Перед выступлением было шумно, после него, теперь, тоже. Все свистели, кричали, хлопали. Все смотрели на них. И на него смотрели. Он попытался вдохнуть, но лёгкие не послушались его. К сцене начали подходить люди. Ближе. Отдавать кому то букеты, конфеты, подарки. Улыбаться. А он смотрел на всё это. Ему показалось, что люди смеются. Он попытался выдохнуть. Мозг не послушался его, не пустил сигнал "дышать". Все шумели, в ушах гудело. Глаза щипало, ноги подводили, он не мог стоять. Все конечности будто пришли в негодность и дрожали. Будто они могли ещё и начать скрипеть как старые качели. Он стоял так минуту. Больше не выдержал. Ушёл. Убежал. Стыдливо было, позорно. Он убежал в старую гримерку, которой никто не пользовался. Светила одна лампа из трёх, но сейчас было бы лучше, если бы Виктор остался в темноте. Ему всё ещё казалось, что на него смотрят. Оценивают. Здесь он мог дышать. Но точнее, он мог задыхаться. И задыхался. Воздух неконтролируемо поступал и выходил из легких, как будто они содрогались в конвульсиях. Глотку резало этим прохладным воздухом. Он жмурил глаза до боли. Так много мыслей сейчас было в голове. Что, если он сделал что-то не так? Что, если он всё таки выступил плохо? Что, если его уволят? Что он будет делать дальше? Нет, он точно облажался. Никто и смотреть на него не хотел, он уверен. Зачем он вышел на сцену? Здесь ему не место, ему ведь говорили. Резкая боль пронзила голову. Виктор зашипел и снова попытался вдохнуть. Он старался больше ни о чем не думать. Дыхание с трудом слушалось его, но в конце концов пришло в норму. Только когда он снова смог нормально дышать он понял, что его щеки ярко режет воздух. Он коснулся кожи под глазами, провёл пальцами по ней. Мокрая. Он плакал. Плакал и задыхался, ужас. При чем слезы отказывались прекращать течь из глаз. Он выровнял дыхание, но эта проблема осталась. Он чувствовал себя так, будто по нему потоптались. Явно не это он ожидал от своего дебюта... От этой мысли к его сознанию прилила волна тоски и слезы новым ручьём потекли из глаз. Ещё и так позорно убежал со сцены... Слабак! Вдруг грусть отступила и на место ей пришла злость. На кого? На себя, на зрительный зал, на Стефана, на... Неважно на кого, он сам не знал почему злится. Но он знал что ему хотелось кричать от злости, разорвать снова этим криком грудь и легкие. Ему хотелось бить всё, что попадётся под руки. Он перевёл взгляд на стену и замахнулся. Один раз, второй раз. Тогда он совсем не думал, что может вдруг сломать кисть. В тот момент он ни о чем не думал и не хотел думать, он хотел бить, бить и бить. Он устал. Опустил руки. Вздохнул. Повернулся и осмотрел эту затхлую гримёрку. Увидел зеркало с лампочками, прямо как в иностранных фильмах, подошёл и зажёг его. Встал напротив и разочаровался. Ужасно выглядит. Он смотрел пустым взглядом в отражение своего лица и лишь молчал. Скрип двери прервал тишину. Внутрь кто-то зашёл. —Ой. Что вы здесь.., —Голос прервал свою речь, когда Виктор резко развернулся к нему, —делаете?.. У входа стоял мужчина в какой-то рабочей форме, с черными завязанными в хвост волосы, сбритыми висками и брутальной бородой. Виктор снова почувствовал себя загнанно. Он хотел побыть один, чтобы его никто не нашёл, никто не увидел, а тут незнакомый суровый мужик. Не этого он ожидал. —Парень? С тобой всё в порядке? Виктор даже не открыл рот, ему совсем не хотелось отвечать. Он лишь открыл глаза и смотрел на мужчину напротив. Тот, тем временем, сделал шаг вперёд к нему. —Ты красный какой-то... Тебе, может, помочь чем? Ладно, этот незнакомец не собирался просто уйти, так что Петров может и ответить. —Нет, —Сказал он и сразу закашлялся. Горло жгло после того, как он беспорядочно глотал воздух и слезы, —Нет, всё нормально. Незнакомец точно не поверил и почему-то не прекращал спрашивать: —Что ты здесь делаешь? Этим помещением нельзя пользоваться. Виктор перевёл взгляд на его костюм. На форме был бейджик: крупными буквами "Охрана", буквами поменьше " С. А. Нечаев". Так это охранник, а Виктор запëрся в помещение, где быть ему не надо. Прикольно. Он еле слышно вздохнул. Охранник "Нечаев" кашлянул. Они молчали какое-то время и просто стояли напротив друг-друга, но Виктора это не беспокоило. Он слишком измотался. Слишком выжат, чтобы думать о чем то. —Ты ведь актёр? Это костюм твой, да? Ладно, он измотался, но этот парад вопросов начинает выводить его из себя. —А вы спец по назойливости, товарищ, —Он прищурился и наклонил голову вперёд, показательно смотря на бейдж, —"С.А.Нечаев"? Виктор смерил его недовольным взглядом и охранник фыркнул, выдавая непонятно какую эмоцию этим. —Не надо язвить так, парень. Охранник протянул ладонь: —Сергей Алексеевич Нечаев. Она была проигнорирована. Мужчина подождал так пару секунд и опустил её. —Ладно. Тебя проводить к новой гримёрке? Этого он и ждал, прямой просьбы уйти. Можно же было с самого начала так сделать. —Сам справлюсь. Виктор прошагал к выходу, обходя Нечаева и нажал на ручку двери, когда услышал: —Ну и язва. Топай давай быстрее, "И́кар", —Раздражённо обратился к нему охранник, коверкая имя Икара, ставя ударение на первый, а не второй слог. Актёр удивлённо застыл, раскрыв глаза. Он развернулся в пол оборота и поправил Нечаева: —Икáр... Вы, что, знаете кто я? Охранник выгнул бровь и затем усмехнулся: —Я не знаю кто ты. Но играл ты этого мелкого. У Петрова прямо глаза загорелись от услышанного. Сергей Алексеевич, видимо, заметив это, продолжал гнуть бровь в непонимании. —Вы смотрели спектакль? —Не целиком, но я запомнил что-то. Когда ты упал, я думал ты сдох. Кричал слишком... Выразительно. Брр, —Нечаев поежился. Его слова не были похвалой. По крайней мере не должны были ею быть. Не отдавали теплом, ничего подобного. Но Виктору вдруг стало ужасно приятно. Его работу оценили. —Скажите.., —Начал он, теперь не зная как спросить это у человека, которому он нагрубил минуты назад, когда тот пытался помочь, —Сергей Алексеевич, вам понравилась моя игра? Охранник вытянул лицо в удивлении. Он помолчал, задумался. Прокашлялся от неловкости и выдал: —Ну... Да, думаю. Я же говорю, так кричал что у меня мурашки по коже прошлись. Я думал что-то правда случилось, —Нечаев взметнул взгляд к потолку, вспоминая, как это было, а затем перевёл его на актёра: с красными глазами, мокрыми щеками, всего в пыли, потому что нефиг в старые гримерки лазать! И добавил, —Да и не зря думал. Витя представил, как сейчас выглядел и застыдился. И того, что он так выглядит и того, сколько раз охранник ему предлагал помочь. —Не волнуйтесь, всё нормально. Спасибо, Сергей Алексеевич—Сказал он, выходя из гримерки. И уже в коридоре крикнул громко, —Я Виктор! Виктор шёл весь в пыли, только что схвативший паническую атаку, и думал, что раз какому-то охраннику Сергею Нечаеву понравилась его игра, значит, возможно, он не зря не послушал отца. А Нечаев же думал, что это пиздец странный мужик.