Сюнчжан

В первый раз это был полузнакомый ученик из Гусу: Ванцзи тщательно обдумал идею выбрать кого-нибудь из приглашённых адептов другого ордена, чтобы не пришлось потом неловко отводить глаза, но решил, что наоборот выйдет даже лучше. В Облачных Глубинах сплетничать запрещено. Тот, кого видишь каждый день, побоится шептаться за спиной, а незнакомец вернётся в свой орден и наговорит там лишнего. В первый раз Ванцзи просто вежливо попросил следовать за собой, привёл ученика в пустующие комнаты и закрыл дверь. — О! — сказал тот, и рот у него смешно округлился, а лицо вытянулось. Ванцзи беседовать и объясняться не стал, а почти случайно выбранный юноша возражать и не собирался. У Ванцзи не было совершенно никакого чутья на людей, но тут ему повезло: он нравился. А значит, можно было, не закрывая глаз, потому что чужое лицо не мешало (надо было только смотреть, но не видеть), заняться тем, ради чего всё затевалось. Ученик оказался тихим и не пытался болтать, только однажды хотел просить прощения, когда сделал с непривычки больно. Ванцзи поднял руку, зажал ему рот ладонью. Показал продолжать, и тот осмелел, но не жадничал. Получилось почти так, как Ванцзи надеялся: ничего, что чуть неловко и не слишком-то похоже на поведение сюнчжана. Сичэнь, наверное, стал бы останавливаться, ждать и спрашивать шёпотом, хорошо ли, и касаться нежными пальцами лица. Но просить незнакомца говорить как брат Ванцзи не мог и лишнего стыда не хотел. Пусть лучше молча. Ученик спросил было, когда отдышался, понравилось ли, а потом глянул вниз, на испачканные живот и руку, и ответил сам себе: а, вижу. И улыбнулся. Целоваться Ванцзи не умел, но прижался к его губам. Если бы такое было ему интересно, у них, наверное, что-нибудь могло получиться, но не в той жизни, где у Ванцзи был Сичэнь. С улыбкой почти такой же, но ласковее, добрее, мягче; с руками, одно прикосновение которых казалось целительным; с губами, сжимающимися вдруг в жёсткую нитку, когда происходило плохое. Обманчиво всепрощающий. Преуспевший во всём, чем занимался, готовый и к полю боя, и к тихим вечерам с кистью и чернилами. Сюнчжан. Однажды Ванцзи понял, что одних только мыслей о нём недостаточно, и с тех пор уже не мог остановиться. В другой раз это было в Цайи, где незнакомый заклинатель в одеждах какого-то небольшого ордена долго смотрел на него в лавке, и Ванцзи даже пожалел, что пошёл в город один. Оказалось, вреда ему не желали. В тот день он ничего не искал, не вспоминал о руках брата, не думал, что теперь его самого вдруг позовут в небольшую комнату на каком-то постоялом дворе. Это было ещё проще — можно было не разговаривать вовсе. Но в этот раз Ванцзи захотелось услышать голос. У заклинателя были плечи почти как у сюнчжана, руки и запястья — шире, чем у самого Ванцзи, — тоже очень похожи на правильные. Чтобы не смотреть на чужое лицо, он повернулся спиной, и незнакомец прижался к нему — горячей плотью к ягодицам. Шепнул: «Диди». Тогда он по-настоящему был с Сичэнем: зажмурившись, представлял, как двигается внутри член, как тонкие влажные пряди волос липнут к шее и щеке, как сюнчжан откидывает их назад, а потом кладёт ладонь ему на спину, прося чуть прогнуться и открыться ещё сильнее. Голос заклинателя превратился в самый знакомый на свете звук, его поцелуи — в прикосновения именно тех желанных губ. У Ванцзи не хватило сил попрощаться с ним, поэтому он зарылся в жестковатую подушку лицом и притворился спящим. Потом он встретил старшего ученика Цзян. Вэй Усянь постоянно болтал. Сказал «ого!», узнав, что для Ванцзи это уже совсем не впервые. Касался везде, где его не просили, делал щекотно и вертелся угрём. Было понятно, что ничего толкового не получится, поэтому Ванцзи попрощался с надеждой сегодня снова представить над собой сюнчжана, перевернулся и прижал старшего ученика Цзян к циновке. Было... не скучно. Совсем не так, как Ванцзи привык, и Вэй Усянь, кажется, это тоже легко понял. С ним не получалось чувствовать себя до конца свободно, потому что он постоянно норовил смутить, или бесстыдно озвучить свои ощущения, или укусить Ванцзи за нижнюю губу. Он с опаской потрогал её после: горела. Попробовать нечто новое было любопытно, но стремился он вовсе не к этому, потому случайные встречи продолжились: на собрании кланов, потом снова в Гусу. Ванцзи знал, что поступает неправильно, что его поступкам нет оправдания, но просить для себя наказания не мог, как и наказать себя так, чтобы никто не заподозрил неладное и не устроил допрос. Потому он всё усерднее копировал библиотечные книги, и тренировался, и выполнял все обязанности, которыми только ни захотел бы обременить его дядя. А потом руки очередного незнакомца скользили по его бёдрам, разводя их в стороны, и чужие губы касались его живота и члена, а Ванцзи стискивал руку в кулак, чтобы не сжать её на волосах, и думал: брат, брат, брат. Как-то раз они столкнулись в коридоре: в действительности Ванцзи всегда соблюдал вежливую дистанцию и не способен был думать о Сичэне неприличного в моменты, когда видел его перед собой наяву, а не в фантазии. Душевное томление никуда не исчезало, но даже намекнуть на свои кощунственные, достойные ужасного наказания мысли Ванцзи ему не мог. Он никогда не спрашивал себя, почему: просто сразу решил, что это всегда будут другие. Телесное — им, душевное — брату. Он легко кивнул и хотел пройти мимо, но сюнчжан окликнул: — Ванцзи. За закрытыми дверями обнаружилось, что у них появилась тема для разговора. Ванцзи давно уже не обращал внимания на то, как на него смотрят бывшие случайные любовники. Никто не решался чего-либо от него требовать или устраивать сцены, потому Ванцзи полагал, что расставание происходит по взаимному согласию: каждый получает то, чего хочет, а потом они расходятся в разные стороны. Но Сичэнь сказал: слышал, ты с лёгкостью разбиваешь сердца. С лёгкостью. Сердца. Чей взгляд он пропустил? Кто так сильно хотел повторить один-единственный раз, что теперь об этом знают если и не все Облачные Глубины, то, по крайней мере, несколько человек, от которых услышал это сюнчжан? Это был странный разговор. Не сказать что неловкий, просто очень немногословный, потому что слова им, как и всегда, не требовались. Но Сичэнь смотрел чуть укоряюще и желал, видимо, в этот раз услышать объяснение, а Ванцзи чувствовал стыд и объясняться не хотел вовсе. Стыдно было даже не за то, что нарушал правила, и не за то, что скрывал истинную причину от сюнчжана, — открыть её было бы намного страшнее. Просто теперь Сичэнь думал, что Ванцзи всё это нравится само по себе: знакомиться только ради удовольствия, а потом бросать ненужное. Это не имело ничего общего с правдой, совсем, совсем ничего, но как такое расскажешь? Поэтому Ванцзи сказал: — Нет. Сюнчжан опять посмотрел с укором: как это нет, если по глазам видно, что да? — Было не так, — пояснил Ванцзи упрямо. — И не поэтому. Я никогда... ни с кем из них… Я никогда не был ни с кем из них. Я всегда был только с тобой. Ванцзи опустился на колени, не поднимая взгляда, поймал сначала пальцами светлый рукав, потом выпустил. Придвинулся, прижался щекой к шёлку ханьфу, обвил руками так и стоящего неподвижно сюнчжана. Он хотел многого: всего Сичэня, но только позволив себе по-настоящему к нему прикоснуться, наконец-то понял, ощутил отголосок реального обладания. Тогда Ванцзи впервые удивлённо подумал, что, быть может, всё это время искал совсем не то, что стоило. Сюнчжан опустил ладонь на его волосы и едва ощутимо погладил, не нарушая правильной тугой причёски. Ванцзи закрыл глаза. Всё, чего он хотел, у него уже было.