похороните меня за плинтусом.
"я убежал от жизни, но она осталась внутри меня и не давала счастью занять свое место."
осенью 202X года умерла дженна ортега. точнее её частичка, что ушла с отцом и его лейкемией. это была глупая, риторическая и теоретическая смерть, не требовшая ничего, кроме времени, слёз и воспоминаний. всем нам кажется, что подобные вещи происходят с детьми в телевизоре, на лечение которых отчаянно собирают деньги все, кто остался с эмпатией в пыльных глубинах души. и дженне тоже когда-то так казалось. но стоит лишь моргнуть, так жизнь уже идёт по откос: родители разводятся, умирает отец, ты выбираешь не ту профессию, не понимаешь что делать с жизнью, куда-то вечно переезжаешь, пытаясь угнаться хоть за чем-то, что могло бы помочь. а зачем? да кто его знает... и вот в машине было душно, тесно, немного темно. дженна получила права пару месяцев назад, пытаясь забыться, найти новое хобби, чем-то увлечься. страшно. осознание того, что в жизни уже ничего не интересно и хобби приходится искать в большом толковом словаре, обливает ушатом холодной воды, по спине бегут мурашки. и когда это дженна успела стать такой нервной и боязливой. одна рука её была на руле, пока во вторую она вгрызалась клыками, пожирая все свои заусенцы. по губам течет алая жидкость, заполняя рот металлическим вкусом крови и кусками черного лака для ногтей, который уже не выдерживает этой нервной пытки. в голове медленно шел отсчёт до момента получения гангрены. дженна натягивает на лоб шапку в ужасной усталости и достает из кармана телефон, быстро включая какой-то плейлист, который уже успела заслушать до дыр, машины на дороге расплываются от недосыпа, слёзных ночей и выпитого на голодный желудок энергетика. кажется ортега не ела уже несколько дней. хотя для неё счёт времени уже потерялся, она не различала дни, недели, не различала прохожих на улице, не отвечала маме на телефонные звонки. переживает наверное, ведь едет она именно к ней. на заднем сидении слышалось сопение исаака. бедный парень. он совсем маленький и ничего, кроме как желания защищать его от всего плохо в голове и сердце дженны не было. в таком возрасте нужно мечтать, а не плакать. ортегу пожирало изнутри желание всё бросить. и нет, не поймите не правильно, поездка от калифорнии до флориды в более чем 50 часов не являлась причиной этому, хотя играла свою роль. переезд ведь этот был вынужденным. дженну и исаака выселили, так прямо, в лоб, забирая последнее, что оставалось хоть каким-то воспоминанией об отце. а отец не успел написать завещание - вот же забывака. им всем там, в калифорнии, было слишком уютно. после развода мамы и папы возвращаться не особо хотелось, хоть и развод был не настолько болезненным, как обычно бывает у других. просто жизнь, такой какой она была с отцом, на другом конце страны - то, к чему привыкли и дженна, и исаак. и теперь, будто бы, из каждого угла воняло смертью и сыростью. в ушах звенело папино "простите, я ничего не успел" и то как болезненно и по живому рыдал исаак над гробом, перебивая дождь и его истории об отце. врачи боролись за него. упорно, усердно, ведь деньги тогда были и даже много. но рак оказался сильнее и будь же проклята та больница, эти врачи, миллиарды сеансов химиотерапии, и даже медсестры, что так мило заботились о папе в его последние минуты. ведь хочешь не хочешь - ищешь виноватых. потому что веришь, что ничего не бывает так просто. но судьба - проклятая сука, которой всё равно на всех, кроме себя. она эгоистка, подстать всем тем людям, что строят какие-то планы, не спрашивая у неё. и ей наплевать на деньги, на труд, на образование, на семью. однако даже при таком раскладе жизненных карт дженна не сдавалась. она всегда держалась, будто атлант, что держал планету на протяжении многих веков. на самом деле она была всего лишь девушкой, только-только вылупившейся из скорлупы колледжа, без денег и времени на личную жизнь, что держала свою травмоопасную для психики семью, склеивая все их разбитые головы и сердца пластырем своей заботы. её руки уже по локоть окунались в гранатовый блеск крови, на них прибавлялись бордовые шрамы и колючие ссадины, но боль от них была слишком знакомой, чтобы уходить от неё. дженна смеялась в лицо счастью и радости, ведь медленно их теряла. а всё, что страшно потерять, надо терять радостно смеясь. или хотя бы пытаться. почесывая шею, ортега начинает что-то искать по округе. она находит пачку сигарет, где осталась одна последняя палочка дымчатой смерти и закуривает. терпко, горько, ужасно убийственно - всё как ей нравится. дженна рассмеялась, потому что понимала - мама ещё не знает, что она начала курить. и никогда уже не узнает папа. кряхтение брата и шуршание каких-то пакетов рядом с ним даёт дженне некий сигнал - успокойся и выбрось эту гадость. бычок тушится об прикуриватель (как иронично) и вылетает в окно, куда-то пол колеса таких же бесцельных путешественников в тысяче различных машин. в лобовом зеркале появляется растрепанная макушка исаака. и если бы не этот маленький комок воли к жизни, ортега уже бы во всю истерила, билась бы об баранку руля, ломала радио и давила цветочные клумбы педалей. уже бы врезалась в ближайший столб, лишь бы всё это кончилось. и почему её не похоронили прямо там, в калифорнии, рядом с папой... — мы приехали? — прокашлявшись, будто открывающиеся двери пыльного шкафа, и проморгавшись, как слепой котенок, исаак просыпается и смотрит в окно. его заспанные глаза ловят летящие на встречу столбы, поля, другие машины разбиваясь в некое месиво недопонятости и недосказанности. мелкий тянется руками куда-то в небо, высоко-высоко, почти доставая до утреннего солнца и тут же вздыхает. копается в куче вещей, что зачем-то тоже едут во флориду, хотя там уж точно не процветает дефицит одежды. исаак достает откуда-то пачку чипсов - вот же хомяк. дженна лишь отрицательно кивает, слегка улыбнувшись. и когда он успел стать таким невыносимо тупым, но милым младшим братом? на самом деле он всегда был таким, дженна просто не всегда это замечала. щеки чесались, а горло предательски першило после очередной порции никотина, что доламывал дженну. глаза уже закрывались и каждому в этой машине хотелось сделать небольшой перерыв в поезде (исаака опять укачало). и, дженна вправду хотела уже остановится, хотя бы на пять минут, ведь ей неимоверно нужно было поспать. однако робо-голос из телефона говорит ортеге, что конечная точка (дороги, не жизни, к сожалению) уже близко. ладошки вспотели, будто она опять в первом классе, рассказывает какой-то стих или показывает свой проект. в голову пока не постучала мысль о том, что придется встречать маму, ещё одного брата, старый дом и старую комнату. в голову пока не постучалась никакая мысль, потому что там было пусто, а эхом отзывалось "вот и всё". потому что дом этот был её колыбелью, но её же могилой. дженна надевает наушники, что всё это время бездельно болтались на шее и кому-то звонит. исаак подслушивает, словно секретный агент в поисках какой-то информации. правда в том, что секретов не было ни у кого - все уже давным давно вскрылось само по себе, как это всегда и бывает. а дженна просто звонила маме, сказать что скоро они уже приедут, как бы сильно этого не хотелось. исаак крутит колеса скейтборда, что скучно лежал рядом. он всегда хотел попросить дженну, чтобы она научила его кататься, но никогда не осмеливался. что-то его останавливало и признавать, что это был его собственный страх упасть и разбить колени, он очень не хотел. однако у него в карманах всегда была рогатка, к которой дженна, как бы не стралась, никак не могла примаститься. и по этой причине он считал себя защитником этой семьи. хотя скорее был разбойником и наглецом. очертания улиц, лесов и полей флориды были слишком знакомыми. дженне казалось, что память сама как-нибудь избавится от всех тех воспоминаний, что хранились в темных её углах - совершенно не нужная информация. но голова уже вовсю гудела лишь от вида дерева, на котором мельком удалось разглядеть "Дж.О. :)". и даже как-то не особо понимается - радуются ли ребята этим воспоминаниям или вот-вот пойдут вставлять иглы себе в глаза, лишь бы не вспоминать, не видеть и не замечать. однако вот уже из-за поворота показался их старенький дом и мама, укутанная в кардиган, до боли похожий на тот, который так нравился отцу. — привет, милые. — мама, немного уставшая и растрепанная, будто застоявшийся букет цветов, встречает дженну и исаака. она сильно поменялась после развода. её волосы были короче, морщины глубже, взгляд печальнее. её руки тряслись - то ли от волнения, то ли от выпитого для храбрости вина. хотя бы в этом она не поменялась. она окидывает дженну взглядом, каким-то слишком добрым и слезным, останавливаясь чуть дольше на её футболке с принтом её любимой группы, на наушниках на шее, что были все в наклейках, на полосатых руках и явно торчащей из кармана шорт пачки сигарет. но молчит, всё понимая. — и тебе привет, мам. — устало вздыхает дженна, разгружая багажник машины, что скрипит при каждом прикосновении, не желая отдавать своё содержимое. она бросает очередной взгляд в сторону дома. он никак не изменился, разве что стал немного скрипучее, паутинее и холоднее. белый забор вокруг дома стал совсем серым, немного добитым. на одной из палок всё ещё виднелись нарисованные карандашом смайлики, за которые дженну долго и безуспешно отчитывал папа. никуда не ушло и кресло на крыльце, где часто сидела бабушка и вязала. ох, сколько же свитеров сорвала дженна, любившая поиграть с водяным шлангом, особенно жарким летом. заходить внутрь оказалось намного сложнее, чем хотелось бы. и нет, не потому что чемоданы и коробки были тяжёлые (хоть они таковыми и являлись, в придачу к их огромному размеру). внутри дом тоже оставался самим собой, таким, каким он запомнился абсолютно каждому члену семьи. из кухни тянуло запахом мяты и шоколада, где-то слышались отголоски кружек с ягодным чаем, в гостиной по телевизору шла какая-то передача, смысл которой не понимал никто, но всё равно включал, чтобы не было одиноко и тихо, где-то во дворе бегал кот, которого никто не приручал, он сам вошёл однажды в дом и отказывался продолжать свой путь дальше. время тут будто остановилось, обрамляя позолоченной рамкой детства всё вокруг. на душе стало теплее, будто тут дженна была в своей тарелке, хоть и до жути любила калифорнию и планировала остаться там до конца жизни. коробки в руках дженны падают на пол. для финального теста ортега легонько пинает их ногой (вдруг живые). однако дальше с ними делать ничего не хочется. ну и к черту, потом всей семьёй приберут - дело не страшное, в таком доме их не сложно заметить. да и вещи там были не прям уж нужные, скорее всего ортега сама их выкинет в брутальном решении их надобности. пока что её больше волновал тот факт, что дом вокруг был слишком знакомым и, будто бы уменьшился (это лишь дженна подросла). в голову впивались детские воспоминания, словно черви в гнилом яблоке. дженна с улыбкой прокручивал в голове то, как любила собирать цветы в саду около её дома и сушить их в книгах, которые она медленно, но верно, утаскивала из семейной библиотеки и никогда не читала. как по вечерам она выбиралась из окна на крышу гаража и лежала там, смотря на звёзды и пытаясь их посчитать. как каждый день она любила забегать в магазинчик всяких духовных странностей и смотрела на вьющийся в воздухе дым арома палочек, спокойные лица маленьких золотых будд и пыталась выяснить как же монетная жаба держит во рту потрепанные пять центов. а затем она брала свой скейтборд и ездила по округе, пока не останавливалась у пляжа и шла купаться, представляя что является смелым пиратом, оказавшимся где-то в атлантическом океане в поиске сокровища. она, вместе со всеми этими улыбками детства проползает вверх по лестнице, так тихо, будто все в доме спали, а не занимались разгрузкой маленькой красной машинке, что проделала огромный для своих возможностей путь. и как-то стыдно даже было оставлять маму и исаака наедине с этой грудой каких-то вещей. но для финального рывка в пролистывании альбома с воспоминаниями, дженне было просто необходимо заглянуть в альма матер её внутреннего мира. комната дженны ощущалась как тесная коробка, что хранит в себе какой-то неизведанный свет детской наивности и прекрасного счастья. она была не больше спичечного коробка, но умещала в себе плёночные фотографии и постеры готических групп, по типу the cure или gorillaz, на стенах с отклеивающимися по углам обоями, совсем уже запылившиеся и немного унывшие, кассеты с "nosferatu" и "the addams family", которые перематывались и пересматривались бесконечное количество раз, пока в глазах не начинало темнеть, забавные рисунки, всевозможные значки и кольца и куча всякого подобного хлама где-то в коробке под кроватью, доступ к которой был открыт только лишь ортеге. она вспоминала как была одержима ужасами в детстве и пыталась каждый хеллоуин убедить маму купить костюм какого-нибудь маньяка или монстра. те времена были и вправду одними из лучших. тогда было радостно. на столе, что стоял возле окна с темными шторами, почти не пропускающими в комнату солнечный свет, виднеется фотография маленькой дженны на занятиях по футболу. там даже остались её старые тетрадки, альбомы и карандаши. рядом с фотографией стояли маленькие скелеты динозавров из набора юного археолога и выпуски журналов про скуби ду или гарри поттера. она весело смеётся, вспоминая как собирала коллекции всего, что только можно было. даже обычных камней и палочек с улицы, которыми всегда так гордилась. ортега ложится на кровать, всматриваясь в звёздочки на потолке и улыбаясь. кажется у каждого ребенка в 2000-х были такие. но в своем городе (а точнее пригороде, где она жила), дженна была первой звёздной девочкой. раньше ей нравилось изучать всякое разное про космос и динозавров. а ещё ей нравилось обижаться, когда мама не покупала очередной набор юного археолога, а папа не разрешал строить ракеты на заднем дворе. чем дольше ортега всматривалась в эти звёзды, тем тяжелее становились её веки, тем больше ей вспоминалось всякого, тем непонятнее расплывалось всё в округе. ортега провалилась в сон, сама того не замечая. сон беспокойный, душный, почти что кошмарный. от был слишком тяжёлым для хорошего состояния при пробуждени, но слишком затягивающим, из него даже не хотелось выходить - просто интересно, что будет дальше. и кто ж знает сколько девушка проспала. но проснулась она от звонкого стука в дверь, что показался ей слишком нежным для исаака. — дженна? — мамин голос выводит из оставшегося сна. подумать только: уйти в сон, осматривая каждый пыльный угол своей прежней комнаты. может именно по этому в ней ничего не хотелось менять, даже спустя столько времени - она слишком успокаивает. в нос пробился запах шоколада и красного вина, что исходил от маминого вязанного кардигана. она тихо пробирается а комнату, словно мышка и смотрит на свою дочь. в этот момент они как никогда друг на друга похожи - обе слишком разбитые и не знающие что сказать, ведь так долго они не виделись и не общались. дженна протирает глаза и смотрит куда-то вперёд. она даже кеды забыла снять. ох уж эти старые кеды, на носках которых были какие-то рисунки от прежней дженны. — доброе утро. — утро? — я не хотела тебя будить вчера. но коробки в коридоре мы так и не разобрали. — дженна хватает телефон. и правда - новый день, новые заботы. дженна в недоумении приподняла бровь. она полистала что-то в телефоне, заблокировала его и подняла взгляд на маму. ортега младшая потирает шею, не совсем ещё понимая что ей нужно и хочется сделать. а ещё принимая наконец тот факт, что тут она остаётся на долго. их взгляды встречаются, полные боли и воспоминаний, с небольшой ноткой недосыпа. ортега младшая лишь кивает в ответ, медленно переваливаясь в бодрую стойку. в этот момент ей даже как-то стыдно, что она совсем забыла про эту милую женщину во всех возможных смыслах этого слова. она, не смотря на все проблемы в жизни и все выпитые бутылки алкоголя, старалась сделать всё, лишь бы её дети жили хорошо. и сердцем дженна слышит, как кричит её сердце о том, что виновато в хронической депрессии её дочери, в этим шрамах на руках, в этих искусанных и кровавых пальцах, в этих запутавшихся волосах, в этих старых одежках, поменять которые не осталось сил. — думаю, пора начинать новый день. — мама гладит дженну по плечу, у которой духа не хватает сказать, что вообще-то не очень любит тактильность. однако что уж жаловаться, если они так долго не виделись. маме много что придется узнать. они улыбаются друг другу, слыша как исаак медленно просыпается, шебуршится в своих вещах и весело бежит вниз по лестнице, лишь бы первым добраться на семейный завтрак. конечно же он не забывает уделить внимание каждой фотографии на стене, каждого отходящего болта на петлях двери и каждой паутине в углу. сейчас он заново изучает родные стены, а ещё ему не терпится попробовать мамину еду, ведь, если честно, папа не был мишленовским шефом. вся семья расходится по своим утренним делам: дженна чистит зубы и умывает лицо, исаак бегает по дому, ища какие-то ну просто необходимые ему вещи по всем коробкам, а мама доделывает последнии опции для сегодняшнего завтрака, пытаясь сделать его максимально теплым, уютным, родным, подслащенным частичкой её души. и, через буквально несколько минут, три члена семьи пересекаются на той самой кухне. каждого из них покорно ждали хлопья с молоком и горячие брауни, над которыми мама пыхтела ещё до их приезда, изучая старую тетрадочку с рецептами, что передается от пра-пра-пра (возможно ещё парочку "пра") бабушки. конечно, в достоверности рецепта не все уверенны, ведь буквы в тетрадке успели поплыть из-за вечно проливающихся на неё ингредиентов, а что-то просто было нераспозноваемо. — никто не хочет яишницу? — мама стоит напротив стола, облакотившись на кухонную столешницу рядом с плитой. она уже на низком старте, готовится накладывать добавки или вытирать стол от всяких проливщихся и прилипшихся недоразумений. мамы остаются мамами на всю жизнь, была бы возможность, она бы и рты своим детям подтирала. дженна поднимает взгляд и пытается посмотреть на мать. однако, её тут же ослепляет флоридское солнце и она жмурит правый глаз. лёгкая ухмылка появляется на её лице, когда она замечает тарелку с нарезанными фруктами не далеко от мамы. даже это она успела сделать. хотя, может, если бы дженна не проспала почти целый день, она бы успела застать момент рождения фруктовой тарелочки, что способна загладить любую семейную ссору и пробудить даже медведя в зимней спячке. — лучше поешь сама. — рукава футболки дженны подбирают шоколадные крошки брауни, пока она беззаботно тянется за коробкой молока, подливая его к своим хлопьям с маршмелоу. в детстве они казались вкуснее, а сейчас - слишком приторные. но на утреннее пробуждение пойдут - в любом случае заедаются брауни (они нравились дженне куда больше, чем любая другая сладость). мама слегка улыбается и присаживается за один стол с детьми, начиная расспрашивать исаака о том как ему город, не нужно ли ему добавки и успел ли он завести друзей. дженна в какой-то степени даже рада, что всё сложилось вот так - в маленьком городе, рядом с мамой, в спокойствие и хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне. великие и очень важные диалоги брата и мамы нарушаются глухим кашлем дженны. — у меня есть одна просьба. — девушка смотрит на мать и слегка улыбается. мама просто кивает головой, согласная на любую выходку, лишь бы снова не терять своих детей. дженна неспешно поднимается с места, что-то шепчет маме. ортега старшая кивает ей в ответ и тоже поднимается с места, начиная какими-то слишком спокойными и неспешным шагами следовать за дженной в ванную. в глазах исаака вся эта сцена казалось какой-то пародией на наркодилеров в фильмах, которые ему чаще всего запрещали смотреть. необычно и интригующе. дойдя до ванной, дженна пару секунд ожидает маму и неловко открывает дверь. сама комната для гигиенических процедур не была особо большая, но места для задуманного там было достаточно. дженну слегка ослепляет количество белого цвета в комнате, однако, неуверенными шагами (заново вспоминая как выглядит ванная в этом доме) она доходит до зеркала и смело встаёт перед ним, отражаясь там какой-то непривычной решительностью. она опускает руки на раковину, последний раз осматривая своё лицо и свою голову. её длинные волосы, которые она отращивала много лет, теперь кажутся ей обузой, старьем, что тянет её куда-то в худшие состояния. волосы эти она отращивала не от хорошей жизни - сил не было ходить в парикмахерскую. но, раз уж она хочет начать новую флоридскую главу в своей жизни, ей стоит скинуть свои локоны куда-нибудь подальше. желательно в мусорное ведро. — режь. — дочь протягивает матери ножницы, что она успела быстро стащить из своей комнаты и положить в карман, пока каждый занимался своими делами перед завтраком. её уверенный и какой-то немного злобный взгляд настораживает, но не удивляет. мама переваливается в одной ноги на другую, в некой недопонятости. — не буду, мне жалко. — а мне нет. режь. мама тяжело вздыхает, но не противится, она берет ножницы и лёгким движением руки (возможно даже несколькими движениями) отсекает волосы дженны по плечо. ортега младшая не ожидала такого смелого решениями матери, но противится ему не стала. ей даже понравилось. она и вправду в этом нуждалась. руки, прошедшие через обновленные волосы, собирают на себе несколько отбившихся от стаи волосинок и находят дом на затылке. дженна улыбается. спустя столько времени, так искренне и беззаботно, как не улыбалась никогда. это всё казалось хорошим началом чего-то нового и пока что необъяснимого. в зеркале на нее смотрел будто другой человек. более уверенный в себе и в завтрашнем дне. хотя бы просто по внешнему виду. конечно стрижка получилась немного неровная, в какой-то степени бунтарская, но невероятно подходящая дженне. в ванну прибегает исаак, измазанный шоколадом, но всё же сытый и довольный. он облакачивается на дверной проем, пару секунд смотрит удивлёнными глазами то на маму, то на сестру, не зная кому и какой вопрос лучше задать. — что это вы делаете? — исаак медленно моргает, словно сытый кот и чешет щёку. бедняга совсем растерялся, ведь не ожидал увидеть сестру в новом образе. но в голове быстро сложились все кусочки паззла и он мягко улыбнулся, подойдя к дженне и проведя рукой по её волосам. так она казалась даже интереснее. — начинаем с чистого листа. — мама тут же обнимает своих детей и улыбается. она тоже наконец-то понимала, что жизнь с этого момента меняется слишком резко и слишком сильно. да, она тоже не была идеальна и у неё тоже были некие проблемы, но она была готова отдать своим детям всё, что они пожелают и сделать для них всё, что требуется. — спасибо. — послышалось из уст дженны. чистый лист пугал её, но больше ничего не оставалось. она знала, что может быть сильнее всего того, что было в её жизни.