Далеко за городом

      Тур тогда организовать смогли, денег собрали достаточно и сняли Анфисе отдельную квартиру, чтобы она не доёбывалась больше ни до кого. Наконец-то появилась возможность дышать полной грудью. Насколько это всё позволялось. После концертов зависали в гримёрке, выпивали пиво, а после разъезжались по домам. Миша и Андрей сняли себе более-менее нормальную квартиру, в которой сейчас и пребывали, вот только всю радость и лёгкость происходящего, омрачал один факт:        Миша и Андрей начали торчать вместе.       Балу заметил не сразу, что Андрюха тоже подключился к этому обществу, но когда понеслась вся эта хрень про «я пробую только для эксперимента, для исследования», Шура охуел. Стихи у Князя писались лучше, это правда. Они получались красивые, и можно было бы сказать, что красота требует жертв. Но не таких. Она не должна была требовать этих расширенных зрачков и глупой улыбки после концертов. Не должна была.       В один из дней, когда они с Мишей приняли уже поздно вечером и половину следующего дня отсыпались; когда его зависимость длилась уже около полугода, Андрей прошёл в ванную, слыша, как Горшок что-то пытается сварганить на кухне из того, чего не было, и, умываясь, сплюнул в раковину что-то «лишнее». Багровое пятно расплылось по белой поверхности раковины и стекло вниз, в слив.       Андрей побледнел, чувствуя, как эти самые багровые линии начинают расчерчивать его белую кожу и стекать по подбородку, да так, что пришлось подставить ладони, чтобы не запачкать пол.       Выйдя из ванной, Князь перевёл взгляд на кухню и испуганно уставился на Мишу, который всё ещё был повернут к нему спиной. — Миш…       Миша поджаривал подсохший хлеб с чесноком. Радовался, что вечером придёт в гости Лёша. Передаст от матери овощей из деревни. Думал, где найти денег приехать к ней на день рождения… Ведь надо будет подкупать Анфису. По легенде же они до сих пор муж с женой. И отец не поймёт, если Миша заявиться в деревню без неё, а если с ней — опять будет спрашивать про внуков.       Миша вздрогнул, когда услышал жалобный голос Князя. Выключил газ и пошёл к нему. — Ты чего?       Андрей не сводил с Горшка взгляда расширившихся глаз, пока со рта продолжала капать кровь. Она уже скопилась в ладонях, начиная просачиваться через пальцы и оставлять следы на полу.       Князев понятия не имел, что с этим делать и надеялся, что у Горшка есть хоть какие-то мысли помимо скорой. «Ноль-три» лучше не вызывать, а то ещё в наркологичку заберут и всё, пиши пропало. — Я умираю? — Князь смотрел так, как смотрел на Мишу тогда, семь лет назад, в больнице. Когда ещё не было известно про пересадку, когда каждый день казался последним.       Миша убежал в комнату за телефоном. Номер стоял на срочном наборе. — Да не скорая это, успокойся, — усадил он паникующего Князя. — Алло, Григорич… Приезжай срочно…       Григорич — знакомый врач, который спасал весь притон. Отваливать ему денег за это приходилось нехило. Так что Миха враз лишился всей заначки. — Что это было? — остановил врача Миха, передавая ему две пятитысячные купюры. — С наркотой завязывайте. И ты, и дружок твой. Точно сказать не могу, но либо это воспаление, связанное с лёгкими или бронхами. Либо гортань травмировал. Если никаких болезней лёгких или бронхов не было — тогда точно гортань, — Григорич пожал плечами, убирая деньги в карман. — Были, нет? Судя по шрамам, операция какая-то была. — Пересадка лёгких. Но они ж это… Здоровые теперь, ё-моё. Прижились хорошо. — Пусть всё равно в больничку сходит. Не бойся, дадите на лапу, и в наркологию его не отправят. Особенно если в ту, что в Московском районе. Там вообще такой контингент собирается… Страх и ужас. — Григорич снова пожал плечами и ушёл в прихожую обуваться. — А нормальные наркологи знакомые есть? — глухо спросил Горшок.       Григорич пошарился по карманам и передал ему визитку. — Я вас много знаю таких, единицы завязывают. Но вам-то хоть есть ради чего вылезать, да и не по одиночке. Так что удачи, — дверь за Григоричем закрылась, и как только Миша прошёл в комнату, сидящий на диване Андрей резко повернул к нему голову. — Надо завязывать, Мих, — глухо сказал он. — А что, если что-то с лёгкими? Что, если начнётся позднее отторжение из-за наркотиков? Воспаление какое-нибудь? — Андрей, кажется, в своей голове перебрал уже все варианты, и связаны они были исключительно с лёгкими. Он и так попал в достаточно мелкий процент выживающих после такой операции, уже семь лет его ничего не беспокоило, но… Всё же червь тревожности и сомнения начал вгрызаться в плоть.       На следующий день Горшок взял такси и отвёз Князя в ту самую больницу Московского района. Контингент, правда, своеобразный. Людей буквально толпы. Какой то мужик, бухой в слюни, убегал от санитаров через коридор.       Стены обшарпанные, а свет неприятно-тусклый, напрягал глаза.       Нужный врач нашёлся только через минут пятнадцать, когда их с Князем успело уже узнать полбольницы, а Горшок придумать тридцать разных оправданий, какого хера они здесь. Отравились пивом. Проверяемся на СПИД, вам тоже надо. Я вон со сцены упал, до сих пор в глазах двоится. Простуда — дело смертельное.       Миша впустил Андрея в кабинет врача и остался дожидаться в коридоре. Не маленький, всё-таки. — Вы же Михаил Горшенёв? — подсела молоденькая брюнетка. — Ага. Автограф дать? — Если можно… А ещё правда, что в журнале пишут? — Что в журнале пишут? — не понял Горшок. — Ну… Что вы с Князевым вместе…       Миша с места аж вскочил.

***

— Андрей Сергеевич, вам бы за легкими получше следить. И с веществ слезать, а не то может действительно начаться позднее отторжение. Первые признаки уже налицо. Чем быстрее бросите — тем выше шансы выйти сухим из всей этой истории и не остаться в гробу.       Князь кивал на слова врача, проводя ладонью по волосам и понимая, что всё это зашло достаточно далеко, чтобы иметь последствия.       О том, какой разговор у Михи произошёл с одной из фанаток, Андрюха даже не догадывался. Узнал уже всё после того, как вышел из кабинета. Миша быстро схватил его за локоть, и они вдвоём покинули здание больницы, и уже за её пределами Горшок ему всё и вывалил. — Надеюсь, ты сказал, что пиздят, а не подтвердил всё это. Сказал же? — Да сказал, что у меня жена ж есть… И что тип её люблю.       Миша по дороге купил тот самый журнал.       Прям на обложке большая надпись «Однополая любовь и панк-рок». Провокационных фотографий нет. Всё больше со слов каких-то фанатов… Жёлтая газетёнка. — Не то чтобы мы когда-то скрывались, — отдал Миша журнал Князю, когда они ехали домой в такси. — Но и не то чтобы это всё было нам на руку. По крайней мере, не сейчас, — кивнул Андрей. Он пробежался взглядом по журналу и вернул его Михе. Разговор о приёме у врача произошёл уже дома, когда оба сидели на кухне и пили чай. — Сказал, чтоб я завязывал с наркотой, — рассказывал Андрей. — Иначе пойдёт позднее активное отторжение органа, и всё. Кабзда. Судя по кровотечению, которое было позавчера, намёки на начало отторжения организмом уже даются. Раньше брошу — быстрее не дам лёгким покинуть мое тело. — Тебя в наркологичку надо… — глухо ответил Миха. И на резонный вопрос «А тебя нет, что ли?» закивал. — И меня надо. Но если одновременно сляжем, то группе кабзда.       В дверь позвонили. — Бля, если там журналисты, я их выпровожу головой по лестнице вниз, — ругнулся Миха. На пороге оказался встревоженный и растрёпанный Балу. — Ребят, вы эту хуйню видели? — потряс он тем самым журналом. — Какую всё-таки стрёмную фотку выбрали. Княже тут сам на себя не похож, — спокойно прокомментировал Горшок. Будто его сам факт вообще не ебал. — Да вообще пиздец, — кивнул Андрей. — Конечно, видели, Шур, спасибо неравнодушным фанатам. — Князь вышел в прихожую, поздоровался за руку с Балу, и сразу же снова ушёл обратно на кухню, уже оттуда крича. — Чай будешь? — Давай! Я в ахуе просто был, это ж, ну. Понятное дело, что никто не поверит, но как-то все равно неприятно. Ты че такой смурной, Гаврил? Случилось что? Кстати, когда завязывать будете? У нас тур скоро, нам оба солиста нужны. — Балу разувался, слыша крик Андрея с кухни про больницу, но нихуя не разобрал и переспросил у Михи, — что он сказал? — Возможно, в тур только я поеду, Шур. Андрею в больницу надо… — ответил тот. — Всё ж хорошо с лёгкими было… Ещё что? — Позднее отторжение из-за наркоты. — Блять, — коротко кивнул Балу. Помолчал где-то с минуту. Но когда прошли на кухню, то вдруг обрушился на Андрея с гневной тирадой. — Вот хули ты ему всё в рот смотришь? Ещё с того твоего приезда в деревню! Когда он тебе про анархию втирал. С группой, конечно, хорошо вышло, но ты, блин, в Михе не растворяйся! Ты ж подсел, потому что он сидел, да? Он ещё много глупостей сделает. Его вытаскивать надо, а не содействовать его дуростям! Блять, Князь, ты умный человек! Ты сам не видишь, что вы за ручку ко дну плывёте? — Шур… — А ты молчи! Тебе лечение тоже нужно, но хер ты на него согласишься! Всегда похер на себя было, да? А мы вообще-то волнуемся о твоей, блин, заднице, когда ты в свои притоны ходишь. Дурак, блин.       Андрей молчал первые секунд тридцать после гневной тирады от Шуры, а затем швырнул кружку с чаем куда-то назад, слыша, как она разбивается на мелкие осколки и обратился к Шуре, перехватывая бразды гнева в свои руки. — Я подсел, Шур, потому что я в край заебался! Потому что «Акустический» из меня все силы нахер высосал, а Михи рядом попросту не было! Потому что я каждую ночь засыпал, а перед глазами трупы людей и море крови, блять! Мы с Мишей в отношениях, но мы, нахер, не один человек! Или ты не помнишь, как я его от наркотиков отводил, как пытался заставить завязать, а он по итогу сорвался снова? Вот и я сорвался, Шур, потому что я заебался в конец! Я невероятно рад, что ты очень многое для нас делаешь, но думать, что я подсел на наркотики только потому что подсел Горшок и что я — ебучая обезьянка-повторюшка, это уж, извини меня, дружище, самый тупой вывод, который ты мог когда-либо сделать, — он развернулся и ушёл. Надо взять тряпку, убрать осколки, вытереть разлившийся чай. О состоянии второго вокалиста при записи «Акустического» и после чеченских дней никто ничего толком и не знал. Андрюха старался выглядеть и работать так, будто всё это его не касалось; решать проблемы группы, пока Горшок скрывался в одном из очередных притонов, будто и не уставал, но всё имеет конец.       Миша секунд тридцать сидел ещё и смотрел, как чай стекал по стене. Такого Андрея он не видел никогда. Это обычно он выходил из себя, злился и чудил, а тут будто бы они поменялись ролями. Было до безумия странно это осознавать. Будто видеть себя со стороны. — Давай это… Уходи… — поднялся он, кивая Шуре на дверь.       Тот молча направился в прихожую и начал спешно обуваться. — Такое раньше было? — спросил он. — Ни разу.       Миша закрыл за Шурой дверь и вернулся в комнату, где Андрей собирал осколки. — Помощь нужна? — осторожно спросил он, наступая на осколок и даже не замечая, как разносит по паркету лужу крови. — Не подходи сюда. Сядь на стул и сиди спокойно, Мих, блин, — Андрей собрал осколки, какие мог — руками, а остальное смёл веником и выпрямился, наблюдая, как на паркете от Миши остаётся лужа крови. — Миша, сядь на стул, я сказал! — Князь ушёл на кухню, выбросил осколки, а затем быстро зашёл в ванную и уселся на пол, принимаясь доставать осколок из ноги Горшка. На самом деле, такие гневные приступы все ещё были для Андрея чем-то страшным, чем-то запретным, что было необходимо сдерживать, но порой просто не удавалось. Князь тихо выдохнул, достал, наконец, осколок и принялся обрабатывать. — Всё. Посиди спокойно, подержи марлю. Обмотать вокруг ноги её не хватит, поэтому аккуратнее. — Это что было? — голос у Миши глухой, хриплый.       Он ничего не понимал, и ему страшно. Но не показывал. Только глаза, как обычно, выдавали.       Миха вспомнил, что ждал Лёшу, который вчера не смог приехать. Который вот-вот пришёл бы и увидел тут лужу крови. Встал, подрывался протереть, но чувствовал, как Князь посадил его на место. Больше никуда не рыпался.       Андрей молча вытер лужу, старался убрать все следы беспорядка, а затем вернулся к Мише и уселся на пол рядом с ним, положив голову на его колени. — После тех дней в Чечне началось, — тихо начал он. — Я пытаюсь это контролировать, но порой, как сегодня, переклинивает, и всё. Когда узнал, что ты с Анфиской, а потом ещё и поговорить нормально не могли, я разносил комнату. Рубахи тогда испортил, стихи и рисунки изорвал, лампу разбил. В общем, пиздец был. Сейчас уже это всё поспокойнее, но порой вот так могу отреагировать. — Прости. Я тебя раньше из армии вытащить не смог, — Горшок уткнулся Князю в макушку. Поцеловал его в висок. По волосам гладил. — Мне завтра ехать надо… Я знаю, как ты Анфису не любишь, но мне придётся с ней в деревню ну… У матери день рождения. Я появиться должен. Ну и скучаю я по Мусе, сам понимаешь, почти туда не езжу. Ты не хочешь со мной? Ну ты к бабушке типо. Ты вроде даже хотел проведать её.       Андрей молчал, а затем отрицательно помотал головой. — Нет. Я не поеду. Бабушка не должна видеть меня таким, я приеду к ней сразу, как только брошу. Да и чтобы тебя лишний раз не подставлять, а то начнутся ещё вопросы по-любому. Передашь моей бабушке, что я её там люблю, скучаю, все дела. Приеду позже, хорошо? — Андрей поднял на Мишу взгляд, а затем провёл кончиками пальцев по его щеке и слабо улыбнулся. — И Татьяне Ивановне от меня привет тоже передай. Всё же не чужие друг другу люди.       Горшок уехал на три дня.       Вернулся молчаливый. Без Анфисы. Получилось так, что первый раз после отъезда они с Князем увидились только на реп-точке. Он успел где-то принять. Сидел вроде со всеми, но на вопросы не реагировал. — Что-то с отцом? — спросил Поручик.       Миша думал, что дело времени, когда о его разводе станет известно журналистам. Ну хоть значительная статья расходов слезла с его плеч. Скатилась быстро и стремительно. Прогремела скандалом на всю деревню, испортила Мусе праздник, и исчезла, оставив заявление на развод. Мише только подписать оставалось и пошлину заплатить.       Князь зашёл на реп-точку позже остальных и первым делом заметил вернувшегося Мишу. А уже затем понял, что тот молчит. Андрей подошёл ближе, сделал Поручику знак, чтобы замолчал, а затем присел на корточки прямо перед Горшком и взял его руки в свои. — Миш, а, Миш. Что случилось? — спросил он, а сам уже видел по глазам, что тот под наркотой. Снова. Значит произошло что-то из ряда вон выходящее и явно закончилось всё не очень хорошо. В голове у Андрея сразу перебрались все возможные варианты, начиная от ссоры с отцом и заканчивая разводом с Анфисой. Но если это всё же развод, то чего он такой молчаливый? — Мих. Это Анфиска что-то сделала? — Да с этим потрахалась… Да похуй мне, что потрахалась! Её ж спалили, и она перед всеми, чтоб имя очистить, сказала, что у меня на неё не стоит. И вот знаешь. Вроде, блин, правду сказала, да? А это всё такой ворох херни за собой потащило… Отец сказал, что я бракованный и со мной не разговаривал… Мусе, блин, праздник испортили. — Миша сидел, смотрел в глаза Андрею, те будто в дымке, но такие же ясно-голубые как и в их первую встречу. — От этой лжи хуёво! Парни! — Горшок повернулся к группе, опёрся о спинку дивана и чуть не ёбнулся головой вниз, благо Андрей сзади удержал. — Вы знаете, как я зубы потерял? — Банку открыл, лошадь лягнула, ириски жевал, панк посвящение… — начал перечислять Поручик. — Не, это отец по пьяне мне врезал, — ответил Горшок и начал смеяться. Громко, заливисто. Знал, что не поверят. От этого и смешно. Очень смешно.       Только парни стояли и смотрели на него немного грустно. Никто не смеялся, кроме Миши… Тот остановился только тогда, когда перестало хватать воздуха, и вместо смеха из горла доносились лишь жалкие хрипы.       Андрей не сводил с Миши взгляда, теперь уже совершенно не зная, что делать. Он чуть крепче сжал его руки, а затем сел на диван и обнял, прижимая к себе. Старался успокоить, внушить то самое чувство защищенности и умиротворения, которого Михе очевидно не хватало.       Репетиция явно накрылась.       Домой Миша и Андрей ехали в молчании, а уже в квартире Князь налил Горшку чай и поставил на стол картофельное пюре, чтобы поел. К его приезду он подготовился, даже приготовил что-то типа обеда, так что в холодильнике теперь стояла кастрюля с пюре и лежал пакет помидоров и огурцов. Сам Андрей достал таблетки и быстро запил их водой. — Ешь давай и ложись спать. Быстрее пройдёт эффект от того, что ты там принял.       Миша ничего не понимал. Смотрел куда-то в стол. Почти ничего не поел и завалился спать.       На утро, на удивление, его отпустило. Даже голова не болела, что редкость. Горшок встал так, чтобы не разбудить Андрея. Почувствовал себя до безумия голодным и смутно вспомнил, что его чем-то вчера пытались накормить. Пробрался на кухню и стал есть пюре сразу из кастрюли, рядом с холодильником.       Услышав шаги, он решил, что надо сделать вид, что из общей посуды он не тырит и попытался вернуть кастрюлю на свое место. Кастрюля спешки не оценила. Соскользнула и со звоном ударилась об кафель, разбрызгивая пюре по кухне. — Всё равно мяса к нему не было, — грустно сказал Миша. — Я чай заварю, ты будешь? — буднично вздохнул Андрей. — Ты пока приберись. — Князь взял с верхней полки таблетки и выпил, запивая водой из фильтра. — Да. Что за лекарства? — поинтересовался Горшок как бы между делом, оттирая брызги пюре от стула. — Я забыл! — Миша вскочил на ноги, убежал в коридор и вернулся с большими пакетами. — Там яблоки, помидоры, огурцы, кабачки, тыква… Ещё корюшки дали, но её я сразу в морозилку. Провонял весь автобус! Представляешь? Но это… Главное. — Горшок победно достал мешок. — Это яйца! Из курятника, свежие! Они лучше этих ваших городских. Я почти не разбил, пока вёз! — Молодец, Мих, — кивнул Андрей и поставил кипятиться воду. — От воспаления в лёгких таблетки. Чтобы отторжение не перешло в активную фазу. Бросаю и лечусь одновременно, — он сел и подпёр голову, а едва вода начала закипать, перелил кипяток в кружки и заварил им с Мишей чай. — Чай готов.       Миша взял кружку. Подул на неё и сделал аккуратный глоток.       Княже уже знал, что Миша любит чёрный с лимоном. Знал, сколько ложек сахара класть. Знал его его привычки. Клал их вещи в общие сумки, когда они ездили в тур. Всё равно и номер общий, и всё… Даже шампунь один на двоих. Михе плевать, чем мыться. Главное — без цитрусового запаха. Вот лимон в чае он любит, а в мыльно-рыльных принадлежностях не терпит.       Миша чистил Андрею яблоки и рассказывал, как чуть не навернулся с дерева, когда их собирал. Что потом Муся обязательно привезёт им в город варенья. — Я так от грядок отвык. Моя спина не выдержала этого сельско-хозяйственного марафона… — Миша смеялся. Смеялся и радовался разводу с Анфисой. — Княже… А если б мы жили в мире, где вот таких, как мы, воспринимали бы нормально… Ты бы за меня замуж вышел бы?       Андрей взглянул на Мишу и съел одну из долек очищенных яблок, и чуть задумался. А почему бы и не вышел? Они уже достаточное время вместе, практически восемь лет ебут друг другу мозги, отношения проверенные временем и ситуациями. — Вышел бы. Если бы в этом мире таких, как мы, принимали нормально, то вышел бы. Мы уже и так с тобой как супружеская пара, почти восемь лет друг другу мозги и ебём, и лечим. — Андрей улыбнулся, делая глоток чая и снова съедая одну из долек.       Миша неожиданно счастливый подался вперёд, целуя Андрея и аккуратно проводя рукой по его щеке. — Ну что, дорогой, какая там у нас свадьба была бы? Деревянная? Я в них не разбираюсь нихрена, но нам надо что-то устроить такое. Крутое! Мы ж это. В туре будем, и в Бийске. Там Алтай, природа. Можем убежать с палатками вдвоём, кормить голыми жопами комаров на реке. Как идея? — Жестяная, Мих, жестяная свадьба, — Князь улыбнулся, смеясь с предложения Горшка. — Заболеем мы от этой кормежки! Я тебя лечить не буду, понял? — он тыкнул пальцем в щёку Горшку и снова засмеялся. И так хорошо и уютно стало от этого смеха, и от осознания, что они уже так долго вместе. Он поцеловал Горшка в кончик носа. — А ты подумай. — Миша достал из холодильника банку пива. Что-то крутил из неё, а потом протянул Андрею импровизированное кольцо: — Из жести! — засмеялся он. — Ты выйдешь за меня? — Миха показательно встал на одно колено. Измазался в пюре, которое не дотёр. Весь растрёпанный с утра, в мятой футболке и трусах. Небритый. Но довольный до ужаса.       Андрей смотрел на импровизированное кольцо, а затем, совершенно неожиданно для себя, начал плакать. Пришло осознание, что они уже давно вместе, что они прошли через невероятное количество дерьма, пережили немало счастливых моментов, а из-за какого-то ебаного законодательства не могут себе позволить быть в браке. Возможно, им это и не нужно, они и так знают, что невероятно друг друга любят, и лишний штамп в паспорте им совершенно необязателен. Но если бы была возможность — оба бы поставили этот штамп. — Я что-то не так сделал? — с лица Миши сползла улыбка. Он быстро встал, пряча «кольцо» в кулаке. Он обнял Князя, аккуратно поглаживая по плечу. — Шучу конечно. Ты уже мой муж… Муж… Муж… — Горшок будто пробовал слово на языке… Перекатывал его. Звучало очень непривычно, но ему всё равно нравилось. Он никогда не использовал словосочетание «мой парень», будто оно было собственническим. Оно не то. А мужья звучало более подходяще. Они мужья. Равные и счастливые. Никто друг другу не принадлежит, но они добровольно вместе. И это осознание самое крутое.       Андрей прижался ближе, отрицательно мотая головой. — Я просто понимаю, насколько мы с тобой долго вместе. Раньше как-то не осознавал, а теперь осознаю. — Он шмыгнул носом, вытер мокрые щеки и снова обнял Мишу. То, как Миша поправил самого себя, сказал, что шутит и что они уже мужья, вызвало у Андрея тепло где-то около сердца и он прижался ещё ближе, расслабляясь в объятиях любимого человека.