***
В команде свободы, блять, воли присутствует очень толковый техник, как бы не хотелось признавать сильные стороны противника. А перевербовать подобный золотой самородок, к сожалению не представляется возможным — это стало понятно ещё при первой стычке с группой под руководством Уильяма Майлса. Данных о его исполнителях в базе данных «Абстерго» за всё время собрали чертовски мало, исключая самого Уильяма и его бесценного сыночка, но и то, что есть вполне может заявить на позицию профессионалов. А иначе они не смогли бы так долго бегать от коллег Дэниэла по всему миру с подобным феноменальным успехом. Стоит отдать должное — даже так, будучи окружёнными, они умудряются создавать проблемы и портить кровь всему их тамплиерскому брату. Кроссу всегда нравилось решать головоломки и преодолевать сложности, когда задача касалась вопроса найти, похитить или устранить — своего рода азарт. Но в этот раз выследить шайку оказалось проще, чем в прошлый. Они торопились, допускали ошибки. Быть может и вовсе устали бегать и спасать этот чёртов мир столь продолжительное время, ныкаясь по самым вонючим клоповникам без права на отдых и мнимую безопасность. В подобных условиях те же профессионалы в любой момент могут в чём-то не доглядеть. В этом случае не спасёт даже небезызвестная паранойя. Человеческий фактор. Лишь одна несостыковка в мудрёном коде, скрывающем передвижения в сети, и хакеры корпорации находят для Кросса окошко, в которое получается пролезть так, чтобы с той стороны их не отследили. Цепкие руки хватаются за первичный доступ. Хватает и этого. Никакой шибко важной информации, никакого маячка по местоположению. Было бы слишком просто. Только незначительные доки, недавний обмен файлами в переписках с анонимными пользователями и закупка четырёх билетов на чартерный рейс до Бразилии туда-обратно через ссылку в закрытом канале. Место — турнир по смешанным единоборствам. Цель — энергоблок. В идеале вместе с живым и обезвреженным Объектом семнадцать. После первой встречи с Дезмондом Дэниэл остался с уязвлённым самомнением. Тот его просто вырубил, тупо проигнорировав пистолет, нацеленный на его лицо. Майлс отлично знает, что куда ценнее в «Абстерго» живым. Кросс долбоёб — сам его об этом тогда и уведомил, по какой-то причине решив, что сможет договориться по-хорошему. Злость только подожглась. Увы, в данный момент планировать всё по правильному и с расстановкой времени попросту не было. Большое скопление людей совершенно не играет на руку. Кросс рассчитывает сыграть на численном перевесе союзников, патрулирующих местность. Впрочем, нельзя исключать, что местные агенты Ордена могут оказаться тупее пробки и проморгать цель в толпе. Даже при наличии предостерегающих об опасности постеров с рожей Объекта семнадцать, развешенных во всех общественных местах, нет никакой гарантии, что задача упростится. Вот уж в чём ассасины испокон веков действительно хороши — так это в скрытности. Это у них, блять, даже в Кредо прописано. В Бразилии душно. Душно настолько, что те редкие девушки, заглянувшие на турнир ходят прямо в купальниках, привлекая сальные взгляды окружающих мужчин. Стадион походит на самый настоящий наркопритон. Подобных мест Кросс за жизнь насмотрелся. Люди напоминают потерянных запойных зомби, вторящих друг другу разрозненными провокационными криками и довольными воплями, когда с ринга буквально выносят одного из участников с кровавым месивом вместо лица. В коридорах серо и грязно: тут же в мусоре прямо под ногами шприцы и использованные презервативы. В вип-ложе чуть ли не ебутся с попеременным успехом. Очаровательно-то как. Дезмонд просто обязан оценить. Бороться за свободу и мир во всём мире, чтобы что? Чтобы общество превратилось в сплошное беспорядочное потреблядство подобное этому? До циника и лицемера Кроссу было далеко — само место навевает не самые приятные воспоминания, размыто дающими о себе знать тревожным колокольчиком, звенящим в скомканных извилинах. Несвоевременно. Сейчас главное найти цель раньше Дезмонда. Дэниэл уверен, что конкретно этот пункт не наметит никаких неприятных сюрпризов. Его путь свободен, а Майлсу придётся бродить окольными путями, пока местные стражи «Абстерго» не засекут его потуги пробраться к стадиону. Отечго то Кросс уверен, что сегодня самолично столкнётся с ассасином. Чуйка, чтоб её. Совместно с периодическими выпадами из реальности и перманентной мигренью эффект просачивания предоставил череду и полезных навыков, принадлежащих Николаю Орлову. Ассасинское милосердие к невинным в список, разумеется, не входит. Зачем жене какого-то местного магната понадобился источник энергии Первой Цивилизации и что она собиралась с ним делать Кросс изначально не планировал выяснять: тихо и быстро лишает цель жизни и забирает энергоблок из чужой сумочки. Столь наивное место для хранения Батареи. Знала бы она, какую ценность при себе таскала. — Будь сильным. Скрытый клинок холодит кожу изодранных в кровь ладоней, пока он, трясущимися от мороза пальцами, неумело закрепляет оружие у себя на запястье. Теперь это его клинок. Теперь он будет верно служить ему так же, как верно служил отцу. Кросса крупно встряхивает, будто температура резко понижается градусов так на двадцать. В лицо бросается ледяной порывистый ветер, загребая за воротник колючий снег. Кровь хлещет на пол, плавно сливаясь с «красочным» антуражем вип-ложи. Истерический вопль, который поднимает девка слышен, должно быть, за мили. Сейчас это кажется самой настоящей усладой для ушей. Чужие предсмертные хрипы мстительным ядом растекаются по венам. В груди скорбно воет мантра о потери. Слёзы застилают глаза. Сейчас не время. Сейчас необходимо собраться. Они здесь, они всё ещё рядом. Бежать. Не оглядываться. Он похоронит отца потом. Под берёзой, отдавая честь символике, пускай и не понимает её смысла. — Нет-нет-нет. Не сейчас. Почему сейчас, мать твою? — Дэниэл растерянно кладёт ладонь на пульсирующий болью висок, будто стараясь удержать плывущее сознание на месте. Красная вспышка. Русская матрёшка. Скрип дерева о дерево оглушает и дезориентирует. Боль. Снова боль. Нет. Это не он. Иннокентий Орлов — сын Николая Орлова. Не он. Не сейчас, блять, только не сейчас... Отголоском здравого смысла Дэниэл улавливает как что-то приближается. — Частица Эдема. Я чувствую её совсем рядом. Так же, как мой отец... Накануне. Кросс неожиданно встречается взглядом с Майлсом, которого так ждал всего полминуты назад. Глаза в глаза. Тёплые, урчащие вибрации, исходящие от фигуры Дезмонда золотистыми волнами, вызывают головокружение и отторжение. Яблоко Эдема. Вот в чём причина помутнённого рассудка. Этот урод таскает с собой древний Артефакт Предтеч! И, сука, даже будто бы не думает, что его легко и просто могут спиздить прямо у него из под носа! Долбоёб, сука! Сука! Кросс остервенело выпускает из магазина пистолета весь заряд, уже не боясь пристрелить Объект семнадцать к чёртовой матери. Лишь бы не подпустить его к себе ближе положенного. Частица Эдема, находящаяся в столь опасной к Дэниэлу близости, по накатанной корёжит разум и заплетает вспышки чужих воспоминаний в тугой узел, грозясь разразиться очередным непоправимым землетрясением и выгоняя Кросса из его собственного сознания. Ни в коем случае нельзя, блять, этого допустить. Майлс — сранный уёбок — прячется за стеной дверного проёма, не собираясь так просто отступать. Очередной яркий красный всполох переворачивает содержимое черепа верх дном, вскрывая скальп и втыкая в воспалённый мозг миллионы острых игл. Главное оторваться. Местность не знакома. Куда? Куда ему бежать? Сугробы, достигающие колен, не позволяют двигаться быстро и бесшумно. Он слишком лёгкая мишень. Один из преследователей пытается перехватить его у кромки леса. Револьвер даёт осечку. Патроны кончились. Бежать... Метко швырнув в сторону укрытия оппонента пистолет, Дэниэл толкает Дезмонда грудью, чтобы снести его с ног и выиграть для себя фору. Зато доктор Санг в итоге всё же сможет сказать ему своё излюбленное "я же тебя предупреждала". Сознание затравлено бьётся в черепной коробке на манер обезумевшего мотылька, пытающегося пробиться к свету. Ярко. Больно. Кросс всё-таки отключается и "уплывает" в непроглядные потёмки задворок разума, полностью сдавшись в волю памяти Иннокентия Орлова, которого преследовали рейдеры Палмера во времена депортации «Левых» из Соединённых Штатов. В своей собственной жизни он ровно точно так же побывал на месте этого восьмилетнего пацана, оставшегося в абсолютном одиночестве без близких и семьи в неблагосклонной по отношению к нему стране и совершенно не понимающего где искать новый дом. Цикличность истории уже не поражает. Дэниэл в который раз сходит с ума, давясь горечью чужой утраты и безысходности. Душевные терзания заполняют всё естество, заставляя бежать. Бежать и не оглядываться. Беспомощность, так чутко перекликающаяся с его собственной, взывает к первобытному страху. — Ты оставил такие следы, что даже слепая безносая собака тебя отыщет! Кросс так и не смог доказать обратное. Ни себе, ни кому либо ещё. Второе столкновение с Объектом семнадцать заканчивается точно так же, как и первое. С той лишь разницей, что Кросс ни хрена не запоминает о том, что вообще происходит в этой омерзительной удушливой реальности и в какой момент ему тяжело прилетает по голове. Саднящий болезненными импульсами затылок очень кристально даёт понять, что при следующей встрече с Дезмондом не стоит рассчитывать на благосклонность ассасинского терпения. Быть может, именно такой Конец его и ждёт?***
Путь от аэропорта до исследовательского центра «Абстерго Индастриз» в Филадельфии в частном автомобиле Дэниэл не запоминает, тупо пялясь в тонированные стёкла и молча отпивая шампанское из бокала. Будто они едут на фуршет или званный ужин. Уоррен, сидящий рядом с ним периодически бубнит себе что-то под нос, ковыряясь в своём планшете и не обращая на окружение никакого внимания. Мило. В ходе последних дней душу Кросса цепко грызёт какая-то странная томящая тревога. Он слишком привык к ней, чтобы иметь необходимость обращаться лишний раз к Чутью — и без него понятно по какой причине голос разума бьёт тревогу. Осталось пятнадцать дней. Пятнадцать дней до того, как мир погрузится в огонь. Дэниэл ощущает себя потерянным. Будто ни черта не изменилось с тех пор, как ему промыли мозги в «Абстерго Индастриз». Он так и не нашёл себе места, как бы не старался внушить себе обратное. И даже сейчас его присутствие в штабе на собрании Внутреннего Святилища Ордена Тамплиеров не позволяет осознать себя правильно. Присутствие скорее физическое — разум снова где-то далеко. Какого хрена он вообще здесь делает? Слушает высокопарные речи о подготовке спасительных бункеров. Участвует в разработке планов на близстоящие планы. Сидит по правую руку от Видика, словно символ непоколебимой преданности. Преданности, которая основывается лишь на том, что у него никогда не было иных вариантов. Кроссу больше некуда податься. Уоррен закинул петлю на его шею ещё давно. Сам же Дэниэл затянул эту самую петлю покрепче, вверяя свою участь в чужие руки. Так ему предначертали чуть ли не с самого рождения. Просто цепной пёс, с детства натасканный, на убийства. Великая цель достигнута, Наставник Братства уже несколько лет, как мёртв. Его основная миссия — то, ради чего его перекроили и перепаяли — завершена. И, пожалуй, только благодаря тотальному безразличию к судьбе Кросс продолжает своё существование ради новых истязаний, бездумно идя по головам. Символ Ордена. Талисман на удачу. "Герой тамплиеров", лишённый здравого смысла. Уоррен слишком к нему привязался, чтобы выкинуть в мусор, как сломанную игрушку — тот по-прежнему считает Кросса особенным. — Как обстоят дела с проектом «Глаз-Абстерго»? — грузный голос Алана Риккина заставляет Кросса чуть нахмуриться и поднять взгляд на присутствующих. Внутреннее Святилище. "Девять их, три раза по три" — нерушимая истина Ордена. Группа из высокопоставленных Мастеров. А на деле их тут всего четверо вместо надлежащих девятерых — конкретно этот момент, пожалуй, не удивляет. Красный Крест переживает не лучшие времена, находясь на пороге Конца света. Уоррен внутренне напрягается, подготавливая речь и кидает мимолётный взгляд на Дэниэла. А он в ответ лишь молча и едва заметно вскидывает бровь в провокационном жесте. Найти Яблоко Эдема было первостепенной задачей всех агентов. Кросс искренне считал, что дело плёвое, пока не разбил ебальник о жестокую реальность — к Частице ему путь заказан. Увы, никто из них не мог предугадать, как отреагирует его разум на силу Тех Кто Был До. И это, блять, с учётом того, что данный Артефакт как раз и был заточен на манипуляции с сознанием простых смертных. — Артефакт Предтеч пока что находится в руках неприятеля, директор. Наши оперативные группы работают над этой проблемой. — вторит Риккину Видик преспокойным голосом, будто у него всё на контроле. Будто так и планировалось. — Объект семнадцать представляет куда большую угрозу, чем мы полагали. — Для разнообразия, я ожидал услышать хорошие новости. — Они есть. — подаёт голос Летиция, тихо шурша бумагами, сложенными перед ней и передавая один из документов Алану. — Мы планируем передать Юхани Отсо Бергу одну из наших первостепенных задач о поимке лидера Братства, чтобы решить озвученную "проблему". Летиция кидает на Дэниэла какой-то странный взгляд. Насмешливый. Сука такая. Кросс показательно скалится, совершенно не желая слушать сейчас осуждающие нотки в свою сторону. И хвалённые фибры, по отношению к солдафону Юхани в частности. Они друг другу не нравились. Конфликт у них был довольно тупой, пускай и подкреплённый основательными причинами — Берг в лицо называет его "неуправляемым и невменяемым". Кросс с ним согласен, но это совершенно не отменяет того факта, что наглому уроду по сей день хочется набить морду. Это, блять, бесит до исступлённого желания вгрызться Бергу в глотку, защищая гордость и какую-никакую волю. — Уже известно о местоположении Уильяма Майлса? — Каир, Египет. — Спасибо, Инглэнд. — генеральный директор одобрительно кивает, кидая поверхностный взор на предоставленную Летицией бумагу. Чего он там не видел? Отсо, так точно, претендент на нового любимчика. — Кандидат готов вступить в ряды «Посвящённых» уже сейчас. С Вашего одобрения, разумеется. — глаголет Уоррен, сохраняя непринуждённость и смотрит на Дэниэла, — Мастер Кросс лично готовил его в проекте «Анимус» и фиксировал результаты. — Что ты о нём думаешь? — Алан обращает свой проницательный взор на Дэниэла. Видимо, и здесь ему не позволят отмолчаться. Блядство-то какое. Восхвалять этого засранца себе дороже. — Из всех новобранцев, участвующих в проекте «Анимус», именно он показал себя самым способным и стойким. Но не стоит упускать из внимания, что Орден завербовал его, прибегнув к, мягко говоря, шантажу. За чистые намеренья Берга я ручаться не могу. Кросс произносит это ровно, как полагается на подобных мероприятиях — учтиво. Будь атмосфера чуть менее вычурная, от себя он обязательно бы добавил кое-что менее цензурное. Но навыки Дэниэл всегда оценивает честно. Даром что Юхани, блять, бывший спецназовец. Было бы чему теперь удивляться. — Согласна с этим замечанием. — одобрительно кивает Летиция. — Увы, на испытательный срок у нас нет времени. — Не будем тянуть с посвящением. Ставьте на него датчик слежения. — заключает генеральный директор, возвращая бумагу Инглэнд и грузно смотрит на Кросса, безмолвно указывая, что данная задача ляжет именно на его плечи. Очередное напоминание: он лишь та самая преданная псина на привязи. — Полагаю, на повестке дня мы всё обсудили. На пару слов, Уоррен. Риккин кивает на дверь, давая понять, что очередное великое заседание высокопоставленных членов Ордена Тамплиеров можно считать закрытым. Наконец-то, блять. Дэниэла уже начало подташнивать от всей это претенциозности. Благо, хоть препараты работают должным образом. Четыре дня трезвого ума дорого ему обошлись. После неудачной — не санкционированной прямым начальством — попытки захватить Объект семнадцать количество косых взглядов в его сторону увеличилось. Да, инициативность наказуема. Кросс и сам был разочарован. — Готов отпустить своего птенчика в свободный полёт? — Инглэнд, оставшись сидеть на своём месте, выдаёт Дэниэлу шприц, предназначенный для вживления датчика, и "мило" улыбается. — За столь короткий срок Берг смог достичь нашего безоговорочного расположения. Не может не впечатлять. Провокация ясна и понятна. Увы, просто послать её на хуй будет слишком жалким способом самоутвердиться. — Тебя действительно это впечатляет? Берг подвергся открытому вымогательству и запугиванию со стороны Ордена. Как люди только не извернутся, попавшись в ловушку. Но главное, ведь, правильное влияние, верно, Летиция? Кросс гаденько ухмыляется. Раскатала, блять, губу. Пускай обломается. Ему похуй, что она там думает. — Верно. — кивает Инглэнд, ни капли не растеряв своей хвалённой спеси. — И, возможно, это будет как раз тот случай, когда ученик превзойдёт своего учителя? То ли похвалила, то ли смешала с дерьмом — понять бы ещё эту женщину. Безмолвно и надменно дёрнув бровью, Кросс поднимается из за стола, чтобы занять позицию у стены возле входа, когда за дверью раздаётся шуршание лифта. Осточертел ему этот обмен любезностями. Благо с Летицией Дэниэл встречается не часто. На таких вот собраниях. Начальство растаскало их по разным штабам. Юхани Отсо Берг огромной нерушимой фигурой проходит в помещение, чувствуя себя явно неуютно, и с порога немного ошарашенно осматривается по сторонам. — Очень мало людей побывало в этой комнате. Она была построена в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, когда Орден основал Корпорацию. Да уж, вычурной здесь была не только атмосфера, но и интерьер: белая мебель и стены с подсвечниками, лепнина на потолке; алые бархатные занавески, обрамляющие ложи с античными статуями. Тамплиеры всегда были падки на роскошь. — Летиция Инглэнд. Уоррен очень много говорил о тебе. — она непринуждённо поднимается с кресла, продолжая свою приветственную речь и улыбаясь краешками губ. Прекрасно знает, что Кросс слышит каждое её слово. — Ты достиг привилегированного положения. Очень впечатляет. Злость едким маревом травит душу, медленно вплетаясь в знакомые потёмки разума. Так, что до тёмных пятен. Так, что дыхание прерывается. Такие явные намёки в издевательской манере говорят сами за себя. Дэниэл разочаровал. Дэниэл не справился и не справляется по сей день. Дэниэл не заслужил ласку и сахарную косточку. Пошла нахуй. Все они. Вперив свой взгляд то ли в Летицию, то ли на золотую картину крестоносца позади неё, Берг останавливается, так совершенно и не подметив присутствие Кросса прямо за своей спиной. Вот ведь идиот. Вероятно, Дэниэл поспешил с выводами, когда назвал его "способным". Получается слишком лёгкая мишень. — Остатки Братства Ассасинов разбросаны по всему земному шару. Пришло время покончить с этой войной. — Летиция жестом приглашает Юхани присесть на стул. Тот так и не проронил ни слова. Даже не опрокинул какое-нибудь вежливое приветствие. — И ты будешь прямо на линии фронта. Дэниэл молча закатывает глаза. Обряд посвящения обязан проходить должным образом и по всем условностям. Возможно, именно интерьер комнаты заставляет каждого присутствующего говорить подобными горделивыми речами, но Летиция переходит сразу к делу. Хоть в чём-то Кросс с ней солидарен: его совершенно не приводит в восторг необходимость растягивать данный акт дольше положенного. — Всё сводится к доверию. — Инглэнд чуть склоняет голову, глядя на Берга. Кросс распознаёт это, как призыв к действию. Сейчас он, блять, покажет правильное влияние. — Мы должны быть уверены, что можем на тебя рассчитывать. — Не двигайся. — резко отрезает Дэниэл, когда Юхани чуть поворачивает голову на шорох позади себя. Угрожающий захват чужой шеи выходит достаточно грубым. Берг что-то хрипит от неожиданности и цепляется за руку Кросса пальцами. Дэниэл приподнимает его со стула. Со стола напротив летят бумажки и ручки, собирая на полу беспорядок. Плевать. Пожалуй, он мог бы отыграться на этом долбанном солдафоне прямо сейчас. Пускай, Отсо и пригласили в самое Святилище — ему стоит помнить своё место. В конце концов, именно он называл Дэниэла "неуправляемым". — Дэниэл. — осаживает Летиция с предупредительными нотками в голосе. — Я отдаю приказы. На её несчастье, Дэниэл способен не только зубоскалить, но и остервенело грызть глотки. Она прекрасно об этом знает, осведомлённая о некоторых тонкостях, происходящих в Римском штабе пару месяцев назад. Эффект просачивания имеет свойство давать сбой и накатывать в самые неподходящие моменты. Теодор Риццо — последний из союзников, кто имел смелость самозабвенно выёбываться на Кросса. Он лишил его жизни, будучи не в себе в тот день. Но и самого факта это не отменяет. Тогда же Кросс пытался убить и Берга. История об участи «Дельты-1», наверное, навсегда останется засекреченной в базе данных «Абстерго». Увы, от славы не спасло. Слухами полнится земля. Дэниэла вполне устраивает хаотичное амплуа — лучше его будут обходить стороной и бояться, нежели пытаться вертеть как вздумается. Ему уже хватило этого дерьма. — Как скажешь. — снисходительно отзывается Кросс, когда встречается с недовольной Инглэнд взглядами. Он посылает ей нахальную ухмылку, приставляя кончик иглы шприца поближе к шее Берга. Не стоит давать ему лишних поводов дёргаться. Доверия так и нет. — Спасибо. — она раздражённо отворачивается, выдерживая паузу и манерно поправляя блузку. Услада, блять, для глаз. Вот и раскатала губу. Установить свои собственные ёбанные правила у Летиции не вышло. — Давай. — Сюда. — театрально растянув последнюю гласную, Дэниэл приценивается к месту для инъекции. Наиболее болезненному, разумеется. Выбор падает на руку Юхани. Кросс не чурается загнать иглу поглубже в запястье Берга, вживляя датчик секундным манёвром и выпуская того из захвата. Отсо болезненно и уязвлённо хрипит, хватаясь за повреждённое место, как только получает долгожданную свободу. И, пожалуй, эти хрипы могут статься сладкой расплатой Бергу за все те словечки в адрес Кросса. — Отныне мы следим за каждым твоим шагом. С посвящением, Мастер Тамплиер.***
Лаборатория тихо гудит слаженным монотонным перезвоном, словно растревоженный улей. Сложно понять, импонировал ли Кроссу когда либо этот звук — с анимусом у него сложные отношения. Он привык слушать это дребезжание. В какой-то мере оно успокаивает, в какой-то мере раздражает. Тяжело представить, насколько непоколебимо терпение доктора Санг, раз она способна проводить здесь долгие рабочие часы, включая внеурочные. По неволе Кросс сравнивает помещение с моргом: синеватое тусклое освещение напоминает настоящий склеп. Десятки пленников «Абстерго Индастриз», навсегда заключённые в сеансы генетической памяти, разложены в кресла анимусов ровными рядами — яркие мониторы с показателями вместо могильных плит. Дойные коровы, из которых черпают и выжимают до последнего. Пока мозг не отключится, пока ещё остаётся хоть один кусочек данных. До последнего вздоха, до последнего живого места в голове. Дэниэл уже несколько часов тупо пялится на Беллами. Осунувшееся, неестественно побледневшее лицо Пола так и не выдало не единой эмоции. Уже полтора года, как в коме. От сознания Пола остались лишь ошмётки. Впрочем, как и от сознания Дэниэла. Анимус высасывает все соки и силы — Кросс знает, как это бывает тяжело, порой выбираясь из сеанса в поту, с грузной усталостью в груди и болью в онемевших мышцах. Беллами же выглядит каким-то умиротворённым, будто наблюдает сейчас самый прекрасный сон. Сон об Авелине де Грандпре, чьим потомком он является. Об этих прекрасных снах Кросс большую часть времени грезит наяву, предпочитая воспоминания Николая реальной жизни. Те четырнадцать месяцев, которые Дэниэл провёл в непрерывном сеансе, пожалуй, заняли нишу одного из самых лучших периодов в его жизни. Семья Орлова стала его собственной. Потому что другой у него никогда не было. Потому что именно там ему самое место. Санг запрещает ему жить прошлым. Не то, что бы он часто к ней прислушивается. Но именно сейчас он почему-то решает предаться чувству сожаления, сонно ворочающемуся в грудной клетке. Такое лицемерие, если подумать. Кроссу мерзко от самого себя — он никогда не грешил искренними муками совести. С Полом и Ханной было иначе. Беллами здесь по его вине, как и многие другие. Кровь Ханны на руках Дэниэла. Они наставили его на путь, помогли найти цель в жизни. Хотя изначально эта цель была заложена Уорреном Видиком. Тогда Кросс этого не помнил. Не помнил, как его перешили и перекроили. Не помнил, как разломали память на куски и пересобрали каждый ёбанный винтик в голове. Уоррен дал ему смысл и новое имя. Данное ему при рождении Дэниэл не помнит тоже. Ему же было всего девять лет, когда он впервые встретил «Абстерго Индастриз» на своём жизненном пути. Вполне закономерно, что он ни хрена не помнит. От части, это, наверное, даже хорошо. Порой, от методов корпорации волосы встают дыбом даже у самых закалённых. А Дэниэл смирился с участью. — Объект четыре. — слегка удивлённый тон голоса Уоррена тихо шелестит где-то за спиной. Как там у русских говорится? Лёгок на помине. Дэниэл не спешит откликаться на свой позывной номер и молча опрокидывает в себя содержимое полупустого стакана. — Я думал ты в сеансе. Не разбавленный коньяк жжёт глотку. Знать бы ещё на что именно рекруты растаскали весь лёд из морозильника на кухне. Стервятники. Даже здесь, сука, разочаровали. В Риме пьют вино, Кросс предпочитает что-нибудь покрепче. Для полной синхронизации с Орловым ему не хватает только раздобыть где-нибудь палёной водки. Но это как-нибудь потом. Если будет время надышаться перед Концом. Восемь дней. Ещё совсем немного и не останется никакого наследия. Николая Орлова получается затыкать колёсами, а вот то, что Дэниэлу досталось от него в наследство заткнуть так и не вышло — Чутьё продолжает истерично вопить и бить в колокола тревоги. С каждым днём всё громче и невыносимее. Оно мешает думать. Мешает спать. Мешает, сука, жить. И никуда не деться. Расскажи он кому-то о своей чуйке, не сочтут серьёзным: Кросс здесь на правах невменяемого маниакального маньяка. — А тебе не всё ли равно? — вяло, но холодно огрызается Дэниэл охрипшим голосом. Кажется, эта ебучая хандра до добра не доведёт. — Ты знаешь, что нет, мальчик мой. — мягко произносит Уоррен, заставляя почувствовать новый укол совести. Каждому известно на какие изощрённые психологические манипуляции способен Видик, иначе так высоко по карьерной лестнице тот бы не пролез. Он часто говорил с ним, как с психически нестабильным. Не без причин. Дэниэл знает, что Уоррен относится к нему, как к своему душевнобольному сыну, подающему надежды. Хотя, скорее даже не как к сыну, а как к любимому творению. Чудовищу, блять, Франкенштейна. А самому Кроссу просто откровенно хочется верить, что Видик не так уж часто злоупотребляет своими полномочиями. Дэниэл при любом исходе на коротком поводке. Безоговорочно. Его положение слишком зависимо от корпорации и личности Уоррена в частности. — Искал меня или мимо проходил? — решает уточнить Кросс всё так же отстранённо. В последнее время со всей этой беготнёй они почти не разговаривали. Каждой новой задачей и отчётом они обменивались по электронной почте. — Мастер Берг со своим отрядом «Сигма» справился с миссией и уже сегодня пребывает обратно в Рим в компании Уильяма Майлса. Ты отлично их подготовил, Дэниэл. — пассивную агрессию Кросса, Видик с лёгкостью игнорирует, переходя сразу к делу. И именно в этот момент где-то под шей натягивается очередная острая нить, резонирующая по душе ноющим звоном. Кросс неосознанно касается пальцами кожи, будто ожидая почувствовать в груди железный штырь, перекрывающий доступ к воздуху. Предупреждение. Трактовать знаки Чутья у него получается не всегда — сложно разбираться в самом себе, когда голос разума против воли хозяина вторит прошлому. Так и не посмотрев на Уоррена, Дэниэл задумчиво подливает себе ещё коньяка и чуть хмурит брови в молчаливом ожидании продолжения. Пожаловал, чтобы похвалить? Как же, блять. Ему обычно всегда что-то надо. — Будь готовым к переговорам. Ты знаешь, что нужно будет делать. — со вздохом заканчивает Видик, так и не сумев завладеть вниманием своего протеже. Завладеть яблоком и обезвредить Объект семнадцать — всё по-старому. Дэниэл молча кивает, по-прежнему созерцая безмятежное болезное лицо Пола Беллами. В напряжённых мыслях формируется вопрос, который уже давно надо было задать. — В таком случае оставляю тебя одного. Будь добр, проинструктируй отдел безопасности. Нам понадобится каждый опытный агент. Неразговорчивость Кросса Видик интерпретирует по-своему. Вот только Дэниэлу совсем не хочется быть сейчас наедине с самим собой. — Уоррен. Ответишь мне на один вопрос? Обернуться было ошибкой: лицо Видика изображает какую-то странную печаль, синяки недосыпа под глазами явно дают понять, что тяжело приходится не только Кроссу. Интересно, он тоже чувствует нависающую над ними угрозу? Просто делает вид, что всё на контроле? Так же давится ощущением грузного давления на плечах, впивающегося в душу сотнями игл? Но так ли это важно? Вопросов к Ордену всегда было много — Кросс никогда ничего не спрашивал, не видел смысла. Вот только в этот раз всё иначе: сомнение гложет слишком долго. Истерзанное сердце устало бьётся о рёбра. Он и сам устал. Пиздец, как устал. — Я понимаю, почему перед лицом общей опасности Орден и Братство не способны прийти к соглашению. Вековые обиды, недоверие и противоречивые цели. Из союза, пускай и не продолжительного, выйдет хуйня. — ровно начинает Дэниэл о своих соображениях, взболтнув стаканом, так и не решив стоит ли вообще продолжать пить, тем самым ставя под угрозу работу блокаторов. Препараты плохо совмещаются с алкоголем. Хотя, блять, и это уже не важно, — Нам это и не нужно, поскольку у корпорации куда больше власти и ресурсов. Так скажи мне: почему мы даже не пытаемся остановить Конец света? — Много ли хорошего сделало человечество, чтобы спасать его? Лично тебе. Видик прав. Мир плевал на него с высокой колокольни. На них всех. Но не жертва волнует Кросса — цели. — Я просто, блять, не догоняю в чём был смысл борьбы. За один день Орден лишится всего влияния и наследия, которое строил долгими столетиями войны. — Когда мир сгорит, мы останемся, Дэниэл. Возвысимся над руинами и пеплом. Заполучим новый девственный лист. Кусок не огранённой глины, который будем обрабатывать и лепить, как захотим мы. Тогда почему Кросс так уверен, что в скором времени все их великие планы полетят в непроглядные ебеня? — Чутьё твердит мне обратное. Уоррен молчит с несколько секунд и смотрит на него внимательно, будто стараясь прочитать мысли в болезной голове, а затем садится рядом и зачем-то кладёт ладонь Дэниэлу на плечо. — Твои уникальные данные уже ни раз повлияли на исход событий. Я горжусь тобой и тем, что ты делаешь для нас. Но в этот раз, я прошу тебя довериться мне. Кросс только это и делает. Всю свою жизнь. — Тебе не нужно просить меня об этом, Уоррен. Никогда. Ты же знаешь. Видик тепло улыбается и крепче сжимает руку на плече — увы, ни этот жест, ни разговор не вселяет в душу Кросса ожидаемого спокойствия. — Осталось совсем немного и ты обретёшь долгожданное равновесие. Больше не будет никакой боли. Обещаю, Дэниэл. Ему искренне хочется верить этим обещаниям. Здорово, если так в итоге и случится. Сладкие речи и клятвы о счастливом будущем слушать приятно. Пускай это всё для того, чтобы приглушить его сомнения, плеснув в глаза красивой радугой. Для полной картинности Уоррену не хватает только погладить его по голове и ласково почесать за ушком. Кросс знает реальность. Знает, что лично у него нет и шанса на упомянутое равновесие, как и на покой в конце всего. Дэниэл никогда не носил розовых очков. Вера слишком большая ставка. К сожалению, вера — всё, что есть у Кросса.***
Лидера Братства Дэниэл видел лишь раз. Беллами представил их друг другу спустя полгода после того, как Кросс присоединился к ассасинам. Знакомство было коротким, но очень даже содержательным в вопросе первого впечатления — сила и неколебимость. Они никуда не делись сквозь года и отчётливо читаются во взгляде, которым Уильям Майлс сейчас одаривает всех присутствующих. Держит в напряжении. Несмотря на то, что он тут в очевидном меньшинстве. Забившись в самый дальний угол, Кросс не спускает с пленника глаз, уже в сотый раз перепроверяя механизм скрытого клинка на запястье. Исправные тихие щелчки перебивают хаос в голове, заполняя разум монотонным метрономом. Успокаивают скорее механические действия, нежели само наличие лезвия. Потому что от грядущего пиздеца ни спасёт ни оно, ни пистолет. Ни даже, блять, тонна тротила или танк. Всё пошло не по плану. Дэниэл знал, что так будет. Чутьё предупреждало именно об этом. Подготовка к сделке и любые ожидания касательно всего этого мероприятия в целом посыпались крахом. Мирного диалога не случилось. Можно было подумать, что Орден нихуя из себя не представляет — Дезмонд прокладывает себе путь с такой лёгкостью, будто расчищает младенцев, а не подготовленных оперативников. Крушит и остервенело раскидывает всю охрану. Пробивается прямо сюда. И каким вообще образом тамплиеры умудряются держать верх в войне, если один ассасин оказался эффективнее любой стратегии и толпы солдат? Смешно даже. Какой-то, блять, плохой анекдот. На каких условиях начальство собиралось вести переговоры? Чего они, сука, вообще ожидали? Кросс как-то не догадался уточнить детали. Зря. Видимо, дипломат из Уоррена куда хуже, чем учёный. — Дэниэл. Четвёртый этаж. Перехвати Объект семнадцать. Кросс переводит мрачный взгляд на Видика и недружелюбно оскаливается. Это шутка, блять, такая? — Перехватить? У меня нет никаких шансов выстоять против Яблока Эдема. Ни у кого из нас. Признай, что ты проебался и капитулируй, пока от нас и мокрого места не осталось. Уоррен останавливается, прекращая свои возмущённые метания из стороны в сторону и отвечает Дэниэлу таким же мрачным грузным взглядом. — Я не прошу тебя геройствовать, Объект четыре. Нам нужен другой план. Для этого ты должен выиграть немного времени. "Стань для меня пушечным мясом". Приказной тон Уоррена определённо не терпит никаких отлагательств, не даёт возможности пойти на попятную. Что будет, если Дэниэл сейчас упрётся рогами и откажется выполнять инструкции? Это определённо будет рассчитываться как предательство. Его пристрелят, как псину, утратившую свои главные исполнительные функции. Или просто скрутят, чтобы потом скинуть в анимус бесполезной тушей до конца его дней. Что одно, что другое — не самые худшие стечения обстоятельств. В конечном итоге его ждёт один и тот же исход. Финальный аккорд прямо здесь: маячит красной лентой финиша перед глазами. У Кросса нет идеалов, за которые он готов положить голову на отсечение. Точно так же, как и нет никакого желания продолжать влачить бездумное существование в неприглядной серой реальности. Это просто затянувшаяся агония. В ней слишком больно. В ней нет места. В ней нет смысла. Может Дэниэлу и правда всегда было всё равно? Тогда от чего сейчас так страшно? — Надеюсь, ты осознаёшь, что ты делаешь, Уоррен. — Кросс принимает правила игры и легко отталкивается плечом от стены, проверяя магазин пистолета. В нём тоже нет смысла. Нужно хотя бы сделать вид, что он готов. Готов умереть за чужую веру. Им всем конец. В любом случае. Так и какая в пизду разница как сдыхать? Есть, конечно, ещё один вариант — сбежать. Очень подходящий момент оставить «Абстерго Индастриз» в самый уязвлённый период судьбы. Навсегда забыть о тех вот мразях, решивших, что они вольны делать всё, что вздумается и ломать жизни. Как сломили и его. Это "навсегда" продлится семь ёбанных дней, пока весь мир не заполыхает. Внутренности натягиваются до предела, готовые в любой момент с грохотом лопнуть аневризмой прямо в измученных мигренью мозгах. Холодный свет кабинета слепит глаза, усиливая ощущение какого-то инфернального ужаса, скомканного под сердцем — с этого момента счёт начинает идти на секунды. Это будет тупая смерть.***
— Я не чувствую, что я дышу. Голоса заполняют каждый уголок разума, не оставляя свободного пространства. Вытесняют и заглушают диким воем, как бы Дэниэл не молил заткнутся или убраться от него куда подальше. То громогласно кричат, то невнятно шепчут. На перебой. Связь с настоящим обрывается, осознать самого себя в неустойчивом пространстве не выходит. Стараниями Яблока Эдема, как и предрекалось, зыбкий контроль неотвратимо рушится. Воспалённый разум уже знакомо сотрясается с тем самым омерзительным скрипом. Ноги уносят, покуда сам Кросс в страхе бьёт по преградившему дорогу неизвестного. Лица размыты, силуэты и формы туманны. Дэниэл с отчаянным рыком натыкается ребром на невидимый для помутнённого рассудка угол, теряя равновесие на доли секунды и вновь уносясь не ясно куда. Без власти над самим собой. Кросс знает, что не способен скрыться от этого. От себя не убежать. Он уже тысячи раз пытался. — Или, возможно, я могу чувствовать, когда всё дышит. Они уже прожили свои жизни. Но, даже будучи давно усопшими, так и не позволили Дэниэлу прожить его собственную. Обидно. Чисто по-человечески. Обидно до тупых детских слёз и щемящего скулежа в груди. Паранойя достигает апогея, полыхая в груди неумолимым воплем. Поздно суетиться и внимать голосам, наставляющим на путь, сука, истинный — ясно чем всё кончится. Незримая сила обрушивается откуда-то извне, снося с ног. Тело сковывает резкая колючая боль, леденя жилы от самого сердца и отрезвляя. Он уже проходил это. Сотни раз умирал в памяти предка, проверяя на прочность синхронизацию. Тысячи раз получал смертельные ранения разными способами. Видик ездил на нём, как только мог — терзал и мучал годами, заставляя переживать смерть снова и снова. Кросс искренне считал, что давно утратил способность различать явь от иллюзий. — Земля колыбель человечества. Но человечество не может оставаться в колыбели вечно. Жизнь не проносится перед глазами — только чужая, собственной у Дэниэла никогда не было. Горячая кровь незамысловато сливается с последним красным всполохом перед глазами, прежде чем разум окончательно падает в вечную темноту. Это не тоже самое, что в анимусе. Это в последний раз с последним выдохом, наполненным умиротворением. Никаких напыщенных речей и сожаления. Только долгожданная тишина.***
Боли нет. Тихий размеренный набат незнакомой мелодией вбивается куда-то под грудь. Вплетается чем-то вязким, тягучим, словно сахарная патока. Так щемяще, блять, нежно. Так кротко и осторожно, что вдруг хочется плакать в неверии перед существованием подобных чувств. Вопить и рычать в отторжении к чужеродной, но вместе с этим правильной неизвестности. Будто сама любовь обретает форму и теперь завораживает своей ослепляющей красотой, которая неумолимо, но мягко вбивает гвоздь за гвоздем. В самую душу. Душа? У него есть душа? Что вообще такое душа в пределах философии жизни? Что-то вечное и обречённое. Что-то возвышенное и неутомимое. Бьётся, теплится и сладко урчит сытым зверем пустоты о вечной бессмысленности бытия в уродливой, безжалостной реальности. Там больно. Там страшно. Боли нет. Есть только что-то раскалённое, бархатное. Что-то неопознанное. Оно не пугает — успокаивает, усмиряет и обещает. Вверяет какую-то зыбкую, противоречивую надежду. Надежда. Как много в этом слове. Как мало её в самой материи жизни. Время застыло в шаге от бездны. Бездна прямо вот здесь, на периферии принятия, но отчего-то не спешит забрать с собой. Искрит, звенит тихими и мягкими бликами; привлекает и умиротворяет. Бездна не должна быть такой. Бездна — непроглядная, голодная червоточина. Такая, сука, ужасающе притягательная, чертовски знакомая. Мгновение — ослепляющее белое и манящее до умопомрачения в непонимании пространства. Нет ни здесь, ни сейчас. Есть только везде и одновременно нигде. Осевшее марево настоящего почти жалобно скулит сырым гулом, напоминающим разрозненный стон миллионов низвергнутых душ. В матовом сиянии белого предела бескрайний простор тишины и колыхающийся неопознанными отблесками свет. Форма времени. Данное понимание приходит само по себе. Просто плавно вплетается куда-то в закрома осознанности. Осознанность и трезвость ума в целом кажется какой-то долгожданной благодатью. Так непривычно, так сдержанно. Словно никогда и не было никакой агонии истерзанного рассудка, бьющегося о стены черепной коробки необузданным диким зверем. В тесноте и всё той же боли. Теперь только просветление перед самой бесконечностью. Она незыблемая, непоколебимая. Дэниэл на пробу пытается сдвинуться с места, заранее сомневаясь, что у него вообще что-то получится. Пальцы нащупывают колючий песок — первое осмысленное чувство в этой странной рыхлой бесконечности. Оно заставляет задохнуться к чёртовой матери. Откуда здесь песок? Почему, блять, песок? Его раскатало в пепел — в ничто — и остались только ошмётки? Солнце уже спалило землю? Нет. Он умер раньше. Он умер. Смириться с этой мыслью проще, чем признать вполне реальные ощущения физического существования. Остатки предсмертных хрипов? Навеянное помешательство воспалённого разума? Без голосов в голове. Вполне возможно, огрызки извилин, выжженных в ядерную пыль, болтаются в анимусе прямо в этот момент. С Уоррена станется — Кросс слишком ценный кадр, который, предварительно не выжав досуха, можно было бы выкинуть в помойку без угрызений совести. Оставить, наконец, в покое. Кросс чуть приподнимается на локтях и забывает вдохнуть — попросту страшно. Берегу, устланному перед ним, нет ни конца, ни начала. Тёмная вода лениво лижет подошву кроссовок. И не оставляет совершенно никаких следов, словно она по какой-то причине сухая, неосязаемая. Такая же туманная, как и вся эта фантасмагория. Ужасающая в своей непроглядной серости и ирреальности. Будто, если проглотит, то навсегда. Ёбанный пиздец. Навязчивая мысль понять хоть что-нибудь, как будто не имеет смысла: Дэниэл всё равно медленно поворачивает голову, чтобы с сомнением осмотреться. Сомнений вообще много. Кросс сам по себе — квинтэссенция сомнений и неуверенности. Всегда был таковым. За спиной блеск белых лучей — необъятная красота в свете бесконечности. Урбанистический левиафан высоток, вздымающихся в само поднебесье далеко-далеко, за мили от него. Незнакомый и такой же бесконечный город, протирающийся в этой пустоте и разросшийся до несоизмеримых масштабов, заставляющих почувствовать себя жалким и ничтожным. Взгляд натыкается на знакомый силуэт из такого же далёкого и такого же навеянного. Сердце пробивает странной томящей тоской. О чём-то потерянном, о чём-то ценном. Уоррен, застывший неподалёку на всё том же бесцветном и колючем песке, такой же оторванный от реальности — искрит, как и всё здесь, в ауре белого, будто святой агнец с иконописным венцом; и точно так же тупо созерцает бесконечность. Не двигается, не дышит. И кажется сейчас блёклым призраком себя самого в этом ореоле приглушённого света. — Не смотри на него. Кросс неконтролируемо вздрагивает и резко оборачивается на этот голос, грузно прозвучавший откуда-то сверху. Отовсюду, блять, сразу. Этот голос обрывает внутри струну ворочающейся тревоги, остро впившуюся в разум и овившую грудь крепкой цепью. Этот голос обрывает вообще всё. Способность мыслить и двигаться. Дышать так и не выходит. А нужно ли? — Блять. И ты здесь. — не сдерживая истеричного смешка, Дэниэл исступлённо и рассеянно проводит ладонью по лицу. А ощущения как будто бы новые, незнакомые. Это вообще его лицо? Его ладонь? Его тело? Понять бы что вообще происходит. Николай, сука, Орлов собственной персоной. Это что-то новенькое. Стоит только оказаться в плену внимательного и какого-то даже сочувствующего взгляда сомнений, как и вопросов, появляется ещё больше. Дэниэл, будучи по-прежнему неуверенным в возможности свободно распоряжаться собственным телом, поднимается на ноги. Происходящее сейчас напоминает очередной приход. Только в этот раз от какой-нибудь дерьмовой забористой дури. Он точно умер? Ноги едва ли держат. Странно. Как-то невесомо. Непривычно легко. Словно всё тело облепляет что-то воздушное. Либо гравитация поменяла полюса. Кросса даже ведёт от смены привычной расстановки пространства, шатает. И рука Орлова, крепко, но мягко лёгшая поверх предплечья Кросса, удерживает на месте, помогает утвердиться — ощущается реальнее любого, блять, отзвука извне в виде безмятежного шелеста волн и шороха колючего песка под ногами. В этот момент из недр рассудка поднимается первобытный страх, плавя волной растерянности. Страх перед неизвестным, незнакомым. Так не должно быть. Дэниэл, уже откровенно задыхаясь, шарахается в сторону от предка, грозя обронить свою многострадальную тушу во власть этого потустороннего серого океана за спиной. Но даже там будет легче, чем вот здесь — в шаговой доступности от Николая, наблюдающего столь скорую смену реакций в своём неуравновешенном потомке с нахмуренным выражением лица. — Какого хрена?! — вопрошает Кросс скорее у всей этой иррациональной новой реальности. Зов в пустоту. Дэниэл упёрто отрицает. Отрицает, сука, возможность невозможного здесь и сейчас. Он-то своей болезной башкой успел решить, что у него снова погружение в прошлое, пускай нечто подобное ему ещё ни разу не являлось — покорёженное сознание богато на какую-нибудь оригинальную издёвку, тут не нужно быть гением. Но чтобы вот так? Красная вспышка в мареве чужих воспоминаний. Скрип русской матрёшки. Боли нет. Боли всё ещё нет. Николай просто стоит на месте и продолжает смотреть. И, кажется, даже не собирается размываться в мареве алых всполохов. Не собирается исчезать в мглистой дымке, как бывало в приступах, сменяющих друг друга мутными и нечёткими образами, мерцающих в голове потоком его памяти. А он всё так же стоит. И ждёт чего-то. Второго, сука, пришествия? Только сейчас Кросс замечает, что Орлов зыблется в точно таком же ореоле света. Притягивает, тепло согревает чем-то родным. Успокаивает, внушая то самое смирение. О неизбежном. Дэниэл неуверенно касается своей груди, выстаивая на месте честным словом и остатками силы воли. Сердце загнанно бьётся. Как? Почему сердце бьётся? Так и должно быть? Вновь встретившись взглядами с Орловым, Кросс делает медленный протяжный выдох. Терпеть, дышать, считать до десяти — всё, как учили. А потом ещё раз и ещё, пока душевное равновесие не вернётся на законное место. Пускай, в его случае с подобной исходной уже давно провальный подвиг. Попытка вернуть контроль хотя бы над телом скорее из чистого упрямства и желания разобраться, наконец, что происходит. Как часто он, глядя в зеркало, видел его? Как часто Дэниэл вместо собственного голоса слышал голос Николая? Они смешались, спутались, размылись в незримых границах. Но так чётко и ярко Дэниэл ещё не ощущал. Никогда во всей своей ёбанной жизни. А Николай, сука, Орлов реальнее любого человека, которого Кросс за всю эту ёбанную жизнь встречал. — Ты не фантом. — тихо заключает Кросс скорее для себя самого. И это, пожалуй, самый разумный вывод. Логичный. Неминуемый, но ожидаемый в абсурдной новой реальности. — Мы оба здесь. Как будто до сих пор не ясно здесь — это где. — Ты понимаешь что произошло? — как-то до смешного осторожно уточняет Орлов, больше не предпринимая попыток коснуться своего потомка. А Дэниэлу особенно остро хочется сейчас повторно почувствовать тяжесть его пальцев и тепло его кожи, чтобы наверняка убедиться, что мозг в очередной раз не играется с истрёпанным в ничто естеством. Но вот этот тон выворачивает нейроны до дикой пляски. То, что почти каждый разговаривал с Кроссом, как с душевнобольным заебало ещё при жизни. А звучит-то как тупо. Кажется, он и правда давно смирился. Рождённый, чтобы умереть. — Нет. То есть... — Кросс с нажимом растирает висок скорее по привычке, нежели из необходимости. Боли нет. Боли больше никогда не будет. — Это смерть. Кросс, предвкушая новый сдвиг рассудка с секунды на секунду, вяло усмехается. Потому что это, блять, просто какой-то дерьмовый анекдот — вот так стоять напротив того, кто отравил всю жизнь и стал путеводным маяком в одной противоречивой сущности. Дэниэл ненавидит его всей душей в той же степени, что и любит. Потому что Николай пробился над его собственной личностью и захватил власть, перерубив такую простую и желанную возможность жить своей жизнью, пускай сам в этом не повинен. Потому что Николай показал ему упорство — одно из проявлений человеческой красоты, что никогда не исчезнет. Ни в нём, ни после него. Николай был ему семьёй — далёкой, но единой. Дал Кроссу то, чего у него никогда не было и не могло быть волею жестоких судеб. Захлёстывал воспоминаниями, едко душил в безнадёжности понимания, что так, как у него никогда не будет. Уже точно никогда не будет. — Я понял, не тупой. — желание огрызнуться тонет во всепоглощающем спокойствии, неумолимо затыкающую душу. Магия этого места, должно быть. Ни усталости, ни боли. Ни отчаяния. Он со всё тем же сомнением ловит на себе изучающий взгляд Николая и нехотя передёргивает плечами. Ёбнуться можно от этой палитры. По-прежнему не ясно ни черта. Хотя Кросс уже давно ёбнулся, чего уж там. — А ты как будто знаешь меня? — Жизни и время — всё переплетено. — отзывается Орлов почти мгновенно, будто только и ждал этого вопроса. Посланец из самого, блять, космоса, призванный ответить на насущное о смысле жизни. А всё таки. В чём вообще был смысл? — Один бесконечно сложный организм. — задумчиво смакует Кросс приглушённым голосом, припоминая своё видение о Конце, до которого ему первоначально не было предначертано дожить и узреть собственными глазами. Переплетено. И предопределено? Возможно, жизнь — это просто потенциальное существование на давно проложенном канате судьбы. Возможно, Дэниэл и правда был рождён, чтобы умереть. Николай просто кивает, словно в ожидании следующего вопроса, и всё продолжает созерцать, травя душу таким пристальным вниманием. — Теперь поведаешь мне сакральный смысл жизни? Подведёшь итоги? — Ты в вечной колыбели человечества. У нас с тобой всё безвременье мира. У нас. Так уверенно и правильно это звучит, что нет никаких сомнений в честности обещаний. Кроссу хочется раздражённо оскалиться; хочется размазать лицо Орлова в кровавые ошмётки, давясь исступлённым гневом за все увечья, причинённые его рассудку. Кроссу хочется говорить с ним до упоённого тепла в груди и сорванного голоса; хочется обнять чисто по-человечески, по-семейному, чтобы ощутить хотя бы секундное подтверждение этой нереальной благодати спасения от страданий, перемоловших каждую клеточку естества за тот омерзительный миг, под названием жизнь. Им и правда нужно многое обсудить. И больше не будет никакой боли.