Баловень и изгой

Вздох, застывший в горле. Символы на бамбуковой бумаге: темные, как запекшаяся кровь. Гримаса ужаса на лице Юэ Цинъюаня. Хотелось накрыть его лоб ладонью и опустить веки — будто покойнику. Но умереть здесь должен был только Шэнь Цинцю. Он открыл глаза. Лучи ласкового солнца, окрашенные зеленью бамбука, наполняли комнату покоем. Мягкое и теплое одеяло — подобную нежность не позволяли себе даже стены «Радушного красного павильона». Знакомые стены и полки, отчего-то непривычно уставленные каким-то барахлом. Черные глаза демона, притаившегося в углу. Шэнь Цинцю поднялся с придушенным вздохом. Боль растеклась по всему телу, но не обжигающая, приступообразная — не такая, какой он привык расплачиваться за свою дырявую душу в приступах искажения ци. Дыхание теснило грудь, точно неведомая сила сжимала в кулаке золотое ядро. Эта боль ощущалась давлением. Десятка рук по всему телу. — Что ты сделал со мной, демон?.. — сдавленно произнес Шэнь Цинцю, вперившись взглядом в лицо Ло Бинхэ. Ло Бинхэ склонил голову в видимой покорности, однако по складке, взрезавшей его переносицу, можно было видеть скривившую его лицо досаду. Шэнь Цинцю возмутился: даже будучи несправедливо наказанным, прежде этот звереныш не осмеливался дерзить учителю и взглядом. Шэнь Цинцю не успел осадить его, как Ло Бинхэ ответил, выдав в низко вибрирующем голосе рокот потаенного недовольства: — Когда, одолев врага в сражении, учитель лишился сил, этот ученик позаботился о том, чтобы из ущелья Цзюэди доставить его до покойной хижины на пике Цинцзин. Также этот ученик как смог подробно пересказал произошедшее главе Юэ и шишу Лю, благодаря чему удалось вовремя предпринять меры и успокоить действие Неисцелимого в теле учителя. Шибо Юэ и шишу Лю до сих пор ожидают пробуждения учителя в приемной… потому этот ученик очень просит учителя быть милосерднее в выборе слов. Зрачки Шэнь Цинцю сузились до двух щелок. Неисцелимый. Тот самый яд, которым однажды он пытался уничтожить совершенствование Ло Бинхэ, стравив его с демоническим старейшиной. Значит, сейчас он сам болен им. Преклоненный гнетом глумливой судьбы, Шэнь Цинцю нашел в себе силы для усмешки: — Не беспокойся, я помню об этом. Подай мне верхние одежды, и я выйду к ним. Бесчисленные шичэни мучительных медитаций. Бессонные ночи, проведенные в попытке достичь следующей ступени культивации. Болезненные чувства, распирающие сердце. Зависть, обида, злость — к более талантливым, более удачливым. И разочарование — к самому себе. Все, чем он жил последний десяток лет, обратилось в пепел. Теперь он просто калека. Шэнь Цинцю с трудом поднялся на ноги. Звереныш сразу же возник перед ним, вытягивая ханьфу, словно охотник — сети. Шэнь Цинцю отвернулся от него и попытался продеть руку в рукав предложенного ханьфу, но, пошатнувшись, промахнулся, а после и вовсе пугливо отдернулся, ощутив на своем запястье жар чужих пальцев. За стеной послышалось движение — видно, кого-то наконец привлек шум. Сторонясь рук Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю со сдавленным вздохом сел обратно на кровать. В дверь предупредительно постучали. Но стоило Шэнь Цинцю вдохнуть в грудь воздух, чтобы ответить, как Ло Бинхэ громко оповестил наперерез ему: — Учитель проснулся. Их взгляды пересеклись — и в глазах Ло Бинхэ Шэнь Цинцю встретил холодный вызов. Это выходило за грани разумного. Если бы не протянутое Юэ Цинъюанем письмо с обещанием скорой расправы, если бы не лихорадочный миг обращенного вспять прошлого, если бы у Шэнь Цинцю была возможность узнать здешнего Ло Бинхэ хотя бы за фэнь до судьбоносного решения… он бы не раздумывая вновь сбросил в пропасть этого зарвавшегося звереныша. Дверь открылась — стоявшему за ней было столь же неважно одобрение самого Шэнь Цинцю, как и обнаглевшему ученику. То был Юэ Цинъюань. — Можешь не подниматься, Цинцю, — уверенно шагнув в комнату, Юэ Цинъюань направился прямо к постели Шэнь Цинцю. — Теперь ты на пике Цинцзин, потому тебе незачем беспокоиться о произошедшем в ущелье Цзюэди. Вслед за Юэ Цинъюанем в комнату вошел Лю Цингэ. Их взгляды пересеклись. Шок первой встречи был уже пережит Шэнь Цинцю, и теперь на его место пришло осознание: той ночью Лю Цингэ видел демоническую печать Ло Бинхэ. Челюсти Шэнь Цинцю непроизвольно сжались. Скорее всего, подозревая о тесной связи Юэ Цинъюаня со своим нерадивым младшим братом, Лю Цингэ до сих пор не уведомил главу о двух паршивых овцах секты. Быть может, он был намерен разоблачить Шэнь Цинцю иным путем: спустя годы обоюдной вражды это было бы неудивительно. А сейчас пришел лишь для того, чтобы из первых уст услышать ложь о произошедшем в ущелье Цзюэди. И сравнить показания Шэнь Цинцю с докладом Ло Бинхэ. Плохо. Под чужим напряженным взглядом Лю Цингэ невозмутимо прошел до середины комнаты и сел за чайный столик. Затем протянул руку до чайника, но тот ожидаемо был пуст. От вида подобной наглости Шэнь Цинцю едва ли не захлебнулся дурной кровью. Воистину Лю Цингэ имел над ним полное преимущество! А самому ему оставалось лишь с достоинством раненого тигра произнести: — Благодарю главу за заботу, но прошу его и лорда пика Байчжань дождаться моего доклада о битве с носорогом-питоном во внешних комнатах. Ло Бинхэ громко охнул, и Шэнь Цинцю изумленно смерил его взглядом: таким взволнованно-нежным был этот звук. Но, что самое странное, лица других также преобразились: глава, будто прохудившийся мешок, выдавил из себя глуповато-сочувственную улыбку, а Лю Цингэ нахмурился нахохлившимся воробьем. — Ученик Ло, пошли за шишу Му, — не разлепляя приторной улыбки, велел Юэ Цинъюань. Ло Бинхэ в нерешительности замер, чем-то сбитый с толку и с тем необычайно воодушевленный. Шэнь Цинцю смог бы стерпеть, если бы такое волнение Ло Бинхэ нашло выход вне его присутствия — в разговорах с благосклонными соученицами. Однако звереныш нахально встретил его взгляд — мгла демонических глаз искрилась, точно напоенная лунным светом рябь пруда, — и, наконец оставив ханьфу учителя в бельевом шкафу, выскочил из комнаты. — Цинцю, твой доклад сейчас не к спеху, — в отсутствие Ло Бинхэ его голос стал тише, а взгляд приобрел влажность. Шэнь Цинцю с ужасом смотрел, как Юэ Цинъюань аккуратно присаживается рядом с ним на разобранную постель. — Твой ученик рассказал мне все: про появление повелителя Северных земель Мобэй-цзюня… про твою ожесточенную битву с ним… про то, как он оттеснил вас к границе Бесконечной бездны… — на этом голос Юэ Цинъюаня совсем истончился вместе с терпением Шэнь Цинцю. — Глава Юэ… — Все поле битвы было пропитано тяжелой аурой священного демона, Цинцю… Подоспевший на подмогу Лю Цингэ также стал свидетелем нападения Мобэй-цзюня. Взгляд Шэнь Цинцю вновь метнулся в сторону Лю Цингэ. Скрещенные, словно два черных клинка, острые брови. Напряженная линия губ, оконцованная тенями в опущенных уголках. И внимательные глаза, как будто считывающие каждое его движение. Вздох. Лю Цингэ был на его с Ло Бинхэ стороне. — Цинцю, спустя три года ты вновь пережил искажение ци… это твой первый приступ с Неисцелимым. Руку Шэнь Цинцю обожгло тепло, а затем и взгляд Юэ Цинъюаня, полный сострадания. Мученически сомкнув веки, Шэнь Цинцю зажмурился. Все происходящее было столь необъяснимо неправильно, что, казалось, даже потоки крови в его теле обратились вспять. — Прекрати. Юэ Цинъюань повиновался, лишь окончив мысленный отсчет — и, когда его пальцы соскользнули с ладони Шэнь Цинцю, меридианы еще знобило остаточным жаром. Юэ Цинъюань вздохнул. Лю Цингэ все это время внимательно следил за лицом главы, однако в повисшей тишине неожиданно заговорил: — Думаю, сейчас он больше похож на прежнего. — Я тоже так думаю, — ровно откликнулся Юэ Цинъюань, словно продолжая старый разговор. Шэнь Цинцю распахнул глаза и смерил недоверчивым взглядом их обоих. Юэ Цинъюань поднялся с его кровати и, отступив к Лю Цингэ, спрятал ладони в рукава. А после, выждав паузу, начал объяснение: — Хотя у нас нет этому доказательств, но мы с Лю-шиди считаем, что последние три года Цинцю был подвержен влиянию темных сил, которые развеялись с появлениям священного демона в ущелье Цзюэди. Хотя это может значить, что все это время за нашей сектой следили враги… главное, что теперь Цинцю восстановил рассудок. — Это очень серьезное обвинение, глава Юэ! — задыхаясь от гнева, прошептал Шэнь Цинцю. Он был темным заклинателем. Использовал запретные техники. Ранил и убивал людей. Но никогда! Никогда не вступал в сговор с демонами… Мысли полоснуло болезненное осознание, а уголки скривившихся губ дернулись в горестной усмешке. …до недавнего времени. — Я думаю иначе, — Лю Цингэ вновь прервал стремительный бег его мыслей. Лю Цингэ медленно поднялся со своего места и, заложив руки за спину, подошел ко все еще сидевшему на краю постели Шэнь Цинцю. Остановился перед его коленями и заглянул в глаза. Вечный враг и прежний убийца… теперь Шэнь Цинцю мог лишь отвечать взглядом затравленного зверя. — Все эти три года Шэнь Цинцю не двигали темные силы, — голос Лю Цингэ был уверенным и твердым. — Он спас меня от смерти в пещерах Линси. Принял на себя яд Неисцелимого и уберег совершенствование Ло Бинхэ. Был малоподвижен, ленив, слаб и безучастен к делам секты, вследствие чего — совершенно бесполезен в качестве марионетки. Мое мнение — это последствие искажения ци. Возрастная регрессия. На последних словах брови Лю Цингэ сошлись на переносице, придавая финальному вердикту больший вес. — Да. Честно говоря, я тоже начинаю к этому склоняться… Не дождавшись чужого ответа, Юэ Цинъюань осторожно заглянул в расширившиеся глаза Шэнь Цинцю. Но, когда тот наконец-то разомкнул губы, изо рта темными сгустками потекла дурная кровь. Липкость, вязкость. Мерный гул. Его обессилевшее тело бережно опустили на подушки в изголовье кровати — и в их неприличной мягкости образ довершился: Шэнь Цинцю тонул в окутавшем его сознание сумраке. Как сквозь толщу воды над головой раздалось: — Почему ты не предупредил, что у него случилось искажение? — Когда я уходил, учитель еще не… Но испуганный лепет прервали: — Это моя вина. Рассудок Шэнь-шиди прояснился, потому я решил поделиться с ним своими подозрениями… — И разбудили лунатика, — Му Цинфан вздохнул. — Глава, вы с Лю Цингэ уже достаточно растревожили Шэнь-шисюна. Подождите в приемной. Ло Бинхэ, нагрей над паром полотенца и принеси мне. В полубессознательном состоянии Шэнь Цинцю дернул рукой, выказывая протест: откуда в его жизни теперь стало так много Ло Бинхэ? Где Мин Фань? Однако рассеявшаяся в воздухе спальни горечь благовоний утянула растревоженный разум Шэнь Цинцю в полудрему, и он стих. Странно, но в этом поверхностном сне Шэнь Цинцю видел рваные видения. Это были события прошедших дней, которые невидимый рассказчик нагло переврал, представив глазам единственного зрителя не поучительную повесть, но карикатурную пьесу. Поражения, которых Шэнь Цинцю не знал, и победы, которых он не одерживал. Шэнь Цинцю проснулся в поту и, потянувшись к вороту нижних одежд, чтобы отлепить вымокшую ткань от разгоряченной кожи, услышал в приемной: — …в остальном порядок прежний. Если вечером от отвара шиди Шэня вновь не сморит сон, проверь его меридианы. Даже если будет протестовать… Так лучше, чем поутру выяснить, что ночью с ним вновь случилось искажение. После входная дверь хлопнула, затворившись, — но лишь за Му Цинфаном. Разомкнув тяжелые веки, Шэнь Цинцю уже был готов встретиться с чужими взглядами. Обеспокоенный — Юэ Цинъюань. Хмурый — Лю Цингэ. Внимательный — Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю ответил им всем мрачным молчанием. Первым сдался Юэ Цинъюань: — Цинцю, как ты себя чувствуешь? Ты в чем-то нуждаешься? — В том, чтобы вы покинули эту хижину. Юэ Цинъюань скорбно склонил голову. Лю Цингэ еще больше нахмурился. Ло Бинхэ же как будто повеселел. — Да, тебе нужен отдых, — согласился Юэ Цинъюань, пряча печаль за смеженными веками. — Но если что-то случится, обязательно посылай за нами Ло Бинхэ. На последних словах Шэнь Цинцю удивленно поднял брови, но не спросил. Пара тихих вздохов и острых взглядов. Скрип половиц в приемной комнате. Тихий хлопок затворенной выходной двери. И действительно: Ло Бинхэ остался вместе с ним. На пару мяо в комнате воцарилась тишина. Будто они оба вслушивались, как по песчаной дорожке удаляются шаги. А затем Ло Бинхэ отделился от угла, у которого стоял, и продолжил смахивать метелкой пыль с полок. Шэнь Цинцю тягостно вздохнул — беззвучно, так что в груди заныло. Вряд ли он смог бы уснуть, пока по дому ходит ученик — а тем более, лживый демон, — однако полутьма за смеженными веками была приятнее неустанного надзора, так что Шэнь Цинцю принудил себя расслабиться. Головная боль отступила, когда он сконцентрировался на дыхании и потоках ци в меридианах, и спустя время Шэнь Цинцю смог нащупать ядро той червоточины, что теперь отравляла его самосовершенствование. Но вкрадчивый голос нарушил его сосредоточенность, силком вытянув в надушенный воздух спальни: — Этот ученик хочет объясниться. Ло Бинхэ стоял над его постелью, вперив в Шэнь Цинцю пронзительный взгляд крупных мглистых глаз. Губы поджаты, драматичная, но решительная складка меж сведенных бровей. Шэнь Цинцю вспомнил, что похожее выражение лица звереныш состроил на краю пропасти, — значит, и теперь разговор должен был свестись к тому же. — Этот ученик должен был объясниться прежде, однако малодушие помутило его разум, отравив язык немыслимыми дерзостями. Если бы не бессилие и страх, этот ученик никогда бы не перешел грань дозволенного, — Ло Бинхэ набрал воздух в грудь. — Вы ошиблись, учитель. Я не демон. В ущелье Цзюэди мы столкнулись с одним, но я не он. Придумав носорога-питона… вы перепутали меня с ним. Тонкие брови Шэнь Цинцю взлетели вверх. Подумать только. Так дерзко использовать нездоровье учителя в своих целях. Все же он первоначально не ошибся в порочности звереныша. В этом мире, даже будучи прикормленным благосклонностью Шэнь Цинцю, тот смел вытворять подобное. «Затравленным волком он был более приятен». Но Шэнь Цинцю помнил цену, которую впоследствии ему пришлось бы заплатить за кажущуюся кротость Ло Бинхэ. Потому спокойно ответил: — Не смей лгать. Лю Цингэ успел мне рассказать. Это была простая проверка. На самом деле, не только для Ло Бинхэ, но и для самого Шэнь Цинцю. Признавать собственные ошибки удавалось с трудом, но сейчас Шэнь Цинцю не мог позволить себе всецело доверять одной лишь памяти. От изумления глаза Ло Бинхэ расширились, и пару мяо он продолжал молчать, не сводя сосредоточенного взгляда с лица учителя. Видимо, тоже искал несостыковки в его блефе. Однако уязвимое положение не позволяло ему быть настойчивым слишком долгое время, и наконец ресницы Ло Бинхэ задрожали, признавая поражения. Сначала его руки, прижимавшие к груди метелку, опустились, а затем — он внезапно шлепнулся всем телом на землю, вжав лоб в пол в униженном поклоне. — Этому ученику больше нечего желать, ежели учитель был так милостив, что вместе с Лю-шишу попросил о нем у главы! Я не разочарую учителя! До самых последних своих дней я буду благодарен учителю и школе! Лживость Ло Бинхэ удивляла Шэнь Цинцю. Кажется, прежде он не замечал в нем подобной черты. Либо же просто недооценивал забитого подростка, чье положение в иерархии школы не позволяло лишний раз открывать рот. Но все же Шэнь Цинцю оказался удовлетворен его ответом и жестом позволил Ло Бинхэ встать с колен. — Глава не знает. А если узнает — вряд ли согласится укрывать священного демона. В свою очередь ты отплатил еще одной ложью за мое милосердие. Теперь уходи к себе и не беспокой меня до конца дня. Глаза Ло Бинхэ блеснули, когда Шэнь Цинцю сознался. Может, он даже догадался, что до сих пор у Шэнь Цинцю попросту не было времени переговорить с Лю Цингэ наедине: доселе Ло Бинхэ ежечасно сторожил у кровати учителя и лишь сегодня оставил — под присмотром главы. Учитель тоже обманул его, однако Ло Бинхэ скрыл досаду, согнувшись в поклоне. — Этот ученик оставит дверь в пристройку открытой. Только позовите, когда я вам понадоблюсь. При последних словах Ло Бинхэ на лице Шэнь Цинцю отразилось искреннее удивление. А во взгляде начало темнеть опасение. — Какую еще пристройку? Ло Бинхэ, уже намеревавшийся разогнуться, замер, в последний момент спрятав лицо в тени от стекших прядей волос. Однако Шэнь Цинцю и так видел, как его подведенный карминовой каймой беспокойный взгляд забегал. Ло Бинхэ лихорадочно думал над ответом, поджав пересушенные губы, и от его молчания подозрение черным дымом стеснило грудь Шэнь Цинцю. Момент принудил Ло Бинхэ поторопиться, и он ломким от нерешительности голосом ответил, вливая в него такую униженную покорность, на какую только был способен: — Учитель уже как год дозволяет этому ученику жить в пристройке у хижины. С тех пор как учитель заступился за него, приняв на себя подлый удар старейшины Тянчуя… этот ученик заботится о хижине, готовит и убирает, помогая учителю посвящать все свое время лишь занятиям пика и медитациям. Шэнь Цинцю вперил взгляд в пол под ногами Ло Бинхэ. Просто безумие. Звереныш в течение года спал на расстоянии нескольких чжанов от его постели. — С этого дня ты возвращаешься в ученическое общежитие. Слова со скрипом выходили из груди Шэнь Цинцю. Тьма непонимания происходящего заслоняла его сердце. Стиснув кулаки до побелевших костяшек — Ло Бинхэ кивнул. И, выпрямившись, бесплотной тенью выскользнул из комнаты. Хижину он покинул столь же тихо, однако Шэнь Цинцю тут же почувствовал, когда демон ушел со двора: озябшие как от сырости ноги тут же перестало ломить. Он вновь попытался встать, но на этот раз был более аккуратен. Шэнь Цинцю не спешил: впервые за весь день он разделял присутствие в бамбуковой хижине лишь с самим собой. Сев на край постели, он сосредоточился на просачивающейся сквозь рваные меридианы ци и удушливом трепете золотого ядра. Культивироваться сейчас было сродни самоубийству, потому Шэнь Цинцю отринул всякие мысли об этом и посвятил все свое внимание физическим возможностям тела. Поднявшись с кровати, он не оставил намерения одеться и, подойдя к бельевому шкафу, открыл его дверцы. Перебирая ханьфу различного оттенка и кроя, Шэнь Цинцю замечал как купленные им самим, так и незнакомые, но однозначно выдержанные в том же стиле. Сделав свой выбор, он вытянул нужную стопку, но вместе с тем уронил что-то. То была прежде спрятанная книга, теперь раскрывшаяся в ногах Шэнь Цинцю тонкими желтыми страницами. Сосредоточив взгляд на столбцах черных иероглифов, он обомлел: это был не трактат, не энциклопедия и даже не вольный пересказ чьих-то скитаний, а самое настоящее низкопробное чтиво, способное развлекать мещан, но никак не лорда пика искусств. Стыд обжег его щеки, и, поспешно затолкав брошюру под шкаф, Шэнь Цинцю свирепо осмотрел полки. Наперекор всем правилам фэн-шуя на них пылился разнообразный хлам: чашки с затвердевшими медовыми конфетами, какие-то глиняные игрушки, небрежно сложенная каллиграфия и рисунки. Все это выдавало незримое присутствие чужака, вот только Шэнь Цинцю сомневался, что то было дело рук Ло Бинхэ — и оттого на душе было еще гадливее. Рассудок обожгла внезапная мысль: «Нужно запереть дверь». До тех пор, пока комната не придет в свое изначальное состояние, Шэнь Цинцю не был намерен ждать гостей. Негодование придавало ему сил, и он легко достиг выходной двери, чтобы плотно задвинуть щеколду. Убедившись, что дверь надежно заперта, Шэнь Цинцю зашел в пристройку и, отвернувшись от несобранного скарба Ло Бинхэ, запер дверь и там тоже. После долгого сна и утомительных разговоров Шэнь Цинцю чувствовал жажду. Поставив воду кипятиться, он вернулся в спальню и тут же приметил на чайном столике не убранный сервиз. Виски опалила досада, но, набрав в грудь воздуху, Шэнь Цинцю совладал с гневом и начал собирать разложенные пиалы. При этом остатки чая были на дне лишь одной из них — и, пусть в голове уже крутилось подозрение, Шэнь Цинцю сделал в памяти пометку проследить в следующий раз, который из горных лордов ведет себя столь неумеренно в гостях. На улице послышались голоса. Шэнь Цинцю не поверил своим ушам: то был голос Ло Бинхэ. Неужто звереныш, обозлившись, привел к его окнам Нин Инъин, чтобы докучать влюбленным воркованием слишком усталому для наказаний учителю? Шэнь Цинцю подошел к окну и выглянул наружу на просвет бумаги. Какого же было его удивление… когда в приближавшихся с Ло Бинхэ двух фигурах он узнал упрямцев, которых он насилу выпроводил из своей хижины! Троица почти что поднялась по дорожке к ступеням крыльца, когда Ло Бинхэ таки вырвался вперед и, подбежав к возглавлявшему процессию Юэ Цинъюаню, тише, чем прежде, обратился с мольбой: — Только прошу, глава… не говорите, что это я вас привел! Лю Цингэ, подгонявший быстрым шагом Ло Бинхэ со спины, тут же осадил его: — Мы собирались навестить Шэнь Цинцю не раньше вечера — разумеется, это ты привел нас обратно. И вот они уже на крыльце. Юэ Цинъюань постучал в дверь. Шэнь Цинцю открыл, однако вместо слов приветствия одарил пришельцев враждебным взглядом. Он был красноречивее слов: Ло Бинхэ тут же отступил за спину Лю Цингэ, лишившись красок жизни. Однако Юэ Цинъюань улыбался так покойно, словно роняемая Шэнь Цинцю тень сгорала в жаре его тела, не приблизившись к коже и на пару чи. — Цинцю, это безрассудная затея — отсылать от себя ближайшего ученика, когда твои тело и совершенствование под угрозой. Если ты не согласен следовать предписаниям Му-шиди на своем пике, как твой глава и шисюн я буду вынужден забрать тебя с собой на Цюндин… Ло Бинхэ ахнул, ошарашенно косясь на спину главы. Шэнь Цинцю всецело разделял его эмоции. Потому что Юэ Цинъюань изменился. — Может, прекратишь в присутствии ученика унижать мое достоинство? Глава поднял брови, но повременил с извинениями. Взгляд его был спокоен, а намерения — верны. Точно изменился. Как и Ло Бинхэ с Лю Цингэ. Шэнь Цинцю смерил их тяжелым взглядом. Кажется, только он втайне мечтал вернуть все на круги своя. Но не мог. — Я не просил опеки над собой, словно над немощным старцем. Он бы выразился жестче. Но после произошедшего и увиденного там, в другом мире, уже не был способен на подобное. — И не одобрял эти групповые визиты. — Пусть ты не немощный и не старец, но разве для своего возраста и положения ты не слишком безответственно относишься к своему здоровью и обязанностям? — фыркнул Лю Цингэ. Шэнь Цинцю перевел на него воспаленный взгляд, однако Лю Цингэ продолжил: — Целыми днями восседаешь на подушках, сытно ешь и пропускаешь тренировки. А от сражения со священным демоном у тебя все в голове перепуталось — разве это можно назвать победой? Ты отказываешься от помощи — но следующее подобное столкновение с демонами может свести тебя в могилу. Чувствуя, что в глазах начинает темнеть, а земля — уходить из-под ног, Шэнь Цинцю схватился за косяк двери. Как тогда в пещерах Линси, весь мир подернулся рябью вокруг белого лица Лю Цингэ. И Шэнь Цинцю сосредоточился на нем — на его гнусном выражении с упрямством, навечно отпечатанным в перекрестии сведенных бровей. — Не беспокойся, Лю Цингэ, — процедил Шэнь Цинцю, едва выдувая воздух сквозь сжатые губы. — Я стану прежним.