Проклятый

Глава первая: Лилия. Абсолютная невинность

Пожалуй, всё началось… с ненависти. И их общая история, и история одного из них. Всё… началось с ненависти, пожалуй, даже несправедливости, как всегда безжалостной и беспощадной. Впрочем, многое начинается именно так. Это как если бы какие-то силы вдруг изменили должное течение, из-за чего попадаешь в другое, которое отделяет от большого источника. И начинается ад, в котором нужно прорываться сквозь дикую, неподходящую собственному существу природу, не зная, куда же прорываешься — домой или в еще более глубокий ад. Таким течением для «него» стала, увы, жестокость природы, потому что он родился… двуполым. Таких называли омегами. Будучи мужчиной, он, тем не менее, мог зачать и родить, но не это было самым ужасным. Течка. Проклятой меткой для этого вида была течка. Это было состояние в рабстве инстинкта, заложенного в теле. Инстинкта, которому срочно нужно было… зачать потомство. Не ради любви, даже не ради самого соития — потомство. Может из-за того, что альф и омег, как вида, было не в подавляющем большинстве, этот инстинкт и был прописан в их природе. А может матушка природа была вовсе не матушкой, а злой мачехой, которая ненавидела этих существ, неизвестно как затесавшихся в человеческий вид. Откуда они появились, кем они были? Считали, что дело в магии, или оборотнях, или… что альфы и омеги были потомками самих богов, которые всегда отличались двуполостью, способность менять свой пол. Может так оно и было, кто знает. Но радости от такого «родства» было… вообще не было. Потому что это было проклятие, таким родиться. Но еще большим проклятием было… всё же родиться омегой. Сюэ Ян… родился омегой. Мужчиной, который был способен беспрепятственно спать с другими мужчинами и родить от них детей. Тело омеги… ненасытное, потому что шанс забеременеть часто минимальный, хотя это чаще всего опровергалось, если партнером был альфа. А значит… чем «больше», тем лучше. Даже если это люди. Природе ведь было всё равно, она отвечала только за себя. А вот страдание, через которое проходит человек, личность… природу уже не волновало. Это была злая мачеха, которая зверски издевалась над своими «пасынками», которыми стали альфы и омеги. И эту черную метку… можно было вырезать только смертью, ведь не имело значения, меченый ты укусом или не меченный. Если учуют — нападут. И, как и в дикой природе, убьют соперника, убьют потомство, заменяя его своим. Жестокий мир, не так ли? Вот почему его история началась с ненависти еще задолго до того, как Сюэ Ян вырезал клан Чан и ослепил Сун Ланя. Впрочем, его несказанно удивило, что Сун Лань в итоге его нашел, и когда Сюэ Ян понял, чьи в его глазницах глаза… не сдержал громкого смеха. — Так что же? — он смеялся почти до слез. — Ты не просто предал друга, ты еще его и обворовал? Какая удача! Теперь найти его будет еще легче, зная, что он слепой… и убить, — он хищно улыбнулся, — будет так легко. Ха-ха-ха! Сун Лань ненавидел этого человека, ведь он уничтожил… всю его жизнь. И прошлую, вырезав храм Байсюэ, и нынешнюю… в котором у него был его близкий и преданный друг, единственный друг. Сюэ Ян забрал у него всё. — Ну почему же? — он всё еще смеялся. — Не хочешь списать должок с тех, кто заставил Чан Пина изменить показания, из-за чего Сяо Синчэнь не смог добиться для меня смертного приговора? Почему ты пришел мстить мне? Я лишь орудие в чужом задуме. Ну подумаешь, храм твой вырезал… плевать! Я должен был отомстить, — он улыбнулся очень темно, — и пусть бы мне сдохнуть, если бы я не сумел этого сделать. Сюэ Ян был омегой, и Сун Лань об этом не знал. Даже Мэн Яо не знал, никто не знал. А вот клан Чан когда-то прознал. То, что они сделали… Сюэ Яну тогда было лишь четырнадцать, и именно тогда он совершил свое первое убийство. Но убил он… ребенка в своей утробе, своего… первого ребенка. Потому что были еще. Никто не знал, но жизнь его была невыносимо тяжела из-за его сущности. Он не мог сопротивляться, когда его накрывал этот проклятущий «зов», и нередко его ловили из-за этого. Он пытался вычислять, но эта пакость являла себя хаотично, что в итоге Сюэ Яну приходилось, едва только зачуяв веяние признаков, пить сильные яды, которые травмировали его нутро. Эти яды парализовали его тело, он был на грани смерти из-за них. Но это был единственный способ не раскрыть себя, ведь в кланах было полно альф. Их… уже было больше, и они были опасны. Потому что у них был гон, который чуял течку. Вот и всё… Сюэ Яну было весело и смешно, он наслаждался таким чистым и откровенный гневом Сун Ланя, почти слепым из-за своей ярости. Сюэ Ян ненавидел как жизнь, так и людей, он был измучен, и в свои молодые года уже перенес столько, что можно было сойти с ума. Ведь пока не обучился, прибегнув к темной магии, пока не выучился искусству меча и заклинаний… сколько насилия и боли ему пришлось пережить. Его… насиловали, очень много насиловали. А то, что он всё еще был бездетным, лишь подтверждало то, что он не боялся пить иные яды, изгоняющие жизнь из её колыбели. Сюэ Ян травил своих детей с яростью присущей только униженному, но яростному и горделивому существу. Сюэ Ян был очень волевым, очень сильным, он не сдавался и вопреки своей ужасной жизни продолжал ползти вперед, поднимался, бежал, потом снова падал, чтобы снова ползти и вставать. Он скорее бился как сердце, которое не хочет умирать. И знал, что никто не поймет его месть, никто за него не вступится. Он ведь… пытался. Но заклинатели обманули его, а после ему снова приходилось пить яд… чтобы подняться и идти, идти и мстить. И он отомстил. Последними в этом списке оставался клан Чан. Сун Лань хотел его убить. Нет — он желал этого всей своей душой. Сюэ Ян, понимая эту ненависть, смеялся ей в лицо. Он понимал, но… ведь никто не понимал его самого. Так почему он должен быть милосердным? Он погубит всё, что будет нести ему вред, без разницы, оно снаружи или… внутри. Но вот чего Сюэ Ян не знал, так это того, что Сун Лань… был альфой. Нет, он подозревал, покуда Сун Лань был заклинателем, а именно среди них этих тварей было больше всего. Иногда казалось, что весь заклинательский мир создан как некое общество именно для дефективных… в котором «начало» всего, то есть альфы, со страстной, почти ненормальной жадностью гонятся за «концом» всего — омегами. Что сам этот мир с кланами и орденами создан как общество для печальных узников своей природы, в котором они защищают свой вид от вымирания, принося в жертву «конец» всего, а себя, как «начало», ставя на вершину, игнорируя боль и страдания омег, на которых велась охота, либо которых рождали в этих кланах и берегли как зеницу ока, сопровождая их жизнь браками по расчёту ради усиления потомственной линии и сохранения вида в целом. По сути, именно кланы были самым безопасным местом для рождения альф и омег, что еще больше объясняло смысл этого общества. Смешно, но люди чаще всего об этом не знали, не знали, с кем дружат и кому служат. Было принято скрывать свою природу, и особенно в великих кланах. Это не афишировалось, иначе люди бы поняли, что находятся под управлением другого вида, что неизбежно бы повлекло за собой мятежные войны. Такова уж природа людей, нападать и истреблять то, что им непонятно, что вызывает у них страх. А поскольку страх у них вызывало всё, то тем, кто не был в подавляющем большинстве, умнее было «скрываться на виду», тем самым и тайну свою оберегая, и вполне законно управляя. Люди были глупы и ограничены в своих страхах и жадности, и другой вид успешно этим пользовался. Они понимали, что, если секрет раскроется, никто не позволит им править, быть на вершине цепи владения, а что заклинатели именно там и были — факт. К тому же, инстинкт выживания и размножения у них был сильнее, чем у человеческого рода, но сильно усложняли задачу «тонкости» их физической природы. Мужчины-омеги тяжко рожали, и их было мало. Равно как в людском виде выживало больше девочек, потому что их геном был сильнее, так и в другом виде выживало больше альф, а значит и рождалось больше именно их. Хотя иногда казалось, словно этот геном намеренно вытесняет другой, спеша существовать и «быть». По сути этот вид был выражением разного доминирования мужской сущности. Дело было не в том, что омеги имели органы для именно рождения жизни, это не делало их женщинами — они были мужчинами. Это были две разные стороны одной и той же природы — мужской, но как-то садистски поделенной на пассивность и активность, если можно так выразиться. По уму и феромонам чаще всего выигрывали омеги, альфы же были сильны в физиологии и репродуктивной функции. И жестокости. Гон делал из них демонов, и они уже не могли противиться этой природе. Течка же делала омег покорными и беспомощными, они не просто не могли сопротивляться — они сохраняли часть разума, отвечающего за личность, и сами просили, сами умоляли. Для альф же наступало «затмение», они ничего не понимали и полностью теряли себя. В мужчине было начало и конец всего, а пропасть между этими понятиями имела две стороны — альфу и омегу. Словно разбита была целостность, словно разорвано было что-то, что пребывало когда-то в единстве. Но даже так это была слишком ненормальная жадность «соединиться», потому что течка и гон отнимали волю и право выбора. Они его не оставляли вообще, этого выбора. Такое насилие над природой столь сложного разума и наличия души… не объяснишь чем-то, что имело светлый задум. …Когда Сюэ Ян стал проигрывать, когда начал понимать, что не справляется, угас не только его смех — пробудился страх. Потому что он недооценил силу чужой ненависти, всегда считая, что нет выше, чем та, что была у него. Мэн Яо не в счет, поскольку их судьбы были похожи не только в методах и мести. В конце концов Мэн Яо проиграл по той же причине, по которой когда-то просчитался с заклинателями и Сюэ Ян. Вот только Мэн Яо любил, а Сюэ Ян… хотел безопасности. Но не у тех её попросил. Что ж, земля, как говорится, пухом… Сюэ Ян облизал сухие губы. Плохо… Эта ярость была слишком сильна, не говоря уже о том, что Сун Лань был крупнее, но у Сюэ Яна так и не получилось направить это против него. В итоге он уже почти выдохся, он был ранен и понимал, что не сбежит, даже если попытается прямо сейчас. И именно в тот момент, когда надежды, казалось, не было, Сюэ Ян, этот бедный, с поломанной жизнью человек, решился сделать то, чего по доброй воле никогда бы не допустил. Он решил рискнуть и попытаться сыграть на другом поле, а именно… на поле своей сущности. В тот момент он не рассматривал это как «меньшее» зло, потому что думал, что справится, и что до «этого» всё же не дойдет. У него самого был сильный феромон, и он об этом знал. Но словно бы забыл, с какой силой может душить феромон доминирующего в их виде мужчины. Сун Лань сразу замер, когда его обоняние было буквально атаковано волной… запаха, не распознать который не представлялось возможным. Сюэ Ян выпустил свой феромон так сильно, что и сам чуть не задохнулся, а Сун Ланя так и вовсе сдавило. — Что… — он упал на одно колено, не в силах поверить. — Ты… И поднял на него взгляд, который заволакивало тьмой. У Сун Ланя, как у альфы, была противоположная сущности Сюэ Яна проблема — гон. Он ненавидел то, как терял голову, это слишком ломало его. Он знал, как силен бывает в этот период времени, и что если бы не адепты храма, ломающие ему кости всякий раз, когда это происходило, он бы точно совершил непоправимое. И он соглашался с такими методами, ведь починить кости легче, чем исправить итоги… насилия. Сун Лань сам по себе был очень яростным альфой, он почти не мог себя контролировать. Это была проблема его сущности, и не у всех так было, чтобы именно так сильно, а вот у него — да. Но он и подумать не мог, что мужчина напротив него, который меньше всего походил на противоборствующий ему вид, может быть… именно «им». Потому что Сюэ Ян не был похож на омегу. Да, он был утончен, но то сказывалась его худоба, ведь в детстве он очень сильно голодал. Но он был высоким, сильным… и чрезмерно жестоким. Но самое главное, что был именно сильным. К тому же Сюэ Ян всегда старался, как бы смешно или противно это ни звучало… вонять. Потому что омеги… не воняли, это был их отличительный признак. Их сальные железы работали иначе, так-то они пахли более нейтрально и привкус их запаха даже вне течки всегда отдавал либо сладостью, либо терпкостью. А мужчина должен пахнуть мужчиной, хоть как-нибудь, не обязательно грязным потом. Их кожа должна источать запах тела, а у омег это был не запах тела, не запах соленой кожи. Увы, но это были те же феромоны, которые испускают цветы, сводя с ума пчел и мотыльков. Вот почему Сюэ Яну приходилось носить пропитанную чужим потом одежду, чтобы никак не выдать себя. Когда Сун Лань и Сяо Синчэнь впервые встретились с ним на ночном рынке, от Сюэ Яна воняло как от ведра с помоями, хотя кожа и волосы были чистыми, а лицо выглядело невероятно свежо и даже румянело. Но он вонял, ужасно вонял, как самый обычный человек. В глазах Сун Ланя лопнули сосуды, он тяжело закашлялся, пытаясь выдавить из себя эти… цветы, которые разрастались внутри его грудной клетки и давили на легкие. Сюэ Ян же, лицо которого было мокрым от пота, тяжело дышал, изо всех сил выпуская свой феромон, пытаясь задушить им Сун Ланя. Он был в своем уме, а потому контролировал это и считал, что ему удастся… вот так убить. А он и правда бы мог. Сун Ланя… просто бы задушил этот запах, в самом деле задушил. Комната с лилиями или жасмином была способна убить, если оставить там человека и не будь в комнате окон или щелей. Запах… способен убивать. И сейчас Сун Ланя душил цветок… невинности, ведь это была лилия. Запах лилий исходил от феромонов Сюэ Яна, а это был цветок чистейшей невинности и неумолимой красоты. Сун Лань начал задыхаться от ярости. Он не мог поверить, что такому… жестокому существу достался именно такой цветок. Как, почему? Но ведь Сюэ Ян и родился невинным… а жестоким ему пришлось стать. И белая лилия станет черной, если втоптать её в грязь. Хрипя и задыхаясь, мужчина начал утопать в силе своей сущности. Сюэ Ян тоже задыхался, но от усилий и боли, потому что его раны были открыты. Его глаза помутнели, но разум еще владел над ним. Сейчас, сейчас… еще немного — и он убьет его. Чуть-чуть всего, сейчас он задохнется, сейчас! Но тот день явно был отмечен черным. Потому что Сюэ Ян не знал, как порой сильная бывает воля к жизни… у этих проклятущий альф. А под жизнью имелось в виду не тело носителя… другая жизнь имелась в виду — размножение. Если довести до состояния гибели, как, в первую очередь, ответит этот вид? Сюэ Яна будто пронзили мечом. Он пошатнулся и упал, чувствуя, как всё внутри него заливает… огонь. Это было жидкое пламя, которое жгло ему нутро, причем не всё нутро… а «это» нутро. И прежде, чем Сюэ Ян успел это осознать, он лишился рассудка, и тягучая плотная тьма поглотила его. Это был словно сброс в воду, черную и душащую. Вот он упал, задыхаясь, и плотность обступила его повсюду. Он пытается сопротивляться, но плотность обтекает его всё сильнее. Она… сливается с ним, она проникает в него! Он начинает биться, и тут асфиксия разрывает проводок, связывающий его разум с чувством боли и наступает… эйфория удушения. Треск разрываемой ткани звучал так, словно разрывали сам воздух. Рыки, хрипы, утробные страшные стоны… и крики — крики Сюэ Яна. Сун Лань сломал ему, сопротивляющемуся, ногу и страшно заломил руку, из-за чего невероятно больно выскочил сустав. Руку нужно было срочно вправлять, ногу — лечить, а раны… к удивлению, стянулись, кровь больше не текла. Зато текло другое, алое с прозрачным, так сильно он его брал. Половина тела Сюэ Яна была запачкана в земле, невидящие глаза закатывались, изо рта вывалился язык. Обжигающая ладонь прижалась к его лбу, он стоял на четвереньках, голова задрана, пальцы сжимают землю и траву. Его трясет от силы тех толчков, которыми в него бились, и ягодицы были мокрыми от пота и влаги, она стекала по его бедрам, а вместе с ней… и то, «другое». Как долго его насиловали он не помнил. Помнил лишь неясные вспышки боли, когда вывихнутую руку распрямили за спиной, держа обе его руки так, что голова безвольно свесилась. Должно быть, Сун Лань хотел удержать его на четвереньках, вот и схватил за руки. Сколько это продолжалось, что с ним делали, Сюэ Ян всего этого не помнил. Его плечи и грудь кровили, потому что его жестоко искусали, и если бы Сун Лань был в себе, то он бы увидел, что тело Сюэ Яна покрыто шрамами… от укусов, а место на шее, то самое, где должна быть метка… вырезано. Сюэ Ян сам повредил себе это место, истыкав его ножом и живьем вырезая кожу и мясо, добираясь до тех самых «ниточек», которые привязывают к чужой сущности через укус. Это было страшно больно… но не больнее, чем финал омежьего рабства — привязанность к тому, кто укусил бы. Хоть в этом Сюэ Ян выгрыз себе свободу, именно «выгрыз», никто не мог его укусить и никто не смог бы привязать к себе. А вот изнасиловать… увы, но могли. Потому что, чтобы вырезать ниточки с феромонами, следовало бы напрочь снять с себя всю кожу и половину мяса. А этого он сделать, поскольку еще планировал жить, не мог. В какой-то момент глаза Сюэ Яна открылись, и он понял, что ничего не видит. Он испугался этого и задергался, натолкнувшись на что-то рыхлое и тонкое. Это были… ветви орешника, в который он забился. Сун Ланя рядом не было, вокруг была ночь. Похоже, всё закончилось… Сюэ Ян попытался прийти в себя. Он был голым, но его меч был рядом с ним. Похоже, в какой-то момент ему удалось прийти в себя и призвать меч. Тот, судя по всему, и оглушил Сун Ланя, иначе по-другому Сюэ Яну выползти из-под него не удалось бы. В забытьи и невменяемости он сам не мог куда-то уйти, значит его тащил его собственный меч. Это подтвердилось, когда Сюэ Ян посмотрел на свои черные, стертые почти до костей колени. Меч и оттащил его в эту глубокую чащу, в которой Сюэ Ян и очнулся. Первая мысль — боль. Боль снаружи тела, боль… внутри тела. Почти весь в земле и грязи, из задницы что-то выплескивается болезненными толчками. Когда Сюэ Ян понял, что это… его затрясло и он наконец-то осознал, «что» произошло. Снова… это случилось снова! Его снова изнасиловали, и кто? Враг! Сюэ Ян так и не понял, еще не будучи в своем уме, что своим феромоном он вызвал у Сун Ланя… гон, насильственно вызвал, но… просчитался с тем, что, ответив на его феромоны, этот гон выпустил свой, что уже в свою очередь вызвало у Сюэ Яна течку. — Этот подыхающий сукин сын… — хрипло и со злостью прошипел Сюэ Ян, — этот… агх! — и схватился за бок. — Этот проклятый альфа, подыхающий альфа, предчувствуя свою гибель… выпустил феромон, чтобы если уж и умирать, то, блять, оставить сраное потомство! И закричал, с ревом и ненавистью, проклиная и Сун Ланя, и весь черный для него самого свет. Сюэ Ян начал плакать, чувствуя боль в причинных местах, хорошо понимая от чего его терзает там боль. Он… был изнасилован, причем жестоко изнасилован и… долго, это наверняка продлилось долго. И кем, кем?! Только сейчас Сюэ Ян понял, что Сун Лань сломал ему ногу, что та уже опухла, что рука почти онемела и не двигалась. С помощью меча он попытался вправить её, но у меча никак не получалось повернуть её в правильный угол. Он сейчас не думал о том, что в его теле, проникая в скрытые «глубины», пребывало чужое семя, сейчас были проблемы более насущные. Из-за холода посинели губы, и краем глаза Сюэ Ян уловил, что понемногу в черном небе занимается рассвет. Сплюнув кровавый сгусток, выплеснувшийся у него из горла, Сюэ Ян на последнем издыхании сломал ветку орешника и, всадив её в землю, начал рисовать какой-то символ. Он понимал, что если останется здесь, то попросту умрет, и меч ему не поможет. Взяв его в подмышку, Сюэ Ян сплюнул еще крови прямо в центр своего рисунка, и, хрипло промолвив какое-то заклинание, тут же охватился серебристо-стальным пламенем и исчез из чащи. Талисман перемещения, который он нарисовал, еще какое-то время пламенем среди темноты, а после исчез, оставив после себя лишь небольшую выемку в обожжённой земле.