На спор

      Фигура бьёт по кнопке таймера, оглушая своим стуком кристальную тишину старой общажной комнатки. В тишине раздаётся лишь тиканье часов, стук шахматный фигур и упорный скрип шестерён внутри двух умов, сражающихся если не за честь, то за достоинство. Буквально.       — Сдаваться не думаешь, Афтон? — самодовольно интересуется Генри, вертя в пальцах съеденного коня.       Уилл недовольно хмурится, чувствуя, как голова начинает закипать от слишком усердных раздумий. Тиканье часов таймера сводит с ума, молоточками отбивая незамысловатую мелодию прямо по черепу. Весьма болезненно и неприятно. Но неприятнее (и, вероятно, болезненнее) будет проиграть этому зазнавшемуся выскочке-Генри Эмили, что прямо сейчас давит лыбу во всё лицо, словно он уже выиграл. О, он знает, что он здесь победитель.       — Ещё чего, — Уилл двигает фигуру и жмёт на таймер. — Не жди от меня задней, Эмили. Я всегда иду до победного.       — До победного, — слащаво повторяет Генри, вертит на языке, словно пробует выражение на вкус. Хитро ухмыляется и делает победный ход. Фигура, еле слышно шурша, шествует с клетки на клетку, ладонь бьёт по таймеру, а Уилл смотрит на доску растерянным взглядом и чувствует, как собственное достоинство песком сыпется на глазах этого грёбанного зазнайки-Эмили. Генри широко улыбается, отпевая победные фанфары. — Заблокируй ферзя, — довольно произносит — почти пропевает — он, смакуя вкус победы, — мой конь на E7, твой король на H8. Отдашь слона за пешку — слон блокирует, ферзь на H5. Шах и мат.       Уилл чувствует, как обливается холодным по́том и как леденеют вспотевшие ладони. Проигрывать этой зазнавшейся выскочке хотелось в последнюю очередь, но уже слишком поздно. Уилл проиграл.       Возможно, если бы Уилл сдался, Генри смилостивился бы над ним и смягчил градус наказания за проигранный спор, но Уилл решил идти до конца. Идти до конца, чтобы в итоге проиграть и отдуваться по полной. Интересно, что Генри придумал в этот раз?       — Что ж, — Уилл поднимается со стула и протягивает руку оппоненту, которому он только что проиграл, — это была неплохая игра.       — О да, было действительно неплохо, ты старался — Генри тоже встаёт и пожимает руку оппоненту, которого он только что выиграл. — Но, увы, ты всё равно проиграл этот спор, дружище.       Специально давит на больное и на чувство достоинства Уилла, теша при этом собственное самолюбие. Он любит это делать, засранец…       Их партии редко заканчивались победой или поражением: их умы удерживают равновесие в чаше весов, поэтому исход игры часто обрывается ничьей. Тем не менее победитель иногда находится, и сегодня это, увы, не Уильям Афтон, которому придётся выполнять задание Генри на этот дурацкий спор. А какое это задание — чёрт его знает этого зазнайку-Генри Эмили.       — И что ты придумал на этот раз? — интересуется Уилл, чувствуя, как от внезапного будоражащего нетерпения трясутся ладони. Что ж, это действительно будет интересно, если судить по тому, как нагло сейчас улыбается Генри.       Тот лишь молча протягивает другу клизму, не снимая с лица нахальную улыбку.       — Не так быстро, приятель. Куда ты так торопишься? Ты всё узнаешь. А теперь иди и подготовься. Жду тебя через пятнадцать минут, не опаздывай.       Уилл ничего не отвечает. Лишь нервно улыбается, берёт клизму и удаляется в уборную, пока Генри готовится к чему-то очень интересному.

***

      — А ты уверен, что ОНО влезет в меня?       — Сомневаешься в своих возможностях? Или намекаешь, что у меня маленький?       — Нет, Генри, одно дело пихать в меня свой член, но пихать в меня ЭТО я тебе запрещаю.       — Почему нет? Она красивая, выбирал специально под тебя и твои хотелки. Тебе не нравится?       — Я что-то не припомню, чтобы говорил тебе, что хочу в своей заднице ЭТО.       Генри крутит в руках анальную пробку с заячьим хвостиком. Почему-то её вид вызывал у Уилла негодование и отвращение, а у Генри лишь задорный интерес и возбуждение. Что ж, стоит отдать Генри должное: Уилл, увидев игрушку, застыл на месте, на время потеряв дар речи. Такое с ним случается крайне редко, но Генри в этот раз сумел удивить его по полной. Но нравится ли это Уиллу? Возможно, он ещё не решил. Нравится ли это Генри? Определённо!       — Нет-нет, м-м, не-а, не смей даже подходить ко мне с ЭТИМ!       — С чем «с этим»? Давай называть вещи своими именами, приятель, мы тут не в угадайку играем.       — Хорошо, для особо одарённых перефразирую, — закипает Уилл. — Не смей даже подходить ко мне с этой затычкой для задницы, иначе я эту затычку затолкаю так глубоко тебе в глотку, что поперхнуться не успеешь. Ты понял меня?       — Ну, Уилли, ты же сам сказал, что это затычка для задницы, так при чём здесь глотка? Не улавливаю сути твоей логики, — тешится над Уиллом Генри, а у того уже пар из ушей клубится от злости и морального унижения. Хорошо, что никто не видит, в каком жалком он сейчас положении.       — Ты не заставишь меня это сделать.       — Заставлю, — Генри берёт в руки ободок с заячьими ушами и надевает на голову Уилла, убирает с чужих глаз тёмные непослушные волосы и наклоняется к его уху. — Я же знаю, что ты сам этого хочешь, — и кусает его за мочку, выбивая из того прерывистый вздох.       — Ты не заставишь меня признаться в этом.       — Именно. Ты никогда не признаешься в том, что тебе нравится когда я трахаю тебя физически и морально, — Генри отстраняется от чужого уха и смотрит Уиллу в глаза. — Гордыня не позволяет, я прав?       — Ну да, а тебе религия не даёт признать тот факт, что тебе нравится трахать парней, — в ответ смеётся Уилл.       — Я не люблю трахать парней, я люблю трахать тебя.       Оу, с козырей пошёл. Ну, в данном случаи, поставил Уиллу шах. А как скоро он нагнёт Уилла, вытрахает его во все щели и поставит ему мат — вопрос времени.       Уилл не успевает придумать ответ, как его валят спиной на кровать. Та отдаётся неприятным скрипом, а Уилл инстинктивно жмурится.       — Нет, Генри, не смей, — он мотает головой. — Я не выдержу такого позора.       — Разыгрывай спектакль сколько влезет, дружище, — Генри наклоняется над ним, словно хищник над добычей, едва ли не нос к носу. — Я знаю, что тебе это нравится. Думаешь, я не чувствую, как дымится у тебя в штанах от одной только мысли об этом, — упирается коленом в чужой пах, где уже проступает едва заметный бугорок. Уильям смеётся.       — О чём «об этом», Хен? Называй вещи своими именами, мы тут не в угадайку играем, — парирует он.       Генри не отвечает, лишь по-злому улыбается. И тянет пальцы расстёгивать чужую рубашку, едва борясь с желанием порвать столь бесполезную сейчас ткань и выбросить куда подальше. Фиолетовый цвет мозолит глаза, но когда рубашка оказывается где-то на полу, перед Генри предстаёт белое полотно (кожа Уилла всегда такая чертовски бледная и холодная, Генри сводит это с ума), которое тот так сильно хочет украсить багровыми засосами — эдаким автографом, говорящим о том, что Уилл принадлежит только ему. М-да, с такими фантазиями Генри им вдвоём только порнометражку снимать.       Генри целует чувствительную шею, и Уилл не удерживает сладкий стон. В штанах действительно становится слишком тесно, от них хочется избавиться, чем Генри сейчас и занимается: пальцы скользят вниз, поддевают податливую пуговицу; скользит молния ширинки. За процессом Генри не замечает, как сам остаётся без рубашки: руки Уилла сделали всё быстро и практически не заметно для самого Эмили. Чёрт, как же Афтон хорош.       Когда Уилл остаётся без белья, тот вздрагивает, когда Генри берёт в руки пробку и тюбик лубриканта.       — Может не стоит этого делать? — шепчет он, но Генри лишь ухмыляется и целует его в губы. Нежно, сладко и заботливо, но очень скоро, если Уилл не прекратит вести себя так, поцелуи станут горькими, грубыми и властными. Именно этого тот, вероятно, и добивается. Уильям любит, когда Генри над ним так властно доминирует.       — Ты сам этого хочешь, я же вижу, — властный голос Генри вызывает у Уилла улыбку; тот наклоняется над чужим ухом и шепчет, опаляя бледную кожу горячим дыханием: Ты же не воспользуешься стоп-словом?       — Конечно нет, — Уилл нервно усмехается.       Была бы возможность, Уилл предпочёл бы и вовсе забыть это слово, чтобы избавиться от даже малейшей возможности закончить всё здесь и сейчас. Нет, Уилл этого не допустит. Ему нравится то, к чему всё идёт, но, зараза, никогда этого не признает.       — Не думай, что я не позабочусь о тебе, — Генри выдавливает на пальцы смазку. — Я не хочу делать тебе больно.       — А можешь. Я проиграл спор.       — О нет, я люблю тебя помучить, но я не настолько садист. Я лучше горло себе перережу, чем наврежу тебе.       О, это так мило. Как бы Генри не любил издеваться над ним, безопасностью не пренебрегал никогда. Как же Уилл любит это в нём. Его чрезмерную и заботу о нём он готов смаковать до скончания веков, потому что именно этого Уиллу вероятно и не хватало. Как же это прекрасно.       Уилл вздрагивает, когда чувствует холод внизу. Чужие пальцы осторожно растягивают анал, приятным холодком смазки сковывая движения. Он не удерживает в себе стон, когда игрушка осторожно входит в него. На мгновенье его сражает противная тошнота, а по телу проходится табун мурашек. Будоражащее чувство возбуждения накрывает его с головой, когда Уилл осознаёт происходящее прямо сейчас. Он, Уильям Афтон — умный, способный парень, отличник и любимец преподавателей — проиграл Генри Эмили — такому же умному, способному парню, отличнику и любимицу преподавателей — в шахматы на спор и теперь прямо сейчас он принимает в себя анальную пробку с блядским заячьим хвостом, чуть ли не вытанцовывая перед этим зазнайкой ролевые игры. Чёрт, как же это унизительно. И возбуждающе. Что ж, всё равно это будет интересный эксперимент.       — Будет что вспомнить, когда вырастем, — смеётся Генри, почти читая мысли сжимающегося от неприятных ощущений Уилла.       — О да, именно это я буду рассказывать своим детям через пару десятков лет. Эй, Майк, ты прикинь: твоего папку трахал твой дядя Генри, когда они учились в колледже и были глупыми пубертатными студентами. Так ты себе это представляешь?       — Твоего первенца будут звать Майкл?       — Да.       — А если будет девочка?       — Не будет. Майкл и точка.       Ох, как же Уилл любит быть упрямым. Ну точно пубертатный подросток.       Пробка оказывается внутри, и Уилл старается привыкнуть к неприятным ощущениям. Он мотает головой, и ушки повторяют его движения. Генри смеётся.       — Ты как зайчик, — умиляется он. — Повиляешь хвостиком?       — А ещё что сделать?       — Называй меня господином.       От собственной власти на мгновенье темнеет в глазах. Повелевать Уильямом так прекрасно, ведь он ничего не может сказать ему против, потому что Уилл проиграл спор, и теперь должен плясать под дудку Генри до тех пор, пока пробка внутри Уилла не сотрёт ему всё, что только можно внутри него. Ну нет, этого Генри точно не допустит. Он любит Уилла и не хочет доставлять ему боль. Он слишком хороший господин, а у хороших господинов должна быть хорошая и послушная шавка. Ну, или в его случае — зайчик.       — Ох, господин, — театрально вздыхает Уилл и с трудом встаёт на колени, жмурясь от неприятных ощущений внутри. Было бы лучше, если бы внутри него была не пробка, а член его любимого господина, перед которым он тут выступает, теша его чувство собственной важности и самолюбие. Генри это любит. Уилл, впрочем, тоже. — Я сделаю всё, что пожелаете, — наклоняется, встаёт на локти, выпячивая задницу наверх. И виляет ею, вертя хвостиком, как зайчик. Уилл заливается густой краской и со стыда прячет лицо в руках, а Генри чувствует, как в штанах от такой картины становится тесно, и поэтому спешит избавиться от ненужной одежды, — Надеюсь, ты доволен.       — О, ещё нет, приятель, я хочу больше, — Генри бросает брюки и бельё куда-то на пол и подступает к Уиллу сзади. Кладёт ладони на чужие бока, пальцами перебирая выступающие рёбра. Эти действия щекочат Уилла, и тот втягивает в грудь побольше воздуха, отчего кости теперь выпирают ещё заметнее. Генри жалостит эта картина. — Моего зайчика совсем не кормят? Совсем отощал, бедный.       О, Генри любит это делать. Любит проявлять к Уиллу жалость, зная, как тот терпеть этого не может. Но ничего сделать с собой не в состоянии, потому что Уилл всегда выглядит таким чертовски нездоровым и хрупким, что Генри не может не обратить на это внимание.       — Этот зайчик в следующий раз поотгрызает кому-то руки, если он ещё хоть ра-а… — ругательство проглатывает сладкий стон, когда чужая рука трогает его вставший член и медленно проходится по основанию, растирая подступившие капли предэякулята.       — Ну-у, тише, зайчик, — шепчет Генри, медленно надрачивая своему любимому. А сам членом упирается меж чужих ягодиц, пушистый хвост неприятно щекочет кожу. — Советую вести себя тише: сам знаешь, из чего здесь сделаны стены, нас могут услышать.       Рука медленно движется вверх-вниз, постепенно набирая темп и нагревая градус возбуждения. Уилл сдержанно стонет, виляя хвостиком снова, словно довольная псина. Но нет, он не какая-то там шавка, он — белый и пушистый, милый, маленький зайчик, которого Генри так безумно любит и заботится о нём, как о чём-то очень-очень сокровенном, и даже под накалом таких страстей старается не делать ему больно и неприятно. Генри любит доминировать, но делает это с умом, чтобы Уиллу тоже было хорошо и приятно. И Уилл его за это чертовски любит.       Уилл стонет, когда чужой член трётся об его задницу, и вертит ею только усерднее. Он изводится от нетерпения, Уилл ненавидит долго ждать, а Генри, как назло, любитель долгих прелюдий. И Уилл ещё не решил, нравится ли ему это или нет.       — Генри… — стонет Уилл, когда чувствует, как в животе что-то сладко скручивается. — Быстрее, прошу тебя, я так н-не могу…       — Что-что говоришь? — издевается Генри и наклоняется ближе. — Из-за твоего тяжёлого дыхания не слышу, что ты там выстанываешь.       — Быстрее, говорю, — о, Уилл знает, что Генри с ним просто играет, но добровольно пляшет под его дудку, как послушный зайчик, коим он сейчас и является. — Клянусь, я тебя в порошок сотру, если ты не ускоришься.       — В чём ускориться, Уилли? — движения чужих руки и члена внезапно прекращаются, и Уилл почти хнычет. Возбуждение комком скопилось внутри живота, отдаваясь неприятной болью в гениталиях. Уилл ненавидит, когда Генри вот так нагло останавливается посреди процесса. Ненавидит, но в то же время это так чертовски возбуждает. Наверное, такая традиция могла бы воспитать в Уилле терпеливость, потому что Уилл человек очень нетерпеливый. — В чём мне нужно ускорится, зайчик? — мурлыча повторяет Генри, с наслаждениям слушая стоны Уилла. — Называй вещи своими именами, мы тут не в угадайку играем.       — Рукой двигай быстрее, — не выдерживает Уилл. — И членом своим, иначе…       — Иначе что?       — Иначе непослушный зайчик тебе его откусит, п-понял? — после этих слов Уилл краснеет ещё больше. Генри стоит взять на заметку, что Уилла очень стесняют ролевые игры. Что ж, стоит это запомнить и практиковать такое почаще (пока молодость позволяет, хах), чтобы почаще ставить Уилла в неловкое положения. Генри это любит (Уилл, впрочем, тоже).       — Проси.       Умоляй, имеет в виду Генри. О да, Генри нравится вынуждать Уилла наступать горло собственной гордыне и умолять довести его до такого сокрушительного оргазма, который тот не забудет, вероятно, никогда.       — Умоляю, блять, Генри, пожалуйста! Я больше… н-не могу.       Генри властно ухмыляется, но Уильям этого не видит. Вновь берёт в руку чужой член и продолжает начатое. Надрачивать Уиллу и надрачивать самому себе, обтираясь членом о чужую задницу с анальной пробкой внутри. Уилл стонет от таких действий.       — Хороший зайчик, — довольно произносит Генри, громко выдыхая, когда чувствует подступающий оргазм и на секунду застывает. Колени, на которых он стоит, начинает неприятно потряхивать. — Ты же хочешь, чтобы всё закончилось?       — Твои каламбуры сейчас вообще ни к месту, Генри! Ах-х… — стонет Уилл, когда его член властно сжимают в руке. — Хочу, хочу, господи, да прекрати ты медлить!       — У-мо-ляй.       — Умоляю, прошу, Генри… — его голос срывается в тихий шёпот, и Уилл почти хнычет от нетерпения и виляет задницей. — Дайте мне кончить, мой блядский господин, — тихо добавляет он, прежде чем утонуть в липком чувстве стыда.       Генри довольно ухмыляется и наращивает темп. Быстро проводит рукой по основанию чужого члена, выбивая из уст Уилла сладкие стоны, что ласкают слух Генри так, что останавливаться уже не хочется. А сам двигаться членом прекращает: на это уже не остаётся сил. Душная комната наполняется стонам и охами Уилла, пока не наступает сокрушительный оргазм, от которого в глазах пляшут звёзды. Уилл с облегчённым стоном изливается в руку Генри, и капли спермы попадают на простыню. Уилл измотано падает на постель, охая при этом от боли в заднем проходе. Пробку убирать никто пока не собирается, Генри переводит дыхание и властно требует:       — Теперь твоя очередь.       — Пихать тебе пробку в задницу, я надеюсь, — воодушевлённо тянет Уилл, о что Эмили смеётся.       — Размечтался. Отдуваться за проигранный спор дальше, я тоже вообще-то хочу получить удовольствие.       Генри садится на край кровати и свешивает ноги. Затем трясущейся рукой хватает Афтона за лодыжку и под протестующий крики тянет парня к себе.       — У меня нет сил.       — Ты, значит, удовольствие получил, а я в пролёте? Зайчик, не я здесь спор продул, так что поработай-ка языком.       Генри валит Афтона с кровати. Осторожно, чтобы, не дай Бог, его зайчик чего не повредил с анальной пробкой внутри. Уилл с недовольным и весьма уставшим видом встаёт и присаживается на колени рядом с Генри. Чужой недоласканный член всё ещё стоит колом и доставляет этим Эмили дискомфорт.       — Было бы славно, если бы ты продолжил дело, — строго произносит Генри. И сладко стонет, когда чужие руки трогают его член. Тонкие пальцы медленно проводят по основанию вверх-вниз, дразня этого зазнайку-Эмили и заставляя его выгибаться в спине. Краем глаза замечает, как зайчик-Уилл трясёт хвостиком в нетерпении вознаградить своего господина за сногсшибательный оргазм.       Уилл любит Генри до беспамятства: его тело, его ум, его красивые глаза и россыпь веснушек на лице. Но больше всего Уилла поражает склад ума и гениальность юного Эмили. То самое неуловимое, что Уилл заметил в нём ещё когда они только поступили в колледж, поселились в одну комнату, были робкими первокурсниками и совсем не думали о таких похабствах, которыми занимаются сейчас. Генри манил к себе Уилла магнитом, от которого он, вероятно, уже никогда не отлипнет. Генри прекрасен, сногсшибателен и чертовский умён и сексуален. Уилл думает, что Бог (если он есть, конечно) создал Генри специально для Уилла. А Уилла для Генри. Они идеально подходят друг другу. И Уилл не знает, что бы сейчас с ним было, если бы не этот зазнайка-Эмили.       Уилл целует головку члена своего господина, которому он готов отдаться всем и полностью и чьему уму и красоте готов поклоняться бесконечно, и ласкает пальцами яички, выбивая у Эмили сладкий стон.       — Давай уже быстрее, а. Ненавижу, когда ты медлишь, — обожаю, имеет в виду Генри, но в слух этого никогда не произнесёт.       — Что именно быстрее, Хен? Называй вещи своими именами, мы тут не в угадайку играем.       — Соси уже, п-придурок, — смущается уже Генри, на что Уилл смеётся.       — Так бы сразу.       Уилл наклоняется и проводит языком по нежной коже; Генри громко выдыхает, подавляя в себе стон. Язык спускается ниже и головка члена тонет в глотке. Генри-таки не сдерживает стон, когда шаловливый язык задевает чувствительные вены, опускаясь почти к самому основанию. Темп наращивается медленно, и Генри, не выдержав, хватает тёмную копну волос и давит вниз; на глазах Уилла проступают слёзы, когда головка члена касается стенки горла, к которому тут же проступает тошнота.       — Сам виноват, нечего было медлить, давай быстрее, — Уилл в ответ что-то бубнит, на что Генри смеётся. — Вынь хуй изо рта, когда разговариваешь с господином.       — Я говорю, — остраняется Уилл, — чтобы ты не притворялся, что тебе это не нравится. Тебе это нравится, я знаю.       Как же он прав: Генри любит, когда Уилл медлит, дразнит его. И любит Уилла, очень.       Уилл продолжает сосать, уволакивая Генри в головокружительную карусель чувства и ощущений, маленькими иголочками впивающимися ему под кожу. Проходит какой-то миг, и перед глазами всё темнеет, изо рта Генри доносится облегчённый выдох, а Уилл давится семенем.       — Будьте добры предупреждать об извержении своего вулкана, Ваше блядское Величество.       Генри взрывается слабым хохотом.       — Прости, зайчик, отвлёкся на твой охуительный минет.       Уилл облегчённо стонет, когда пробку вынимают из задницы, хотя надоедливый обруч всё ещё неприятно жмёт на голову. Не успевает он порадоваться долгожданному облегчению, как его валят спиной на кровать. Снова.       — Мы ещё не закончили, помнишь? Я должен как-то ещё порадовать своего милого зайчика, — мурлычит Генри и проверяет анальное отверстие Уилла. Затем рвёт пачку презерватива и надевает его на свой член, восстанавливая дыхание после бурного минета. — Выдержишь хоть? — не на шутку беспокоится Генри, смотря на своего зайчика. — У тебя лицо всё бледное, ты в порядке?       — О, господин, не беспокойтесь за меня, я в полном порядке, — устало шепчет Уилл.       — Что ж, это радует, — с этими словами он на всякий случай вновь смазывает отверстие лубрикантом (он же не хочет навредить своему зайчику) и осторожно входит. Генри наклоняется и целует Уилла в тонкую шею, вдыхая приятный запах своего зайчика. Оставляет на бледной коже багровые засосы. Ладони проходятся по коже: от шеи, до впалого живота, вызывая этим действием мурашки по телу боттома и приглушённый стон. Генри наращивает темп, стимулируя оргазм движениями пальцев по бледной, чересчур чувствительной коже внизу живота, медленно спускаясь к паху. От таких действий Уилл извивается, как уж на сковородке.       — Чёрт, Генри, п-прекрати, — Уилл ёрзает задницей, и Генри представляет, как он мотает заячьим хвостиком, — прекрати д-дразнить.       — Умоляй.       — Умоляю, Генри, трахни ты уже меня.       Эмили довольно ухмыляется. Одной рукой опирается о кровать, а второй снова берёт чужой член. Что ж, сегодня он добьёт Уильяма множественными оргазмами. Это и есть наказание за проигранный спор? Или всё закончилось ещё на этой блядской анальной пробке, а сейчас Генри просто издевается над ним, просто потому что «а почему бы и нет»?       Пальцы медленно проходят по основанию члена, спускаясь вниз. Ласкает пальцами яички, а темп ускорять не спешит. Уилл ёрзает от нетерпения.       — Умоляю, Генри, двигайся быстрее. Пожалуйста, я, с-с… — он сжимает простыни в потных ладонях, когда внизу противным комом снова скручивается подступающий оргазм. И Генри, наконец, ускоряется. Внутри Уилла после пробки теперь так свободно, а со смазкой движения получаются лёгкими, быстрыми и, самое главное, абсолютно безболезненными для Уилла. Для Генри это превыше всего, потому что навредить своему зайчику он хочет в последнюю очередь.       Кончают они практически одновременно, но кто был первым было как-то неважно в тот момент. В ушах стоит писк, а перед глазами мельтешат мушки. Генри снимает презерватив и выбрасывает в ведро. Парни обессиленно падают на кровать и тяжело дышат, восстанавливая сбившееся от таких страстей дыхание, сердце бешено стучит в груди.       — Ну, — не до конца отдышавшись, слабо смеётся Генри, — с заячьим хвостиком ты был просто бесподобен. Я требую это как-нибудь повторить.       — Ни за что… даже… не смей… — тяжело дышит Уилл и, наконец, снимает с себя надоедливый обруч с ушами и облегчённо чешет зудевшую после него голову.       — Давай попробуем в следующий раз на камеру. И с элементами БДСМ. О, я даже знаю, что именно тебе бы понравилось.       — Заткнись, Хен, дай мне… отдышаться хотя бы. Я от этого раза ещё не отошёл, а ты меня уже грузишь своими… больными идеями и фантазиями на следующий раз. Я тебя блять… я Вас ненавижу, Ваше блядское Величество.       — Я тоже люблю тебя, Уилли.       Сперму быстро вытирают салфеткой. Белые пятна с простыни оттереть, конечно, не получилось, но поменять постельное они решают завтра утром, когда выспятся и отдохнут. Одним уставшим взглядом они договариваются: завтра на пары не идём, и заваливаются спать.       — Надеюсь, этим я отработал свой проигранный спор, — изнеможённо интересуется Уилл, едва борясь с сонливостью. Генри на это устало смеётся.       — Разумеется, зайчик.       Наступает тишина, Генри под неё почти засыпает, как вдруг Уилл подскакивает на кровати.       — Я бы не взял твоего слона, — тараторит он, — а закрылся бы ферзём на D6, а ладьёй напал бы на королевскую пешку на E8, — и с победной ухмылкой падает на подушку, подложив руки под голову. — Обмен бы я проиграл, но выиграл бы партию.       — Знаю, — сонно ухмыляется Генри. — Я блефовал. И поэтому ты проиграл.       Уилл недовольно чертыхается.       — Но ты всё равно не был против поражению, я прав?       — Гадёныш.       — Знаю, — повторяет Генри и зевает. Поворачивается и кратко целует своего весьма обидчивого зайчика в щёку. — Спи, завтра будет новый день.       И они засыпают.