Высшее помешательство

      Стайлз сделал глубокий вздох, уговаривая себя не паниковать. Ладони дрожали, когда он держал в руках коробку с тем, кто едва не разрушил его жизнь, но его намерения оставались непоколебимыми, несмотря на страх.       Бейкон Хиллс нуждался в любой помощи сейчас, когда даже Скотт опустил руки, не желая связываться с той тьмой, что превосходила даже войну с Монро. Щупальца неизведанного, скользящие по улицам города, высасывающим из людей любой свет, ранящие, не прикасаясь, приносящие вместе с собой холод и исступлённый страх, могли стать для Бейкон Хиллс той самой соломинкой, что сломает спину верблюда. Стайлз не собирался мириться с этим.       Он поставил коробку на Неметон, где уже нарисовал сдерживающий круг, используя Летарию Вульпину, которую держал при себе со своей первой — и пока что единственной — одержимости. Ногицунэ забился внутри, ощущая его близость. Стайлз сглотнул, чувствуя, как мурашки бегают по рукам. В затылке защекотало, когда он подумал о том, что собирался совершить.       Ногицунэ был тем, кто рассказал Стайлзу большую часть того, что он теперь знал. Тем, кто учил его, кто закалял и наставлял. Дух легендарной Пустоты, способной поглотить всё живое, вечно голодный и безгранично могущественный. У Стайлза не было шансов против него, но Ногицунэ поддался слабости, которую обнаружил в себе, когда встретил Стайлза.       Ногицунэ называл эту слабость любовью. Стайлз предпочитал говорить об этом, как о помешательстве.       Они были переплетены, слиты в одну сущность, когда Ногицунэ вселился в него, и по началу Стайлз искренне верил, что дух, захвативший его тело, станет кошмаром для Бейкон Хиллс. Но он ошибся. Ногицунэ был кошмаром, но только для него самого.       Стайлз понял, что Ногицунэ одержим им, как только уступил ему, впустил его, устав от страданий.       Он помнил, как пытался собрать себя и своё самообладание по осколкам, сидя в белизне своего разума, потерянный и разбитый. Стайлз искренне верил, что теперь, когда Ногицунэ получил то, чего хотел, он будет забыт, отодвинут в сторону ради хаоса, который теперь мог быть причинён. Однако Ногицунэ удивил его, оказавшись рядом с теми беззаботностью и уверенностью, которые говорили Стайлзу больше, чем следовало.       Ногицунэ не просто захватил его тело. Он намеревался поработить его, полностью завладеть им, стать не только единым целым физически, но и духовно.       Он обнял разбитого Стайлза со спины, помогая ему выпрямиться и вдохнуть глубже, и в тот момент Стайлз был благодарен ему так, как редко был благодарен кому-то другому. Ему казалось, что миры возродились вместе с ним, когда он опирался спиной о грудь своего поработителя, дыша свободно и глубоко, до боли в лёгких. Ему следовало знать, что Ногицунэ ожидает платы за свою доброту.       — Один маленький поцелуй, Стайлз, — скользили его губы по шее, заставляя челюсти Стайлза сжиматься. — Всего один. Давай же.       Стайлз помнил часы, дни, недели сражений, что происходили только внутри, не затрагивая мир снаружи. Он подозревал, что если бы Ношико не вмешалась, никто и никогда не заметил бы, что со Стайлзом что-то не так, настолько хорошо Ногицунэ вжился в свою роль.       Ногицунэ был одержим идеей завладеть им, о чём Стайлз вспоминал с тяжёлым чувством в груди. Он жаждал близости и часто брал то, чего хотел, без разрешения, но никогда не заходил далеко. Ему важно было добровольное участие, чего Стайлз не собирался ему давать.       Они разделились, и эта борьба перешла в физический мир, где у Стайлза было больше власти. Ногицунэ был побеждён, и он ушёл с мольбой в глазах и протянутой вперед рукой, словно надеялся на последнее прикосновение, что Стайлз мог бы подарить ему в порыве милосердия.       Стайлз вспоминал его блестящие жаждой глаза, когда опускался на колени перед Неметоном. Он вспоминал цепкую ревнивую хватку и жадность, с которой Ногицунэ сжимал его в односторонних объятиях, когда тянулся к коробке. Он вспоминал его боль и молящий взгляд, когда сдвигал крышку в сторону.       Он не был готов к тому, что увидит его снова, как бы не убеждал себя в обратном.       Не было никаких спецэффектов, как и особых ощущений, но Стайлз знал, что доверять своим чувствам рядом с Ногицунэ было нельзя. Он манипулировал ими с такими лёгкостью и естественностью, которые напоминали о его возрасте и положении. Пустота, вечный вакуум, предшественник их мира — он был едва ли не ровней Смерти.       Муха вылетела из коробки быстрее, чем Стайлз успел проследить за её движением, бросаясь к рукам Стайлза так, словно они были важнее полученной свободы. Он всем телом дёрнулся назад, падая на спину и выходя за пределы круга. Ногицунэ не успел последовать за ним и ударился о границу. Он бился о невидимый барьер с неистовостью, с упорством и силой. В какой-то момент Стайлза охватил страх, что преграда не выдержит, и он крикнул, используя остатки своей смелости:       — Пожалуйста, — он облизнул губы, когда Ногицунэ замер в ту же секунду, когда слово сорвалось с его губ. — Пожалуйста, прекрати. Я хочу поговорить с тобой.       Ногицунэ завис на одном месте, как не смогла бы сделать ни одна настоящая муха, и плавно перетёк в форму человека, близнеца Стайлза. Он улыбался, широко, искренне и ярко, обнимая самого себя за талию. Его глаза светились восторгом и жадностью, когда они смотрели на всё ещё распростёртого на земле Стайлза.       Стайлз сглотнул, прогоняя мурашки, которые вызвал этот знакомый, но позабытый взгляд. Его воспоминания не передавали той интенсивности, которой этот взгляд обладал.       — Я слушаю тебя, мой смертный.       — Ну да, — фыркнул Стайлз, велев себе привыкать к тому, что Ногицунэ использует слишком много притяжательных местоимений в его отношении, как делал это всегда. — Я хотел… — Он замолк, не уверенный, стоит ли это того.       Он знал, что Ногицунэ поможет ему. Он не был уверен, будет ли плата посильна, когда дух Пустоты, несомненно, её запросит.       — Впусти меня, впусти меня, и я сделаю всё, что ты захочешь, — не дождался Ногицунэ, пока Стайлз продолжит. — Я прикрою тебя, спасу тебя, буду с тобой, моя душа.       Стайлз опустил голову, позабыв, какая мания порой охватывала Ногицунэ. Его одержимость, болезненная и безумная, приводила Стайлза в ужас.       — Мне нужна помощь.       — Я помогу тебе, — тут же откликнулся Ногицунэ, словно нуждался в том, чтобы сделать для него хоть что-то. Стайлз осмелился взглянуть на закованного духа, и увидел всё те же жаждущие глаза. — Только впусти меня.       Он говорил, как умирающий с голоду, утопающий, страдающий от жажды. Стайлз никогда и никому не был нужен так сильно, как Ногицунэ, и это угнетало его, ужасало, вызывало трепет. Потребность Ногицунэ была отвратительной, до такой степени сильной, что рождала в нём тревогу и страх. Стайлз ненавидел те времена, когда был наедине с ним неделями, не в силах убежать или закрыться. Ногицунэ никогда не пользовался им, но его благоговейные касания и обожающий взгляд заставляли его желудок скручиваться.       Это было помешательством. Безумием, обёрнутым в привязанность.       — Ты даже не знаешь, о чём я хочу попросить.       Ногицунэ прижимался к барьеру руками, и это должно было жечь, но он не отступал, держась как можно ближе к Стайлзу. Он почти трясся, не сводя со своего прежнего хозяина глаз ни на секунду и даже не моргая.       — Ты прав. Тогда расскажи мне обо всём, мой смертный. И тогда я назову цену.       Он не собирался отказываться, о чём бы Стайлз его не попросил. Одна мысль о цене вызывала у него тошноту.       — В Бейкон Хиллс появилась… тьма. Мы не знаем, что это такое. Она неосязаема, всеобъемлюща, безжалостна и бесконечна. Я бы сравнил её с тобой, Пустота, но никто из нас не видел, чтобы у неё была цель. Она просто существует, убивает, словно по небрежности, а не из необходимости или желания, и мы не можем это остановить.       — Ну, это просто, — выдохнул Ногицунэ, опуская, наконец, руки и садясь на Неметон со скрещенными в позе лотоса ногами. Его глаза горели чем-то мрачным. — Я знаю, что это. Я помогу тебе, мой драгоценный.       — И чего ты хочешь взамен? — сглотнув, спросил Стайлз, решив покончить с этим немедленно.       Ногицунэ улыбнулся ему, загораясь, как рождественская ёлка. Его лицо приобрело выражение искренней радости.       — Тебя. Ты будешь со мной, моя душа?       — Немного конкретики, маньяк.       — Я хочу, чтобы ты был со мной до скончания времён. Я хочу чтобы ты был со мной, когда наступит Конец Всего Сущего, и даже после этого. Я хочу… Я хочу тебя.       Стайлз сжал руки в кулаки, чувствуя скатывающийся по вискам пот. Земля под ним была холодной, воздух по-вечернему прохладным, но ему было невыносимо жарко.       — Я смертный, ты сам часто упоминаешь об этом. Я не смогу быть с тобой так долго.       — Тогда будь со мной настолько долго, насколько хватит твоей жизни. — Ногицунэ снова упёрся ладонями в прозрачный барьер, маниакально ухмыляясь. — И будь после неё, когда я найду тебя в мире мёртвых.       Стайлз ощущал внутри себя пустоту, яростную и губящую. Мир коренился, когда он смотрел в глаза сумасшедшего существа, требующего от него всю его жизнь и даже больше.       — Это слишком много.       — Это ничто в сравнении с жизнями твоих друзей, не так ли? Ты променял меня на них. Ты запер меня, потому что любишь их так сильно. Я не злюсь на тебя. Я понимаю. Но теперь я нужен тебе, я здесь и я помогу. — Ногицунэ облизнул губы, говоря всё нетерпеливее и нетерпеливее. — Только впусти меня. Впусти меня, Стайлз.       Стайлз дёрнулся, услышав своё имя. Ногицунэ лишь однажды называл его так, перед их разлукой, и порой ему снился голос, выкрикивающий его имя с мольбой и страхом.       — Я… — у него в горле образовался ком, а к глазам подступили слёзы, обжигающие, и солёные.       Ногицунэ просил так много.       — Пожалуйста, — поспешно сказал Ногицунэ, словно Стайлз уже отказался и собирался запереть его снова. — Пожалуйста. Ты не пожалеешь об этом, моя душа, ты будешь счастлив. Я позабочусь об этом. Я сделаю всё, что ты захочешь.       — А если я никогда не захочу близости с тобой? — прошептал он, вспоминая все те мольбы о поцелуях и касания, которые так никогда и не зашли слишком далеко.       — Что значит близость, если у меня будет возможность быть рядом с тобой? — без промедлений спросил Ногицунэ, ухмыляясь. — Я хочу тебя, Стайлз. Не того, что ты можешь предложить.       Стайлз понимающе кивнул, отчасти задетый такой неприкрытой привязанностью, которую он ничем не заслужил. Ногицунэ помешался на нём, едва увидев, в этом не было заслуги Стайлза. Это была воля случая и искорёженной психики древнего существа.       — Я сделаю это. Я сделаю, если ты спасёшь Бейкон Хиллс.       — Тогда убери это, — нетерпеливо приказал Ногицунэ, явно имея в виду барьер. — Дай мне прикоснуться к тебе.       Стайлз поднялся, вставая на колени и протягивая руку вперёд. Он замер перед барьером на мгновение, зная, что пути обратно не будет. Ногицунэ отпустил его в прошлый раз исключительно благодаря удаче, и в этот раз его бдительность и цепкая хватка не ослабнут так просто. Он застрянет с ним на всю жизнь и после неё.       — Пообещай мне, что всё будет хорошо, — прошептал Стайлз, зная, что просит утешения у безумца.       Ногицунэ прижимался к барьеру так плотно, словно расстояние между ними причиняло ему боль.       — Я обещаю, мой смертный, — выдохнул он, удивительно твёрдо. Его глаза горели сладостной любовью — горьким помешательством.       Стайлз сжал губы и, чувствуя разрастающийся ужас, сломал единственное, что удерживало Ногицунэ вдали от него.       Следующее, что он помнил — Пустота.