На произвол судьбы

                    Пронзительные вопли и крики зараженных, раскатом грома разразили тишину маленького торгового центра. Разъяренная толпа из шести кровожадных существ вмиг кинулась на источник шума: Глеб задел ногой какую-то леску и уронил с полки железную банку консервов, та, отскочив вглубь, во тьму помещения, издала слишком много звуков. Некоторые зараженные выглядели до непривычного безобразно: без некоторых частей тела, со следами огнестрельного ранения. Ошарашенный и напуганный, Глеб совсем не мог пошевелиться и сделать и шагу назад. Цепенеть от страха в таких ситуациях безоговорочно означало неминуемую смерть.       Со спины, откуда-то совсем издалека, послышалось отчетливое громкое «беги!». Но сказать проще, чем заставить остолбеневшее тело, прошитое от головы до пят холодным импульсом страха, двигаться. Тем не менее собственное имя, выкрикнутое в тревожном оклике следом, выбило из этого состояния. Вздрогнув, он попятился и, споткнувшись об обломки, упал. Судорожно попытался отползти подальше от толпы, потихоньку продвигающейся в его сторону. Вспотевшие от страха ладони скользили по поверхности пола без возможности за что-либо зацепиться. Это конец.       Подсгнившие, разваливающиеся, смердящие тела толпились, толкались и мешали друг другу, пока одна зараженная женщина невысокого роста не переваливалась через высокий поваленный кем-то ранее стеллаж и не упала плашмя. Ударившись о кафель, она дезориентированно, но все же продолжала инстинктивно стрекотать и ползти к парню, размазывая позеленевшие мозги, вытекающие из разбитой головы, по полу.       Если бы не крепкая рука, схватившая его за шкирку, он бы, вероятно, уже оказался под зомбячкой с разнесенным наполовину лицом. Был бы мертв, верней, заражен и стал бы таким же бессознательным существом, жаждущим насилия. Наверное это очень больно: ощущать, как твое тело медленно сбрасывается до заводских настроек и становится подвластно какому-то животному, неизведанному доселе инстинкту.       Следом, совсем рядом с ухом прозвучал выстрел. Оглушающий, внезапный, ошарашивающий. Тело хрупкой зомбячки сколыхнулось, точно ватное, и рухнуло замертво: от второй части головы теперь не осталось ни следа. На стене красовалось огромное кроваво-болотное пятно от снесенного лица зараженной.       Адаптироваться по ситуации и быстро думать Нюберг умел: он как-то успел в перерыве от испуга придумать, что наполовину выдвинутую защитную железную решетку можно попытаться опустить до конца. Счет шел на секунды, но ему удалось приложить все усилия, чтоб заржавевшие тяжелые прутья поддались и рухнув, спасительно коснулись пола.       В глубине магазина продолжали скрестись и устрашающе рычать зараженные, толкаясь и падая одной кучей.       Дима крепко прижал к груди дрожащего как на январском морозе Глеба. Он и сам дышал неровно, испуганно перебирая пальцами ружье. Этот магазин, по наводке таких же путников, был чист и как здесь оказались раненные мертвяки — загадка. И либо зачистка у тех ребят была так себе, либо кое-кто захотел избавиться от них. Резона в этом никакого не было, вот только… Точно, Глеб же сильно поругался с ними накануне. Теперь все встало на свои места. От него, конечно, одни проблемы, но Дима бы ни за что не решился оставить его одного. Да и, к тому же, такие крутые водители на дорогах не валяются.       — Ты в порядке? Не ранен? — залепетал, ощупывая и осматривая Глеба на предмет ранений или не дай сов укусов.       — Почему ты просто не мог дать мне оружие? — зашипел парень в ответ, подняв искаженное злобой лицо.       Дима выглядел крайне обеспокоенным и напуганным, крепко держал за шкирку, как котенка, прижимал к себе тело со всей силы, словно боялся отпустить.       — Что?… — недоумевающе переспрашивает, удивившись такой наглости. Моргает дважды, не веря услышанному. Не поблагодарил, да даже не испугался будто и минуту назад не верещал, прощаясь с жизнью! — Ты просто невыносим.       Нюберг сплюнул в сторону, оттолкнул Викторова, отправив в свободный полет прямо на пол. Тот рухнул с громким матом, еле поднялся и отряхнулся, что-то бормоча. Было видно, что его потряхивает и скалился он скорее от нервов, но ведь стоит на своих двух и не ранен совсем, — значит все путем.       — Если я говорю не суйся один – ты не суешься, понял? Говорю бежать – беги. Я могу просто не оказаться в нужный момент рядом. Кто тебя тогда защитит?       — Наверное чертова пушка, которую ты ссышься мне доверить?       — А ты не думал почему я тебе боюсь её доверить? — он сделал акцент на слове «почему», сильно нахмурившись. Нервно облизнув губы, он переместил ружье в другую руку. Метнул взгляд, точно молнию, да такую, что Глеба словно током прошибло.       — Потому что…       Предусмотрев грядущие ёрничества и оскорбления, перебил строгим низким голосом.       — Потому что ты дрожишь как сучка: твои руки уверены только за рулем, в остальных случаях ты робеешь. Тебя чудом еще не сожрали. Ты абсолютно бесполезен с оружием в руках и с большей вероятностью выстрелишь себе в ногу, чем попадаешь по цели, — разгибая пальцы перечислил Дмитрий.       По насупившемуся лицу Глеба стало понятно, что слова его сильно задели. Настолько, что он даже замолчал и из него перестали лезть со всех щелей оскорбления, крики и угрозы.       До самого конца поездки они не перекинулись ни словом. Теперь Глебу было запрещено отходить от Димы больше, чем на пару метров и он, кажется, даже смирился с этим. Его недовольство — дело времени и скоро он поймет, как это важно.       Центр располагался на отшибе города у трассы, так что остальной путь у них не предполагал происшествий. Повезло, что эта дорога старая и подлежала перекрытию, потому что рядом построили новую. Новая, как убеждал Глеб, сейчас стопроцентно забита сломанными тачками и зараженными, что второпях пытались покинуть город в первые часы. И он оказался прав: на их пути почти не оказалось машин, а если и были, то пустые или с давно мертвыми водителями.       Решение свернуть с трассы в сторону маленького лесочка, Викторов принял сам и Нюберг, давно запихавший карту в бардачок, в целом, не возражал. Переночевать у обочины было бы плохой идеей, а так хоть костер можно развести, местечко обустроить. Например у поваленного дерева расположиться, да сидеть себе, караулить.       — Как мне тебя охранять, если не даешь оружие? Ты мне всю тачку им забил, но не позволяешь воспользоваться даже ебучим пистолетом! — первым заговорил Глеб, расхаживая рядом, послушно подтаскивая сухие ветки разводившему костер Диме.       — Спокойно. Увидишь что-либо – разбудишь меня. Я сам разберусь.       — Ахуенно. А если мертвяки? Мне тебя будить, когда твою тупую башку заходят погрызть? Или дать отоспаться?       — Дать отоспаться. Хоть сдохну без твоего нытья, — шипит в ответ Нюберг. Он хоть и был самым адекватным и здравомыслящим из них двоих, но порой даже ему сдержать эмоции крайне трудно.       Уже через пару минут, костер, наспех сооруженный из крупных камней и палок, осветил их временное пристанище. Небольшое пламя тут же окутало теплом, расслабляя мышцы.       — Напомни, почему мы не забрали те консервы?       — Потому что там были зараженные. Это неочевидно для тебя?       — Ладно, но во всем центре не нашлось больше ничего полезного?       — Те уроды вынесли все ценное. Полагаю, часть твоего магазина оставили за ненадобностью.       — Это странно, потому что только пару банок лежало буквально на ближайших полках среди всякого мусора…       Нюберг, отвлекшись от помешивания какого-то сомнительного варева в маленьком котелке, выжидающе поднял взгляд. Он предпочел бы смолчать об этом, но, кажется, кое-кому хватило мозгов сложить два и два.       — Ох, блять. Эти сукины дети специально нам дали наводку на этот центр. Обнесли и оставили ловушку! Они хотели убить нас!       — Глеб, — Дима привлекает внимание, просит быть потише приложив палец к губам, — Послушай, что я скажу. Ты неплохой парень, но жутко конфликтный. Реалии привычного тебе мира изменились, теперь все будет иначе. Я не могу утверждать, но, вероятно, они сделали это из-за тебя.       — Из-за меня, блять? Что я им сделал, нахуй? Пидорасы ебучие, обоим бы ебало снес, — завелся Глеб, вскочил с места и тревожно заходил туда сюда.       — Расслабься. Мудаков и до апокалипсиса хватало, — вздохнув, он попытался усесться поудобнее, хотя в самом деле переживал не меньше. Дискомфорт неминуемо присутствовал после такой подставы. Он должен был додуматься, а не наивно поверить в доброту тех парней, подвергнув себя и своего спутника опасности.       Остаток вечера они провели практически в тишине. Нужно было переварить не только отвратительно соленую похлебку, но и события сегодняшнего дня. Им обоим стоит быть внимательнее и осмотрительнее.       Дима молча ворочал походной ложкой остатки еды. Уровень стресса все никак не хотел спадать даже после попытки поесть. Глеб сходил до ручейка позлиться, попинать камни. Вернулся спокойнее некуда, уселся рядом и молча поел. Впервые даже не возникал, что вышло дерьмово. Диме тоже было нечего сказать, он все думал о ситуации и о том, как сильно переживал за непутевого напарника. Такие эмоции он в последний раз испытал в день, когда его жизнь поделилась на до и после, лишив мирного существования в кругу любимой семьи.       Глеб, в свете танцующих язычков огня, выглядел уютно и в некотором смысле даже очаровательно. Вспомнились крайне редкие семейные поездки на природу. Если бы мир не сошел с ума за те ничтожные пару часов, кто знает, быть может, он так снова и не побывал бы на природе.       — Эй, — Нюберг шепотом позвал Викторова, привлекая внимание.       Стоило тому лишь повернуть голову, как кончик носа встретился с чужим. Затем ощутил горячие губы на собственных, настойчиво выспрашивающие ответный поцелуй. Глеб замер, опешил, глаза его округлились от удивления. Выставив руку назад, на ствол упавшего дерева, ныне служившего парням сидением, он хотел было увернуться. Но Димина ладонь тут же придержала его за затылок, не позволяя отпрянуть. Уверенными прикосновениями, нежными и властными одновременно, он касался бедер, гладил, раздвигая, чтоб пододвинуться ближе; приподнимал верхнюю одежду и свободной рукой лез изучать очертания фигуры.       В теплом желтоватом свете, частично оголенное тело выглядело невероятно притягательно. Подкупало и то, что Глеб смотрел совсем пьяно и злобно исподлобья, но вовсе не сопротивлялся. Разве что машинально уворачивался от Диминых рук, но находя в себе отклик желания, сам лез ласкаться, прогибался навстречу холодным тонким пальцам, тяжело вздыхал на особо приятных прикосновениях.       Оказавшись сверху, перенял инициативу и полез кусаться, оставляя не то мокрые поцелуи, не то слабые засосы на шее и ярко выраженных ключицах Димы. Сжимал за плечи, удерживая, пальцами обхватывал щеки, выцеловывая на свой, более грубый манер; стискивал рукой бледную его шею, ноготками царапая эфы, что-то шептал неразборчиво, жарко выдыхая на ухо.       Сливаясь, Викторов, в отличие от более уверенного Нюберга, порой неловко подвисал, смущенно кусал губы, закрывал глаза и тихо-тихо хрипел, явно не позволяя себе стонать в полную силу. Как-то это не по-мужски все же. Тем не менее Дима, явно довольный превосходством своего опыта и открытости, не спешил рассмеяться в лицо, а наоборот, нашел что-то по-своему прекрасное в смирении, наивной страсти и честных попытках отдаться процессу. Для эмоционального Глеба это было чересчур тяжело: помимо череды потерь близких людей, в нем была какая-то вселенская печаль и неуслышанность, его душа, словно заблудший лодочник, скиталась по каналам жизни. Дима эту боль понимал прекрасно. Чувствовал почти физически, но себя оценивал здраво и старался контролировать не только свой поток эмоций, но и направлять чужой. Все же было нечто прекрасное в том, каким понимающим может быть ответный взгляд.       Уснули они отдельно, на передних сидениях, хоть и начинали с задних, совмещенных. Дежурство пришлось отложить, увлеченные процессом, они совсем вымотались и их хватило разве что потушить костер, да забрать часть вещей. Лесное пространство, конечно, ныне считалось одним из самых безопасных мест, но так поступать было безрассудно, так что чуткий Димин сон сыграл им на руку. Он просыпался каждые полчаса-час, оглядывался, проверял зеркала заднего вида и заботливо поворачивал голову Глеба в свою сторону. Так безопаснее и… приятнее. Спящий, он не хмурился, желваки на его лице от закипающей злости не ходили, а с губ не слетали угрозы. Тишина за окном; еле различимый стрекот сверчков; яркий лунный свет, пробивающийся сквозь плотную облачную завесу, вуалью осел на худом точеном лице. Наблюдать за тем, как медленно вздымается чужая грудь, как иногда парень вздрагивает, беззащитно сопя, — было по-своему интимно прекрасно.       Но на утро он, словно отойдя от чар, из милого стеснительного любовника превратился в сущую гадюку, плещущую ядом. Дима таких перемен не понимал, но тлеющее угольками нечто в душе, теплящее его интерес и чувства, не давало обмануться. С детства ему легко считывать эмоции людей, лишь взглянув им в глаза. У Глеба они были темные, с ореховым отливом, но только на солнечном свету, как сейчас, блестели как-то хитро. Он лениво потягивается, мычит. Делает круг, разминаясь перед очередной длительной поездкой. Вид у него со вчера измученный, но заметно довольный и расслабленный.       Дима проснулся пораньше, сходил до маленького родника и набрал воды. Чудом найденные фильтры давно закончились, а бинты он пока не спешил использовать. Кто знает, может в ближайшем населенном пункте получится добыть больше ресурсов. Им бы сейчас не помешало наткнуться на поселение, отыскать бензин и продукты, но на периферии сознания Дима думал совсем о другом.       — Глеб, — он по-кошачьи улыбается в усы, подходит ближе, прощупывая почву. Хочет приобнять, поцеловать в макушку, глядя на заспанное лицо щурящегося от солнца парня, — Как спалось?       Глеб, сманеврировав и уклонившись от объятий, молча отправился к месту, где еще вчера горел костер. Осадив игнором, он, кажется, даже не собирался подать Диме ни малейшего сигнала, что все в порядке. Вместо «доброго утра» он повернулся спиной и уткнулся взглядом на сажу и пепел. Трудно предсказать, что вообще творится в его дурной голове и какой ветер там гуляет. Но к черту мысли о чем-то большем: ведь они даже в аспектах выживания редко сходились! Глеб был хоть и надежным, опытным водителем, в экстренных же ситуациях показал себя донельзя безрассудным. Дима не хотел учитывать, что эта рискованность пару раз спасла им жизнь, потому что повезет пару раз, ну с десяток, — долго они все равно так не проживут.       — Нам пора выдвигаться. Ты, конечно, можешь игнорировать меня и…       — Дай поссать спокойно, — фыркнул Глеб, расстегивая ширинку. Абсолютно иррациональное желание поссать на бывший костер, Диму, конечно, удивило, но по-своему позабавило. Он облегченно выдохнул, вернув безмятежную ухмылку. Удивительно, как такому ранимому дураку удалось сохранить в себе примитивные мужицкие приколы даже с приходом кромешного ада на землю.       Снова вдаль потянулась бесконечная дорога. Нюберг не знал, кому сейчас хуже: западу и азии, где густо заселена практически вся территория или им самим, где больше половины страны — чертов пустырь.       Позапрошлое поселение было слишком крошечным и будто уже обнесенным. Ни души. Даже зараженных. Его все не покидало чувство, что они движутся аккурат за кем-то. Это настораживало. Поэтому принято было решение немного поменять маршрут. Так они, конечно, наткнулись на тех, как позже выяснилось, неприятных типов, но больших проблем они им не доставили.       Мародеров они еще не встречали, чему Дима был крайне рад. Однако всеми фибрами чувствовал, что такая каста уже успела образоваться: в одной маленькой деревушке были сломаны и разрушены дома, сараи, сожжены амбары, от кукурузного поля остался пепел, а по округе были раскиданы истерзанные туши собак. Зрелище не из приятных, Дима тогда машинально закрыл Глебу глаза и еще долго пришлось объясняться, что это чисто отцовская штучка.       За окном изредка мелькают деревья, оставленные стога сена и редкие строения линий электропередач. Ничего интересного. Только водитель как-то беспокойно суетится, цокает языком, объезжая ямы, мертвых животных и другие неприятные преграды.       — Слушай, — наконец он находит в себе силы. Смыкает губы, уворачивается будто от немого вопроса, нервно руль перебирает, — Давай забудем и закроем тему.       Глеб выглядел встревоженным и раздраженным, неловко тушевался, стоило лишь ощутить на себе оценивающий взгляд. Хотя, по ощущения, смотрел пассажир то ли с осуждением, то ли изучающе, будто пытался что-то разгадать. Глебу не нравился ни один из вариантов.       — Как скажешь, — на удивление легко согласился Дима. Он и вправду хотел поговорить о вчерашнем, так что вопрос в его взгляде определенно поняли. Видно, еще не время.       Глеб ему сейчас казался особенно притягательным: кудряшки подрастрепались, пряди, падающие на лоб, распрямились, но пушистости не потеряли; губы, налитые кровью от бесконечных кусаний и сильных смыканий в порыве ярости; красивый овал лица; устланные дурными татуировками щеки, лоб и открытая шея.       Глеб в разглядывании не уступал: изредка кидал взор на зеркальный экранчик магнитолы, изучая Димин силуэт. Крашенные волосы заметно отросли, сменяясь ржавого цвета корнями и теперь длина достигала скулы. Хоть парень чаще предусмотрительно собирал их в маленький хвостик, он не мог не заметить, как Викторов с интересом смотрит на рыжую, родную их часть, потому со временем стал чаще распускать. Светлые глаза его, аки два чистейших озера, всегда полны строгости и редко в них можно отличить нежность, запрятанную в глубине. Выразительные эмоции и интонирование были особенно привлекательной частью его образа, притягивая внимание окружающих и Глеба, несомненно, в том числе.       — Стриж, — объявил вдруг Дима, вынув из набедренной кобуры пистолет, демонстрируя его выше плеча, — Будет твой.       Глеб тут же поменялся в лице: засиял в довольной улыбке, вскинул брови и, попеременно отвлекаясь от дороги, поглядывал на матовый корпус пистолета. В руки, ему, конечно, пока его на давали, но Дима дал слово, что обязательно научит стрелять во время следующей остановки.