Порктябрь

Когда он входит, Рейстлин сидит, закинув ногу на ногу. На коленях у него лежит согнутый в петлю ремень, и он с улыбкой, едва заметной только по уголкам губ, указывает ученику взглядом на кровать. Рейстлин – до ломоты в паху – наслаждается мгновенно промелькнувшим выражением лица эльфа, его неуловимо изменившейся осанкой – словно на миг увидел его слугой в Сильванести, ещё до кошмара Лорака, задолго до того, как эльф стал – тёмным. Даламар беспрекословно раздевается – как же быстро, скупыми, эффективными движениями, словно крылом летучей мыши всполохнулась занавеска – и готов. Садясь на колени, складывает и разглаживает мантию. Аккуратно. Как одежду, которой не владел. Ложится на кровать, головой пониже подушки, чтобы лежать ровно. Упирается выставленными вперёд локтями, заведя кисти поверх затылка, носом в одеяло. Замирает. Вот как оно было. Рейстлин об этом уже немало слышал, но всё равно, увидев своими глазами, отмечает детали, о которых не знал, которые не мог представить. – Не страшно ли было тебе так подчиняться, – говорит он, вставая и прохаживаясь. – Страшнее – когда привязывают, шалафи, – откликается Даламар. – Потому что это обещает страдание, которого, не будучи привязанным, не мог бы не попытаться избежать. – Рейстлин по касательной дотрагивается до ягодиц Даламара кончиком ремня. Даламар не колышется. – Страшнее – когда бьют рукой. Потому что – от слепой злости. Потому что – не знаешь, чего ждать. – Кончик ремня скользит под ягодицами, там от удара так больно, хоть вой. – Тяжело, когда тебе приказывает ложиться на койку озверевший от вожделения надзиратель, берущий тебя грубо и жёстко. – Ремень небольно лижет спину, послушный лёгкому движению руки. – Но тяжелее, когда тебя пытается взять надзиратель, разъярённый от мужского бессилия. Потому что ясно, кто в этом виноват. – Конечно, не он сам, – зловещим тоном подтверждает Рейстлин. Ему не требуется угадывать. – Разумеется, шалафи. И в наказание за это он, не сходя с места, прямо рукой избивает запуганного, изо всех сил старающегося слугу, чтобы тот не противился… как будто это решит проблему. Рейстлин протягивает кончик ремня сквозь пряжку, набрасывает петлю Даламару на шею, тянет. Эльф следует за движением, несмело, словно не уверен, дозволено ли ему приподняться. – Только посмей мне не подчиниться, слуга, – шепчет Рейстлин, наклоняясь к острому уху, затягивая удавку сильнее. – Я – ваш… мой господин, – сквозь удушение отвечает Даламар, закидывая назад голову, прогибаясь в спине. – Не передумаешь, если я не буду тебя заставлять? – Зубы мага прихватывают чувствительный кончик уха, Даламар вздрагивает. – Нет… Рейстлин ослабляет натяжение. – Ты понял, что тебя ждет за неповиновение? – Да, господин. – Только попробуй не стараться, – зловеще произносит Рейстлин. – Я немедленно это пойму. – Я буду очень усердным, мой господин… Рейстлин наклоняется вперёд и берётся за пряжку, чтобы распустить импровизированную удавку. Одна чёрная прядь зацепляется за метал и застревает. Рейстлин мешкает, заботливо высвобождая каждый до последнего волос, ни один не вырывая и не повреждая. Затем выпрямляется. И жёстко, с щелчком хлещет эльфа по ягодицам. Даламар выносит удар достойно. Настолько достойно, что Рейстлин не уверен: ограничилось ли дело только звуком или ему удалось причинить боль. Он бьет ещё раз, сильнее. И снова. И снова. Места соприкосновения ремня с телом чётко отмечают нерасплывшиеся розовые следы. – За что, мой господин? – с придыханием спрашивает Даламар. – Ведь я же был послушным. Рейстлина буквально скручивает от вожделения - он чувствует, как кончик члена начинает мокнуть от смазки. – Для острастки, – беспощадно отвечает маг, нанося новый удар, и Даламар вновь сносит его безмолвно, только дёргается и замирает тело. Поэтому Рейстлину до сих пор неясно, что эльф чувствует. Но расцветающие на белой коже следы говорят сами за себя. Рейстлин, привыкший почти бессознательно считать ступеньки, что сослужило ему такую хорошую службу в Нераке, замедляет руку, когда в голове откуда-то издалека, глухим эхом звучит число «двадцать пять». – Не надо больше, мой господин, – произносит Даламар, и, несмотря на лукавый тон притворства, который маг безошибочно различает, у Рейстлина спирает дыхание. – Прошу вас. Мне понятен ваш урок. Дозвольте мне сделать вам приятно. – Мне приятно вот это, – жёстко говорит Рейстлин и возобновляет порку. Когда проходит приблизительно такой же промежуток времени, где секунды отсчитывают не ритмичные капли и не бегущий песок, но хлёсткие удары, Даламар вновь подает голос. – Прошу вас… довольно… мой господин!.. Возьмите меня. – Ты жаждешь разврата, слуга? – безжалостно говорит Рейстлин. Вместо ответа Даламар переворачивается на спину, закидывая руки за голову, демонстрируя свое возбуждение. Смирно смотрит на «хозяина». – Избавься от этого, – кивает в сторону его паха Рейстлин, и Даламар без пререканий выполняет указание. На это у него уходит совсем немного времени. – На живот, – велит Рейстлин, и Даламар снова переворачивается спиной вверх. Рейстлин кончает на подцвеченные розовым ягодицы и спину в несколько движений руки. – Даламар… И притворство разбивается, осыпаясь осколками, как взорванное ударом палицы зеркало. – Всё хорошо, шалафи, – с улыбкой в голосе успокаивает его эльф, – всё хорошо. * – Хорошо, во мне никогда не было физической силы, – холодно произносит Рейстлин, приходя в себя и анализируя произошедшее, – но я узнаю гиперемию, когда наблюдаю ее воочию. И приблизительно представляю сопутствующие ощущения. Я неплохо диагностирую повреждения мягких тканей, я отличаю их от излияния венозной крови, которое выглядит весьма впечатляюще, но болит несильно. – Да вы почти профос, шалафи. – Так вот. Глядя на твоё тело, я не вижу, как это может быть не больно. – Это умеренно больно, шалафи, – тонко и немного виновато улыбается Даламар. – Даже, скорее, чуточку. Сильный массаж. Не обижайтесь. Неожиданно Рейстлин мягко притягивает Даламара к себе, обнимает. – Как же… – говорит он совсем не учительским тоном. – Как же сильно они тебя избивали, что— что ты научился выносить боль так невозмутимо? Даламар с мягкой текучестью тянется к Рейстлину, соприкасаясь с ним, как вязкая жидкость, распределенная по сосуду. – Высокий болевой порог. – И годами отточенное умение утаивать правду… – хмыкает маг. – Главное, наверное, не то, что сильно, – жмурясь, отвечает Даламар с лёгкой улыбкой. – Главное – как ловко. А значит – как часто это было возможно. Можно было продолжать день за днём. Очень больно – ну, тогда я был моложе, трепетный юный эльф, – и почти не травматично. По крайней мере, профос был в этом истинным мастером своего дела. Управитель – не очень. Рейстлин смотрит на Даламара с неверием – но не потому, что сомневается в истинности его слов. Пробито очередное дно в его представлениях о Сильванести. Даламар смеется, с хитринкой глядя на Рейстлина. – Профос не обижал деревья – это было бы смешно, взаправду – дом Древотворцев, обращающих лес в изящные башни, не к лицу ему позорить ни одно растение, раня его ножом. Но Эфлид… – Даламар хмыкает, качает головой, и Рейстлин видит проглядывающие раздражение и обиду, гладит висок и вниз по волосам к плечу. Он слегка кивает, предлагая эльфу продолжить. Улыбка Даламара остреет, слегка подрагивает. – Я даже не уверен, как это правильно назвать – то ли толстая розга, то ли тонкая гибкая трость. Но следы от нее восхитительные, считай, все цвета радуги. Белые полосы, тут же наливающиеся темно-фиолетовым со светлой окантовкой. – Он мимолетом бросает взгляд на пах Рейстлина. – Не стесняйтесь, шалафи, я вовсе не против того, чтобы вам это нравилось. – Зато я против, Даламар. Голос эльфа изменяется, понижаясь на пару нот, до идеально искренней соблазнительности. – Хотите я отвернусь, чтобы не мешать вам— себя? Рейстлин выдыхает. – Не так. – Ну же… я притворюсь, что ничего не замечаю. – Не сейчас. – Ну так вот, – невозмутимо возвращается к повествованию эльф, словно и не было неловкого диалога. – Это вполне себе зрелищно. Не так долго требуется продолжать, чтобы выбить кровь. Обычным ремнем допороть до крови непросто, – Даламар морщится, Рейстлина передёргивает, – хотя есть некоторые ухищрения. Петля изнанкой к лицевой стороне, например, чтобы было легче попадать ребром… А тут достаточно пары пересечений для просечки. И тогда уже проступает алое. И, если не вытирать между ударами, то несколько минут – и оно такое блестящее становится. Ну а потом красочно заживает через оттенки желтоватого, зеленоватого и коричневого. Даже профос кривился, завидев результат работы управителя. Рейстлин закашливается, сгибаясь вперёд. Даламар бесслышным вихрем уносится и возвращается с чашкой целебного чая. – Так даже лучше, – говорит Даламар, садясь у ног учителя. – После таких игр важно проверить, что все участники в порядке. Успокоить. Дать попить тёплое. – Рейстлин мотает головой, пытаясь запротестовать, но кашель всё ещё не даёт ему это сделать. – Даламар, – устало говорит он наконец, отставляя чашку и сильно надавливая на переносицу у самых бровей. – Шалафи? – Я определил наш следующий проект. Артефакт для измерения уровня боли. Даламар неуважительно фыркает. – Бесполезно, шалафи. – Обоснуй, – холодно смотрит на эльфа маг. – Он зашкалит и взорвётся в первый же день, шалафи, – невозмутимо поводит плечами Даламар. – Я уже понял, что нет боли сильнее, чем пытаться чему-то обучить меня. Рейстлин усмехается. – Кокетничаешь, ученик. – Как можно, шалафи, – ехидно улыбается эльф. – Не имеет значения. Я и без того не верю, что тебе не больно из-за видовой принадлежности. Скорее верно противоположное, учитывая, насколько острее эльфийское восприятие в целом. – А вдруг именно в нечувствительности к боли секрет эльфийского долгожительства? – лукаво смотрит ученик. Рейстлин запускает золотистые пальцы в чёрные волосы, Даламар с наслаждением подставляется. Но вскоре его лицо становится серьёзным на грани с болезненностью: – Мы будем продолжать исследования. И обязательно выведем лекарство от ваших недугов, шалафи. Рейстлин фыркает так, что снова закашливается. Украдкой вытирает кровь с губ платком. – Это – та цена, которую я заплатил за свою магию, Даламар. – Неужто вы до сих пор верите в это, шалафи? – нетерпеливо спрашивает ученик. – Это всего лишь бессильная попытка Пар-Салиана оправдать ту циничную жестокость, с которой он провёл ваше Испытание в страхе перед вашей силой. Казуальность и корреляция, шалафи. Рейстлин задумчиво склоняет голову набок, глядя вдаль: – Изыскания старого лича дали нам неплохую фору. – Эльф видит, что учитель думает ещё о чём-то, но не спешит этим делиться. – Волею ваших коллег, магия покалечила вас, – говорит Даламар. – Но в ней сокрыт и ключ к исцелению. Зачем вам следовать правилам, шалафи? Вы созданы, чтобы преодолевать ограничения. Рейстлин снова усмехается. – Мне нравится ход твоих мыслей, ученик. Давай же посвятим себя вечернему чтению. Возьми вот тот том, – Рейстлин магически подсвечивает тот фолиант, который подразумевает, – и прочитай любопытную легенду о Береме и Джесле. Расскажешь мне потом, что думаешь об этом. – Непременно, шалафи, – слегка удивленно отвечает эльф. Он не видит связи, но не сомневается, что она есть. Вернувшись с указанным томом, Даламар вновь садится на самое любимое место: у ног своего господина и учителя. Обоих поглощает чтение.