Порктябрь

Надир ожидает сегодняшней сессии с трепетом. Разумеется, задумано так, что боль должна быть в удовольствие. Но ведь парадокс в том, что для того, чтобы удовольствие получилось, боль должна быть настоящей. Эта странная двойственность – тяга к боли и страх перед ней – зачаровывала Надира с ранних лет. У него не было выдержки товарищей, уже в третьем классе на спор пропарывавших перочинным ножичком всё преплечье, чтобы продемонстрировать – не слабо. Надир, чувствительный, ранимый, упрямый, несмело тянулся к крапиве и отдёргивал руку, стоило краю листа только коснуться тыльной стороны ладони. Зачарованно смотрел на пламя свечи, но не мог поднести пальцы близко. Капнув на внутреннюю сторону бедра воском, протяжно ахал, быстро растирая обиженную кожу. Он жаждал испытать сладкую боль, нестерпимо манящую его – и не мог причинить её себе сам. Вместо экспериментов над телом, он ограничился изысками более духовной природы: со сладким трепетом выискивал и зачитывал до дыр описания порки в книгах, прекрасно понимая, что это неправильно, но не в силах оторваться. В чтении книг Надир не видел ничего плохого: ему не встретился ещё ни один взрослый, не одобрявший интереса к литературе, а выбранные им работы в целом имели достаточную художественную ценность, чтобы не вызвать подозрений. Разве что иногда казались слишком взрослыми для мальчика его лет, но родителям вполне себе нравилась мысль о том, что у них получился вундеркинд, так что и тут обошлось. Немного выдержки пришло с возрастом. Но с возрастом разверзлись и новые двери в ад. Возмужавшее тело теперь отвечало на сцены телесных наказаний недвусмысленным интересом. Змий поднимал голову, словно стараясь вылезти над резинкой исподнего, будто мог увидеть терзаемую плетью плоть. Надир безумно стыдился, и стыд слегка остужал пыл – но был не в силах остановить трусливую руку, не смевшую обжечься, зато смевшую делать себе приятно. Задыхаясь, с колотящимся сердцем, Надир самоудовлетворялся, представляя себе выученные наизусть сцены и созданные им на их основе собственные. Раскаяние тяготило его пару дней после этого, а змий уныло поникал, виновато свёртываясь в отведённой ему тканевой темнице. Но долго там не оставался. Осторожно набирался соблазнительной силы и вновь напирал. А удовольствие было просто восхитительное, как тут устоять? Не сильно лучше было и то, что Надир обнаружил: он плохо выносит сцены порки женщин. Даже если всё по согласию и им это вроде как нравилось. Слишком это напоминало о реальности, которой было не место в фантазиях, о расцвеченном синяками лице соседки и о ледянящих кровь сводках новостей. А вот плеть, терзающая тело мужчины... Он пытался объяснить это себе тем, что на месте истязаемого всегда представлял самого себя. Но ведь в мечтах именно мужчина держал в руках орудие боли. Педантичный учитель. Офицер, подавляющий восстание. ...Справедливый, но строгий любовник. Надир наконец признался себе в том, чего желал. И найти это оказалось не так сложно. – Надир - твоё настоящее имя? – спросил тот, кто пообещал аккуратно, за руку привести Надира в этот мир, где на наслаждение от боли нет запрета. – Да, – подтвердил парень. – А Ксенон – не моё настоящее имя, – сообщил мужчина. – Это тебе мешает? – Нет. Будет невежливо сказать, что мне всё равно? – Нет. Тебе не всё равно самое главное. Этого достаточно. И вот Надир в очередной раз сидит, опустившись на колени, и с содроганием рассматривает те предметы из богатого арсенала его верхнего, которые тот выбрал на этот раз. Когда он разденется, будет видно, что мысль о предстоящем его возбуждает. Но уже первые удары, даже самые мягкие, испугают, заставят думать о выживании. – Ты в порядке? – спрашивает Ксенон. – Да... – неуверенно говорит Надир. – Мы можем остановиться. – Нет! – Вот тут его голос звучит непоколебимо. – Спокойно. Я просто напоминаю, что мы в любой момент можем остановиться. И предупреждай меня. До тебя мне не доводилось работать с кем-то с таким низким болевым порогом. Мне важно знать, что именно ощущается сильно. Усечённая радуга, помнишь? – Да. «Каждый охотник желает знать, где», – отвечает Надир, интонационно выделяя первое слово. Он помнит. Голубой – холодно, плохо, воздействия не хватает. Зелёный – боль лёгкая и скорее приятная, так можно продолжать хоть всю ночь, не запыхавшись. Жёлтый – их цель, ощутимо больно, но терпимо. Оранжевый – скоро станет невыносимо. Красный – очень сильная боль. – Я помню, ты говорил, что слова тебя отвлекают, – говорит Ксенон. – Жест? Надир поднимает кулак большим пальцем вниз, словно знак неодобрения. От более сложных комбинаций пальцев Ксенон его отговорил, считая, что трясущимися от боли руками их просто будет не сложить. – Предупреждаю заранее, – сообщает Ксенон, – время от времени я буду прерываться. Подходить близко и требовать, чтобы ты ответил на какое-то действие. Например, сожму твою плечо и потребую, чтобы ты сжал моё в ответ. – Это проверка послушания? – Это проверка твоего состояния. – Хорошо, – говорит Надир. – У тебя есть вопросы, мысли, волнения, комментарии? – Нет... – Тогда... Ксенон вытягивает перед собой плеть, и Надир осторожно поддерживает её рукой, чтобы поцеловать. Это – их ритуал, обозначающий начало. * Надир трясётся и рыдает. Не в голос, рыдания вырываются отрывисто, как кашель, потому что ему тяжело дышать. Ксенон даёт ему немного отлежаться, обнимает. Набрасывает на плечи плюшевый плед. Доводит до широкого кресла, где они помещаются вдвоём. Осторожно обхватывает руками, защищая от мира. А когда дыхание Надира успокаивается, кормит с рук шоколадом. Ему очень хотелось бы утешить Надира, сказав, что тот молодец, что он справился, что он хорошо держался. Но в их первый раз Надир, брезгливо сморщившись, решительно попросил его так не делать. А кормить себя шоколадом – посмеявшись, разрешил. Просто из желания сделать приятно Ксенону. – Как ты? – спрашивает Ксенон. – Знаешь бородатый анекдот про йога? – слабо говорит Надир, а его губы трогает улыбка. – Который? – У него, наверное, много вариантов, но мой папа вот так его рассказывал: стоит йог перед наковальней и бьёт себя молотом, по, гхм, предоложим, пальцу. Его спрашивают: «Зачем ты так делаешь?» – «Удовольствие получаю». «Ка-а-ак?» – «Когда промахиваюсь». Ксенон фыркает, пытаясь рассмеяться. Подносит очередной квадратик шоколада к губам нижнего. – Это я к тому, что я рад, что это кончилось, – говорит Надир, осторожно захватывая лакомство зубами. – Но я шучу. Это... что-то. Как всегда. Что-то... невероятное. Невыносимое. Неописуемое. И я... я каждый раз боюсь этого... и жажду.