Осень в Халлоунесте

Царапины и порезы заживают, изредка оставляя на своём месте едва заметные шрамы, если рана оказалась слишком глубокой. Боль рано или поздно проходит, лиловые синяки становятся зелёными, после чего исчезают с кожи совсем, и только шрамы остаются вечным клеймом на теле, сохраняя воспоминания о полученных травмах. Как фотографии... Но в плохом смысле. Кто-то считает шрамы украшением своего тела. Призрак, будучи ещё совсем маленьким, регулярно демонстрировал родителям и старшим сиблингам разбитые в кровь коленки и локти, ссадины на руках, синяки, царапины и ожоги - и всё это с гордой улыбкой на лице. Здесь упал, тут обжёгся, там подрался с кем-то... Его шрамы словно подчёркивают природную любознательность и жажду познать этот мир со всех сторон через постоянные взлёты и падения. Шрамы Полого подчёркивают только его врождённую неуклюжесть. Врезаться в стену, упасть на ровном месте, опрокинуть на себя кастрюлю с кипятком, прищемить дверью пальцы - словом, травмы для него не пустой звук. Обычное дело. Да и драки иногда тоже не обходят его стороной. Но это только шрамы на теле. Видимые частички персональной истории. Душевные раны никто не видит. И кровоточить они могут годами, не заживая, оседая болью где-то в грудной клетке, и время для них точно лейкопластырь на необработанной разбитой коленке - постоянно отклеивается, а иногда даже начинает гнить, отравляя здоровые области вокруг себя. Причина, по которой тяжело быть слишком ранимым. Любое грубое слово или косой взгляд становится ментальным ножом. Полый предпочитает физическую боль душевной и носит свитер с длинными рукавами даже в тёплую погоду. К счастью, сейчас осень, и это не выглядит странным. Полого выдаёт разве что привычка то и дело беспокойно одёргивать рукава, натягивая их до самых пальцев, однако окружающие давно привыкли видеть его чересчур нервным, так что и этот тревожный звоночек остаётся незамеченным. До определённого момента. В один день происходит сразу две странности: Полый впервые забывает запереть замок, а Хорнет впервые врывается в ванную без стука. И тут же застывает в дверях точно каменная статуя. Полый замирает тоже, с занесённым над собственным запястьем ножом. Глаза в глаза. Немая сцена. Журчит вода, тонкой струйкой стекая в раковину и размывая кровавые пятна на керамике до бледно-оранжевых, далеко на кухне щёлкает вскипевший чайник, нож в моментально вспотевшей ладони ощущается как что-то невероятно извращённое и постыдное, мысли в голове похожи на белый шум, фоновая тревожность выходит на первый план дрожащими руками и учащённым до барабанной дроби сердцебиением... Полому хочется просто исчезнуть. Чтобы ничего из этого не было - ни открытой двери в ванную, ни порезов на запястьях, ни Хорнет, которая всё это увидела. Раствориться в воздухе как кровавые подтёки в струе воды. Сиблинги отмирают почти синхронно - Полый швыряет нож в раковину и ломанными движениями выключает воду, Хорнет одним шагом сокращает расстояние, одной рукой захлопывая дверь (то есть отрезая путь к отступлению), а другой ухватив Полого за запястье - почти за ладонь, стараясь не касаться свежих порезов. - Это что такое? - в голосе ещё слышны отголоски шока, но тон уже набирает силу точно приближающийся гром. - Объяснись! Полый не отвечает. Отворачивается, уткнувшись взглядом в нож в раковине и чувствуя, как нервы окончательно сдают. - Зачем? - вновь пытается Хорнет, удивительным образом комбинируя в вопросе сердитую настойчивость и невесомую заботу. Полого трясёт. Ответить попросту нечего. Да и есть ли смысл пытаться объяснить мысли и чувства, которые Хорнет вряд ли поймёт? Каково это - быть старшим ребёнком в семье, ежедневно нести на себе груз ответственности буквально за всё, стараться изо всех сил, но получать вместо отцовской похвалы лишь болезненное "этого недостаточно, старайся лучше", терпеть постоянные унижения от окружающих за то, какой он есть, за его неуклюжесть, замкнутость, отсутствие голоса, за его неидеальность - он должен быть идеальным, но не может, как бы не пытался, - и так много узких рамок со всех сторон, и они сжимаются всё сильнее и сильнее, словно тиски, не оставляя в лёгких ни капли воздуха, и каждый день похож на падение вниз, во тьму, в самую Бездну... Нет, едва ли Полый сможет это объяснить. Не стоит даже и пытаться. Хорнет вздыхает, так и не дождавшись ответа. Отпускает руку Полого, выуживает из раковины нож (с таким видом, будто подбирает грязекопа) и выходит из ванной, прикрыв за собой дверь. Полого всё ещё трясёт. Наворачиваются непрошенные слёзы, и он трёт глаза трясущимися пальцами, изо всех сил пытаясь не заплакать. Неидеальный. Жалкий. Что бы сказал отец?.. Хорнет возвращается спустя минуту с аптечкой в руках. Кладёт её у края раковины, включает воду и аккуратными движениями промывает запястья Полого от запёкшейся крови - мягко, но притом уверенно. Полый, по-прежнему занятый мыслями только-бы-не-заплакать, даже не сопротивляется, только дёргается, когда вода попадает на свежие порезы. Больно всё-таки. Вскоре Хорнет закручивает кран, очень бережно вытирает запястья Полого полотенцем и достаёт из аптечки бинты. Косые поперечные линии вдоль всего левого предплечья вскоре скрываются под белой тканью. Хорнет перевязывает всю руку молча, но перед тем как приступить к следующей, поднимает голову. Снова глаза в глаза. - Не делай так больше, - тихо просит она. - Я не знаю, с чего ты решил, что травмировать себя - хорошая идея... Или зачем ты в принципе это делаешь... Но так нельзя. Просто... - вздох. - Помни, что любые проблемы можно решить. И всегда найдутся те, кто готов тебе с этим помочь. Хорнет умолкает и склоняется над вторым предплечьем. А Полый всё-таки не сдерживается - беззвучно плачет, прикрыв глаза перебинтованной рукой. У него самая лучшая на свете сестра. Пусть шрамы и остаются на всю жизнь, Хорнет несколькими короткими фразами напоминает Полому о главном - она всегда будет рядом, чтобы помочь. И как может залечит все его раны, какими бы они ни были.