Double expresso

Школьная жизнь Тартальи всегда была спокойной и размеренной: одни и те же лица на протяжении одиннадцати лет, те же уроки, те же белые стены с голубыми полосами, которые видишь изо дня в день, младшеклассники, что вечно мешаются под ногами. Только вот в их последний год в классном журнале появилось новое имя. Скарамучча. Судя по слухам являлся иностранцем, на время поступившим в среднестатистическую среднюю школу. После такой новости дружный коллектив заметно засуетился, делясь между собой предположениями, как может выглядеть юноша, что по откопанной информации получился еще и старше всех на год, и французом. Девушки кричали о том, что он обязан выглядеть, словно принц: высокий, стройный, с каштановыми волосами и бездонными карими глазами, проще говоря, стереотипно. Тарталья лишь смеялся с этого: '' Ага, еще будет носить с собой черный беретик и жаловаться, что в буфете не продают багет ''. А парни ничего не думали. Это не в их стиле. Но определенно хотели его затащить на физкультуре играть в баскетбол по командам не на жизнь, а насмерть — как раз одного для равного количества человек не хватает. Однако судьба — забавная штука. Первого сентября пришел действительно стройный парень, даже слишком худой. Но низкий, явно не очень дружелюбно настроенный, перешедший в стадию нападения, — защитная реакция — и, вдобавок, с голубыми глазами. И тут же зацепился за такого же тихого Сяо, который ему все медленно повторял, если тот не понял. Но мысли на иностранном языке он выражал неплохо, хоть и с забавным «мурчащим» акцентом и невозможностью выговорить букву '' ы'', жалобами, что он учит русский язык уже два года, но до сих пор не понимает, где ставить мягкий знак. Скарамучча быстро стал своеобразной достопримечательностью класса, хоть говорил мало и по делу, только с Сяо, как со своей спасательной лодкой, почаще. Тарталья же сам пытался заговорить много раз, но француз надолго рядом не задерживался. Какой удар по самооценке! Он всегда был душой компании, вытягивал из других своей болтовней все, что только пожелает, да и люди сами к нему тянулись, в общем, кичился своей популярностью в школе, поэтому с ним общался каждый. Каждый, кроме того, кто действительно нужен. Тут Тарталья и понял свою резкую тягу к иностранным языкам, которые по специфике его мышления вот уж совсем не поддавались изучению. Вернее, к их носителям. Стоило подумать об этом, как в голову лезли мысли не совсем цензурного содержания. А француз был главой этого неугомонного хаоса. Чертовы гормоны и подростковый возраст, иногда правда хотелось оторвать себе голову и выбросить в окно. Шел второй месяц учебы. И эти странные чувства были такие же сильные, как землетрясение. Чайльд не заметил, как начал чаще и чаще появляться около Скарамуччи, чувствуя собственное быстро бьющееся сердце, расширяющийся мир вокруг. В голове оставались только его пронзительные голубые глаза, запах приятного одеколона и кривая усмешка, точно не улыбка. Вообще, Скарамучча редко улыбался вопреки всем стереотипам об открытых и душевных европейцах, что болтают без умолку. В данной ситуации на европейца смахивал Тарталья, но никак не тот, кто им и являлся. Чайльд не заметил в какой момент начал впадать в долгие размышления о новеньком, поставив на второй план абсолютно всю свою жизнь и происходящие в ней события. — Э, ты живой? — перед голубыми глазами с опущенными рыжими ресницами взмахнул рукой Кэйа. Взор Тартальи тут же переметнулся на довольное лицо друга, — Идем тырить хлеб у мелких. — Союз юмористов собирается на выгул? — Яэ Мико, сидящая впереди и что-то увлеченно печатающая в телефоне, тут же обернулась. Конечно, как же без нее идти участвовать в такой авантюре, только вот сама она ничем не поможет. Максимум снимет все на видео, но такие репортеры им тоже нужны, иначе что внукам в старости показывать? — Бог любит троицу, Мико. А ты будешь со мной писать конспект по истории, — Соседка разворачивает ее обратно прежде, чем девушка успевает что-либо ответить. — Да ладно, ты ее и так отлично знаешь. На твоих глазах творится история похлеще, — тихо смеется подруга. Репортер как быстро появился, так же стремительно исчез, ну и ладно. — Идем, — улыбается Тарталья, — Только это перестает быть интересным. Как только Тома начинает с ними флиртовать, они сами все отдают. В том числе и себя. — Не, мы к семиклассницам больше не лезем, ребят, — бурчит Кэйа и встает с места под неловкий смешок Томы под боком. Спустившись на первый этаж, aka приватную опасную территорию, принадлежащую мелким головастикам из младшей школы, посредством перил, они нашли своих первых жертв. — Эй! — Тарталья выходит вперед, готовый проводить дипломатические переговоры с полторашками, — Господа, не можете ли вы поделиться с нами чем-нибудь съедобным? Сидящие на рыжих диванчиках мальчики резко обернулись, один даже от такого заявления сразу же засунул оставшийся кусок своей булки в рот, чуть не подавившись. — Нет, — недовольно отрезал самый смелый, снова отворачиваясь. — Пацаны, вам остался последний урок, а у нас еще три. Прикиньте, это половина вашего "рабочего" дня. — Дядя, наглеете. Тома с Кэйей рядом синхронно прыснули в кулак, хлопая по плечу рыжего. Не смешно, ему семнадцать, а не сорок семь. Блондин, заливаясь в смехе, решил взять ситуацию в свои руки: — Тогда давайте обмен. Могу вам дать… — тут он заметил, что помимо многочисленных шпаргалок двухлетней давности в штанах ничего больше и нет. —… Хотите ластик? — видимо, Кэйа тоже не богат в этом плане. Он протягивает разрисованный кусок резины мелким, а те, в свою очередь, смотрят на него с брезгливостью. Попались слишком умные дети. Плохо. Но один действительно заинтересовался, отрываясь от игры в телефоне, и, кажется, даже готов принять сделку, как друг тут же опускает его руку: — Он как-будто полжизни на зоне просидел. Не пойдет. — Тогда что вы примете? Шкеты переглядываются, мерзенько ухмыляясь, перешептываются, затем чуть не падают с того самого диванчика от смеха. Трио не отступает, но глаз у каждого уже начинает дергаться. Можно было бы словить каких-нибудь девочек, они хоть предлагают, а еще можно было бы отжать, но все прекрасно уже знают последствия на собственной шкуре. Нагнешь мелкого, потом его классная нагнет уже тебя, убежишь — придет директор. Только вот директор убьет на месте. — Ну, — подает голос один мальчик, — на ключи от твоей квартиры, — и с насмешкой смотрит на Кэйю, у которого уже зубы скрипят. Хочешь есть — умей вертеться? В кармане есть деньги на сигареты, не хотелось бы их тратить в буфете. — У тебя своего дома нет? — задумчиво тянет синеволосый. Альберих, не туда палку гнешь. — Ой, да ну их на хуй, — махнул рукой Чайльд, — Идем в столовку, там по-любому кто-то не будет есть свою порцию. — Хочешь чтобы нам влетело? За то, что мы объедаем детей? — Да какая разница… О! Взгляд Тартальи упал на светлую макушку в толпе. — Чего ты? — синеволосый буквально давится зевком, когда его выталкивают вперед к девочкам. — Твой выход! Кли, Диона, приветик! Альберих чуть не оступился, практически влетев в толпу пятиклассников. И действительно заметил свою двоюродную сестру. Благо, не растерялся: — Кли-и-и-и! Приветик! Откуда идете? Девочка тут же остановилась и через секунду счастливо улыбнулась, аж глаза засверкали. А подруга рядом была явно не слишком довольна, видимо, поняла с чего такая щедрость обломилась. — А! Привет! У нас история была. А вы сейчас домой? Пойдем вместе! — Кли, мы спешим! — шипит ей на ухо подруга, но ее тут же отстраняют рукой, чтобы не мешала секретной миссии. — Ох, нет, у нас еще уроки, — Кэйа прикрыл глаза, изображая полное отчаяние — Бедные какие… Ну ладно, мы идем в парк гулять с классом. Код красный! Потенциальная жертва хочет ретироваться! В глазах всех троих загорелась паника. — Подожди-подожди, — синеволосый пригнулся, чтобы быть ближе к девочке, — может быть тебе брат дал что-то с собой? — Нет, — уже буквально тащит подругу Диона. — Да, сейчас, — блондинка садится на корточки посреди коридора и роется в своем забитом книгами портфеле. Тарталья смотрит на это с улыбкой. Сам таким же был, а сейчас с собой только потрепанная тетрадь, в начале которой начинается алгебра, а с конца написан английский, самым грустным было то, что скоро они пересекутся с биологией, написанной в середине, и чья-то украденная ручка. — О, мне брат дал конфеты. Она протягивает целлофановый пакет. Да ну на хуй, джекпот. " Бешеные Пчелки». — Ты ж моя золотая! Спасибо, Кли, я в долгу. Диона метнула угрожающий взгляд и повела одноклассницу в сторону раздевалок. А Кли была рада получить каплю внимания от старшеклассников. Парни довольные пошли обратно в класс, чуть ли не ползя вверх по лестнице. — Надо Альбедо поблагодарить, — подает голос Тома, разделивший конфеты поровну. — Ага, чтобы он потом нам эти конфеты в задницы засунул, — бурчит Чайльд. — Не, он не такой, — Альберих уже мнет фантик в руке, на ходу потягиваясь и чуть было не наступая на какого-то шкета. Или девочку. Сверху не сильно понятно, что там мешается на уровне колен.

~~~

Следующий урок был до ужаса скучным, вдобавок казалось, будто время замерло. На физике абсолютно нечего делать, а ничего не понятно с класса так девятого. Одинаковые формулы плыли перед глазами на доске, Тарталья, вздохнув, лег на парту, виском чувствуя холод дерева. — Люми, сколько времени? Блондинка рядом, тоже потерявшая суть пылкого монолога учителя, глянула на экран телефона под партой. — Двенадцать. Тарталья вздыхает — еще полчаса. Обводит пустым взглядом уставшие лица одноклассников и останавливается на последней парте на другом конце класса. Скарамучча что-то весьма агрессивно записывает в тетрадь. Самоубийца. У них появился еще один технарь на пару с Кавехом? Сосредоточенный такой… Какая прелесть. Тарталья утонул в своих мыслях, засмотревшись, и слишком поздно заметил, что на него в ответ тоже смотрят. Строго и вопросительно, к слову, у Скарамуччи очень цепкий взгляд. Тарталья неловко улыбается, а затем быстро садится ровно, отворачивая голову. — Который час? — Двенадцать и пять, — шепчет Люмин. Кэйа спереди явно тоже поплыл от такого количества информации. А Тома, благодаря которому остальные двое все еще живы, тычет в спину, безмолвно передавая тетрадь, чтобы остальные двое списали. Как хорошо, хоть кто-то не долбоеб. — Люми, сколько времени? — Отъебись, прошла минута. — Хочу домой, — безэмоционально выпаливает рыжий. Девушка зевает и треплет соседа по кудрявым волосам: — Поздравляю, у тебя юбилей, ты сказал это уже десятый раз за день. Тарталья ущипнул соседку за бок под партой, отчего та ойкнула и собралась мстить, пнув со всей дури по ноге под партой. Вообще-то больно. Но он заслужил, и ребенок справа счастлив. — Люмин, что за интенсивные телодвижения с Чайльдом под партой? Выходи заигрывать с доской, она по тебе соскучилась! Улыбки на лице блондинки будто и не было вовсе, Тарталья посмотрел в ее тетрадь. Там нарисованные карандашом котики. Ясно, настало время командной работы. Он тут же уставился в учебник в попытке понять хоть одну написанную там формулу. А это давалось с трудом. Люмин же у доски потеряла свою уверенность, чиркая что-то явно не то, умоляюще поглядывала на класс. Все было настолько долго, что физик, горько вздыхая, сел заполнять журнал. Блондинка металась из стороны в сторону, из последних сил делала умный вид и изредка смотрела в учебник, который походу составлял китаец — по-другому не объяснить этот набор умных слов. — Люмин, тебе везет как утопленнику, ей-богу. С задних парт слышатся короткие смешки. Явно сочувствующие. Но вдруг Люмин будто осенило, когда она посмотрела в другой конец класса. Быстро записала формулы, щурясь вдаль, потом остановилась и одними губами между дела обматерила Чайльда. Рыжий усмехнулся. Ему не привыкать. И все же нашел причину такого резкого роста в развитии соседки по парте: Скарамучча вырвал из тетради двойной лист и крупно написал на нем формулы с подсказками для решения. А вот это интересно. Скарамучча плохо учился в силу того, что ему сложно быстро и писать, и говорить на другом языке. Тарталья со своей эмпатией мог понять француза. Учителя его лишний раз не трогали, сам он отвечал тогда, когда будет морально готов и захочет. У Скарамуччи, как у иностранца, было больше преимуществ, которыми он активно пользовался в то время, как остальных буквально драли тем, что экзамены не за горами. Все это понимали, были на удивление милы с ним и пытались помочь, если у того возникнут любые проблемы. Девушки в первые дни рвались заплести новенькому короткие косички, но того как будто переклинило. Запуганный щенок. Скалится, грозно хмуря брови, пытается отпугнуть нежеланных собеседников. Вот так и абстрагировался только в своем телефоне, видимо, переписываясь со старыми друзьями из своей далекой Франции. Наверное, там совсем другие люди, да и брюнету не совсем привычен другой менталитет. Но неужели его устраивает молча сидеть в конце класса, ладно с Сяо, но Тарталья уверен, что в прежней школе он был более подвижным и общительным, если имеет столько знакомых? Кажется, за единственный месяц обучения это был первый раз, когда Скарамучча пошел навстречу новому классу. Все замолкли, ведь не дай бог физик поднимет голову. Когда Люмин положила мел в пластиковый контейнер, учитель взглянул на решение. — Ладно, сегодня тебе повезло. Что ж, садись. Кто вообще сегодня есть сегодня? Альберих? — А? — Доброе утро, Кэйа, просыпайся. Альберих поднимает голову, буквально выглядя как сонный совенок. В это время Люмин с сокрушенным выдохом садится на место, и когда Тарталья начал ей расслабленно улыбаться, долго смотрит на его лицо, а потом дает легкий подзатыльник.

~~~

Впереди еще два урока, а кажется, словно целая вечность. Но Тарталья должен подышать до конца седьмого урока, потом уже можно валиться без пульса, главное, чтобы не на территории школы. Так устроена система образования. Однако обычно у них восемь уроков. Все же лучше умереть завтра, когда сверху еще и подготовка к экзаменам с дополнительными по какой-то херне. Конкретно по какой Тарталья не знал: просто всегда спал на них. Или молился, чтобы вообще в такие дни домой попал. Звенит приевшийся за одиннадцать лет звонок, проходясь по коридорам громким эхом. — Боже, блядь, дай сил, — шепчет сам себе Чайльд, по инерции оборачиваясь, чтобы посмотреть, что делает француз. Следующий урок в другом классе, тогда почему он не собирается? Видимо, хочет выйти последним и незамеченным. Отлично. Тарталья игнорирует всех одноклассников, закидывает на правое плечо синий рюкзак с белыми полосами по бокам, убирает с глаз челку и подходит ближе к французу. Скарамучча записывает голосовое, устремив взгляд голубых глаз в экран телефона, параллельно покачивает закинутой на ногу ногой в красных конверсах под партой. --- …Ouais, notre vieille cafétéria dégoûtante ne me manque même pas. Et c'est la seule chose qui me convient dans ce pays, — через время он нажимает на синюю иконку отправки сообщения в Мессенджере, резко переводя безразличный взгляд на появившегося рыжеволосого перед ним. — Что? — Не скучаешь, Маленький Принц? — облокачивается руками на парту и улыбается Чайльд, наблюдая, как Скарамучча переключает свое внимание на конфеты, что положил ему под нос одноклассник, снова опустив свои темные ресницы. — Это плохая отсылка на Францию. — Зато точная. — От нее ты заставил одного Антуана в мире перевернуться в гробу, — закатывает глаза и фырчит юноша, заглядывая в переводчик, чтобы вдруг что навести справки о каком-нибудь слове, вдруг что? Скарамучча, ты нежен, как кактус, черт возьми. — Ты свободен после уроков? — прямой вопрос прямо в лоб. Скарамучча широко распахивает глаза и мнется, уставившись в лицо Тарталье. — Э-э-э… — его голос дрогнул, а акцент стал более странным. — Я иду гулять с родителями в центр. Что ж, планы есть планы, тем более, это договор с родителями. Но Чайльд так просто не отказывается от своих целей. — Хорошо, а потом? — рыжий специально говорит медленнее, чтобы дать Скарамучче понять свою речь и не спугнуть его одновременно. — Потом репетитор, домашка и семейный вечер, — брюнет вздыхает, посмотрев, как Чайльд в удивлении склоняет голову в бок. — Я могу тебе помочь. У тебя явные проблемы с историей, на что ты написал последний тест? На два? Скарамучча будто меньше стал от смятения, однако не изменил своей напускной уверенности в себе. — Это все из-за языка. — Я с тобой могу попрактиковать, --- Чайльд чешет щеку отросшим ногтем указательного пальца, в то время как пронзительный взгляд снизу буквально убивает и расчленяет его. Очевидно, Скарамучча начинает закипать, стоит ли его доламывать? Может он из тех, к кому ключик поискать нужно не только постараться, но и расшибиться насмерть. Чайльд готов попробовать от скуки как минимум. — У меня для этого есть репетитор. Не могу сегодня. — А… — И завтра тоже. — Пиши, если что. Ладно, в следующий раз. Чайльд чувствует, что скажет еще одно слово, и ему прилетит кулаком по носу. Всего понемногу. Скарамучча кивает и продолжительно смотрит в глаза рыжего, мол, сваливай быстрее, пока я сам тебя не заставил. И, к слову, очень забавно словить этот взгляд от гота ниже на голову и явно уступающего по комплектации. Напоследок он еще раз улыбнулся и перепрыгнул через два стула среднего ряда, схватившись левой рукой о четвертую парту, и уже через секунду подходил к двери. — Merde, — подставляя руку, чтобы положить на нее щеку и посмотреть в окно, шипит брюнет. Без разницы насколько громко он это сказал, никто никогда не поймет его, может говорить все, что в голову придет, скрывая мат интонацией, прямо перед учителями.

~~~

— Заебался, будто весь день собирал помидоры на поле под палящим солнцем, — вздыхает Тома, завязывая шнурки на кроссовках. Тарталья оглядывается по сторонам. Режим поиска знакомых активирован. Их полно, но Люмин с остальными одноклассницами уже куда-то свалила, ну и ладно, не очень-то и хотелось, — Хотя… Я даже не знаю что лучше: собирать помидоры или учиться тут. Их тормозит Тома, который уже как третий раз завязывает крепкий бантик на черных Вансах с языками пламени. Бантики, как стало ясно, завязывать он не умеет нормально. Через минуту трио все же вывалилось за пределы школьного двора, причем через ворота рядом выходить интересно только блондину, остальные же обычно перемахивают через забор. Вот она. Свобода. Дышать будто легче стало. — За сигами? — подмигивает Кэйа, когда закончил перевязывать резинкой длинную прядь, закручивая все мешающие и отросшие волосы в конский хвост. — За сигами, — подхватывают остальные. Какая ностальгия, какая атмосфера: школа окружена ветхими хрущевками, в зеленых подъездах которых только повеситься и хочется, пьяные чудо-отцы, разлегшиеся на лавочках, что в теории должны следить за своими детьми на площадке, но во дворах из развлечений можно плакать либо крутиться на карусели, утонувшей в осенней грязи. Или запечатлеть молодость во всей ее красе, как это делает Тарталья с друзьями. Потом, наверное и будут вспоминать в старости это серое грязное и пыльное, но счастливое детство. Благодаря таким кварталам и контингенту местных одинокий ларек, будто скрывшийся под листьями столетнего дуба от посторонних глаз, и продает абсолютно все без паспорта малолетним школьникам, ходящим сюда после школы. За спрос не бьют в нос. А бабушке, работающей в нем все время, сколько Чайльд себя помнит, деньги тоже нужны. Какая ирония: наверняка за всю выручку из алкоголя и сигарет, что она продает шкетам, потом покупает конфеты своим внукам. Потому что нормальные продукты в месте ее обитания берут крайне редко. — Ого, а картавый у нас тоже не святой, — насмешливо замечает Кэйа. Взгляд Тартальи тут же устремился вперед и встретился с недовольным брюнета в десяти метрах. Он курит?.. — Эй, как тебя там… Скар! — кричит Тома. Но француза уже и след простыл в больших кустах около дороги, затем вообще потерялся из вида, оставив за собой лишь тонкий шлейф из дыма, испарившийся за секунду.