Double expresso

На следующий день француз был тише прежнего. Хоть изменения были не особо заметны, учитывая то, что он и до этого не отличался своей разговорчивостью, однако сегодня, как заметил Тарталья, Скарамучча не произнес ни слова. Даже не поздоровался с Сяо. У него там рот еще окончательно не слипся в одну полоску? Среда официально считалась самой конченой, ведь на этот день расписание одиннадцатым классам составлял наверняка сам Сатана. С каких пор у филологического класса в середине должны устроиться все девять кругов ада в качестве химии, физики, геометрии друг за другом? Зато четвертым уроком биология, только вот женщина, преподающая ее в этом кабинете со времен Троянской войны, злее голодного медведя. Зато потом классный час пятым, а дальше… Что там дальше, Чайльд не знал. Обычно он сваливал после пятого сразу, как уходит из школы классный руководитель. Как раз в предвкушении своего еженедельного побега сейчас Тарталья и сидел в классном кабинете истории, залипая на руку Люмин, которая рисует прищуренный глаз прямо на обложке какой-то тетради. Через пару минут забегает, как ни странно, классная и задыхаясь от одышки на ходу, что-то говорит и быстрым шагом подходит к первой парте. — Мне нужно два человека, — она убирает запутавшуюся челку со лба и скользит взглядом по лицам присутствующих, — чтобы заменить билологич… Учителя у шестого класса. Взгляд Тартальи быстро взмывает вверх, ровно как и его две руки. Прогулять урок, объясняя карапузам что такое пестики и тычинки? Он и повеселее вещи им расскажет! Он всеми лапками «за». — Правильно, Чайльд, ты все равно этот урок проспишь, иди хоть чем полезным займись, оболтус! — бросает женщина, и Тарталья хлопает в ладоши с тихим «йес», а потом пожимает руку потерпевшей поражение Люмин. — Люмин, а ты через секунду метнешься в учительскую помогать в заполнении журналов и списков. Блондинка тут же поворачивается обратно, смешно поиграв бровями Чайльду, который успел начать ей завидовать. Она сейчас одна останется в тихой комнате, будет листать ленты социальных сетей и курить свою голубую электронку, которая пахнет точно чем-то намного слаще, чем заявленная ей жидкость с арбузом. Сидеть в такой комнате отдыха еще лучше, чем с ребятами из средней школы, которые вместо приветствия уже начинают потихоньку отгрызать тебе руку — настолько агрессивные. Люмин всегда выбирала золотую середину. В характере блондинки пробегали нотки стервозности, она насмешливо щурила глаза, будучи спокойной абсолютно в любой ситуации, была не прочь выкинуть последнюю сотку на очередной спор с одноклассниками, заваливалась домой к парням под полночь с шампанским на вечеринку в честь уезда родителей и играла на щелбаны с Кэйей в приставку, не моргнув давала подзатыльники друзьям, впиваясь напоследок длинными ноготками в холку. Но и не теряла свою изумительную женственность: курила тоненькие сигаретки, оставляя на них пятнышки от помады, шла ровно, будто по подиуму, и обсуждала с девчонками отношения, пища в подушку, когда очередной бедняга приглашал на свидание. Люмин разводила любого на кофе и мило улыбалась, словно маленькая звезда озаряла все вокруг на короткие часы, а потом сидела на ступеньках, прикрыв стройные бедра укороченной клетчатой юбкой с непроницаемым лицом и холодным взглядом наблюдала за облачками дыма, которыми он через пару секунд растворяется в воздухе, перед этим въедаясь в ее кожу, словно яд, перекрывая запах сладких духов. Чайльд восхищался ее умением сочетать в себе две разные личности. — О, Чайльд, возьми с собой… Скарамучча, так тебя зовут? Обернувшись от удивления, парень действительно увидел, что тот тоже поднял руку, еще и быстрее всех. А это ему зачем. Как он будет заменять? В любом случае, классная об этом забыла. Она постоянно забывает обо всем, неудивительно, что и тут надолго не задумывалась о национальности ученика. А в мыслях Скарамуччи, Тарталья уже привык, творится что-то недосягаемое умственным способностям остальных. Хочет просто откосить от урока, как и все? А смысл? Тут хотя бы тишина. Не успел Тарталья проанализировать ситуацию, как их вдвоем уже успевают выставить в коридор, а Люмин испариться, будто ее и не было вовсе. Рыжеволосый отдирает взгляд от стенки напротив и смотрит вниз на француза рядом. Тот непоколебимо втыкает в переписку, только отвлекается, чтобы поправить темно-серую зипку, что снова соскочила с плеча, обнажая белую майку под ней. И его еще никто не сожрал за такой внешний вид?! Удивительно. Ладно, сам Тарталья тоже многим не отличается — нацепил на себя бордовое худи, но за пять часов уже три раза разные учителя грозились вышвырнуть его из школы. Могли бы действительно отправить домой переодеваться, только вот боятся: а кому горит возвращаться обратно, когда уже почувствовал запах свободы? Тарталья ухмыляется своим мыслям, когда наклоняется и читает последнее сообщение собеседника в переписке, на которое Скарамучча как раз и стучал пальцами ответ. «Donne une chance au roux!!! il pourrait être utile». Ох бля, ну сейчас попробуем записаться в лингвистов. — Доне уне чансе ау рокс. — Отвратительно. — обрывает Скарамучча, раздраженно проводя взглядом по лицу одноклассника, а затем от чего-то приходит в еще большее недовольство. Он хмурится еще сильнее. — Я хотя бы попробовал. — Тарталья подмигивает и выпрямляется. — Во Франции выговаривают «р» только холопы. — У вас там еще феодальный строй что-ли? — Скарамучча метает гневный взгляд, смотря на то, как уссывается с собственной шутки рыжеволосый, и делает несколько шагов вперед. — Что с тобой делать, идиот… — Понять и пр-р-ростить — рыжеволосый чертыхается, когда у него даже спустя несколько лет не получается это выговорить достаточно харизматично. Скарамучча лишь смотрит на него снова, как на полоумного, а потом ускоряет шаг и буквально с ноги заходит в класс, так неожиданно, что малые тотчас замолкают. Так обычно влетают учителя, поэтому Чайльд успел запечатлеть на секунду погрустневшие лица мелких. Картина впечатляющая: кого-то уже успели перемотать скотчем, а кто-то сидел тихо, но только потому, что рот заклеен прозрачной клейкой лентой — староста постаралась. Скотч тут же был изъят Скарамуччей лично. Но увидев всего лишь старшеклассников, дети снова развеселились, на что француз не отреагировал, просто сел около учительского стола, облокотившись на дерево спиной, и достал из кармана телефон. Шестиклассницы с первого ряда сразу зашептались между собой, кидая влюбленные взгляды широко распахнутых глаз. Вскоре одна на первой парте наклонилась вниз, чтобы быть ближе к парню: — А правда, что ты француз? — Да, — палец Скарамуччи двумя нажатиями смахивает чат и открывает переводчик. — Скажи что-нибудь на французском. На русском ты хорошо говоришь. На лице брюнета мелькает ухмылка. Ему такие комплименты делают каждый божий раз, причем кидают одну и ту же фразу. Это немного забавно. — Va te faire foutre. — Ва-а-ау, прикольно! Я французский никогда не слышала, но он красивый, — вклинивается подружка. — Еще бы — парень ослепительно ей улыбается, включая все остатки своего очарования, потраченные сегодня на учителей. Удивительно. Дети, во время того, как Тарталья стоял и тупил, почувствовали свободу. Поэтому он прошмыгнул к самой шумной компании и начал потихоньку отжимать у них не взятые с собой деньги на обед с помощью споров на картах. Он вообще в шоколаде: ему и на любовь погадали, и козыри из колоды тащит. А Скарамучча явно звереет на глазах от нарастающего шума, что не может доставлять удовольствие Чайльду. К тому же, искаженную гримасу на лице одноклассника он заметил слишком поздно, успел только привстать, кинув перед взрывом: '' Ребя…'' — Закройте рты! — слышится крик с угрожающим, но до ужаса смешным и милым от двух ''р'' в таком коротком предложении картавым акцентом. Но его достаточно, чтобы все присутствующие заткнулись, непонятливо хлопая глазками. Услышав тишину, француз облегченно выдохнул, немного пошатнувшись, и резанул Чайльда казнящим взглядом. Пиздец — вот что его ждет, причем буквально ни за что. Тарталья легко поддается, когда его тянут за капюшон в дверной проем и швыряют в стену напротив кабинета, хорошо, что чисто символически и весьма банально. Сквозь мысли Тарталья слышит беглую французскую речь, а когда сознание начинает успевать за событиями, парня опять с гулким звуком пришивают к стене. Поток отборного иностранного мата, или что это было, прекращается. — Ты… Слушай, сейчас ты идешь обратно и заставишь шкетов захлопнуть не захлопывающиеся пасти, потому что тупые понимают тупых, а я в это время попытаюсь не сойти с ума в вашем дружном обезьяньем коллективе… — Так безрадостно, что я перестаю хотеть тебе помогать, — Тарталья возвращает улыбку. — Ты вообще зачем сюда поперся? — Merde, — Скарамучча закатывает глаза, прислоняясь к стене рядом, достает из кармана фиолетовую зажигалку и крутит ее в руках, — Я хочу обратно в Руан. Тут абсолютно другая культура и другие люди. Все такое эстетически некрасивое… — Не знаю какая у вас там культура и менталитет, но на русского смахиваешь больше всех в этой школе, — рядом с иностранцем Тарталья старается говорить намного медленнее, чтобы тот его понял, но, кажется, у парня с пониманием проблем все-таки нет. Скарамучча невесело улыбается: — А ты похож на француза даже больше меня. Знаешь в чем шутка? Французы болтливые, тактильные, а еще ужасно знают иностранные языки. Единственное, чему я радуюсь, так это тому, что меня наконец не целует каждый незнакомец. А хочешь еще одну шутку? Я оказался за три тысячи километров от места, где жил всю жизнь, — голос Скарамуччи в этот момент звучал, как заранее приготовленная речь. Как долго он высказывался сам себе, если это действительно так? — Представляю, как это может быть сложно. — Нет, ты не можешь представить. Скарамучча еще секунд пять стоял молча, но затем будто опомнился. Пока действует акция французской доброты, Тарталья хотел задать хотя бы один из тех вопросов, которые успели накопиться за два месяца, но подобрать легкие слова не успел — в кабинете что-то грохнуло. И по звуку это был минимум шкаф. — Иди, они сейчас вынесут окна, — ворчит Скарамучча, пряча зажигалку обратно. Да, вот сейчас точно хочется закурить. — Ну и пусть. Скарамучча очевидно не воспринял такой ответ. А ведь быть социальной бабочкой тоже нужно хотеть, сейчас его интересы сдвинулись на ''языковой обмен''. — Ты шутишь? Они буквально хуманизируют тех злых гномов из Гравити Фолз!.. Тарталья с тяжелым вздохом отклеивается от стены. — Вот видишь, ты нашел родственников. Скарамучча очевидно переживает, когда разговаривает на другом языке. Произношение слов ломается и становится более… странным? Тарталья с радостью это пофиксит, только бы этот Смурфик не брыкался дополнительно. Тяжело бедному, сейчас агрессивно стучит по клавиатуре в переводчике. Затем записывает короткое голосовое в одном из чатов, Тарталья делает заметку, что на русском его голос звучит на удивление мягче, затем снова пробегается глазами по тексту в переводчике. — Salaud, tu te moques de moi. Я не смогу нормально с ними поговорить, мне каждые две секунды нужен переводчик! — он отрывает взгляд от экрана телефона, с которого читал, и смотрит двумя холодными океанами прямо в душу. — Ты догадываешься, что я ненавижу одолжения. Тарталья на мгновение зависает, а затем встряхивает головой, тихо смеясь. Хватит на сегодня с картавого выворачивания себя наизнанку. Подаваясь вперед, он оборачивается на одноклассника. — Какая у тебя все-таки тонкая душевная организация, — Чайльд входит в класс, оставляя дверь открытой. — Дамы и господа, кошка сдохла, хвост облез, кто заговорит — тот ее и съест. — Шаурму на вокзале не на таких условиях продают, — тут же вякнул кто-то. Это тот перемотанный скотчем мальчик? Ничего страшного, скотч все еще конфискован и все еще лежит где-то у Скарамуччи. — Правила меняются. Кто скажет слово, тот нам покупает обед! Шума будто и не было. Даже жаль немного. Только присмотревшись, Тарталья понял, что так сильно грохнула каким-то образом упавшая парта. Он с удовлетворением посмотрел на одноклассника, что залез на учительский стол и, притянув к груди ногу, снова начал что-то печатать в телефоне. Тарталья не знал много о французах, ладно, но Скарамучча не выглядит подкидышем. Он тоже болтливый. Только на другом языке. Наверняка у него найдется время на анализ того, что в отличие от него самого, Тарталья как раз любит просьбы.

~~~

Оставшаяся пара уроков прошла спокойно, Тарталья не пересекался с одноклассником, казалось, ничего не изменилось, но ужасно не хотелось думать, что это так. Покрутив мысли в голове, он действительно понял, что ничего не понимает. Он не может в полной мере представить каково сейчас французу. Тарталью в целом немного колотит от мыслей о нем: они будто становятся бессмысленными и несвязными. Но если подумать, то иностранцев в его жизни было… Ну, примерно ноль. Скарамучча стал первым и самым интересным. Такой скрытный и зашуганный, что аж бесит, что к нему нужно еще и понять как подступиться с дополнительными сложностями в качестве нынешней ситуации картавого. Тянет его к необычным людям, вот и все. Нравится ему чуть ли не раскапывать людей, находя новую и интересную информацию. И он обязательно докопается до него снова, найдет причину вытянуть француза из созданного им же мирка. Он не такой уж и потерянный в новой для себя среде, да и говорит неплохо. Ему уже исполнилось восемнадцать, значит абсолютно легально покупает сигареты. Фиговые сигареты. Это его единственный промах. Ладно, наверняка кому-то нравятся сигареты с ультра сладкими капсулами. А пока Люмин с Кэйей тянут его за волосы и что-то кричат на ухо, наверное пора дать знать, что он живой.