Все мелкие дела позади. Тарталья свободен и теперь идет навстречу приключениям! По идее перед родителями друзей должно быть всегда неловко представать, но… Серьезно? Это Тарталья. Тем более, между родителями Скарамуччи и самим Тартальей будет живой фильтр в качестве их сына и… О боже, все они французы. Он добровольно идет вербоваться к Наполеоновской армии. Это ощущается довольно интересным образом, кстати.
— Твоя эта блондинка похожа на мою старую знакомую из школы, — как только одноклассник заговорил, Тарталья тут же перевел на него взгляд, склоняя голову вбок. Очевидно, что речь идет о Люмин. — Я помню, мы шли вместе домой каждый день. Во многих городах Европы больше делается уклон на частные секторы, поэтому сплошные многоэтажки можно увидеть только в центре.
— Ты жил в доме?
Скарамучча ухмыльнулся, смотря куда-то вдаль. Видно, что он скорее даже не просто ностальгирует, а жалеет. Хочет обратно в обычную жизнь, и это видно, раскрывается Тарталье через силу, потому что все равно это нужно кому-то вылить. Он боится сказать хоть одно лишнее слово, чтобы не спугнуть Скарамуччу.
— Прикинь, еще и в часе езды от моря, — хитро улыбнулся, пока хвастался. Он ловит каждое малейшее изменение на лице француза. — Еще окна наших комнат выходили друг на друга. Помню, когда нам было по пять, мы пускали бумажные самолетики в них, но они редко долетали даже до дома.
— Мечта-а-а-а. Тогда почему переехали?
Значит не девушка, а именно подруга детства, отлично.
— Папина работа, — просто отвечает Скарамучча.
Тарталья только молча кивнул, раскрыл рот, чтобы что-то сказать, однако француз отмахнулся. Нужный автобус не мог приехать около пятнадцати минут, но стоило Чайльду поднести зажигалку к сигарете и аккуратно ее подпалить, как нужный номер показался вдали. Прошипев ругательство под нос, он затушил и выкинул ее в ближайшую мусорку.
Уже в салоне Скарамучча ясно дал понять, что ему нужно отдохнуть от иностранных языков, заключил в объятия желтый столбик и уткнулся носом в переписку. Стоило заметить, что настроение у него хорошее: спокойно дал смотреть в свой телефон, что-то даже перевел на русский, но ничего существенного — в репертуаре возможностей Тартальи все равно есть только «тупо пялить на латиницу с умным выражением лица».
В конце концов картавый соизволил поднять голову и требовательно сказать:
— Хочу кофе.
Приехали. Охуеть. Везет в какие-то ебеня, еще и кофе требует.
— Аппетит перебьешь кофеином, — напоминает Чайльд, склонив голову. На это Скар по своей привычке вздергивает бровь и смотрит на одноклассника, словно на полоумного. Да ладно, это они уже не раз проходили. Его молча послали на хуй, к слову, в душе очень даже обидно.
— Я тебе тоже советую взять, — затем водит голубыми глазами, смотря на то, как Тарталья улыбается. — Что? Ты ожидаешь, что дождешься еды от западных европейцев?
— А вы не дадите?
Скарамучча щурится и жмет плечами:
— А мы посмотрим на твое поведение.
Скарамучча тянет за руку одноклассника, выпрыгивает из автобуса и быстрым шагом идет к торговому центру. Тарталья смотрит по сторонам. Далековато француз живет, явно не в соседнем дворе. Другой район минимум, причем это место в голове вспоминается, значит, был тут когда-то. У Тартальи в основном есть два основных направления: из дома в центр и из центра домой, в других местах он редко бывает. Но все вокруг новенькое, глазам и мозгу приятно после этих депрессивных задрипанных райончиков.
Ловко петляя по коридорам с белой плиткой, француз все же находит кофейню, влетает в нее и становится в конец очереди.
— У меня одышка скоро начнется, это ты так сильно кофе хочешь? — останавливает Тарталья, вцепливаясь в черный рюкзак впереди, точнее, за вешалку сверху.
— Это я так домой хочу. Если тебя успокоит, то мы бы в любом случае сократили путь по прямой таким… — он оборвал речь, несколько раз щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, — …образом.
Картавый помолчал пару секунд, затем возмутился:
— Когда я закончу забывать слова? — скорее, вопрос был риторическим.
— Ничего, тебя никто никуда не торопит, — спешно проговаривает Тарталья, параллельно вытягиваясь, чтобы высмотреть на другом конце зала знакомые волосы. — Слушай, а это не брат Люмин?
Скарамучча слишком низкий, чтобы увидеть из-за толпы хоть что-то, поэтому он немного стучит по плечу человека впереди, мол, отойди, чего загораживаешь.
— Откуда мне знать? А это не Сяо?
Тарталья фокусирует взгляд. Сяо и… как там его, Итэр? Вдвоем спокойно сидят за столиком, что-то горячо обсуждают.
— Сяо. На свидании.
— Не неси хуйню, — закатывает глаза Скарамучча. — По такой логике мы с тобой тоже на свидании.
— Около нас не лежат цветы, но я могу организовать, если нужно, — констатирует факт Чайльд и нервно смеется, за это и получает ногой прямиком по колену.
Сяо сдвинулся немного влево — это и открыло хороший обзор на его собеседника. Итэр пальцем легко водит по лепесткам тюльпанов, что в букете лежат около них двоих, правда в небольшом отдалении, руках кружка. Тарталья оценил это, в матушке-России живем все-таки.
— Ты уверен?
— Люмин говорила, что ее брат встречается с каким-то мутным готом, прожужжал ей все уши о своем тюбике. Ни хуя себе, — в целом, он достаточно лаконично описал свои эмоции в последнем предложении. Вместо тысячи слов, как говорится. Его выбило из реальности настолько сильно, что он даже пропустил тот момент, когда подошла их очередь. Проблема в том, что бедняг не хотелось спугивать, однако впереди людей становилось все меньше, а их все виднее… А Тарталья вообще шпала, да еще и рыжая — это самое лучшее комбо для занятий шпионажем, так держать!
Скарамучче выдали его кофе в стаканчике, и стоило ему бросить один единственный взгляд на спутника, как они вместе сорвались с места и быстрым шагом начали выходить. Тарталья только на середине пути увидел, что их заметили: Итэр следил глазами за ними, даже Сяо обернулся.
Мозг Тартальи не придумал ничего лучше, чтобы замедлиться и показать им два поднятых пальца вверх, но Скарамуча поторопил его, дернув за воротник. Вот так буквально в полете, красиво и эффектно, он закончил акт безмолвного одобрения и поддержки.
Уже на улице Тарталья подал голос:
— Курить можно?
— Я тебе сейчас покурю. — стрельнул угрожающим взглядом картавый, отчего Чайльд поднял руки в капитулирующем жесте:
— Понял-понял, — но не угомонился. — Дай хоть кофе.
В ту же секунду уже легкий стаканчик оказался в его руках. Тарталья наклоняет его, делает большой глоток и по привычке позволяет жидкости окутать язык, но через секунду морщится от крепости и горькости.
— Боже, блядь, что за отрава?! — Чайльд разворачивает белый стаканчик и смотрит, будто там все написано.
— Двойной эспрессо, — просто ответил последний, будто только что не имел потенциал убить одноклассника этой самой жижей.
— И тебе нравится?
Растягивая губы в саркастичной улыбке, Скарамучча тихо произносит:
— Нет, я обожаю острые ощущения.
—В следующий раз предупреждай, что ты пьешь какой-то отрыв очка.
— А ты спрашивай почаще.
Тарталья еще не понял, садистом или мазохистом является Скарамучча, но во фриков он уже давно записан. А он еще и идет домой к вот такому человеку. Сплошной ужас и нескончаемый кошмар.
Расположению Тарталья позавидовал: дом мало того, что в ново выглядящем дворе, сероватый от пыли, а в середине неплохая детская площадка, поблизости детский сад и торговый центр. Была бы воля Тартальи и отсутствовал картавый рядом, он бы давно залез на красную горку и желтый веревочный городок. В душе ему меньше пяти.
Сколько стоит аренда квартиры тут? Денег у Тартальи почти нет, но что-то резко захотелось продать почку и переехать, тут как-то оптимистичнее, чем в квартале домиков из говна и палок, из которого он почти не выходит в свет нормальной архитектуры.
Скарамучча спокойно идет вперед, покачивая бумажным стаканчиком в руке. И нормально ему ездить в такую даль?
— Почему ты не пошел в школу поближе? — весьма ожидаемый вопрос.
— Не брали, — просто ответил картавый, даже не оглядываясь на одноклассника.
Тарталья широко раскрыл глаза, пару раз похлопав рыжими ресницами:
— Как не брали?
— А ты сам подумай. Кому-то нужен иностранец? А лишняя ебля мозгов? Лучше ведь на свободное место взять обычного ученика, чем бегать за ручку с наполовину немым человеком и еще рисковать общим рейтингом не только класса, но и школы, ведь всем понятно, что он будет тянуть всех вниз, — Скарамучча остановился, подождал, когда Чайльд поравняется с ним, только затем взглянул тому в глаза и, видимо уловив нужную реакцию, широко улыбнулся, нет, скорее оскалился. — Ты никому не нужен. Есть более выгодные и способные ученики. Поцелуй средний пальчик и вали откуда прикатился.
— Я думал, что им вообще без разницы, кого брать. К тому же, они должны...
— Думал ты… — вздыхает француз. Как только он начинает говорить на новые темы, а еще параллельно что-то вспоминать, то его речь становится более грязной, Тарталья давно это подметил. — Мало просто думать. Летом я лично объездил и написал письма в суммарно шестнадцать гимназий и семнадцать школ. Студенту c практически идеальным аттестатом отказали везде, ведь иностранцев принимают в последнюю очередь. Сразу ясно, что последняя очередь — это никогда.
То ли сердце сжалось, то ли осознание чего-то недосягаемого до этого момента пришло или же ветер поднялся, но Тарталье на секунду стало холодно. Это описуемо очень даже емким словом — кошмар. Он заключается в том, что после такого проделанного пути, еще и не совсем желанного, Скарамучча осознал свою ненужность. Ему никто не поможет, даже собственные родители. А чем они смогут помочь? Ничем. Он более ненужен, чем каждый человек, который тут родился и всегда жил.
— Проехали, — одним взмахом руки, словно по щелчку, его мысли прервали и показали пальцем в сторону подъезда, — нам туда.
Тарталья натягивает улыбку и расправляет плечи. Вообще, он заметил, что слишком много горбится, когда находится рядом с французом. Теперь все хорошо. Тарталья постарается помогать так, как только может. И отпизди́тся за него, чтобы тот не напрягался, ведь… Это же нормально хотеть быть все время рядом и защищать? Звучит весьма адекватно вроде бы.
Тарталья резко наклоняет голову вбок, щурясь от улыбки, ровно как и всегда:
— А хоть лягушками покормите?
— Нет, — раздраженно отрезает француз, уже около железной двери перебирая все ключи в руке. Он не обращает внимание, когда Чайльд появляется с другой стороны:
— А жабками?
— Ты зубы давно не терял, смотрю? Могу стать зубной феей. — Скарамучча, кажется, целился открыть тяжелую дверь прямо в лицо однокласснику. Однако последний быстренько обошел и всплеснул руками, проходя в темноту:
— Да я же из искреннего интереса спрашиваю, — Тарталья наблюдает, как плечи впереди идущего Скарамуччи медленно опускаются и он медленно выдыхает, и добавляет. — Не обижайся так, лягушатник.
— Я тебе когда-нибудь по балалайке настучу, — оглядывается Скарамучча, смотря через плечо с ехидной улыбкой.
~~~
Ключи зазвенели еще за семь метров до двери, мягкий брелок с черным котом ударился о запястье Скарамуччи, когда он начал открывать дверь в тамбур.
— Они вообще какие по характеру? — если честно, то Чайльда немного пробирает дрожь. Ну, так… Немного. Удивительно, обычно такого нет. Будто он не к другу в гости заскочил, а в дорогущий люксовый ресторан на собеседование пришел в трениках и домашних тапках.
— Увидишь, — Скарамучча в кои-то веки пропускает спутника и без слов пихает тому в руки свой Винстон, достанный из кармана пальто. Кстати, он сегодня не курил, специально, чтобы родители не заметили? — Шутки она плохо понимает, учти.
Тарталья благоразумно прячет все отданное в рюкзак к своим, застегивает ровно за секунду, как дверь открывается, позволяя заглянуть внутрь. Среднестатистическая квартира в светлых тонах со слегка кринжовыми картинами львов в коридоре, но в целом, этого и стоило ожидать от арендованной квартиры. С картин-то посмеяться можно, но ремонт тут новее, чем у Тартальи и всех квартир его друзей вместе взятых. Будто комнаты из Икеи в одну трешку составили.
Повесив все куртки и кинув два рюкзака в угол, Скарамучча заглянул в соседнюю комнату рядом со входной дверью:
— Maman? On est là, — повышает он голос. Тарталья дернулся, когда из прохода неожиданно что-то налетело на Скарамуччу. Через мгновение он понял, что француза обнимают и быстро целуют в щеку, только потом он машет в сторону одноклассника, мол, тут еще люди. Теперь две пары глаз устремлены на него.
Женщина, что абсолютно точно была матерью Скарамуччи: та же форма лица, тот же аккуратный нос, цвет волос — сделала пару шагов вперед. Черт возьми, он сто процентов весь в мать, тут даже отец не нужен для этого. Только глаза у нее карие, словно две пуговки, как раз заинтересованно и жадно ползали взглядом по Чайльду.
— Бонжур, мадам… — в целом, на этом и заканчивается знание французского у Чайльда.
— Райден, — любезно улыбается женщина и тянется, наверняка чтобы поцеловать, но одергивает себя и пожимает руку Тарталье, поворачивается к сыну. — Est-ce que tout le monde dans la classe est si haut?
Скарамучча два раза неопределенно покачивает головой. Тарталья подмечает для себя, что Скарамучча похож на Райден не только внешностью, но и миниатюрным телосложением, хотя… Возможно, это черта не одной семьи, а всей нации.
Она что-то радостно лепечет по-французски, будто Тарталья все понимает, а последний лишь стоит и улыбается с открытым ртом.
— Bo-onjour. Êtes-vous l’ami de scaramu-u-ucci? On t'attendait!.. a-t-il apporté quelque chose?
— Ai oublié de prendre, — выдыхает Скарамучча, почесав кончик носа. Райден смотрит на него секунды две, наверное, переваривает информацию, а потом отмирает и снова расплывается в улыбке:
— Eh bien, c'est pas grave… Dans ce cas, on ne t'attendait pa-a-a-as… beaucoup. N'enlève pas tes chaussures, s'il te plaît! — и улетела куда-то в сторону кухни. Тарталья выпал из реальности конкретно.
— А мне перевод требуется?
Скарамучча хмыкнул.
— Обувь не снимай, на улице и так сухо. Проще говоря: в следующий раз лучше приходить с символическим подарком по традиции, а еще тебя ждали. Не бойся, весь хардкор только впереди.
Тарталья даже не замечает, как оказывается на кухне. Райден садится напротив и пододвигает чай к детям.
— У тебя есть девушка? — она забавно смотрит вверх, когда медленно с запинкой произносит предложение. Видимо, она все же умеет говорить, но плохо, как и упоминал Скарамучча. Тарталья отрицательно покачал головой, начиная улыбаться. — А парень?
— Maman! — кричит Скарамучча, пока Тарталья прыскает в кулак, закрывая глаза и мотая головой. Взгляд Райден поменялся. Она с каким-то жалостливым выражением лица подняла брови, застыла, а потом резко повернулась к сыну и начала проводить какой-то инструктаж, судя по тону, только после пылкого монолога встала, посмотрела на часы, встроенные в духовку, и помахала рукой, быстренько ретируясь из комнаты.
— Забей, она на маникюр идет.
— Я уже подумал, что ей настолько сильно не нравится отсутствие у меня парня, — смеется Тарталья, повторяя выражение лица француженки.
Скарамучча жестом говорит брать две кружки и ведет в какую-то комнату по коридору.
— Она отложит все свои дела ради вопросов об отношениях. Это база, ты еще легко отделался, потому что по-французски не говоришь.
Во второй раз возвращаясь на кухню за яблоком, которое себе хотел взять француз, они пересеклись с Райден и попрощались. Бежевое пальто и такого же цвета кепка прекрасно контрастировали с темной косой, черная вместительная сумка застревает между полузакрытой дверью и косяком, через секунду исчезает, сопровождаясь щелчками закрывающего дверь ключа.
— А мамка у тебя ниче такая. Даже жаль, что у такой прекрасной дамы есть муж, — Тарталья наслаждается убийственным взглядом, но затем Скарамучча входит в свою комнату и плюхается на рабочее кресло, расслабленно выдыхая. Стандартная комната с белыми стенами и синими элементами, по сравнению с коморкой Тартальи, наполненной рыжим деревом, режущим по глазу впервые, этот интерьер можно начать боготворить.
— Теперь здесь можно хоть с ума сойти при всем желании, — бурчит картавый, пока его одноклассник медленными шагами иследует комнату.
— Я думал, что ты выкинешь меня из окна сразу, когда она уйдет.
— Второй этаж, можем сейчас организовать, — он зевает.
Тарталья шумно выдыхает через нос:
— Я не соглашался.
— А тебя никто не спрашивал, мой дом…
Он не успевает договорить из-за мягкой игрушки, прилетевшей точно в лицо, только зачем-то раздраженно и обиженно отплевывается от чего-то. Да ладно, Тарталья же рассчитывал силу.
— Охуел? — угрожающе повышает голос Скарамучча, — Рядом со мной карандашница с ножами.
— Это месть за тысяча восемьсот двенадцатый год! — смеется Чайльд и охает, когда получает игрушкой обратно, но зато успел послать снаряд в виде подушки, что тут же обернулось против него самого: Скарамуча замахнулся ей, словно битой. И если Тарталья шутливо подыгрывал, то воинственный представитель недружественного народа очевидно завязывал настоящую войну, даже не побоялся сбить одноклассника с ног. Благо, Тарталья мягко приземлился к подножию кровати, смеясь, быстро обернулся и стянул с кровати вторую подушку, отправив ее в полет.
Понимая, что боеприпасы рядом закончились, он отчаянно потянул француза за подушку, и тот ее конечно же отпустил, чтобы не порвать, однако не смог избежать того, что его тоже запланировали разок уронить, скорее всего из-за этого он больновато врезался в пол коленом, но мужественно даже не скривился. Чтобы подтвердить свою победу в битве, Тарталья быстро перевернулся, сделал шажок и придавил Скарамуччу к полу, заломив тому руки за спину. Француз застыл и затих, рвано выдохнув.
— Отпусти! — через пару секунд крикнул он, абсолютно парализованный, вроде аж глаза зажмурил. — Отпусти, я серьезно! Отойди на метр сейчас же… Блять, съебись, ублюдок.
Тарталья аж отскочил. А это что такое… Все же больно сделал? Да вроде даже не напрягался и не давил особо. Скарамучча пару раз глотнул воздух, аккуратно встал и встряхнул головой:
— Я голодный, идем на кухню.
Ничего страшного не произошло же, правда?
~~~
Минут пятнадцать они сидели в тишине, зато Тарталье дали лазанью, и все обиды с беспокойствами быстро забылись. Скарамучча спокойно доедал, сидя на столешнице, прислонившись к холодильнику спиной. Суперспособность Тартальи есть все что угодно за минуту в силу того, что живет он в многодетной семье, на этот раз никого не удивила. Он по поручению хозяина положил тарелку в посудомойку и начал допивать свой чай, как Скарамучча решил все же подать признаки жизни.
— Долго мы так бегать будем? —он исподлобья равнодушно, впрочем как и половину всего времени, посмотрел на гостя.
—Что? — Тарталья шутливо вздернул рыжие брови, всем видом показав, что он ждет конкретности.
Скарамучча помедлил — наверняка строил предложение и подбирал слова. Хорошо, Тарталья подождет.
— Как долго ты будешь строить из себя офигенного друга? Я все вижу.
Делая медленный глоток чая, даже аристократы в пятом поколении не заметили бы подмену, после услышанного Тарталья немедленно подавился. Покраснел и съежился, игнорируя боль в животе от этого приступа, в целом, полностью морально игнорируя его, ведь сразу же понял о чем речь. Конечно, других вариантов не так много.
Сегодня с ним могут больше никогда не заговорить, судя по тому, как Скарамучча реагирует на все попытки сблизиться. Однако под ребрами теплилась надежда, что у него может быть шанс выиграть в этой лотерее, иначе будет очень-очень больно. До звездочек в глазах.
Взгляд Скарамуччи непроницаем, он сидит все там же и, притянув одну ногу к груди, смотрит в душу.
— Я, честно… С-стоп, да…
— Я не слышу, — обрывает француз, отчего Тарталья тотчас затыкается и поднимает голову. Дождь, успевший когда-то за это время пойти, барабанит по окну — из-за тишины Чайльд заметил это только что. На кухне уже достаточно потемнело, чтобы хотелось включить свет, но было не до этого. Совсем не до этого. В ушах предательски стучит кровь, препятствуя хоть какому-то зарождению даже примитивного мыслительного процесса.
Он за несколько секунд изжевал все губы, тысячу раз вскрылся в мыслях и забыл все слова — какого хуя? Неужели этот момент всегда был таким… ТАКИМ? Он будто собирается сознаться в том, что убил пять человек самыми безжалостными способомами, увез к себе в подвал и так хранил полгода, делая опыты над телами, а не всего лишь, по сути, просто сказать о своих правдивых мыслях. Это ведь было так просто.
Кто знает, может быть сознаться в убийстве легче: к судье он явно никаких чувств не питает, да и стыд ни к чему, хоть лучше всего проявить актерские навыки.
— Ты мне нравишься? — кожу на обратной стороне ладони засаднило — только тогда Чайльд заметил, что все это время расчесывал ее ногтями. По хуй. Он внимательно смотрит за лицом Скарамуччи, однако тот лишь вскидывает брови, поворачивается и смотрит в окно, потом опять разворачивается:
— Eh bien, мне жаль.
Что-то оборвалось внутри Тартальи.
