Тебе пора переключиться

      — Тебе пора переключиться.       Юлиан дернул головой вправо и чуть не потерял равновесие, но ловко ухватился за край стола прямо за своей спиной. Правда, стакан эля в его руке булькнул.       — О чем ты? — на трех нотах протянул бард и поспешно отвернулся, чтобы продолжить прожигать взглядом затылок ведьмака. Прихлебнул из стакана, скрывая неловкий испуг от внезапного появления Йеннифэр.       — Тебе нужно перестать страдать по нему, — озвучила чародейка таким тоном, каким говорят только об очевидном и банальном.       — Сердцу поэта нужны страдания, — легко парировал Лютик и наклонил голову к плечу. — Видишь ли, это хорошо стимулирует творчество.       — И алкоголизм, — Йеннифэр отсалютовала таким же стаканом с элем. Юлиан покосился на него, но не прокомментировал.       — Может быть, — плавно согласился Юлиан и снова посмотрел на нее. — На что ты намекаешь?       — Полагаю, пора делать ставки, что быстрее придет в негодность: твое сердце или твоя печень.       Юлиан некрасиво фыркнул и тут же закрыл рот тыльной стороной ладони.       — Если в дело вступаешь ты, то ответ очевиден: мои наружные половые органы. Ты все грозилась их порубить.       — Это было двадцать лет назад, — твердо и строго напомнила чародейка, но смешки в уголках глаз ее выдали.       Юлиан игриво цокнул и снова приложился к элю.       Геральт невероятно сильно менялся, когда рядом появлялся кто-то из его ведьмачьей семьи — Юлиан не мог насмотреться. Бард испытывал столько противоречивых и ярких чувств, что даже не все мог описать. Он, разумеется, был рад видеть своего друга счастливым и расслабленным. Но еще он жутко ревновал, кажется, даже сильнее, чем к Йеннифэр. И ему было досадно, что Геральт так вел себя не с ним.       Ламберт был совершенно очарователен и так же полон подвигов, историй и чудес, но бард все равно не мог заставить себя в полной мере порадоваться встрече. Но и в полной мере расстроиться от нее он тоже не мог, как ни хотел. Оставалось только глушить эмоциональные несостыковки полным стаканом.       Уже почти пустым.       — Переключись для разнообразия на кого-нибудь другого. Я же не запрещаю тебе твое поэтическое самоистязание. Просто предлагаю размяться.       — И на кого же мне переключиться? — бард задал вопрос инстинктивно, прямо как опытный боец отражает удар — опытный болтун продолжает диалог. Сам толком не понял, что сказал, но слова уже растворились в пространстве между ними. Юлиан услышал их будто со стороны и обвел зал корчмы долгим задумчивым взглядом. Начал всматриваться в лица, ища зацепку, симпатию, отклик.       — Абсолютно очевидно, — припечатала Йеннифэр и без всякого стеснения или скрытности махнула стаканом в сторону рыжего ведьмака.       Юлиан так и выпучился сначала на Ламберта, потом медленно перевел шокированный взгляд на чародейку.       Чародейка покивала со знанием дела.       Юлиан вытянул губы трубочкой и откинул голову назад, задумчиво уставился в потолок.       — Огненный ведьмак… — начал он поэтично-вдохновленным тоном, — резкий, грубый и горячий, прямо как… как…       — Тоже мне, поэт.       — Как душная летняя ночь в цветущем саду?       — Сад цветет весной, но я не удивлена, что ты об этом забыл.       Юлиан отмахнулся и описал в воздухе неясную фигуру.       — Язвит днем, но шепчет нежности при свете луны? Однолюб с разбитым сердцем? Кровь и любовь. Мой типаж.       — И фигура.       — И фигура! Но главное: какая же, всё-таки, шевелюра. О, по этим медным кудрям так и плачет перо. Только представь себе, сколько я смогу придумать метафор этим прекрасным… блестящим…       — А я о чем?       — Есть одно “но”.       — И какое же?       — Он меня недолюбливает.       — Именно, — кивнула Йеннифэр. Кивнула еще раз, когда поймала вопросительный взгляд Юлиана. И кивнула еще раз со всей серьезностью, когда Юлиан недоуменно развел руками. — Тебе же именно это и нужно.       Юлиан перевел взгляд на Ламберта. Прищурился.       — Мне же именно это и нужно… — медленно прошептал Юлиан одними губами.       Зацепился.       — Вот тебе и несчастная влюбленность, вот тебе и безответные чувства, вот тебе и аура опасности, — чародейка не постыдилась начать загибать пальцы свободной руки прямо перед бардом, даже не повернувшись к нему.       — И что мне это даст?       — Свежие завуалированные баллады о несчастной любви. Я думаю, по Геральту ты уже исписался.       Этого поворота разговора Юлиан не ожидал. Он задохнулся в возмущении и повернулся к чародейке всем телом.       — И ничего я не исписался! — воскликнул он, совсем не заботясь о громкости.       Правда, в пьяных ушах этот вскрик отдался эхом, и Юлиан тут же вспомнил, сколько уже успел осушить стаканов этим вечером. Кажется, он подошел к своему пределу, сам того не заметив.       Йеннифэр сделала полшага вперед и запрокинула голову.       Юлиан тихо наблюдал, как чародейка приблизилась к нему, и не мог перестать смотреть в ее темно-фиолетовые глаза, будто светящиеся изнутри опасным розовым огнем. Как добыча, которая замерла перед нападением хищника, он даже затаил дыхание.       — От тебя несет элем, как из погреба, полного разбитых бутылок, — прошептала Йеннифэр.       — Ты можешь прожить минуту, не оскорбляя меня.       — Спорный вопрос.       Юлиан почувствовал, но не увидел, как пальцы Йеннифэр пробежались по его голой груди. Смотря на нее сверху вниз, он подумал на том, как, оказывается, глупо было оставаться в набитом людьми натопленном зале в кожаном плаще. Он тяжело сглотнул, но не отвел взгляда. Йеннифэр же внимательно изучала лицо напротив и наверняка видела барда насквозь.       Стакан выскользнул из потной ладони и упал на стол, но не разбился. Прокатился к краю и замер.       — На твоей рубашке есть пуговицы. Дрожащие руки алкоголика просто не могут застегнуть их по утрам, так? — прошептала чародейка. Юлиан почувствовал небольшую прохладную ладонь, властно опустившуюся на его поясницу под жилеткой.       Стакан встретился с полом и разбился. Юлиан резко обернулся на громкий звук стекла, и к моменту, когда он понял, что произошло, от Йеннифэр не осталось и следа. Только этот свежий цветочно-душащий аромат.       — Довыёбывался на ведьму, бард, — кинул Ламберт.       Юлиан хохотнул и откашлялся, по сухому горлу неприятно пронесся горячий воздух. Обе пары желтых глаз были направлены на него. И, кажется, десяток пар самых обычных глаз самых обычных посетителей корчмы тоже.       — Она… напугала меня, — солгал Лютик и присел к полу, чтобы собрать осколки. Благо, стакан разбился всего на три части, которые бард с легкостью поднял, не поранившись.       — Не буди лихо, — добавил Ламберт. — Спасать никто не будет.       — Д-да, точно, — бард криво улыбнулся и на плохо гнущихся ногах покинул зал.       И только на выходе понял, что ему жарко еще и потому, что все пуговицы рубашки застегнуты прямо до горла.