Взывая к мёртвым

Этой ночью Гарри наконец-то не снились кошмары. Хотя кто-то наверняка счёл бы сны с Пожирателем смерти — кошмаром. Но… Гарри похоже в их число больше не входил. Лицо Малфоя то и дело возникало перед ним. Серьёзные глаза, с подрагивающими от волнения зрачками, были точно напротив, и непонятно день или ночь за окном. Они оба лежали на кровати, как накануне вечером, и смотрели друг на друга, не отрываясь. Ещё миг. Невидимый толчок и Гарри одновременно с Малфоем подаётся вперёд. Влажный поцелуй. Ладони на талии. Трепет ресниц. И всё сначала. Гарри снова лежит, снова смотрит, снова хочет, а потом стонет, просит, целует и наконец… Просыпается. Он резко распахнул глаза, пытаясь поймать ещё не вырвавшийся крик. Только на этот раз не ужаса. Гарри обхватил голову руками, всё ещё красный, всё ещё влажный и… возбуждённый. Нельзя было подпускать Малфоя так близко. Но он подпустил. Нельзя было видеть в нём человека. Но он увидел. Нельзя было хотеть мужчину, нет — исполосанного шрамами Пожирателя смерти, но он хотел. Глупо было надеяться, что его влечение к людям своего пола (к парням, Гарри, к парням) попросту пройдёт со временем, но он и не думал, что оно приведёт его к тому… к чему привело. То в каких деталях он запомнил тело Малфоя, а потом нарисовал в своих снах — пугало. Всего нескольких раз, когда Люциус появлялся перед ним без рубашки, хватило, чтобы образ впечатался в память. Он тяжело дышал, пока одевался, пока накидывал мантию-невидимку, и пока крался сквозь гостиную, в которой такой же озадаченный, как и он сам, сидел в кресле Малфой. Гарри заставил себя отвернуться, и пообещал не возвращаться, пока не выжжет эти чувства до основания. Через несколько минут он уже шагал в сторону сада, сжимая сквозь ткань Воскрешающий камень. Что-то снедало изнутри, и подсказывало, что всё это — отрицание чувств и глупые обещания самому себе — лишь оправдания для того, что он сейчас сделает, лишь оправдания для того, чтобы не начинать жить. Он узнал в проёме деревьев своё укромное местечко и тут же нырнул туда. Днём оно выглядело иначе, словно родственник, которого не видел весь учебный год. Что-то неуловимо изменилось, но что именно неясно. Гарри прилёг на траву, устремляя взгляд в небо. Оно едва проглядывалось сквозь ветви, а он принялся размышлять. Не хотелось признаваться, но вчерашний день пошатнул его уверенность. Казалось, Малфой всё-таки не был маньяком (хотя так всем было бы легче). Гарри не мог сказать, что конкретно переубедило его — странные шутки, искренняя улыбка или ненавязчивая забота, но той опасности и злости (Мерлин, ну куда она-то делась?!) рядом с Малфоем он больше не ощущал. Гарри сжал в кулаке траву и уткнулся в колени, молясь, чтобы всё разрешилось само собой. Он не хотел этого. Он был готов скорее вырвать собственное сердце, чем ввязаться в очередную историю, но… Гарри тяжело вздохнул, перевернулся на бок и пригладил вырванную траву. Вообще-то Малфой был далеко не единственным, о чём стоило беспокоиться. Но смысла злиться на Дамблдора не было. Всё равно ему ничего не предъявишь… Только если призвать с помощью камня. Гарри передёрнуло от этой мысли. Он не заметил, как камень уже оказался в его руке, как скользил, почти летал, между пальцами и на миг дольше положенного замирал в воздухе. Снейп? Ну, его, кажется оставалось только пожалеть, а ещё, может быть, сказать спасибо. От этой мысли Гарри тоже передёрнуло, но уже намного меньше, чем раньше. Сейчас он не готов, но когда-нибудь, когда он отсюда выберется — случай обязательно представится и Гарри попытается вести себя по-взрослому. Отбросит детскую ненависть, презренные взгляды и привычные резкости. Мысли опять вернулись к Малфою. Что-то подсказывало, что с ним у Гарри ещё будут проблемы, даже если он не перекинется с ним с этой секунды ни словом. Люциус займёт пост Министра — это ясно. И, как он и сказал, люди будут оглядываться на Гарри. Это разозлило! Словно в нем был какой-то детектор, определяющий правду. Да он понятия не имел, где добро и где зло. И не хотел, чтобы люди с надеждой взирали на него и ждали указаний. Снова. Может и хорошо, что он спрятался здесь. Может и не так страшно, может вполне нормально, что Малфой в его сне пытался поцеловать, поглаживал до искр перед глазами грудь, оцарапывал кожу, сдавливал ягодицы. Гарри запылал и подскочил, словно по его коже действительно пробежало пламя. В руке он сжимал Воскрешающий камень. И через секунду, стоило ему вспомнить образы родных, как воздух затрещал и появились они. — Мама, папа, Сириус. Они с любовью и лёгким беспокойством взирали на него, сияя даже ярче, чем в прошлый раз. Гарри не заметил, как его собственная кожа потускнела. Он протянул ладонь, попытался коснуться полупрозрачных одеяний, теперь он мог поклясться, что блузка на Лили была изумрудного цвета, но рука прошла насквозь, как проходили и солнечные лучи через призрачные тела. Он в смущении отдернул руку. Гарри не знал с чего начать и они тоже молчали. Их тёплые образы успокаивали и одновременно дразнили — словно у него и правда была семья. Вот они, собрались вместе, и ждут его признания или просто рассказа о том, как прошёл день. Лили поджала губы, в уголках её глаз, словно бриллианты, засверкали слёзы. Она попыталась прикоснуться к Гарри, но пальцы тоже прошли насквозь, даруя вместо материнского тепла, мёртвый холод. Он замер в ужасе, пытаясь избавиться от неприятного зуда, но Лили тут же отпрянула, сделала глубокий вдох, и неожиданно почва под ногами содрогнулась. Вокруг руки Гарри обвились молодые ростки, сжимая его ладонь словно в рукопожатии. Он восхищённо взглянул на родных, чувствуя их любовь даже сквозь ткань жизни. — Уже не так сильно хочешь к нам? — усмехнулся Сириус. Гарри нервно сглотнул. — Вы же не можете читать мои мысли? — По тебе и так всё видно, — Лили улыбнулась ему своей нежной улыбкой. — Ты весь светишься. В сердце Гарри вошла игла, на миг в глазах отразилась боль, он дёрнулся, но тут же отвлёкся на обеспокоенный взгляд отца. — Я не осуждаю тебя, Гарри, — Джеймс прервался, но ладонь Лили легла ему на плечо и помогла собраться с мыслями. — Ты мой сын, и ты способен в этой жизни на всё… Кроме одного. Гарри вопросительно на него посмотрел. — Ты никогда не сможешь разочаровать меня. Это просто невозможно. Мы любим тебя и знаем, что ты со всем разберёшься. — Мы бы все отдали, чтобы быть рядом с тобой, Гарри, — вмешалась Лили. — Но… папа прав, тебе придется разбираться во всём самому, как и последние семнадцать лет. Сердце Гарри сжалось в благодарности, он перевёл взгляд на крёстного: — А ты что скажешь, Сириус? — Как жаль, что мы не успели поговорить об этом, — он грустно покачал головой. — Я всегда знал, что Гарри наш ребёнок на троих, и что в нём есть частица каждого из нас, — Джеймс бросил лукавый взгляд на друга. Эти двое хитро переглянулись. И грустные мысли Гарри отступили. Он подозрительно посмотрел на Сириуса, потом на отца и снова на Сириуса. И по его смущённому лицу обо всём догадался. — Ремус и ты? Правда? Гарри окатила волна радости и облегчения. Его сердце забилось чаще, и тут же защемило от боли, стоило только по лицу Сириуса пробежать печали упущенных возможностей. — Насколько могли, — ответил Сириус. Гарри попытался представить их вместе. Счастливых, влюблённых, отчаянно нуждающихся друг в друге. И запоздало пришло осознание — его родители любят его, как любили и своих друзей, несмотря ни на что. Воздух вокруг затрещал и Гарри испугался, что отключится как и в прошлый раз, но произошло нечто иное… Казалось со всех сторон одновременно подул ветер, ветви прогнулись, и стволы деревьев натужно затрещали. Духи его родных первыми почувствовали перемены. Лили бросила панический взгляд на Гарри, и направила все силы, чтобы вырвать с помощью тонких травинок камень из его рук. Чтобы он не увидел. Чтобы он не увидел Ремуса. Ремус. Мужчина поднял голову, проморгался. Огляделся. — Что за Мордред? — лишь произнёс он. И в этот миг сила Лили всё-таки заставила кулак Гарри разжаться. Камень выпал и покатился по земле. Видения прекратились. Собственное дыхание вдруг стало очень-очень громким. Он попытался вызвать родителей ещё раз, но никто не откликался на его зов. Он остался один, с невыносимым горем, что захлестывало волной посреди океана. Где берег? Где чертов берег? Где мордредовы ориентиры? И всё-таки один маяк ещё виднелся вдали. Всё замерло. Шаг, ещё один. Гарри выбрался на свет. Он, касаясь пальцами стен здания, медленно двигался ко входу. А в голове тарабанило: «Ремус мёртв». Люциус сидел в своем кресле, словно ничего и не произошло. — Почему? — произнёс Гарри тихо. — Почему? — его голос становился всё выше и твёрже. — Гарри? — Почему ты не сказал мне, что Ремус мертв? — он был на грани истерики, но ещё пытался удержаться на плаву, ещё пытался не провалиться в бездну. Он должен был получить ответ, прежде чем его разум, подобно свече погаснет. — Я... Что? Какого Мордреда? Он не… он в больнице. Откуда ты… Поток слов прервал патронус, выпрыгнувший из стены. Большая дикая кошка приземлилась перед Люциусом и беззвучно разомкнула челюсти. До ушей Гарри не долетали слова, но лицо Малфоя менялось с каждой секундой. Неужели Ремус умер прямо сейчас? В эту самую минуту? — Откуда ты узнал об этом, Поттер? — мужчина угрожающе приблизился. На лице его бушевал шторм, ещё миг и настоящий Люциус выпустит жестокого монстра. — Нет! Почему ты, — Гарри оттолкнул Люциуса, против воли робея, — не сказал мне, что он в больнице? Почему не дал попрощаться? — Ты понимаешь что никто не должен знать, что ты здесь? — Люциус схватил его за плечи, не давая отстраниться. Два безумца. Два столкнувшихся в схватке взгляда, полных ненависти. И захватывающие разум сомнения. И не долетающие сквозь барьер страха и ужаса слова. — А что с остальными моими друзьями? Вот она, хвалённая благородность Малфоев! — Гарри попытался вырваться, но ладони Люциуса до боли сжались на его плечах. — Делаешь вид, что я здесь для своего же блага, на деле же я тебе просто удобен! — Успокойся ты! Я думал, мы всё выяснили вчера. Или мы теперь каждый раз будем начинать сначала? Всё с ними в порядке, — Малфой перехватил его кисти. — Почему я должен верить тебе? Ты лживый, аморальный, ты убийца! — Да потому что я защищаю тебя! Они замерли в нескольких сантиметрах друг от друга. Но всего на миг. — Лжёшь! — бросил Гарри, выкручиваясь из захвата. Но драться с Малфоем было словно драться со стеной, и с каждым ударом Гарри чувствовал лишь ещё большую злость. — Ты врал мне, чтобы я не пошел к нему. Ты не дал нам попрощаться! — Да не с кем, — Малфой пытался поймать летающие кулаки Гарри, которые останавливались то на его груди, то на бедре, то рискованно приближались к лицу. Он дернул его на себя и обхватил со спины, вжимая в свое тело. — Не с кем было прощаться. Он был в коме последние две недели. Ты ничего не мог сделать… — немного тише на самое ухо. Гарри задохнулся от этих слов. Перед глазами появилась картинка — Ремус, бледный лежит в постели, почти незаметно дышит, друзья и родные собрались подле него. Держат за руку, плачут… Океан отчаяния почти потопил в себе огонь Гарри, но он вновь выбрал злость. — Ты лжёшь! Ты держишь меня здесь. Пророк принадлежит тебе, весь мир принадлежит тебе, Малфой! И теперь еще и я. Я не верю ни единому твоему слову. Гарри ловко вывернулся и ещё раз замахнулся на Малфоя. Надеясь, что агрессия спасёт его от суровой действительности. Надеясь, что ненависть заглушит боль и чувство вины. Сильные руки успели перехватить его кисти, и теперь Гарри высоко задрал голову, чтобы лучше видеть эти волнующие глаза, чтобы впиться уничижительным взглядом. Но вместо слов, вместо объяснений, оправданий, попыток успокоить, или хотя бы вместо зеркально злого взгляда, Люциус посмотрел на него одним из своих очередных обеспокоенных, только теперь усиленного трекратно, взглядов и поцеловал. Вот так просто. Ещё секунду назад — сердце Гарри разрывалось на куски, кожа буквально горела, а сам он кажется уже чувствовал запах гари, а сейчас — всего миг, одно почти невинное прикосновение чужих губ, и шторм стих. Энергия вмиг отошла от напряжённых мышц, подожгла нервы, и направилась к коже, сердцу, туда, где должна быть душа. Гарри расслабил хватку и потух, тупо хлопая глазами. Малфой выглядел сердитым. — Пришёл в себя, наконец, — спокойно заключил Люциус. — Ещё раз поднимешь на меня руку и так легко не отделаешься, — его глаза грозно сверкнули, а кулаки сжались. — Приходи поговорить, когда повзрослеешь.