Creep

             Во тьме есть свет, подобно тому как на ночном небе бледнеет луна, озаряя недостойную землю своим холодным и прекрасным сиянием. У этого света есть имя – хотя по иронии судьбы Ризли не знает его так же, как давно забыл и собственное настоящее имя. Но ему достаточно лишь фамилии – она тает на языке, как снежинки в горах, где Ризли никогда не бывал. Нё-ви-ллет. Каждый слог ласкает его язык, когда он произносит её вслух.              Нёвиллет для него всего лишь легенда, сказка, одна из тех, что родители рассказывают своим детям перед сном, как тот самый миф о Гидро Драконе и дожде. Те люди – язык не поворачивается назвать их родителями даже в собственном сознании – ничего Ризли не рассказывают. Для них он лишь очередной живой товар. Разменная монета, он вовсе не человек.              Ризли перестаёт быть человеком, когда его выкидывают на помойку как ненужного котёнка. Его спасители на поверку оказываются монстрами, пожалуй, гораздо более суровыми, чем холодные улицы. Каждый день маленького Ризли – борьба за выживание. Каждая ночь – проведённая в беспомощном страхе пытка в ожидании нового дня. Взрослые делают свои гнусные взрослые дела, и Ризли понимает лишь то, что он должен понравиться потенциальным покупателям – иначе его ждёт смерть.              Но существует участь похуже смерти. Ризли осознаёт это слишком рано. В его забитой страхами голове больше нет места волшебным фантазиям о мифическом драконе или сказочном Верховном судье. В его сознании бьётся лишь одна мысль – побег. Только когда его ещё пока хрупкое тельце вырывается из душащих объятий монстров и делает шаг навстречу на свободе, первоначальный инстинкт выживания заменяется совсем иной целью: месть.              Но Ризли не готов. Ризли всего лишь ребёнок, маленький, никому не нужный беспризорник, повидавший слишком многое за свою короткую и тяжёлую жизнь. Использованный и преданный, он не может позволить себе загнуться в собственной жалости – помимо его личной боли существуют страдания таких же детей, и Ризли не может оставить их в стороне.              Свобода окатывает его холодной водой, когда он едва ли чувствует собственное тело от голода. Его тело больше не терзают страшные монстры – теперь оно подвергается испытаниям самой природы. В сырости, холоде и голоде Ризли ищет новые способы выживать. Работа, труд, старание – всего этого недостаточно. Его голова учится работать ловко и шустро; Ризли быстро понимает, что простым трудом ему не проложить себе путь к заветной цели.              Он учится конструировать механизмы для выживания. Он учится выстраивать непростые отношения с людьми. В его сердце больше нет доверия. Люди для него теперь такой же инструмент, каким его самого сделали приёмные родители.              И когда Ризли кажется, что его сердце черствеет, и в нём не остаётся больше ничего кроме примитивного инстинкта к выживанию и жгучего желания мести, он вновь вспоминает давно забытую сказку. Теперь, выбравшись из плена его мучителей, он знает, что всё это правда. Нёвиллет действительно существует.              Сказка, воплощённая в истинном безупречии. Всё, что из себя представляет Ризли, напрямую противоречит недосягаемому божеству. Нёвиллет умён, Нёвиллет красив, Нёвиллет милосерден. В перерывах между попытками не умереть Ризли находит время украдкой следить за его деятельностью – хотя бы просто читать статьи о нём в газетах или прислушиваться к уличным слухам. Кажется, у Нёвиллета и впрямь нет изъянов – даже слухи о нём ходят исключительно положительные. Месье Нёвиллет опять кому-то помог, выделив часть собственных средств на развитие какой-то области. Верховный судья снова поразил всех своей блистательной речью. Юдекс в который раз вынес своё безупречное беспристрастное решение.              И там, где все видят идеальную картинку, Ризли видит невероятную глубь. Ему кажется, что он мог бы утонуть в ней. Нёвиллет великолепен, но за его великолепием скрывается нечто большее – что-то, что Ризли хотел бы узнать, мечтал бы прочувствовать, если бы только это не было абсолютно невозможным.              Нёвиллет ведёт закрытый образ жизни – его невозможно увидеть на улицах. Точно не в тех кругах, где Ризли пытается свести концы с концами. Ризли и сам не хочет встречаться с Нёвиллетом здесь, на дне социальной иерархии. Они из разных миров, они никогда не встретятся, единственный шанс для них увидеться, это если...              Ризли не двигается. Вокруг него всё красное. Крови настолько много, что она смешивается между собой – его собственная с кровью его мучителей. От этой мысли его тошнит. Он больше не хочет иметь ничего общего с этими монстрами. Его печальное прошлое теперь похоронено в их окровавленных трупах. Его миссия исполнена – дети на свободе. Больше никто не переживёт этот ужас. Ризли забрал у них эту боль, он уверен, что его собственное тело способно вместить всю боль мира. Но кажется, что теперь он больше ничего не чувствует.              Он – убийца. Преступник. На его руках кровь. Не невинных, но всё же когда-то бывшими живых людей. И Ризли пустой. Возможно, истекая кровью в окружении трупов, он задумывается о том, что пришло его время окончательно погрузиться в тьму. В этом мире его больше ничего не ждёт. Быть может, в какой-то другой жизни он прикоснётся к неведомому свету, но здесь – для него больше ничего не осталось.              Свет – но вовсе не такой, какого этого бы хотел Ризли, – слепит его глаза, когда он распахивает веки в больничной палате. Рефлекторно Ризли дёргает руками и тут же обнаруживает, что он намертво прикован наручниками к больничной койке. Из его горла вырывается горькая усмешка, больше похожая на измученный хрип. Ризли не заслужил истинного освобождения, он не заслужил даже смерти – его участь предрешена судьбой, которую он сам же для себя сотворил.              И он не бежит от правосудия. В этом нет никакого смысла. Ризли вдруг понимает, что старый он и правда умер тогда, в окружении трупов, и сейчас он пустой, как чистый лист бумаги. Он должен заплатить за грехи прошлого себя, но он нынешний... может стать кем угодно.              «Ризли», – говорит Ризли, когда его спрашивают об имени. Его старое имя уже не имеет значения. Ризли кажется забавным выбрать для себя подобное имя – оно трудно произносится и ещё сложнее записывается. Он совсем не прочь усложнить работу административным лицам – не из какой-либо злобы, просто веселья ради.              Ризли – воскресший труп, и быть может, в глубине его души всё ещё живут страхи, тревоги, боль и травмы – едва ли их можно так просто выкорчевать, но он ощущает в себе зарождение новой личности. Возможно, нового глотка жизни – он чувствует это в тот самый момент, когда впервые видит его.              Нёвиллет. Ризли никогда не забывал о нём. Скованный в наручниках, стоя в клетке судебного зала, он вдруг невольно улыбается, и в его груди почему-то становится легко и трепетно.              Нёвиллет прекрасен. Ризли и правда умер только лишь для того, чтобы оказаться здесь. Их противоположные миры наконец пересекаются. Единственным способом, которым они вообще могли бы пересечься. И теперь Ризли не может отвести завороженных глаз от сияющего своей бледной красотой ангела, которому предстоит решить его судьбу.              Его волосы белее луны, глаза – умные и проницательные, прекрасные, как тысяча океанов и сотни комет. Его взгляд острый и наблюдающий, пока выражение его идеального лица беспристрастно и холодно. Именно так, как подобает Верховному судье. Элегантная мантия, чёрные атласные перчатки и пробивающий до мурашек голос – Ризли вздрагивает в своей клетке, когда слышит его в первый раз.              Нёвиллет гипнотизирует его. На мгновения Ризли забывает о своём грехе. На мгновения нет больше никакого преступления и следующего за ним неминуемого наказания, лишь сказка, ожившая прямо перед его глазами. Ризли неплохо разбирается в собственных чувствах, реальность не раз ударяла его о землю – в глубине души он понимает, что лишь возводит на пьедестал человека, с которым лично даже не знаком и вряд ли когда-нибудь будет. Но его это совсем не волнует. Верховный судья в этом зале – единственное светлое пятно за его тёмную, грязную, затхлую и печальную жизнь.              Судья читает обстоятельства дела. Его розовые губы двигаются плавно, вторя его размеренному тону, и, медленно и нехотя, Ризли всё же возвращается из фантазий в реальность. Нёвиллет зачитывает вслух обстоятельства убийства, которое справедливее было бы назвать резнёй, и Ризли начинает мутить. Ему становится тяжело стоять; стыдливо и обессиленно он опускается на лавку в своей клетке.              Ризли бы нещадно, невыносимо хотелось переродиться – но он должен отплатить за грех прошлой жизни. Он уже готовится понести справедливое наказание – а иным оно и не может быть, если выносится Верховным судьей, но его назначенный государством адвокат вдруг берёт слово. Ризли хотел отказаться от него, но по правилам Фонтейна в суде должны быть всегда представлены обе стороны, и Ризли не чувствует в себе желания защищать самого себя.              Сейчас адвокат переносит внемлющую толпу в тяжёлое детство маленького мальчика, и у Ризли начинают подкашиваться ноги, хотя он уже сидит. Неловко он дёргает скованными руками и не сдерживает тяжёлого выдоха, невольно вырывающегося из его обветренных губ. Он не желает вспоминать о перенесённых им кошмарах, ещё меньше он хочет ощущать к себе всеобщую жалость, но становится слишком поздно – бывший когда-то возмущённым его страшным поступком зал разражается поражёнными охами, сочувственными вздохами и даже редкими всхлипами. Какая-то девушка на заднем ряду начинает плакать в голос, когда адвокат заканчивает свой рассказ.              Ризли хочется провалиться под землю – он чувствует себя обнажённым, выставленным напоказ, будто каждый человек здесь может залезть к нему в душу, и Ризли не в состоянии этого вынести. Открыться кому-то – значит довериться ему, а Ризли потерял свою способность доверять людям много лет назад.              Ещё хуже для него – увидеть жалость в глазах своего света. Практически против собственной воли Ризли переводит взгляд на судейскую трибуну – на протяжении всего рассказа адвоката Нёвиллет хранил молчание. Он молчал так долго, что даже толпа зрителей забыла о его существовании, но только не Ризли.              Сейчас Ризли нервно и, к своему стыду, почти отчаянно вглядывается в чужое бледное лицо. Едва ли он сам понимает, что хочет там рассмотреть или чего боится там увидеть. На мгновение чужое лицо кажется Ризли таким же непроницаемым, каким и должно быть лицо судьи, но через секунду Нёвиллет открывает рот, и Ризли теряет связь с реальностью.              Чужой голос, до этого холодный, чистый и беспристрастный, напоминавший горный ручей, спокойный и уверенный, теперь звучит глухо, немного хрипло, и Ризли даже кажется, что он слегка дрожит. Ризли не верит собственным ушам, но его глаза наконец улавливают изменения в чужом лице. Маска холодной беспристрастности уже не так плотно сидит на Верховном судье. Его брови немного нахмурены, губы невольно поджимаются, когда он замолкает, а его взгляд вдруг отдаётся скорбью, и Ризли хочется умереть. В чужих безупречных лиловых глазах он видит что-то иное – не простую дежурную жалость. Он замечает там какое-то глубокое, кажущееся слишком личным сочувствие, перерастающее в настоящую боль.              Вероятно, Ризли просто бредит – как может Верховный судья испытывать боль из-за судьбы очередного преступника, пускай даже сироты с непростой судьбой? Как может он, оплот формальности и беспристрастия, пропускать через себя чью-то жалкую жизнь? Ризли ему никто. Ризли не заслуживает подобного понимания.              Чего Ризли заслуживает – так это справедливого наказания за своё преступление. Когда Нёвиллет обращается лично к нему и задаёт тот самый вопрос, Ризли позволяет словам выйти из своего рта с лёгкостью, которой вдруг наполняется его тяжёлая грудь: «Да. Я полностью признаю свою вину».              Где-то на заднем фоне сквозь шум в собственных ушах Ризли слышит недовольное бурчание архонта. Леди Фурина разочарована его скорым признанием – сегодняшнее потенциальное шоу с треском провалилось. По залу разносятся сочувственные вздохи, которые вмиг взрываются всхлипами, стоит Верховному судье огласить свой идеальный, беспристрастный вердикт.              «Виновен», – произносят идеальные губы, и у Ризли вновь отлегает от души. Он готов, он хочет, к этому моменту он уже, кажется, жаждет поскорее сбежать от этой проклятой жалости и понести наказание за свой тяжкий грех. Ещё легче ему становится от осознания, что Нёвиллет по-прежнему остаётся честным и справедливым судьёй, даже несмотря на своё странное, необычное, воистину необъяснимое сочувствие к судьбе беспризорного преступника.              Оратрис соглашается с вердиктом безупречного судьи, и в этот момент сквозь волну облегчения на Ризли вдруг накатывает приступ какой-то непонятной, тягучей боли. Он ни капли не боится попасть в крепость Меропид – на самом деле, он ждёт этого почти что с нетерпением, его новая жизнь, как и его новое «я» начинаются прямо сейчас, даже в качестве даты рождения он называет сегодняшнюю дату, но ему вдруг становится как будто по-щенячьи грустно – глазами он провожает прекрасную фигуру бледного ангела в судейском кресле, когда его выводят из зала заседания.              Ему предстоит долгий срок – столько же лет, сколько он уже прожил на этой земле. Немногим меньше, чем два десятилетия. И за всё это время он больше не увидит чистого света, пробившегося сквозь его затхлую, усталую тьму.              Наверное, пора бы возвращаться в реальность – говорит себе Ризли, оказываясь в тюремной камере. Возможно, грязь улиц и неутешительность собственной судьбы просто замучили его до такой степени, что он позволил себе создать этот сказочный образ в своей голове. Ризли не общался с ним с глазу на глаз, он даже не видел его так близко ни разу, кроме как когда стоял в своей клетке в ожидании вынесения приговора. Быть может, половину всего он себе просто надумал?              Но чужая красота была настоящей, чужое сочувствие неподдельным, а чужой ум и благородство блистали в заголовках газет и не обходили даже разговоры бедняков и преступников, среди которых Ризли провёл большую часть своей жизни.              В любом случае, теперь это не имеет никакого значения – у Ризли начинается новая жизнь. Здесь, под толщами воды и в окружении непробиваемых стен, он наконец получает шанс по-настоящему переродиться. Он может стать кем угодно, пока его прошлое обречено догнивать в истории и закоулках его собственной израненной души.              Будто вторя его помыслам, в его руке материализуется светящийся стеклянный шарик, когда Ризли подходит к стойке регистрации в тюрьме. Быстро спрятав его в ладонь, Ризли пытается что-то спросить, но работница за стойкой отвечает ему лишь молчанием. Чуть позже он обнаруживает на собственных документах приписку: «Спрячь как следует».              Крепость Меропид и в правду оказывается целой отдельной вселенной. Здесь властвуют свои правила, свои законы, и для выживания становится необходимым их соблюдать – или же учиться их обходить. Большинство вновь прибывших заключённых работают впроголодь, лишь бы только собрать достаточное количество купонов для хотя бы одной жалкой порции еды раз в три дня. Управляющего тюрьмой не волнует судьба его заключённых – преступникам положено гнить и разлагаться под водой, подобно дохлой рыбе. В его глазах они не люди.              Ризли привык не быть человеком в чужих глазах. В стенах тюрьмы он чувствует себя почти, как дома... только намного лучше. Его не пугают голод и рабские условия труда – он был малолетним рабом для собственных родителей, а здесь за его нелёгкий труд хотя бы дают какие-то награды. Купонов едва-едва хватает на еду – и своим прозорливым, научившимся вертеться и выживать разумом Ризли понимает, что этого для него недостаточно. Недостаточно для того, чтобы выстроить себе здесь комфортную жизнь. Недостаточно, чтобы стать по-настоящему другим человеком. Он не желает больше быть жалким червём. Он больше не может себе позволить быть рабом.              Ризли задаёт вопросы, принюхивается и присматривается, как внимательная и осторожная собака; он не даёт никому бросить на себя и тени подозрений. Он использует людей, как ресурс, но в отличии от своих недородителей он понимает ценность честной торговли и никогда не наступает себе на совесть, чтобы заполучить желаемое. Лишь немного хитрости, ума и проворства оказывается достаточно, чтобы наладить необходимые связи, не повторив при этом грехов его мучителей. Ризли никого не обманывает – он лишь наращивает капитал, а капиталом может быть всё что угодно – знакомства, купоны, умения, знания, и он пользуется этим капиталом для того, чтобы крепко встать на ноги.              Опыт выживания на улице, ровно как и некие умения мастерить и собирать детали помогают ему подняться выше по тюремной иерархии, хотя всё это не обходится и без грубой силы – в тюрьме её ценят не меньше, чем прозорливый ум.              Ринг ощущается для него как родная гавань. Физическая боль лишь заставляет его чувствовать себя живым. Удар за ударом, слюна вперемешку с кровью в его рту, и Ризли кажется, что с каждым боем он освобождается. Милая мелюзина в лазарете совсем другого мнения – она смотрит на него, нет, не с жалостью, а с таким же чистым и неподдельным сочувствием, как и его сказочный Верховный судья, и периодически сочувствие в её глазах сменяется настоящей тревогой, когда Ризли буквально выползает с ринга, задыхаясь от собственной крови.              «Сиджвин», – говорит она ему своё имя, пока её маленькие нечеловеческие ручки обрабатывают его многочисленные раны. Сиджвин любит наблюдать за людьми – она делится с ним этим по секрету, и Ризли, кажется, постепенно становится её любимым объектом для наблюдения. Как будто она видит в нём некую загадку, которую не может разгадать. Однажды она говорит, что видит в нём воплощение истинного человека – живого, дышащего, страдающего, но пережёвывающего собственную боль. Человека, который выживает, но не терпит, того, кто стремится к лучшему, вместо того чтобы смириться со своей печальной судьбой, как это делает большинство заключённых в этом злачном месте.              Ризли льстят её комплименты, они трогают его за живое, хотя вслух он беспечно отмахивается от них, предпочитая свести всё в неловкую шутку. Неужели Ризли и правда достоин звания «истинного человека»? Ещё нет. Пока нет. Устроить собственное положение здесь для него недостаточно. Он видит, как страдают другие заключённые, и сам же упирается в потолок возможного в этой тёмной крепости развития.              В крепости Меропид всё изначально несправедливо. Возможно, его прекрасный Верховный судья (к своему стыду, Ризли продолжает его так называть в своей голове, но к счастью, кроме Сиджвин никто больше не читает его мысли) ужаснулся бы происходящему здесь, если бы ступил своими начищенными ботинками на эту изолированную территорию. Быть может, он уже знает и уже ужасается, но крепость будто является своим собственным государством, и кажется, даже Верховный судья не имеет над ней власти.              Со временем Ризли всё реже вспоминает о судье, завлечённый в тюремный быт, слишком отличный от жизни сверху, но именно в такие моменты, когда кажется, что он упирается в стену, бледное и совершенное лицо Нёвиллета предстаёт перед его глазами, словно путеводная звезда. Ризли и правда сам сотворил себе кумира – но он об этом не жалеет. В таком грязном месте это его единственная возможность почувствовать чистоту. В такой непроглядной тьме это его единственное напоминание о прекрасном и завораживающем свете.              После особенно тяжёлых боёв и особенной длинных нотаций Сиджвин Ризли засыпает ночью на жёсткой койке своей камеры и позволяет своему загруженному разуму утонуть в сладких и приятных мечтах. В этих мечтах, этих нереалистичных фантазиях он проживает совсем другую жизнь. Жизнь, в которой он справляется намного лучше, чем сейчас, жизнь, в которой он становится достоин рукопожатия чужой сильной, но изящной руки. В этой жизни Нёвиллет улыбается ему и говорит какие-то совсем невероятные фразы, вроде той, что «Я горжусь тобой, Ризли», и Ризли просыпается с теплом на душе. Теплом, превращающимся в пламя.              Ризли чувствует в себе порыв перевернуть всё вверх дном. Он не помнит, когда стал таким благородным – освобождение детей сопровождалось личной местью; Ризли не может считать своё преступление истинным актом благородства. Даже сейчас он думает не только о других, но и о себе – кажется, его беспокойный разум просто не в силах вынести подобной несправедливости, подобного беспорядка. Как будто только истинный порядок может успокоить его всё ещё догнивающие в глубине подсознания страхи.              И тогда он придумывает план. Со временем его тело перестаёт напоминать кровавое месиво после каждого боя – в этом ему помогает мощная перчатка, собранная с использованием его недюжинной смекалки. Пока все остальные заключённые растрачивают купоны, стоит им их только получить, Ризли разрабатывает собственную стратегию. Незаметно для всех он копит купоны и наращивает капитал, так что никто даже не замечает, как Ризли становится практически самым богатым заключённым в тюрьме.              Но богатство – не его цель. Купоны – не его панацея. Они лишь бумажки, средство в достижении его главной цели. Когда управляющий тюрьмы, жадный и жалкий, узнаёт о его накопленном капитале, Ризли лишь в голос усмехается – всё идёт согласно его плану. Управляющий желает отобрать все его купоны – но это именно того, чего Ризли и добивается. В его руках не просто купоны, в его руках целая сеть заключённых, друзей, соратников и доверенных лиц. Все они, и даже те, кто не питают к Ризли доверия или особой симпатии, вдруг понимают, что и сами могут лишиться своих кровно заработанных накоплений лишь по прихоти безжалостного начальника, который и так все эти годы морил их голодом и обрекал на рабский труд.              Ризли усмехается ещё раз, когда в ответ на его вызов на справедливую дуэль, управляющий тюрьмы вдруг исчезает, испугавшись собственного заключённого. К этому моменту уважение заключённых к Ризли, кажется, уже не знает границ – он достиг почти что высшей точки авторитета. И когда наконец наступает тот день, долгожданный день его освобождения, управляющий так и не является на подпись необходимых бумаг.              Ризли остаётся лишь самому войти в кабинет управляющего и своей собственной рукой подписать свои же освободительные бумаги. Он больше не пленник этого места – он теперь его хозяин.              Крепость Меропид – автономное место. Это кажется почти естественным – взять в свои руки брошенную власть, особенно, когда тебя поддерживают практически все обитатели тюрьмы. И всё же крепость неразрывно связана с Фонтейном, а над Фонтейном правит великий Гидро Архонт, которая не может позволить подобного захвата власти в столь важном для своей страны месте. Правда, видимо, в этот раз у неё находятся дела поважнее, потому что на переговоры с Ризли посылают... его.              Не то чтобы Ризли забывает, как дышать – формально, его лёгкие продолжают сжиматься и разжиматься, впуская и выпуская воздух, но Ризли кажется, что его собственное тело состоит из ваты, когда на пороге теперь его кабинета появляется его личный свет.              По началу чужое лицо не выражает никаких эмоций – прямо как тогда, в суде, почти двадцать лет назад. Нёвиллет не изменился ни на йоту. Опьянённому сознанию Ризли чудится, что он даже помолодел. Быть может, Ризли просто давно его не видел, но чужая кожа выглядит ещё чище, чужие волосы сияют своей белизной и теперь, похоже, стали ещё длиннее, а чужие глаза захватывают его в плен в ту же секунду, когда Ризли встречается с ними взглядом.              Он никогда не видел Нёвиллета настолько близко. Ризли ощущает, как его сердце замирает в благоговении. За годы в тюрьме он возмужал и физически, и морально. Его тело больше не напоминает нескладное тело подростка. Сквозь его одежду пробиваются мускулы, на его лице темнеет небольшая щетина. Он практически держит в своих руках целую тюрьму, и тысячи заключённых готовы подчиняться ему, словно своему повелителю. Каким-то чудом Ризли хватает красноречия и смекалки пресечь возможные конфликты между посланными сверху стражниками и заключёнными в тюрьме преступниками. Он лишь требует аудиенции с официальным представителем Фонтейна, но когда перед ним, на расстоянии вытянутой руки, оказывается сам Нёвиллет – Ризли чувствует себя голодным щенком, дорвавшимся до сладкой косточки.              С трудом сдерживая позорное, мелькающее где-то на подкорке желание упасть перед ним на колени, Ризли сглатывает слюну и приветственно кивает Нёвиллету. Прежде чем он успевает раскрыть рот, Нёвиллет вдруг делает ещё один небольшой шаг навстречу и протягивает ему свою руку. Ризли физически чувствует, как его душа отделяется от тела, когда их руки соприкасаются в рукопожатии. На самом деле на руке судьи сейчас перчатка, но это не мешает Ризли почувствовать его неожиданное тепло – почему-то ему всегда казалось, что Нёвиллет будет сочится холодом в прямом смысле этого слова.              Ризли приглашает его сесть, и когда они усаживаются, на чужом лице вдруг мелькает улыбка. Ризли не может поверить собственным глазам: он – преступник, едва отбывший свой срок и только что захвативший тюрьму, и Верховный судья ему улыбается. В его голове проносится мысль о том, что всё это – лишь больной сон, который он видит, лёжа обессиленный и избитый в лазарете у Сиджвин, и стоит Нёвиллету открыть рот, Ризли только ещё больше в этом убеждается.              «Кажется, теперь вы – хозяин этого места, месье Ризли».              Ризли не сдерживает шумного вздоха. Стая мурашек пробегает по его спине и ударяет в голову. Он чувствует себя пьяным, но находит в себе силы держать недавно обретённую марку. Он не должен ударить в грязь лицом. Не перед ним.              «Месье Нёвиллет», – Ризли смакует, пробует на вкус то, как с его уст звучит чужое имя, и внезапно в нём просыпается неожиданная уверенность. Быть может, Нёвиллету хватило лишь одной улыбки, чтобы расположить его к себе, но почему-то, Ризли больше не ощущает волнения. Почему-то он чувствует, что с Нёвиллетом можно говорить свободно на любую тему. Нёвиллет открыт к диалогу, Нёвиллет открыт ему.              В глубине души Ризли одновременно и боится, и надеется, что Нёвиллет его помнит – хотя он бы и так навёл о нём справки перед визитом в тюрьму, так что Ризли, это, кажется, не суждено узнать. Но теперь он начинает ощущать странный, убаюкивающий покой – быть может, его тело просто неспособно выдержать подобный уровень стресса, а может быть, Нёвиллет вновь гипнотизирует его беспощадной лиловостью своих глаз.              «Месье Нёвиллет», – повторяет Ризли через минуту тишины, почему-то лишённой неловкости и дискомфорта. «Для меня большая честь видеть вас здесь, и я готов к переговорам».              Нёвиллет улыбается. Снова. «Я помню вас», – говорит он, и Ризли улыбается ему в ответ.              Он ждал этого момента половину своей жизни.              В груди печёт, его сердце трепещет. Ризли чувствует, как к его щекам подступает совершенно неуместный для подобной деловой встречи румянец. Но его это совсем не волнует.              Первой встречи с Нёвиллетом он ждал почти двадцать лет. Второй встречи – ровно столько же. Ризли планирует выведать у мелюзин секрет долголетия, чтобы удостоиться чести увидеть его ещё хотя бы пару раз.              А сейчас – они приступают к переговорам.              Ризли требуется немало времени, чтобы хотя бы просто прийти в себя после встречи с Верховным судьёй. Ещё больше времени ему требуется, чтобы переварить и осознать произошедшее. Зажмуриваясь, он вновь и вновь прокручивает исход их разговора: Нёвиллет официально признаёт его должность, как начальника тюрьмы, и обещает замолвить за него словечко перед Фуриной. Едва ли это может быть правдой. Ризли пытается воспроизвести в памяти весь их диалог.              Они сидят друг напротив друга. Ризли говорит очень долго и, пожалуй, очень возбуждённо, совсем не под стать будущему грозному управляющему крепости, но Нёвиллет слушает его молча и невероятно внимательно. Сквозь собственную тираду Ризли даже кажется, что Нёвиллет ловит каждое его слово. Всё, что он рассказывает ему о прегрешениях старого начальника тюрьмы, ныне исчезнувшего без следа, всё, что он поведывает ему о текущем неутешительном положении крепости и о своих планах по его улучшению. Нёвиллет внемлет его словам с непоколебимым вниманием.              Заканчивая свою пламенную речь, Ризли внимательно вглядывается в чужое лицо, но не видит и тени сомнения в лиловых глазах – Нёвиллет лишь коротко кивает, и из его уст звучит спокойное «Хорошо».              На мгновение Ризли не может поверить собственным ушам. Он недоверчиво склоняет голову, но Нёвиллет одаривает его ещё одним заверяющим взглядом.              «Хорошо? Так просто?» – спрашивает Ризли, чувствуя, как нахмуриваются его брови. Неужели Верховный судья готов просто довериться ему?              «Да», – произносит Нёвиллет, отвечая сразу на два вопроса. И теперь приходит очередь самого Ризли довериться ему.              Годы и десятки лет, вся его жизнь, проведённая в одном сплошном недоверии; обман самых близких людей, сон с наполовину открытыми глазами и зажатой в руке заточкой, скитания по грязным улицам среди воров и бродяг, пекущихся только о собственной шкуре. Теперь его ожившая сказка сидит перед ним и просит его ему довериться. Вероятно, Ризли для этого нужно сделать какое-то усилие, нужно поработать над собой, переступить через себя, нужно...              «Хорошо», – с небывалой, простой и естественной ловкостью кивает он, ловя на чужом лице ещё одну сдержанную, но искреннюю улыбку. Его сердце уже давно расплавилось и растаяло в его груди, как брошенное в сумерской пустыне мороженое, и теперь его рот раскрывается сам собой: «Интересы крепости Меропид всегда будут стоять для меня на первом месте, но вы, месье Нёвиллет, можете всегда рассчитывать на мою полную, безоговорочную лояльность».              Вот так Ризли присягает на верность богу, спустившемуся прямо с небес к нему на дно. Он присягает на верность свету, который все эти годы, всю эту жизнь вёл его сквозь тьму, сам даже не подозревая об этом.              Душа Ризли скулит в миксе самых разных эмоций, когда их руки вновь касаются друг друга, на этот раз в прощальном рукопожатии. Нёвиллет уходит, а Ризли так и остаётся стоять в кабинете управляющего тюрьмы, словно пригвождённый к полу.              Он смотрит удаляющейся фигуре в след. Его глаза приятно слепит белоснежное великолепие чужих длинных и роскошных волос. Ближе к копчику они собираются в милый, совершенно не соответствующий образу Верховного судьи бантик, и Ризли ловит себя на желании распустить его.              Преобразование крепости Меропид оказывается нелёгкой задачей, но Ризли ощущает себя готовым к ней. Его поддерживают заключённые, а теперь ещё и, с лёгкой подачи Нёвиллета, стражники. Теперь он чувствует в себе небывалый прилив сил и уверенности, день за днём выстраивая в крепости новую, гораздо более справедливую жизнь. Пускай устанавливать новый порядок оказывается непросто, разобраться с бунтующими не составляет труда, когда на твоей стороне абсолютное большинство, чьим непомерным уважением ты пользуешься ровно так же, как и накопленными купонами.              Сбежавший бывший начальник тюрьмы оставил все отобранные у Ризли купоны в своём же кабинете – вне крепости они не имеют никакой ценности. Теперь Ризли получает возможность направить накопленный капитал во благо, и он видит благодарность в тысячах пар глаз, когда постепенно место гниения жалких изгнанников превращается в место искупления грехов, дарующее каждому шанс на нормальную жизнь.              Неужели сама судьба вела его к этому моменту? Тяжёлое детство, страшное преступление и последовавшее за ним длительное заключение? Ризли не знает, он больше не горит желанием окунаться в своё прошлое. Хотя получив доступ к необходимым документам, вновь с помощью его теперь коллеги и практически делового партнёра с острыми ушами и безупречной осанкой, Ризли всё же не может удержаться от погружения в тайну своего происхождения.              К сожалению, поиски его ни к нему не приводят – он так и остаётся подкидышем, не имеющим представления о своих настоящих родителях. На этом его возвращение в прошлое заканчивается – хоть у него и проскальзывают мысли связаться со своими старыми товарищами и знакомыми, он тут же отбрасывает их – Ризли больше не чувствует желания иметь что-либо общее с его прошлой жизнью.              Сейчас у него новая жизнь. Теперь он – свободный человек, управляющий тюрьмы, администратор подводной крепости Меропид и... почётный герцог?              Ризли, ставшему таким величественным и уверенным, хочется сжаться в позорный комок из стыда и какой-то необъяснимой, неадекватной вины, когда он узнаёт, что Нёвиллет борется за его титул. Нёвиллет... Его ролевая модель, объект его непомерного уважения и восхищения, Нёвиллет, стоящий на несколько голов выше его по всем параметрам. Недосягаемый идеал, оплот безупречного профессионализма с невыносимо добрым и человечным сердцем, каким-то образом уживающимся вместе с его блистательным и холодным умом. Этот самый Нёвиллет борется за его титул, как будто Ризли заслуживает его, как будто Ризли просит его – он поклялся Нёвиллету в верности, но сейчас он почему-то ощущает себя должником, и ему не нравится это чувство.              Он отказывается от официальной церемонии и встречается с Нёвиллетом лично. Ризли появляется в Дворце Мермония с Глазом Бога, подвешенным на своей одежде – впервые за много лет он почему-то вспоминает о нём, ведомый, возможно, предстоящим актом получения титула.              Улыбка озаряет чужое лицо, когда Нёвиллет ловит взглядом сияющий светло-голубым светом камешек. Продолжая улыбаться, он проводит короткую и скромную церемонию вручения титула, церемонию, на которой присутствуют лишь они двое. Пара официальных фраз, подпись, поздравление. Нёвиллет как всегда сдерживает свои эмоции, его улыбка вежлива и спокойна, она не выходит за рамки официальной чопорности, но Ризли кажется, что Нёвиллет и впрямь радуется этому событию больше него – Ризли всё ещё пытается подавить в себе внутренний голос, кричащий, что он этого недостоин, он недостоин подобных почестей, а тем более произнесённых с этих прекрасных уст.              Будто развеивая его сомнения, Нёвиллет говорит вдруг чересчур искренно, не под стать холодной вежливости его улыбки: «Похоже, ты наконец нашёл себе занятие по душе».              Ризли всё же не сдерживает улыбки, но ничего не говорит в ответ.              Со временем он привыкает к обращению «Ваша светлость» и мимолётом начинает наслаждаться этим. Его личность свободна от высокомерия, и всё же в этом обращении отражаются все его усилия, все эти тяжёлые годы, потраченные с целью вырваться из болота и достигнуть чего-то большего, попутно изменяя окружающий его мир. Пусть даже миром является одна лишь крепость.              Ризли редко покидает её пределы, но когда предоставляется возможность, он с удовольствием предаётся спокойным прогулкам и небольшим пикникам на природе в лучах солнечного света. Кажется, теперь он достиг той самой стабильной, спокойной и правильной жизни, но что-то продолжает волновать его сердце. Что-то... или кто-то.              Кто-то, чье имя Ризли до сих пор не знает, но его это мало волнует. Ризли знает намного больше. Он знает теперь на личном опыте, насколько Нёвиллет приятный и ответственный в работе человек. На него всегда можно положиться, его слово – непоколебимая скала, его разум открыт и щедр на идеи, а его сердце, так тщательно запрятанное за масками холодной официозности, на самом теле обливается состраданием и любовью к миру, едва ли осознаваемыми самим Нёвиллетом.              Теперь Ризли думает, что он не является для Нёвиллета особенным, как ему ненароком казалось все эти годы. Теперь он знает Нёвиллета лучше, и Нёвиллет, кажется, готов сострадать каждому человеку, попавшему в мало-мальски сложную ситуацию. Он утешает случайного работника, у которого просто плохое настроение с той же самоотдачей, с которой защищает права мелюзин. Сейчас Ризли думает, что тогда, в суде, много лет назад, Нёвиллет сочувствовал его положению лишь потому, что он сочувствует любой несчастной душе. Возможно, молодому и горячему уму Ризли всё это особое понимание действительно привиделось.              Теперь их отношения спокойные и стабильные, поддерживаемые деловой формальностью и проверенным годами сотрудничества доверием, но почему-то иногда Ризли всё ещё сдаётся во власть своих собственных иллюзий, когда в чужом ровном голосе ему вдруг чудится лёгкое дрожание, а в чужих всё таких потрясающих лиловых глазах видится какая-то отличная от простой доброжелательности теплота.              Внезапно Ризли вдруг вспоминает тот случай, когда он, ещё совсем недавно вступивший на пост управляющего тюрьмы, оказывается вызван Нёвиллетом для какого-то разговора. Ризли настигает его прямо на улице – стоящего под проливным дождём, уже мокрого до нитки. На секунду Ризли любуется его мокрыми волосами, всё такими же белоснежными и прекрасными, после чего прячет его под зонтом. С чужих губ срывается лишь дежурная благодарность, в то время как чужое лицо кажется ему неестественным и опечаленным. Ризли становится не по себе – неужели он прервал какое-то важное размышление или чем-то ему помешал? С другой стороны, Нёвиллет ведь сам вызвал его к себе... Тогда Ризли позволяет своему разуму освободиться от неприятных мыслей и просто молча продолжает стоять рядом с ним, придерживая для него зонт, словно тихий и послушный слуга, или быть может, его молчаливый компаньон.              Это воспоминание теряется в десятке таких же, порой странных и немного сюрреалистичных. Иногда Ризли кажется, что половина из них ему просто приснилась. Ведь будь все они реальностью, это что-то бы да значило? Не важно. Ризли предпочитает жить в настоящем. Что там было у них с Нёвиллетом в прошлом, какие искорки тухли прежде, чем успевали загореться под проливным дождём – не имеет никакого значения. Теперь их отношения стабильные и совершенно точно рабочие. В этом ему не приходится сомневаться... почти.              Быть может, Ризли начинает бредить, потому что Нёвиллет всё чаще интересуется состоянием Сиджвин и даже навещает её в крепости, используя каждый раз весьма сомнительные и незначительные поводы. Попутно он заглядывает к Ризли, чтобы обсудить с ним как будто бы важные, но на самом деле уже сто раз обговоренные мелкие рабочие вопросы, и в особенно счастливые дни он даже соглашается остаться на чашечку чая.               И в такие дни, когда у них обоих мало работы, и Нёвиллет просто сидит в его кабинете, медленно потягивая предложенный ему чай, Ризли чувствует, как его лицо расплывается в довольной, почти что блаженной улыбке, словно у кота, наевшегося сметаны, или пса, удобно устроившегося на коленях хозяина. В такие моменты они могут говорить обо всём на свете, а могут просто молчать. И то, и другое в компании Нёвиллета ощущается тепло, уютно и приятно. Позволяя себе редкие шутки, которые Нёвиллет понимает лишь через одну, Ризли давит в себе порывы, рождающиеся у него где-то в животе, в небрежном танце бабочек, или в груди, в клапанах его трепещущего сердца.              Эти порывы кажутся ему бесплотными желаниями пьяного ума, даже несмотря на то, что они пьют лишь чай.              Порыв коснуться чужой руки. Порыв стянуть перчатку и коснуться этой руки снова, теперь обнажённой. Почувствовать мягкость чужой кожи. Вдруг сорваться с кресла, преодолеть между ними расстояние и склониться над Нёвиллетом, чтобы поймать лёгкий румянец, наливший его бледные щеки. Медленно опуститься перед ним на колени, коснуться всё той же руки и вдруг припасть к ней губами. Ощутить чужие длинные и тонкие пальцы в своих взъерошенных волосах. Уткнуться носом в чужое бедро, положить на него свою голову и остаться лежать так, пока его хозяин не скажет ему подняться. Нехотя, но послушно оторваться от бедра и неловко встать на ноги лишь для того, чтобы быть вдруг схваченным чужими руками и опрокинутым обратно на чужие колени.              Оказаться на нём, ощутить электричество воздуха между их лицами. Прочувствовать каждое мгновение между встречей их затуманенных взглядов и соприкосновением их жаждущих губ.              Раствориться, наконец, спустя десятки лет, сотни деловых писем, тысячи слов, дежурных и искренних, во вкусе его губ, мягких и тёплых.              Зарыть руку в белый снег его волос, прижаться к нему всем своим телом, словно утопающий, схватившийся за спасительную соломинку, и всё это только лишь для того, чтобы в конце концов утонуть в нём.              «Могу ли я спросить тебя, о чём ты задумался?» – произносит Нёвиллет, и Ризли невольно вздрагивает, рефлекторно сжимая чашку с уже давно остывшим чаем в руках.              «Работа» – отвечает Ризли, и Нёвиллет лишь бесцветно кивает. «Работа» – их код, их связующее звено, их оправдание и спасение. Работники Дворца Мермония шутят о том, что Нёвиллет женат на своей работе, и у Ризли вдруг сбивается дыхание, когда краем уха он слышит от пары своих подчинённых что-то вроде «Его светлость трудится на благо крепости не покладая рук. Я думаю, он влюблён в свою работу».              Ризли влюблён. Он, быть может, из тех, кто будет скрывать свои чувства до последнего и не раскроет их даже под страхом смертной казни. Но он не из тех, кто будет долго отрицать эти чувства в самом себе. Он может быть закрыт от остального мира, но от самого себя у него нет секретов. Он осознаёт свои страхи, он жалеет о своём нелёгком детстве и не отрицает оставленных им травм. А ещё он знает, что он влюблен. Он влюблён, и это чувство сияет в его груди как огонёк – порой согревающий, время от времени – обжигающий.              Ризли не смеет мечтать о большем – он и так довольно счастливый человек. У него стабильная работа, стабильные рабочие отношения с Нёвиллетом, у него есть друзья, уважение коллег и заключённых, у него есть, в конце концов, собственная крепость. И не важно, что почему-то именно сейчас, спустя уже годы работы с Нёвиллетом, Ризли всё чаще погружается в запретные сны, будто у него начался второй переходный возраст.              Ризли относится к этому почти буднично – проснувшись ото сна, он обхватывает рукой потяжелевший член и вновь прикрывает глаза. Он снимает напряжение так, будто в этом нет ничего особенного. Он даже не пытается отвлечься, позволяя своим мыслям скользить в направлениях, которые в реальности показались бы непозволительными.              Ризли не смеет представлять себя внутри него или его внутри себя – это было бы слишком, слишком невыносимо, и на самом деле, ему этого даже не требуется. Он достигает разрядки лишь в фантазии о том, как его язык скользит по чужой длине, а его пальцы почти невесомо касаются белоснежных бёдер. Иногда Ризли всё же уносит, и его язык вдруг оказывается в районе чужого нутра, но к этому моменту Ризли обычно уже чувствует, как опустошаются его яйца.              Он не жалеет себя, не сокрушается из-за невыполнимости своих желаний. Кажется, он готов есть крошки со стола, и эти крошки кажутся ему изысканным блюдом. У Ризли есть жизнь, и Нёвиллет есть в этой жизни. Его прошлая личность умерла в окружении ей же обескровленных трупов, и сейчас его новое «я» тихо наслаждается обретённым покоем.              Хотя покой не может длиться вечно – на горизонте маячит тревожащее пророчество, под его собственной тюрьмой скрывается разрушительная сила. Ризли не поддаётся панике – он больше не беспомощный подкидыш, оказавшийся товаром для собственных спасителей. Он теперь полон решимости, идей, а главное, ресурсов. Величественный корабль вырастает на его глазах годами упорного труда. Параллельно Ризли приходится сдерживать нашествие фатуи – они распространяются по его тюрьме, как тараканы, заполняют его почву, словно сорняки, и методично, Ризли вырывает их одного за другим.              Должно быть, предвестникам и правда нет дела до своих пешек – иначе зачем они посылают к нему в лапы натуральных детей? Конечно, Ризли не собирается причинять им вреда, чёрт побери, они такие же сироты, как и он сам, но словно грозный сторожевой пёс, Ризли бдит и следит за каждым их движением.              Когда в его крепости вслед за фатуйскими детьми вдруг возникают фигуры двух иноземцев, Ризли не может сдержать улыбки. Возможно, он просто изголодался по его вниманию – он давно не видел Нёвиллета с глазу на глаз и, беспокойство Сиджвин лишь ещё больше напоминает ему о разлуке. Теперь, когда в его крепости появляются приближённые Нёвиллета, Ризли тешит себя эгоистичной мыслью, что в скором времени и сам Нёвиллет спустится к нему в обитель.              Люди говорят, что стоит опасаться собственных желаний, и Ризли убеждается в этом, когда его эгоистичное желание сбывается. Беспощадные потоки первозданной воды вырываются из глубин, и из последних сил сдерживая их безжалостный напор, Ризли успевает крикнуть иноземцам лишь: «Позовите Нёвиллета».              Он появляется во всём своем величии и движется с присущей только ему одному грации, даже когда тысячам людей угрожает опасность. Его шаги уверенные и ровные, лицо полно непоколебимой решимости. Неизведанная, невероятная, будто такая же первозданная, как и угрожающая им ядовитая вода, сила сочится из каждой клетки его безупречного тела. Его волосы развеваются, взгляд устремлён строго прямо, облачённая в чёрную атласную перчатку рука поднимается, готовая сдержать катастрофу, способную уничтожить всю их нацию. Он один – без своей свиты, без Гидро Архонта, Нёвиллет абсолютно один, словно единственный, истинный бог, встающий на защиту по праву принадлежащей ему земли.              «Вау. В чём твой секрет?» – то, что должно было звучать как беспечный сарказм, почему-то срывается с его губ истинным восхищением. На секунду Ризли чувствует себя неспособным отвести взгляд от чужого могущества. Сердце замирает в его груди в зачарованном благоговении, прежде чем он находит в себе силы отмереть и отступить.              Ризли волнуется за него. Он волнуется, но в то же время ни на секунду в нём не сомневается. Он чувствует лишь абсолютную веру, когда оставляет Нёвиллета один на один с разрушительной силой. Едва ли простой человек или обычный обладатель Глаза Бога, которого он у Нёвиллета никогда не видел, способен прожить пятьсот лет и совладать с такой невероятной угрозой. В глубине души Ризли знает. Он не чувствует необходимости поднимать эту тему, по крайней мере пока, – но он знает.              Он выдыхает с облегчением, когда катастрофа, пускай и временно, но всё же их минует. Ризли снова вспоминает свои детские мечты о Нёвиллете. С возрастом он отбросил их как сказочные фантазии, но быть может, тогда он был не так далёк от истины. Теперь он знает Нёвиллета лучше, он видит его в будничной обстановке, чувствует его слабости, и всё же Нёвиллет, кажется, и правда, до сих пор представляет из себя нечто запредельное. Что-то, чего Ризли никогда не достичь.              И именно поэтому Ризли влюбляется в него без памяти – не из-за его запредельности, а из-за того, как она сочетается с его щемящей человечностью. Быть может, Нёвиллет и ощущает себя чужаком – Ризли хорошо знакомо это чувство, он пронёс его через всю свою жизнь, в каком бы круге знакомств не вращался. Но Нёвиллет поразительным образом проявляет свою нежную и ранимую человечность. Он обнажает свою слабость, вновь оказавшись в его кабинете в окружении своих иномирных друзей.              «Я недостоин таких высоких похвал... Не стоит относиться ко мне с таким уважением».              Ризли чувствует, как его сердце колотится о грудь в отчаянном протесте. Кровь подступает к его лицу, на мгновение он ощущает злобу на тех, кто посмел посеять в чужой светлой голове подобные сомнения. Быть может, Нёвиллет уже родился с ними? Потерянный, загнанный в угол, словно выброшенная на берег золотая рыбка, чужой на своей собственной земле, отчаянно пытающийся найти смысл в собственном существовании.              Ризли смотрит в прекрасные лиловые глаза и ощущает в себе стойкую готовность умереть, если бы только его смерть могла залечить чужую душу. Он страстно желает успокоить и приласкать чужой океан – Нёвиллет сомневается в смысле собственного существования, даже не представляя, что для Ризли он стал тем самым смыслом. Его путеводный свет, его бог и его ангел, его странный друг и его несведущий возлюбленный стоит перед ним и искренне верит в то, что он недостоин похвалы, недостоин призвания, недостоин подобного уважения.              Ризли готов разорваться от уважения, ровно, как он готов лопнуть от благодарности и любви. Но даже сейчас он не может позволить себе слишком много искренности – она бы снесла их обоих, разрушив то прекрасное, особенное и хрупкое, что возникло между ними за все эти годы. И всё же Ризли не может молчать. Чужая боль становится его собственной, и он чувствует в себе потребность заглушить сомнения в этой светлой голове. Прочистив горло, Ризли придает своему голосу спокойный, но убедительный тон и позволяет небольшой искренности сорваться с его уст:              «Каждое твоё решение оказывает влияние на весь Фонтейн. Ты постепенно преобразуешь всю нацию. Не надо скромничать. Ты больше не тот чужак, которым был раньше».              «Спасибо, что развеял мои сомнения».              Ризли выдыхает и улыбается.              Если в его собственном существовании есть смысл – так это не позволить его личному свету окутаться тьмой.              Знакомый огонь в его груди печёт и обжигает, когда Нёвиллет покидает его кабинет совместно со своими друзьями. Он не остаётся на чай, не в этот раз, но Ризли не расстраивается. Опуская веки, он вспоминает чужое лицо в тот самый момент, когда...              «Спасибо, что развеял мои сомнения».              Что-то сверкает в чужих глазах. В маске сдержанности, в окружении посторонних людей, Ризли улавливает это. Нёвиллет пересекается с ним взглядом, и вся вселенная вдруг заливается ярким светом.              Это что-то знакомое. Что-то, что он уже однажды видел. Годы назад. Тогда, в суде, когда сквозь судейскую личину пробилась искренность. Тогда, в ставшем теперь его кабинете, когда Верховный судья протянул ему руку, и их рукопожатие превратило воздух между ними в электричество. Тогда, когда Нёвиллет улыбнулся ему, заметив сверкание Глаза Бога на его одежде, и даже когда Нёвиллет с выражением непомерной тоски на лице высказал ему дежурную благодарность, оставшись, однако, стоять под его зонтом в опасной и прекрасной близости.              Это была связь. Пьянящее доверие. Молчаливое понимание.              Понимание...              Ему не казалось. Только сейчас Ризли вдруг осознаёт, что всё это время ему не казалось. Теперь он в этом уверен. Сквозь тяготы жизни и дежурные маски, напускные манеры и тщательно подобранные слова, сквозь рабочие формальности и чопорные жесты... Нёвиллет вверху, а Ризли здесь, внизу. Между ними толщи воды. Они из разных миров. Миров, которые не должны пересекаться.              Но их разумы соединяются невидимой нитью, природу которой никто из них не в силах понять.              Может быть, Ризли не суждено сблизиться с ним ещё больше. Может быть, Ризли попросту этого недостоин.              Он хочет быть достоин, хочет быть идеальным. Он хочет ему соответствовать. Но сейчас всё, что он может делать – лишь быть благодарным и наслаждаться каждым мгновением жизни, в которой есть он.              Ризли не может быть особенным – таким, каким Нёвиллет.              Ризли может лишь верить.              Верить в то, что их связь – действительно особенная.