Падение

Воздух здесь оседал на дне лёгких чёрной рассыпчатой сажей. Стоило Крэйн ступить на поражённые Проклятием земли, как мир вокруг сжимался до узкого коридора между бледных фонарей, с гулким скрипом покачивающихся по периметру Башен Восхода Луны. Воспоминания пятиминутной давности стремительно бледнели, и даже сама мысль о том, что где-то там, по другую сторону портала, по-прежнему светит солнце, кричат чайки да закипает жизнь в пробуждающемся ото сна городе, казалась фантазией, отражающей реальность не больше, чем пёстрые каракули ребёнка передают облик его родителей. Крэйн расправила плечи, с трудом подавив желание съёжиться. На долю секунды она пожалела, что не взяла с собой Дворецкого, но тут же одумалась, — за гранитными стенами крепости её ожидает компания, подчёркивающая знаменательность этого дня куда лучше приставленного Отцом суетливого гоблина. Разум девушки блуждал, как заполнившая деревню нежить, вновь и вновь возвращаясь к случившемуся месяц назад. Пленённую массу извилин короновали — скромно, при трёх свидетелях, — сопроводили в новый дом и оставили парить над заботливо подсоленным резервуаром в недрах Башен. Впервые за тысячу лет печально известное произведение Карсуса увидело свет лишь для того, чтобы снова скрыться во мгле, — ничтожным напёрстком, венчающим гротескное тело чудовища. Источник божественной силы, опущенный до ошейника, подчиняющего носителя чужой власти. Крэйн не раз задумывалась, а смог бы сам незерилский волшебник оценить эту мрачную иронию?.. Ей казалось, будто с вылазки в колонию иллитидов, присоединившей к игре Старший Мозг, прошла уже целая вечность. Когда «Абсолют» наконец заняла своё законное место, для Избранных настало время переходить к следующей стадии плана; уже через пару часов первый из тысяч солдат их будущей армии обнаружил в собственном теле незваного гостя. Желая придать моменту торжественности, Крэйн выудила самого увесистого и жирного червя из бурляще-извивающегося чана с личинками. Существо неторопливо скользило по ладони, оставляя липкий прозрачный след; сверкало плотным кольцом зубов — мелких и острых — в чёрной прогалине рта. Крэйн помнила, как связанный мальчишка дёргался и кричал, — проклиная и умоляя, — видела острые костяшки его сжатых кулаков и первобытный всепоглощающий ужас в озёрах зрачков, когда личинка коснулась испещрённого сосудами белка голубого глаза. Червь юрко скрылся под кожей, выдавливая из юноши последний задушенный крик, оставляя Крэйн смотреть на неестественно замершего парня: не моргать, не дышать, не думать. Минуту спустя бледное тело забилось в судорогах, набирающих силу с каждой секундой: кости выворачивались, покидали суставы и рвали путы; вены темнели, набухая и увеличиваясь, словно переполненная фляга. Но сильнее всего девушку впечатлило другое. Бесформенное месиво, ещё недавно бывшее пастухом из горной деревушки неподалёку, не издавало ни звука. Подземная лаборатория подёрнулась тишиной, нарушаемой лишь смачным, омерзительным хрустом расходящейся челюсти. Это зрелище слишком быстро стало обыденностью. Число потенциальных подопытных в распоряжении триумвирата уменьшалось с каждой неудачей, и прямо пропорционально ему росло количество юных Свежевателей Разума — целиком подконтрольных создателям и практически столь же бесполезных для их замысла. «Отложенный цереморфозис», проданный Горташу неким таинственным «специалистом», всё никак не случался; вместо этого они неоднократно становились свидетелями «цероморфозиса моментального». Всякий раз, когда новорождённый иллитид, укутанный розоватой слизью, словно младенец плацентой, без сил растягивался на полу, в действие приходила одна и та же сцена: новоиспечённый Великий Герцог принимался взад-вперёд расхаживать по комнате, обрушивая на присутствующих лавину гипотез о предполагаемых причинах провалов и возможных способах их исправить. Кетерик Торм реагировал на это представление будто бык на красную тряпку, повторяя одни и те же фразы о несдержанности и отсутствии терпения как заученную речь. В качестве альтернативы он предлагал ждать. Ждать пока, находясь под воздействием магии Карсуса, Старший Мозг не изменится, невольно передав те же мутации потомству. Спустя какое-то время с удручающим постоянством произносилось слово «скоро», после чего мужчины начинали спорить: громко, долго и бессмысленно. В такие моменты Крэйн завидовала способности советника генерала Бальтазара убедительно прикидываться ветошью; ей же раз за разом приходилось брать на себя неблагодарную и героическую роль палки, останавливающей катящееся в пропасть колесо. С каждым днём она играла всё хуже. Недели сменяли друг друга, и вскоре выяснилось, что даже эти двое не способны перетасовывать одни и те же аргументы бесконечно. Однажды герцог просто перестал утруждать себя посещением сборов. С тех пор терпение покидало уже Крэйн, — цедясь кровью свиньи, подвешенной за ноги в мясницкой лавке. Некроманты вгоняли её в тоску: слишком много возни и никакого уважения к необратимой конечности смерти. Какое вообще удовольствие можно получить от убийства, когда за тобой всюду таскается гниющий бездушный каркас? В чём прелесть жизни, если вершина мечтаний — продление собственного существования, пусть даже путём превращения во что-то нелепое и неприглядное, вроде лича?.. Хуже вечеров в компании двух некромантов было разве что оставаться с Тормом наедине. Всем своим существом генерал источал чёрное, как воды Стикс, непроглядное отчаяние: вековая усталость сквозила в закрытой напряжённой позе и неизменной морщинке промеж бровей. Льдисто-серые глаза глядели куда-то сквозь Крэйн, находя её не интереснее ползущей по стене мухи. Порой Кетерик застывал, будто поражённый вражеским заклятьем, и подолгу, не моргая, смотрел в одну точку. Крэйн частенько представляла, каким он был раньше, и воображение с готовностью рисовало приторно-сладкую картину: облачённый в серебряное клирик Селюны обнимает жену и держит за руку смеющуюся дочку с радужками того же цвета, что и у него самого. Но как бы она ни старалась, даже весьма развращённой фантазии дочери Баала оказалось не под силу присоединить к лицу генерала улыбку; Кетерик и счастье сочетались с органичностью фрагментов из разных мозаик. Эта аура беспросветного мрака раздражала, пробуждая чересчур знакомые импульсы, и с каждым днём Крэйн всё сильнее жаждала отдать генерала на милость выпущенных им же теней, сизыми сгустками роящихся за пределами Башен. Чего она жаждала меньше, так это прочувствовать на себе вес его гнева. Крэйн уже довелось насладиться зрелищем во время их первой экскурсии по колонии иллитидов: тяжёлый молот взлетал и опускался, с одинаковой лёгкостью дробя кости и разрывая плоть. Недюжинная сила сочеталась с проворностью, удивительной для такого почтенного возраста и вдвойне невозможной под весом настолько массивной брони. Единственной уязвимостью Торма была его болезненная потребность идти на риск: замахиваясь, тот открывался слишком сильно, давая врагу возможность свободно наносить удары с обоих флангов. К счастью для генерала, бессмертие прощает многое: залюбовавшись невозмутимым видом Кетерика, одним движением выдёргивающего из глазницы запятнанное чёрным копьё, Крэйн едва ни лишилась собственной головы. Вот только в лаборатории от ратных навыков толку было немного. Им оставалось лишь слушать, периодически поддакивая, пока Горташ с присущим ему рвением заваливал Бальтазара мыслями по поводу происходящего. Обоим нравилось играть в учёных. Суровая правда же заключалась в том, что ни один из них не имел ни малейшего опыта в обращении с незерилскими артефактами и не продвинулся дальше базового понимания природы цереморфозиса. Крэйн не знала равных Горташу, когда дело касалось всевозможных металлических устройств. Его главное изобретение — автоматоны Стального Дозора, с каждым днём отнимающие хлеб у всё большего количества стражников, — обеспечили своему создателю титул лорда и подобие уважения в высшем обществе. В арсенале Бальтазара тоже имелась небольшая армия собственного производства. Среди его зомби особенно выделялся громадный голем, сотканный из сотен килограммов гниющей плоти; некромант относился к нему с особой нежностью и даже называл «братом». Крэйн, однако, предпочитала железные игрушки герцога: по крайней мере, от них приятней пахло. Временно освободив себя от обязанности присутствовать при удручающе предсказуемых экспериментах, Горташ взял привычку проводить почти всё свободное от плетения интриг время в камере пленного иллитида, иронично прозванного «Императором». В списке достижений последнего — весьма и весьма впечатляющих — особняком стояло подчинение разума Великой Герцогини Стелмейн, позволившее Свежевателю перехватить контроль над орудующей в городе группировкой торговцев информацией «Рыцари Щита», косвенно и временами напрямую влияющей на местную политику. Учитывая их со Стелмейн совместную историю, Крэйн не отказалась бы от императорской аудиенции, — вот только Горташ упорно не подпускал кого-либо к камере «до завершения допроса». Ослушаться она не смела. Слишком мало времени прошло с тех пор, как ей довелось избавить чахнущую герцогиню от мучений прямо в гостиничном номере. Уже на следующее утро все пять пальцев истончённой болезнью руки обнаружились в самых неожиданных и видных местах имений нескольких членов Парламента: последних из ещё не сломавшихся раздражающе-неподкупных, наивно убеждённых в собственной неуязвимости. Всего каких-то пару часов спустя четверо из них уже вовсю голосовали за единственного кандидата, достойного так кстати освободившейся должности; бездыханное тело пятого вскоре обнаружилось у подножия лестницы в доме племянницы. Трагический несчастный случай, превратностью судьбы совпавший с датой инаугурации нового Великого Герцога. Этому самому герцогу, по мнению Крэйн, стоило бы выказывать побольше уважения. Без неё Горташ до сих пор прозябал бы в звании «неофициального военного советника», — заискивал перед сливающейся воедино массой напудренных лордов и леди, то и дело приглядывающихся к его происхождению сквозь позолоченные оправы моноклей. Там, где их взгляды скользили по сыну сапожника с едва ли ни скандально широким кругом связей и состоянием сомнительного происхождения, она видела гениальный ум изобретателя, увенчанный лавром амбиций — дороже и полезнее любой короны. Ну, или почти любой. Когда накануне «инцидента» Крэйн предложила избавиться от загнанной в угол и готовой на всё паранойяльной герцогини, Горташ заявил, что «разумнее подождать, пока проблема ни решит себя сама», а потом ещё добавил что-то про «репутацию» и «непредсказуемые риски». Полный бред, разумеется. Невозможно себе представить нечто столь же лишённое логики, как жажда тянуть время в противостоянии с врагом, которому нечего терять, — а с логикой у герцога проблем прежде не наблюдалось. Может язык, утомлённый вереницей переработок, его и подвёл, вот только глаза, — в них явно блестело нечто иное. Намёк? Осторожность? Хронический недосып?.. «Определённо первое», — недолго думая решила Крэйн, после чего кивнула с самым понимающим видом, вышла за дверь и сделала всё по-своему. Однако вместо благодарности в их следующую встречу Горташ затянул лекцию о доверии и границах, словно пряностями из Амна приправленную красочным описанием всего случившегося с последним человеком, которому хватило наглости вторгаться в его личные дела. Крэйн слушала молча, не веря своим ушам. Ну а чего, ради всего нечестивого, он от неё ожидал? Она столько раз убирала, кого он скажет. В конце концов, Великий Герцог всё же сменил гнев на милость, но сладость триумфа уже омрачилась горьким привкусом угроз. Девушку так и подмывало спросить, с каких это пор неспособность Горташа прийти к власти стала его личным делом, если та угрожает всему их замыслу? Её замыслу. Воле Отца. Она так часто повторяла себе, что сделала это ради него, — педантично отделяя запястье герцогини, обездвиженной нанесённым на бокал паралитиком, Крэйн и в самом деле шептала молитву Баалу, — такая безупречно чистая жертва, — но в голове у неё звучало другое имя. После инаугурации они стали видеться реже, — практически всегда в лаборатории Башен, — и лишь несколько раз оставались наедине, не обсуждая при этом ничего помимо работы. Тени под карими глазами залегали всё шире, — темнели, едва не сливаясь с дымкой кайала; голодные бездны зрачков искрились маниакальным блеском. Необходимость делить новоприобретённую власть с тремя другими соправителями претила Горташу почти так же, как проблема всё-никак-не-желавшего-откладываться-цероморфозиса; граничащая с патологией потребность во всецелом контроле, помноженная на страх окончательно его утратить, сводили герцога с ума. Отчасти смирившись с необходимостью перетерпеть этот мрачный период, Крэйн сместила фокус внимания на происходящее в Храме и, к немалому удивлению, обнаружила там почти подозрительный порядок. Обычно проблемы в её жизни предпочитали литься со всех сторон словно капли дождя, подхватываемые непредсказуемыми порывами ветра, — или же содержимое опустошённого в неположенном месте ночного горшка. Но обстановка и впрямь оказалась необычайно спокойной: пара пропавших послушников, забитые осколками бедренной кости трубы, небольшой и легко устранимый скандал с щепоткой ритуального каннибализма… В общем, ничего необычного. Ничего требующего неотложного вмешательства. Шпионы докладывали, ассасины приносили деньги, Трибунал судил, крестил и занимался прочими вещами, вверенными Отцом в опытные и навсегда утратившие доступ к чему-нибудь минимально значительному руки Саревока. Даже Орин внезапно перестала то и дело напоминать о себе, будто бордельная сыпь. За три прошедших недели они виделись лишь дважды — во время мессы. Орин стояла среди своих Безликих, откинув за спину невозможно длинную и тяжёлую бесцветную косу, неподвижная словно статуя, высеченная из мрамора. Белые глаза, лишённые радужек и зрачков, по-прежнему метали молнии, однако их обладательница не проронила ни слова. Крэйн это более чем устраивало, — «Сестре» уже слишком давно пора выучить своё место. Гладкая, будто стоячая вода повседневность всё глубже и глубже затягивала в свои глубины. Каскад безликих дней сменяли чуть менее однообразные ночи, пока этим утром Крэйн не разбудила одна из адептов, словно белым флагом размахивая запечатанным конвертом с её именем и пометкой «срочно». После вскрытия внутри обнаружилось короткое письмо, написанное изящным и угловатым, словно зубцы крепостной стены, почерком Кетерика Торма. Сердце пропустило удар. То, чего они так ждали, наконец, случилось: проникнув в организм очередного подопытного, личинка вошла в состояние покоя, и процесс трансформации остановился, не успев нанести вреда физической оболочке владельца. Псионические свойства червя при этом полностью сохранились, делая заражённого столь же восприимчивым к воле Старшего Мозга, как и любой обычный Свежеватель Разума. В конце письма генерал вскользь упоминал, что уже оповестил Горташа, и в привычно приказном тоне рекомендовал при первой же возможности появиться в его владениях. Едва управившись с чтением, Крэйн скомкала желтоватую бумажку, явно не меньше века провалявшуюся Шар знает где, отшвырнула ту прочь и испепелила коротким «игнис». Ах, что теперь будет!.. Уже совсем скоро у неё появится настоящая армия: послушная, преданная и ничуть не менее смертоносная, чем даже Стальной Дозор. Скоро Отец узнает. Скоро она заставит Его гордиться! Издав характерное шипение, портал подёрнулся мелкой рябью и растворился в воздухе, возвращая Крэйн в настоящее. Всё, что ей оставалось сделать, — завернуть за угол, подняться по лестнице, поздороваться с двумя заспанными стражниками на входе (доброе утро, миледи). Гулко стуча каблуками, миновать полупустой тронный зал, с искренней улыбкой возвращая приветствия культистам Миркула, неизбалованным вниманием начальства. Затем — ещё несколько лестниц. Крэйн взбежала по ним, перепрыгивая через две ступени, будто нетерпеливый ребёнок, — в который раз напрочь игнорируя собственный статус. Парочки публичных казней не самой полезной прислуги должно с лихвой хватить для восстановления нужного уровня уважения среди местных. Главное здесь — не увлечься, провоцируя раздражение Кетерика. Возле входа в его кабинет на верхнем этаже Башен девушку уже поджидала З’релл — полуорчанка и телохранительница генерала, заглядывающая ему в рот с преданностью сторожевого пса. Та уже было собиралась что-то сказать, но Крэйн её опередила: — Какое чудесное утро! — чуть запыхавшись, выпалила она. — Это что, новая причёска? Выглядишь просто восхитительно! Вернуться к давно забытому развлечению оказалось приятно. С первых секунд, как Избранная увидела эту двухметровую накаченную богиню с парой жемчужных клыков и оливковым телом, словно вышедшим из-под резца чересчур увлёкшегося скульптора, она не упустила ни единого шанса сделать З’релл комплимент. Та стабильно отвечала прохладной вежливостью да взглядом, полным не слишком тщательно скрываемого презрения. Мысль о том, что если бы не приказ генерала, эти сильные руки уже давно сломали бы её пополам, доставляла Крэйн ни с чем не сравнимое извращённое удовольствие. А потому с каждым разом их диалоги становились всё нелепее, превращая происходящее в странную игру без шанса на победу. Герцога это ужасно забавляло; сама же З’релл вновь не повела ни единым мускулом. — Генерал Торм и лорд Горташ уже ждут в кабинете, миледи, — невозмутимо отрапортовала она, полностью игнорируя комментарий Крэйн. Та почувствовала слабый, будто претензии Орин, укол разочарования. «Могла бы ради приличия провести рукой по дредам или хотя-бы моргнуть — как в прошлый раз». — Ну так открывай же скорее дверь, лейтенант! — девушка всплеснула руками в наигранном нетерпении. — Разве можно заставлять таких важных джентльменов ждать?!.. В кабинете генерала царил полумрак, идеально отражающий как тьму, застывшую за окнами во всю стену, так и нрав владельца. Тлеющие в камине дрова делились теплом не охотнее, чем сальные свечи светом, и плечи Крэйн моментально покрылись гусиной кожей. Её подельники стояли в углу возле письменного стола; в руках у обоих поблёскивали бокалы. Едва ли не каждую их встречу неубиваемый Кетерик Торм облачался в полный доспех, поражая двух других Избранных своей необъяснимой привязанностью к столь неудобной груде металла. В центре кирасы слабым пурпурным светом горел Камень Пустоты — один из трёх, сорванных с Короны Карсуса. Объединённые вместе, Камни давали хранителям полную власть над любым, кому не посчастливится её примерить. Сама Крэйн считала не лучшей идеей держать такую ценность у всех на виду, однако осторожность не помешала ей связать свой Камень с ещё одним артефактом — прекрасным кинжалом, возникшим из первой капли крови, пролитой Баалом, когда тот ещё был смертным. Храмовому кузнецу удалось закрепить самоцвет между клинком и гардой, почти не жертвуя балансом. Горташ зашёл ещё дальше, обзаведясь целой коллекцией наручей из драгоценных металлов, изощрённо переплетавшихся на тыльной стороне ладони, переходя в ряд массивных перстней. В сочетании с его и без того впечатляющими нарядами, это выглядело на удивление органично. Сегодня сияние Камня аккомпанировало тяжёлой изумрудной парче, расшитой белым золотом, — Великий Герцог не пал бы до серебра, — с не слишком практичным шлейфом и ещё менее практичным вырезом до середины груди. Дорожка чёрных волос спускалась по смуглой коже, игриво скрываясь под тканью. Крэйн оставалось только завидовать такой устойчивости к холоду. — А вот и украшение этого вечера! — торжественно объявил Горташ, будто бы вовсе не он здесь сверкал ярче новогоднего кипариса. — Сейчас шесть пятнадцать утра, — тут же поправил его Кетерик, метнув взгляд на часы. — Не говори глупостей, — герцог улыбнулся, поигрывая тёмной жидкостью на дне бокала. — Примерный хозяин вроде тебя не стал бы спаивать гостей в такое время. Генерал шумно втянул воздух, закатывая глаза с видом мученика. Воспользовавшись секундным отвлечением, Крэйн шагнула в его сторону, приподнялась на носках, звонко чмокнула Кетерика в щёку и тут же отпрыгнула на безопасное расстояние, довольная преступлением. Кожа у некроманта была тонкая, как бумага и необычайно холодная; на губах осел сладковато-приторный запах трупа. Казалось, Торм побледнел ещё сильнее. Его закованные металлом пальцы едва не размозжили хрупкое стекло бокала, лицо на секунду перекосило, навевая мысли об инфаркте; левое веко дёрнулось. Мгновение спустя генерал принялся уморительно елозить по скуле латной перчаткой, — точно жертва укуса гадюки в тщетных усилиях избавиться от смертельного яда. Горташ весело рассмеялся. — А я всегда подозревал, что ты к нему неравнодушна, — он осушил бокал одним глотком и отставил тот в сторону, чтобы было удобнее театрально заламывать руки. — Ах, эти эльфы и их неувядающая красота!.. — Эльфистость здесь ни при чём, — Крэйн с самым невинным видом пожала плечами. — Всё дело в бороде. И ослепительной улыбке. Горташ опять усмехнулся, обводя генерала заинтригованным взглядом учёного, вдруг открывшего новый вид муравья: — Вот так и начинаешь сомневаться в собственном зрении. Смерив обоих убийственным взором, Кетерик фыркнул, однако тут же прекратил своё занятие. Девушка подняла руки ладонями вверх, показывая, что больше не представляет для него угрозы, и осторожно сделала пару шагов вперёд. — Не ревнуй, — глядя на герцога, Крэйн проследила пальцем рифлёный узор вышивки по тёмно-зелёной ткани: блестящее тело свитого в кольца змея. — Я могу поцеловать и тебя. Почти с такой же страстью. И она притянула его к себе, выполняя обещание. После долгих недель форменного безумия даже простой поцелуй казался чем-то вроде глотка воды посреди бесконечной пустыни. На языке оседали непривычные нотки, впрочем, тут же списанные на привкус вина или банальное обострение ощущений, вызванное затянувшимся перерывом. Генерал нарочито громко прокашлялся, и Горташ мягко отстранился, с почти оскорбительной скоростью переключив всё внимание на стоящую рядом бутылку. — О-о, да брось, Кетерик, — Крэйн ухмыльнулась, обращаясь к напряжённому, словно дверца банковского сейфа, полуэльфу. — На тебя больно смотреть. Мы наконец-то добились успеха. Чёрт возьми, да мы победили! Сколько ещё ты собираешься чахнуть? Морщинка между по-прежнему тёмных бровей углубилась: — Дольше чем ты думаешь, девочка. Последнее слово сорвалось с языка генерала грязным ругательством, но прежде чем Крэйн успела что-либо ответить, в её руке обнаружилась стеклянная ножка бокала, щедро наполненного кроваво-красным. — Чтобы я больше не слышал этих раздражающе трезвых споров! — карикатурно серьёзным тоном приказал Горташ. — Сегодня мы пьём — за успех и за долгую жизнь нашей общей парящей подруги! Все мы. Включая тебя, Кетерик. Закончив свой тост, герцог поднял бокал и, к удивлению Крэйн, некромант покорно к нему присоединился. Ей оставалось лишь последовать их примеру. — За новый этап! — предвыборным лозунгом выкрикнул Горташ, после чего они чокнулись, расплескав немало багрянца на пропитанный пылью ковёр, и залпом осушили бокалы. Вино — густое, крепкое, совершенно несладкое — отдавало характерными грибными нотками. Крэйн уже доводилось пробовать нечто похожее в «Ласке Шаресс» — самом известном в городе борделе. Бутылка ехала к мамзели контрабандой аж из Мензоберранзана. По её словам, «ничто так не придаёт вину пикантности, как мысль о праведной жертве рабов, причастных к его созданию». Лёгкое удивление коснулось приятно полегчавшего разума Крэйн; раньше она не замечала за генералом пристрастий к экзотике. — Ну и что мы за люди такие?! — расправившись с, кажется, третьим по счёту бокалом, девушка ударила кулаком по столу. На лицах её собутыльников отразилось подобие любопытства. — Как нам хватает совести стоять здесь и пить, даже не пригласив героя дня на пару тостов? Кетерик, сейчас же исправь это недоразумение! — Если планируешь наливать каждой «Истинной Душе», — отозвался генерал, — предупреди заранее. Горташу ещё подыскивать место на заводе для пары сотен самогонных аппаратов. Герцог поперхнулся. — Это что, была шутка? — Сарказм, — генерал прищурился, оглядывая Крэйн точно в попытке оценить степень её адекватности. — Возможно, констатация факта. — Речь идёт вовсе не о каждом, — продолжала настаивать она. — Мы говорим о всего лишь первом человеке в истории с червём в голове и без единого щупальца! Ради появления которого, между прочим, я всего лишь неделями дышала трупным ядом Бальтазара и всего лишь мёрзла в этом промозглом склепе, не говоря уже о твоей наиприятнейшей компании. И теперь я всего лишь скромно прошу привести его или её сюда, чтобы я, наконец… — Боюсь, что это невозможно, — с несвойственной ему резкостью рявкнул Горташ. В воздухе повисла напряжённая тишина, прерываемая только хрустом догорающего хвороста. Странный приступ гнева погас так же быстро, как вспыхнул, и ореховый взгляд вновь лучился безмятежностью. — Почему? — Крэйн взметнула бровь, с искренним любопытством ожидая окончания шутки. — Потому что, моя дорогая, — голос герцога лился мёдом, — она уже здесь. Мгновенное и безжалостное — осознание происходящего обрушилось на Крэйн стрельчатыми сводами башни. Словно из-под воды она услышала треск собственного бокала, разбивающегося о каменный пол. Натренированное за годы тело дёрнулось, точно перед атакой, но стоило ей немного сменить положение, как комната покачнулась, будто каюта корабля, попавшего в шторм. Сквозь призрак застлавшего веки марева Крэйн беспомощно смотрела, как смазанный силуэт Горташа дрожит и уменьшается, оборачиваясь изгибами невысокой стройной женщины с неестественно белой, почти светящейся кожей, облепленной чем-то алым. Она слишком хорошо знала, чем. Что ж, сестра всегда была креативной… — Орин, — со смесью ярости и презрения выплюнула Крэйн. Пока её левая рука цеплялась за край стола, правая нащупывала эфес одного из скрытых в одежде кинжалов с каждой секундой слабеющими пальцами. — Сука. — Сюрприз-сюрприз! — Орин патетично вскинула руки, словно танцовщица, только что выпрыгнувшая из торта. — Ах, как же хорошо, наконец, скинуть эту утомительно безвкусную оболочку! На месте лордишки я бы давно полетала с какой-нибудь пафосной башни лишь бы не слышать бряц-бряц всех этих бессмысленных побрякушек. Прохладная рукоять наконец легла в ладонь, позволив Крэйн собрать остатки сил для удара, — но равновесие её подвело. Промахнувшись мимо Орин на добрых полметра, она завалилась назад, опрокидывая стол; стаей птиц взмыл в воздух ворох бумаг, с металлическим звоном упал тут же потухший подсвечник, — кинжал соскользнул с ковра и проехался по полу, предательски прячась под тумбочкой. Самодовольное хихиканье сестры заглушало все прочие звуки, споря разве что с дробью оглушительно колотящегося в висках сердца. — Бедная, всеми забытая правнучка, жаждущая внимания, — прошипела Крэйн, чувствуя, как каждое слово даётся сложнее предыдущего. — Яд в вине — совсем как жеманная жёнушка престарелого графа. Ни стали, ни крови… Тебе ни за что не впечатлить Отца, убив меня вот так. Словно кульминация трагикомической пьесы, смех Орин прервался на самой высокой ноте. Она присела на корточки, изящно откинув косу, — единственная выжившая на поле боя, упивающаяся судорогами умирающего врага. Перед лицом Крэйн сверкнул волнистый клинок, предназначенный для особо кровавых жертвоприношений; в начищенном металле отражалось пляшущее пламя камина. — Убить тебя? Нет, вот уж нет, сестричка! — Орин медленно, почти нежно, провела остриём кинжала по коже над бровью Крэйн; стремительно коченеющее тело не позволило той отшатнуться. — Ты не заслуживаешь такой милости, не заслуживаешь Его вечных объятий под алым беззвёздным небом! Немного снотворного, чуть-чуть паралитика, — тонкая плёнка на кромке бокала, — и вот она ты — просто овощ, совсем как та чахлая бедняжка Стелмейн, — Безликая замерла, вглядываясь в лицо жертвы, — то ли наслаждаясь результатом своей работы, то ли ожидая реакции. — О-о, я знала, знала, что ты оценишь! А что до крови — кровь будет. Будет и кровь, и сталь, и крики, и мольбы, — так сладко-пьяняще-громко! Я добавлю к твоему примитивному разуму одну недостающую деталь и вырежу всё прочее-лишнее, вырву клещами и выжгу калёным железом, пока не останется лишь каркас — пустой, как обещания лордишки, банальный, как твои убийства, — и лишь тогда, только тогда я наконец-то вскрою эту тощую шейку и отправлю ошмётки твоей души Отцу, как символ моей любви и такой — о — бесконечно-безудержной преданности! Крэйн чувствовала, как по верхнему веку ползёт горячая алая капля, — плавно, неотвратимо, с каждым ударом сердца всё приближаясь к зрачку, — но смахнуть её значило зря потратить силы. Дикая болезненная ирония просачивалась в лёгкие вместе с воздухом. В каком бы котле сейчас не варилась почившая герцогиня, та явно смеялась над ней, — и этот звонкий безудержный смех сливался с хохотом десятков, а может, и сотен её жертв, он оглушал, отражаясь от каменных потолков окутанных тенью Башен, — скалился крохотным ртом жаждущей плоти личинки. Лишь с третьей попытки девушке удалось перевернуться на бок; Крэйн попыталась поднять голову, но смогла только вперить взгляд в оказавшиеся у самого её носа латные сапоги генерала. — К-ке-терик, ты… Сов-в-ершаешь… Ошибку… Она не видела его лица, но это было и не нужно. Десятки километров навеки искалеченной земли служили достаточным подтверждением безразличия некроманта ко всему, кроме одной единственной мёртвой девчонки. — Сколько ещё она тут будет ползать? — в голосе Торма явственно слышалась скука. — У меня есть дела. За спиной Крэйн что-то двинулось, и секунду спустя её уха коснулся ласковый шёпот Орин: — Сладких снов, сестричка. Советую насладиться ими сполна. Когда ты проснёшься, останется только боль. А потом её поглотила тьма.