Падение

— Далеко ещё до твоего «сюрприза»? — переступив через Пожирателя Интеллекта, спросил Горташ. — Мне уже начинает казаться, что вся эта затея — просто предлог, чтобы избавиться от меня в укромном уголке. Его губ коснулась отвратительно-самодовольная ухмылка, и Орин почувствовала бритвенно острое искушение и впрямь прибегнуть к смене плана. — Не бойся, маленький лорд, — проворковала она. — Если уж я и решу тебя выпотрошить, то сперва позабочусь о том, чтобы как можно больше случайных свидетелей могли насладиться твоими воплями. Она вновь отвернулась и продолжила путь вперёд в паре метров от Горташа, углубляясь всё дальше в извилистые церебральные коридоры подземелья-колонии Башен Восхода Луны. — Это… успокаивает, — бросил ей в спину лордишка. — Но ты так и не ответила на мой вопрос. Порой — слишком часто — Орин казалось, что даже двухминутная разлука со звуком собственного голоса приносит ему нестерпимые ментальные страдания. Она бы с радостью прибавила к ним страдания физические, но это удовольствие придётся приберечь для другого дня; и у Отца, и у неё самой, на Горташа по-прежнему есть планы. — Уже близко, — не оборачиваясь, откликнулась Орин. — Так же близко, как леденящее дыхание смерти над ухом дряхнущего старика. Она завернула за угол, если плавные переходы от одного поросшего нервами коридора к другому можно назвать углом. Осталось сделать всего несколько шагов, и он увидит. И он поймёт. Лишь пара мгновений, — и начнётся настоящее веселье. — Надеюсь, эта отсылка была не к Кетерику, — не унимался Горташ, — поскольку… Уже в следующий момент он замер, словно нарвавшись на парализующее проклятье, и фраза осталась незавершённой. Орин расплылась в довольной улыбке. Она подобралась к герцогу поближе, жадно вглядываясь в его застывшее лицо: бескровная кожа, стиснутые челюсти, узор желваков на щеках. Глаза — остекленевшие и широко распахнутые, — зафиксировались в одной точке, не в силах оторваться от увиденного за толстыми металлическими прутьями. — Я тут подумала, — от души наслаждаясь зрелищем, заявила Орин, — мы ведь с тобой знакомы уже так поразительно давно! Самое время представить тебя моей драгоценной зверушке. Ошеломлённый взгляд Горташа не отрывался от содержимого клетки. — Что ты с ней сделала? — севшим голосом спросил он. Орин с трудом подавила приступ смеха. Видеть лордишку таким шокированным и едва ли не утратившим дар речи оказалось ещё приятнее, чем она себе представляла. — Всего лишь добавила недостающий ингредиент и вырезала пару лишних, — вскользь бросила Безликая. — Ничего жизненно важного. Большей частью она всё равно не пользовалась. Договорив, Орин ни без удовлетворения оглядела то, что осталось от сестры. Назвать это существо «она» было явным преувеличением. Исхудавшее тело, будто лишай, покрывали кровавые струпья; волосы превратились в сочетание колтунов и неровных засаленных дредов; чёрные чешуйки на висках и скулах, ещё недавно отливавшие металлическим блеском, помутнели и теперь напоминали то ли дополнительный слой грязи, то ли корки странных ожогов. Орин с упоением вспомнила, как вырвала сразу две раскалёнными клещами, — первую на удачу, вторую — для симметрии. Она во всём стремилась к совершенству. — Крэйн?.. — не слишком уверенно позвал Горташ. Существо, прежде свернувшееся клубком в углу камеры, не обращая на них ни малейшего внимания, вдруг подняло голову. Орин напряглась. Проблеск разума? Узнавания?.. Создание робко подползло к решётке, — почти совершенно чёрные глаза, такие огромные на выпитом лице, смотрели на лордишку, не отрываясь, — но в этом взоре не было ни тени осознания. Должно быть, просто животная реакция на новый голос. — Крэ-эйн! — нараспев передразнила Орин, вслушиваясь в раскаты эха, отражённого переплетением коридоров. — Её больше нет, глупый ты тиранишка! Только пустой, как брюхо нищего, каркас, до основания выеденный личинкой! О-о, конечно, она сопротивлялась, о, как она боролась!.. Как-то раз даже выбралась из камеры, расщепив прутья своей же едкой слюной! К счастью, наши бдительные трупоподнимающие коллеги оказались не в восторге от этой затеи и быстренько вернули беглянку назад. Ха! С тех пор дракончик больше не плюётся кислотой! — Орин на секунду замолчала, чтобы перевести дух, но что-то болезненно невыразимое во взгляде Горташа заставило её продолжить. — Однажды во время вивисекции она пыталась задушить мою бедняжку Крессу собственными кишками! Как жаль, что в этих тонких ручках совсем не осталось сил; в случае успеха шоу вышло бы незабываемое! Подумать только — всё это упрямство, все эти бессмысленные попытки сопротивления… Сколько там прошло времени? Четыре, пять месяцев? Отцовская кровь позволила ей продержаться так долго, но в конце концов и её оказалось недостаточно. Все — абсолютно все — в итоге ломаются, когда за дело берётся Орин Красная! Она с любопытством смотрела на лордишку, — на его напряжённые плечи и забавные попытки держать себя в руках. Великий Герцог Энвер Горташ — последняя надежда аж целых Врат Балдура! А может всё-таки Энвер Флимм — грязный щенок из подворотен Нижнего Города, ненужный даже собственной семье, проданный родимой мамочкой за пригоршню монет?.. О, Орин знала о нём всё! И про детство в аду, — самом буквальном, под перепончатым крылом дьявола, — и про торговлю запрещённым оружием, на которой он и сколотил своё состояние, и про роман с пожилой графиней, такой одинокой и баснословно богатой, — а главное, с полупустым завещанием, — и про интрижку с её сыном, готовым рисковать ради лордишки головой, распространяя его взрывоопасную контрабанду по легальным каналам. Для Орин так и осталось загадкой, как этому проходимцу с огромной светящейся надписью «МОШЕННИК» на лбу удалось очаровать целый город, забравшись так высоко, чтобы можно было по нескольку раз в день мочиться на его жителей с террасы Герцогского Дворца. Ещё большую загадку для неё представляло необъяснимое поведение сестры. Окопавшись в центре своей шпионской паутины, та явно прекрасно знала о каждой жалкой детали биографии Горташа, но всё равно, раз за разом, продолжала бросаться ему в ноги, оскверняя плоть, подаренную ей Отцом. Унижая и Его, и себя. Пальцы Орин пробежались по плечу лордишки, затянутому пурпурным шёлком. — Убей её, — с лихорадочным сладострастием прошептала она. — Возьми этот свой безвкусно лоснящийся арбалет и засади пару болтиков в её чёрное сердце! Избавь бедняжку от страданий, — на твоём месте она бы не думала дважды. Брови Горташа сдвинулись, заостряя морщинки на лбу, частично скрытом угольными прядями. В его взгляде, точно цепями прикованном к пленнице, ясно читалась брезгливость, чуть разбавленная снисходительной жалостью. Сердце Орин пело. Вряд ли Бэйн сильно обрадуется, если его Избранный тиранишка убьёт из милосердия; с другой стороны, не посчитается ли пощада бессмысленной жизни девчонки проявлением слабости? У этой задачи не было правильного решения. В любой игре Орин, вне зависимости от исхода, победа всегда остаётся за ней. Хватка на плече лордишки стала крепче. — Ты ведь сама сказала, — после минутного раздумья заговорил Горташ, — её больше нет. Можешь забрать, что осталось. Он с отвращением сбросил руку Орин, развернулся на каблуках и быстрым шагом направился в противоположную от камеры сторону. Та не могла дольше сдерживаться, наконец разразившись приступом истерического хохота. — Трус! — заливисто прокричала она, едва не задыхаясь от смеха. Оболочка Крэйн затравленно дёрнулась, вспугнутая громким звуком, и радость Орин несколько поблекла, уступив место иному не менее приятному чувству. — Кажется, лордишка не рвётся тебя спасать, — участливо промурлыкала она. — Ему нравилось играть с тобой, пока ты была такая остроумная и хорошенькая. Ему нравилось играть в тебя. Однако то время позади. Теперь, когда ты сломалась, он тебя бросил, — оставил гнить на полу этой гадкой промозглой клетки. Но не стоит бояться, ведь у тебя по-прежнему есть я. А я никогда-никогда не бросаю свои игрушки, — в этом, сестрёнка, ты можешь быть уверена. Чёрные глаза созерцали Орин отрешённо, будто щит, не пропускающий в череп пленницы смысла услышанных ею слов. Та ощутила лёгкое разочарование. Вкус мести несколько притупляется, когда врагу не хватает извилин, чтобы по достоинству оценить всё коварство твоего замысла. Орин почти жалела, что не рискнула привести Горташа раньше. Но секунду спустя антрацитовые радужки застлало нечто чересчур знакомое — ярость, — и Крэйн метнулась к двери камеры, рыча, словно загнанное в угол животное. Лишь благодаря быстрой реакции Орин удалось вовремя отскочить. — Нет-нет-нет! — завопила она. — Снова ты за своё! Опять эти дикие-дикие приступы! Опять-опять-опять-опять! От отчаяния Орин хотелось рвать на себе волосы. Её план — её гениальный-гениальный план — заключался в том, чтобы лишить девчонку малейших остатков личности, превратить в безразличное ко всему пустое тело, и затем прикончить, чтобы Отец, наконец, провозгласил Орин Избранной перед всем Храмом, как уже делал с её недостойной сестрой. Разумеется, Орин была самой настоящей Избранной и без этого. Всё, чего ей не хватало, — это Отцовского благословения, ценнейшего дара и высшего проявления Его божественной любви. Орин уже давно не могла дождаться, когда Отец сочтёт её достойной великолепного образа Истребителя. Она запретила сестре превращаться, управляя нитями её увядающего разума через марионеточный Старший Мозг; она планомерно, шаг за шагом, уничтожала её саму и регулярно молилась Баалу, — но Тот так и не откликнулся на молитвы. Да что вообще такого особенного в Крэйн, чем это осквернённое всевозможными грехами тело лучше её собственного?! Орин боялась, что если избавиться от сестры раньше срока, Отец не посчитает жертву достаточно чистой, однако ярость — этот вечный огонь алого гнева, наполнявшего, казалось, каждый сосуд тела Крэйн, отказывался гаснуть, чтобы она с ней ни делала. Даже её очаровательно сладкая Кресса — такая ловкая и изобретательная для некромантки — не смогла вытравить из сестрицы загадочную заразу. — Мы же уже это обсуждали, — чуть успокоившись, вновь заговорила Безликая. — Боль прекратится лишь, когда ты, — маленькое злобное чудовище, — научишься сдерживать свои низменные позывы. Ответом ей послужил злобный рёв из глубины темницы. «Что ж», — подумала Орин, поправив густую окованную сталью косу, — «вот и появился отличный повод опробовать дыбу».