* * *
Олланий резко поднялся, сел. А после схватился за медную голову и захрипел от боли. Стоило только боли стать терпимее, он отнял руки от головы. Целы! Кожа находилась на своём месте со всеми мозолями и сеткой рубцов, что Олланий помнил. Человек осознал, что лежит на металлической скамье, заботливо завёрнутый в грязные тряпки. А скамья же находится посреди тëмной камеры с одним лишь дверным окошком, больше похожим на щель. В камере было сыро и душно. Заплесневелые стены хранили на себе летопись прошлых узников: царапины, отметки, рисунки, темные пятна. Здесь явно не одна душа лишилась рассудка от одиночества и мук. Здесь явно не одно существо обрело покой и обрекло свой труп лежать недвижимым месяцы, перед тем, как измученные, едва живые слуги, унесут прочь тело, покрывшее уже первыми признаками разложения. — Продолжай спать, — послышался из-за спины надменный серебристый голос с причудливым акцентом. Олланий повернулся и едва привыкшими к темноте глазами нашёл фигуру, гордо восседавшую в углу. — Адальберт? — осторожно позвал он. Фигура не шелохнулась и не ответила на зов, только веки слегка приподнялись, давая человеку заглянуть в медовые глаза. Олланий опустил ноги со скамьи и, к своему неудовольствию, ощутил босыми ступнями пронизывающий холод. Послышался раздражённый вздох. — Спи, тебе нужен отдых. Я потратил слишком много сил на тебя и не желаю, чтобы ты уничтожил мои старания во имя природной упрямости, монкей. Олланий поднялся на ноги и двинулся на Адальберта. Резко схватил того за грудки и рывком поднял на себя. Медовые глаза смотрели на него с такой безжизненностью, что это только больше подкрепило гнев человека. — Ты! Как ты мог?! Сволочь! Как ты мог позволить мне выжить?! Эльдар вздохнул и без особого труда разжал пальцы Оллания. — Я прощаю твою неразумность, монкей. Как думаешь, где мы находимся? Олланий отстранился. — В плену... — ... У друкхари, — закончил за него Адальберт и вновь принял статичную позу. — А это значит, что тебе не дали бы умереть и без моей помощи. На твоём месте я бы желал быть сильным. Чем ты слабее, тем сильнее их извращённый аппетит. В то время, как твои беспомощные сородичи попадают на операционный стол к гомункулам, такие как ты ещё имеют шанс прожить подольше в качестве пешек на арене. Олланий скосился на эльдар. — А ты первое или второе? — эльдар был слишком красивым, чтобы называться перепрошитым монстром, но и на участника гладиаторских боёв мало походил. — Примитивно мыслишь, — отозвался Адальберт, сощурив глаза.* * *
Его приносили полуживого, стонущего, не находящего в себе сил даже подняться. Его грубо бросали на пол, не заботясь о сохранности человека. А ведь их тела, нужно признать, были весьма и весьма хрупкими. Первое время Адальберт смотрел на это из-за своего угла опасливо, как будто ему принесли животное, больное бешенством. Он боялся, что человек в один день накинется на него с пеной, фонтанирующей изо рта, но этого не происходило. Тот был слишком слаб. Адальберт не знал, почему его оставили наедине с этим странным существом, но догадывался, что ведётся игра, правила которой он не знал. Руки этого человека пропахли кровью. На них была кровь сородичей, демонов, орков, генокрадов. И каждая капля точила его сердце, обнажая маленький остроугольный камень, царапающий душу. Но то, что он познал в плену друкхари, рисковало сломить его окончательно. Кто как не Адальберт знал, насколько искусно друкхари ломают души. И все же эльдар должен был признать, что человек держится за свой разум упрямо. Маленькими неуверенными шажками в сердце Адальберта вошло сначала стойкое непонимание, позже интерес, а за ними — уважение. Он не принял Оллания равным себе, но смотрел на него как на собаку, что внезапно научилась говорить, читать, а после подалась в профессора. Эльдар, не понимая правил игры, взял карты в руки. Он начал осторожно подползать, гладить холодными руками лоб монкея. Тот мигом проваливался в неспокойный сон. Олланий никогда не делился тем, что видел в своих снах, но всю комнату заполняла липкая вонь страха. Потеря рассудка едва ли красила бы монкея. И Адальберт решился на самую страшную для себя пытку. Он взял карты в игре, где передвигают фигуры по доске. Закоченевшие пальцы накрыли горячий лоб, и Адальберт уверенно погрузился в сознание монкея.* * *
Она была певицей, и певицей, честно сказать, не самой талантливой. Зато формы её тела были загляденье. И это после рождения дитя! Она воплощала в себе идеальный образ аристократки, и, увидев её в неформальной обстановке, Олланий даже несколько смутился от непривычки. Её движения были исполнены жеманства, а лицо так щедро напудрено, что краска сходила пластами. Но меж тем он нашёл её красивой. Непривычной внешности, но довольно привлекательной. Когда глаза её ввалились и покраснели, заслезились, как у жабы, кожа стала бледнее токсичной пудры и начала шелушиться и отпадать точно так же, как отпадала краска с её лица, он всё равно питал желание помочь ей. Она же хотела лишь уберечь от голода своего ребёнка. Молоко пропало, и кормить младенца стало нечем. Её нога превратилась в зигзагообразное крошево, и единственное, чем она могла напоить своего ребёнка, оставалась её кровь — Я найду молоко! — обещал Олланий, спешно вылезая из руин, раннее бывших особняком. Стоило всего лишь прятаться под многодневным проливным кислотным дождём, сберегая кожу от химических ожогов. Стоило всего лишь тратить заряды оружия на мутировавших тварей, что вопили от боли и смотрели на Оллания пустыми глазницами, из которых давно вытекли расплавленные глаза. — Император защитит, — с уверенностью твердил Олланий и карабкался вверх, хватая оцарапанными руками неприветливый ржавый металл. Он нашёл молоко. Это был не первый раз в его жизни, когда он искал еду по запаху. Пришло вложить нехилое количество сил, чтобы отогнать мутантов, но он смог найти достаточное количество молока, чтобы выходить ребёнка. Вернувшись к ней, он выронил консервы. Младенец не кричал от голода, чёрные глазенки были пусты и покрылись стеклом. Разве у младенцев бывают чёрные глаза? Тельце ребёнка покрывали многочисленные следы укусов — плоть вырывали стремительно, с жадностью голодного зверя. Мать же сидела, накрыв окровавленными руками лицо. — Поздно... Ничто не поможет, — безутешно рыдала она, едва шевеля покрытыми кровью губами. — Ничто... — Не смей так говорить, — он упал перед ней на колени и начал трясти, крича в лицо. — Император не допустит этого. Он защищает нас. — Олланий, — она подняла на него свои глаза, и он увидел блеск варпа. Весь Разлом раскинулся перед ним. Он мог разглядеть каждую демоническую планету, каждый развращенный гуляющий разум в этой многоцветной глади переливающейся реальности, каждого заплутшего обитателя. Лицо женщины растянулось в улыбке, нос начал удлиняться, превратив изнеможденную певицу в чудовище со свинным рылом. — Олланий, — кокетливо позвала демонетка, вонзая когти в его плечи. — Олланий, Олланий, Олланий. Он зажмурился, колотя кулаками в грудь страшному существу, которое продолжило раздуваться вширь и покрывать собой пространство перед ним. Он слышал крики с зрительских мест — его подбадривали и поливали отборной бранью. Он видел зрителей сего торжества — высоких, изящных существ, бросивших мерзкое клеймо разврата на свою расу. Он глядел на свои руки, покрытые кровью. Он чувствовал, как в его венах течёт психотропный яд, превращавший его в безвольную марионетку ярости. Он понимал, скольких невинных жертв он отправил по ту сторону бытия, и вина вонзала когти не в силах остановить его, душившего голыми руками очередного пастушка с Чезеро. Он зашептал молитву, взывая к своему Богу, моля о спасении... Пока Оллания всего не охватило внезапное спокойствие и прохлада ветерка. Боль ушла. Страх ушёл. Он стоял посреди поля с едва колыхавшимися на ветру колосьями. А над головой раскинулось голубое чистое небо. Пахло землёй, плодородной почвой, бережно вспаханной ручную. Войны не было, крови не было, голода не было. Не было смертоносных мутантов с кривыми зубами. Был только стрекот насекомых да крадущаяся в траве пушистая животинка. Олланий пошёл вперёд, босыми ступнями ощущая мягкость влажной земли. Его свободная рубашка вздымалась, словно парус. Не было войны, а значит не было тяжёлых сапог и панцирной брони. Вдали он увидел высокую фигуру, возвышающуюся над полем. Олланий кинулся к ней, узнавая острые уши и длинные светлые волосы. Адальберт стоял на куче костей и гнилой плоти, такой невесомый, такой недвижимый, такой спокойный и похожий на глаз урагана. Плоть шевелилась под ним, вытягивались тёмные руки, стремившиеся схватить его и утянуть. Но ксенос не обращал на них никакого внимания. Он пел. И Олланий никогда не слышал звуков прекраснее. Голос переливался, достигая столь высоких нот, что человеческое ухо не могло их различить, и опускался, становясь подобным морской волне, игравшейся с камнями. Голос затихал, а потом вновь наполнялся силой и жизнью. Олланий завороженно глядел на ксеноса, не находя в себе сил ни уйти, ни вздохнуть, ни даже моргнуть, будто бы боялся, что прекрасное наваждение покинет его. Внезапно песня эльдар оборвалась, и он захрипел в кровавом кашле.* * *
Олланий резко поднялся. Стены камеры, что он делил с эльдар, были покрыта инеем. Олланий выдохнул воздух, и тот поднялся к потолку густым облачком пара. Он был уверен, что видел подобное раньше. И это было связано с колдовством. Мысль о псайкерах поселилась дрожью на его плечах, и он судорожно вздохнул. — Странные... — раздалось из угла. — Странные-странные существа. Рождаетесь скотом и умираете скотом... — Чем я тебе опять не угодил? — раздражённо прошипел Олланий, глядя на фигуру в углу. Эльдар вновь закашлялся, отхаркивая кровь. — Даже скотина не заслуживает такой жизни, упрямое вы стадо, идущее за призраком пастуха и не знающее, что сквозь густой туман он ведёт вас к обрыву, — пробормотал Адальберт, вытирая окровавленные губы. Олланий подошел к нему и опустился на колени, осторожно тронул плечо, пытаясь понять причину бреда. Эльдар плакал кровавыми слезами. Сосуды на его белках полопались и залили глаза алой жидкостью. Олланий растеряно обхватил лицо Адальберта руками, рукавом растирая слезы по бледному острому лицу. Внезапно ксенос подался вперёд, жадно хватая Оллания за запястья. — Не вини себя, вина разрушает человека. Вина разъедает личность быстрее, чем кислота разъедает металл. Ты не виноват, — Адальберт дрожал. — Ваша вера спасает вас и не даёт сойти с ума. Ох, безропотное стадо, спасающая себя иллюзией разумного пастуха! Олланий сосредоточенно смотрел на Адальберта. Он начал тихо похлопывать его по плечам, надеясь, что этим жестом успокоит. Впрочем, безумие сошло с эльдар с завидной скоростью.* * *
Существо с мясной маской вместо лица восседало на троне, покрытом шипами. Его надменная поза довольно ясно сообщала о чрезмерной гордыне, что текла в венах вместо крови. Этот друкхари, вероятно, думал, что великолепен в своём образе галактического зла, но всякому понадобилось бы всего пара секунд размышлений, чтобы понять: он лишь одна из миллионов пешек, подливающих дерьма в общий чан. Адальберт не надломил гордую спину и не опустил взгляда, даже когда его рывком поставили на колени. Он продолжал буравить взглядом отвратительное усмехавшееся лицо. — Адальерт, — обратился гомункул наконец, откидываясь на спинку трона. — Говорят, что ты проникся маленькой обезьянкой, которую мы тебе так любезно оставили для утех. По залу, наполненному не менее приятными тварями, чем этот мастер плоти, пробежали раскаты хохота, которые тотчас смолкли, стоило прекратить смеяться гомункулу. — Адальберт, — поправил пленник, терпеливо выждав окончание цирка. Это заставило гомункула скривиться. — Да хоть Монкейская Подстилка! Не гнушаешься совокуплений с мерзкой расой! Ровно как и твой папаша! — получив в ответ молчание, тёмный эльдар разъярился ещё больше. — Как тебе эта твоя обезьянка? Стоило только отпустить малыша Адальнерта погулять, как он тут же обзавёлся дружком. И ведь даже не женская особь! Зал снова наводнил хохот, передразнивания, мерзкие шутки. Адальберт продолжал молчать всем своим видом демонстрируя, что не имеет никакой причастности к обвинениям. Он запер гнев и обиду внутри себя, оставив на виду лишь хладнокровие. Кто бы что не говорил о нём, в контроле эмоций ему не было равных. Гомункул наклонился к нему и протянул руку, проводя кривыми пальцами по безупречной щеке эльдар. Тот едва сдержал себя, чтобы не дернуться от отвращения, не плюнуть в мясную маску, заменяющую лицо тёмного эльдар. — Хватит упрямиться, Анульдер, — с неестественной лаской произнёс гомункул. — Я никогда не встречал таких, как ты. В тебе находится столь огромная сила, по что тратить её на обезьянок? Оставь это! Разве не благородна наша цель? Мы возродим Бога, принеся в жертву всех остальных. Адальберт приоткрыл рот, собираясь с мыслями. Гудевшая толпа замерла, ожидая его ответа. Он позволил себе закрыть глаза и вздохнуть. — Меня зовут Адальберт, — наконец сказал он. Кто-то в зале прыснул со смеху, но особо подобострастного тут же осадил разъяренный взгляд гомункула. — Не хочешь играть по правилам, да?! Думаешь, что ты лучше нас только потому, что твои предки вовремя свалили на мире-корабле?! — гомункул рывком поднялся с трона и с силой ударил Адальберта ногой, заставив его закашляться кровью. Пнул так, что послышался влажный хруст и судорожный крик. Друкхари обнажил острые зубы. — У меня тоже есть питомец, — смех гомункула напоминал скрежет янтаря по стеклу. Адальберт резко мотнул головой, услышав глухой рык. Даже несколько десятков слуг с электрическими жезлами наперевес едва справлялись с огромным чудовищем. Когда-то давно оно было человеком, но его собственные сородичи подвергли его плоть изменениям. А теперь керамит сросся с его кожей, обрёл несколько лишних уродливых выростов и полностью обезобразил это пострадавшее существо. Гомункул ласково почесал подбородок твари, рискуя лишиться конечностей, а после не с меньшей любовью провëл пальцами по спине чудища, откуда торчали искусственно внедрённые колбы с психотропными веществами. Адальберт прижал уши к голове и весь напрягся, готовый использовать последние силы измученного организма, чтобы побороться за свою жизнь. — Тебе не по вкусу мой питомец? — даже с некоторым разочарованием спросил гомункул. — Мне казалось, ты любитель подобной экзотики, Аннуэрт. Как жалко, что этот звереныш не так симпатичен, как твой дружок. Гомункул улыбнулся и достал из складок одежды поблескивающий предмет. Стоило мутным глазам чудовища распознать излюбленное лакомство, как он тут же подался вперёд, оглушительно рыча, и слуги едва успели оттащить его до того момента, как рука тёмного эльдар скрылась бы в уродливой пасти. — Нет! Прошу! Отдай мне её! — внезапно вскрикнул Адальберт, узнав мерцающий голубой камушек в руках гомункула. Он хотел подняться, но караулящие его темные эльдар ударили по коленям, снова пригибая к полу. Гомункул оскалился, нарочито небрежно играя со Слезой. — Отдай мне её, — повторил твёрже Адальберт. Гомункул опустился на колено, хватая изящное лицо светлого эльдар и сжимая между крючковатыми пальцами. — А что будет, если я не послушаю тебя? — прошелестел тёмный эльдар. — Мой питомец так голоден. Если я скормлю её? Если я убью твою обезьянку? Если я убью тебя? Адальберт бросил быстрый взгляд на чудовище, но после светлые ресницы опустились и выражение безмятежности вернулось на бледное лицо. — Хорошо, твоя воля. Убивай, калечь и мучай. Такова твоя презренная природа, — он распахнул глаза, смотря с твёрдой уверенностью в лицо друкхари. — Моя сила не иссякла. Я переживу любое испытание, которое мне предначертано. Гомункул махнул рукой и тёмные эльдар отошли от Адальберта, не сковывая его движений. Гомункул поднялся. — До чего ты забавная игрушка, — усмехнулся он. — Мы оба друг друга недооцениваем. Адальберт поймал небрежно брошенный камень и прижал к его к груди, покачивая в руках, словно плачущего ребёнка. — Мне интересно посмотреть на то, опустишься ли ты ещё ниже в своей любви к обезьянке, — усмехнулся гомункул. — Я поставлю вас на арену против моего питомца. Предоставляю тебе выбор: будет ли мой кровожадный голоден или ты накормишь его свежей монкейской тушкой.* * *
Его опять втащили грубо и бросили на пол. А после поставили рядом короб, который эльдар так и не заинтересовал. Адальберт терпеливо ждал часа, когда утихнут шаги, а после осторожно подполз к Олланию, кладя его на скамью, чтобы тот не простыл на холодном полу. Он провел рукой по лбу, расщепляя сладкую горечь яда в крови монкея и останавливая гнойную кровь на рассечённом плече. Это действие заставило его закашляться, но после он продолжил, погружаясь глубже. Олланий жадно хватал ртом воздух, но волны одна за другой обрушивались на его лицо. Под ногами не было ничего, кроме вселяющей ужас темноты и холода. Человек отчаянно боролся за жизнь, греб руками и ногами, но мутная вода играюче обрушалась на него, заставляя его хрипеть и кашлять. И нигде не было видно суши. Адальберт открыл рот и выдал первую тихую ноту своей песни. Он уложил на лоб Оллания холодную ладонь, но тот внезапно резко дёрнулся. Эльдар растерянно отстранился, потирая руку. — Так и знал, что это твоих рук дело, колдун, — брезгливо бросил Олланий, прижимаясь спиной к стене. — Зачем ты это делаешь? Адальберт молча смерил человека взглядом и замер в статичной позе. — Хватит отмалчиваться, ответь мне, зачем?! — не вытерпел Олланий. — Я же вижу, что тебе становится только хуже от этого?! Зачем ты это делаешь?! Ты мог меня убить. Адальберт опустил голову, светлые волосы упали на его лицо. — Но не сделал этого, — заметил он. — Оскорбляешь меня, называешь скотом, а после... — голос Оллания дрогнул от напряжения. — Где твоя напыщенность, ксенос, я же хотел тебя убить. — Но не сделал этого, — повторил Адальберт. Олланий устало провёл рукой по лицу и, казалось, только сейчас заметил короб. Он встал и подошёл к нему, опасливо заглядывая внутрь. А после с нескрываемым удивлением извлек оттуда знакомую лазерную винтовку. — Полностью заряжена, — он пригладил знакомые изгибы оружия. Он нашёл внутри и пластины брони. Человек не мог отойти от странного восторга, видя знакомые с детства предметы. — Тут и для тебя есть, — он бросил Адальберт поразительно лёгкие белые доспехи. Эльдар ловко поймал нагрудник и провёл рукой, пытаясь оттереть пятно застывшей крови. Оно не поддалось его желанию. — Это женский комплект, — с раздражением ответил ксенос, припомнив ухмылку гомункула. Олланий выдавил из себя смешок. Но после заметил, что Адальберту никаким образом не смешно, смутился. Эльдар поднялся с пола и шелестя платьем подошёл к человеку. Из накидки показалась тонкая рука, и Олланий с недоверием взял из ладони эльдар странной формы амулет. — Надень это, — сказал тихо Адальберт. — Что это? Откуда это у тебя? — спросил Олланий, не спеша вешать на шею побрякушку. Адальберт не ответил. Только оперся на стену и соскользнул вниз. Олланий пожал плечами и уселся рядом, просовывая голову в металлическую цепочку. Они сидели рядом друг с другом, прижавшись к стене, в полной тишине, не решаясь разрушить её даже громким вздохом. — Инквизитор, — наконец прервал молчание Адальберт. Олланий не понимающе уставился на него. — Инквизитор? — Да. Ты спрашивал у меня в крепости. Он подарил мне это имя. Мой отец был одним из тех, кто выступал за сотрудничество с вашей расой. Не сказать, что он и инквизитор питали друг к другу дружественных чувств, но смогли достичь взаимного уважения. Они поклялись, что назовут своих отпрысков с памятью друг о друге. Моё имя монкейское, ибо я сын своего отца. И по той же причине я знаю готик. Ваш язык достаточно примитивен, чтобы потратить на него не особо много усилий. — Что с ними стало? — С инквизитором? Не знаю. А мой отец, моя мать, все, кто были мне дороги, мертвы. Мне уже давно некуда идти. — Мне тоже, — сказал Олланий. — Моя родная планета уничтожена. Второй мир, который я хотел бы называть домом, пал под натиском ксеносов. Адальберт скосился на него. — Зачем тогда продолжать бороться? — он показал длинным пальцем на стену. Олланий с горечью кинул взгляд на стену, покрытую метками. Первое время он пытался фиксировать сколько часов он провёл в этом плену. И не бросил это занятие даже после того, как понял, что потерялся во времени. В камере не определить смену дня и ночи. Да и большую часть времени человек проводил в бессознательном состоянии. Лишь когда метки покрыли стену и слились с летописью прошлых узников, он опустил руки. — Уж так мы устроены, живём в борьбе и умираем в борьбе, — вздохнул Олланий. Адальберт жестом приказал ему молчать. Тело Эльдара внезапно напряглось, а уши начали двигаться, улавливая звуки, что Олланий не мог различить. — Помещения... Разгерметизация... — наконец выдавил он из себя.