«У главного входа на закате. Я буду ждать.»
Разве Ризли мог отказать? — Я надеюсь, это свидание, а не очередное срочное дело, которое требует моего участия. Не хотелось бы тратить время на… — Я хотел вас увидеть, — Нёвиллет все еще никак не привыкнет ко взглядам, но улыбается. Ризли щурится, смешно морщась, и обнимает Нёвиллета. Тот так отвык от физических контактов, что сперва замирает, не шевелясь, как статуя, но в итоге приобнимает в ответ. — Значит, все-таки свидание. Куда пойдем? — Не важно. Мне в вашем присутствии спокойнее. — Какой же вы скучный, с ума сойти. Где же дух авантюризма? — Я отвечаю за голос разума. А вы — за все остальное, — Нёвиллет улыбается. Ризли берет его за руку и притягивает к себе, чуть ли не сталкиваясь лбами, и скалится в улыбке. — Хотите сказать, что я идиот? О, это похоже на оскорбление личности, статья какая-то там какого-то закона Фонтейна. Приговариваетесь к… — второй рукой он касается щеки, гладит острые скулы. Нёвиллет дышит ему в губы; Ризли готов поклясться, что видит румянец на его щеках. — К одному поцелую у всех на виду? — полушепотом договаривает он фразу за Ризли. А ему только и нужно было, что это согласие — он подается вперед и жадно целует прохладные губы. Упивается поцелуем, как пустынник в путешествии: прикусывает, мычит; Нёвиллет куда сдержаннее — но их обоих все устраивает. И им обоим нравится до мурашек по спине; Нёвиллет сжимает пальцами ткань пиджака на его спине и цепляется за ремешки. Как хорошо, что уже поздно, и рядом никого нет. Меньше волнения.***
Солнце уже село, когда они добрались до станции. Нёвиллет не собирался уезжать; просто от Эпиклеза больше некуда было ходить — а Ризли до смерти не любил город и все, что с ним связано. Прогулки от театра до станции и обратно были их привычным маршрутом, который устраивал обоих. Главное ведь вместе. — Пойдемте! — Ризли тянет Нёвиллета за рукав куда-то в сторону кустов. Перемахнув через каменный забор, он ухмыляется, кивая в сторону богом забытой тропинки, поросшей травой. Нёвиллет с недовольством смотрит на помятую цветочную клумбу. — Вы в курсе, что за это полагается штраф в виде… — Я и так живу в тюрьме. Нашли чем угрожать, — Ризли хохочет, поворачиваясь и уверенно шагая по тропе. Нёвиллет прикрывает глаза, глубоко вздыхает, качает головой — и все-таки идет за ним следом. В самом деле, нашел, чем угрожать. С тропинки открывается вид на стены города, на дороги аквабусов и немного — на разрушенную академию. Что-то есть в этом… неуловимое. Ризли, как обычно, с мыслями собирается первый. Иногда Нёвиллету кажется, что это именно он в их паре младший, а не Ризли — мир с его мелочами, отношениями и эмоциями словно отрезает его от познания; для Ризли же открыт он целиком, как на ладони. — Романтично, не находите? — Ризли останавливается у самой кромки воды. Звезды и луна мерцают на ее поверхности. Нёвиллет подходит к нему и невесомо касается пальцами ладони; Ризли долго не думает и берет его руку в свою. — Спокойно... Все еще не могу понять, что в вашем понимании романтично. — Тем интереснее. Каждый раз что-то новенькое. — И все же объясните. Ризли вздыхает, собираясь с мыслями. Наверное, ему тоже сейчас спокойно, и со вздохом уходят и его маски, и показная строгость. Нёвиллет в своем общении искренен до невозможности, чист, как капля воды, и Ризли старается отвечать ему тем же… даже если порой похож на замутненный ледяной кристалл. — Мы одни. Вокруг ни души. Вода ударяется о песок, на нем остаются наши следы, но и их уносит с собой море. Ветер ерошит волосы, как ласковая рука любимого. Как вы и сказали: спокойно. Но мы не поодиночке, а вместе, разделяем этот момент на двоих. Поэтому — романтично. Нёвиллет кивает. Кажется, он немного начинает понимать. Он делает шаг к воде; та мягко обтекает его туфли, не касаясь их, словно послушно окружая, лишь бы не замочить. Один шаг, второй — и вот они уже оба по колено в воде; но ощущается это странно. Словно второй костюм поверх. Ризли молчит — он заворожен, и знает, что раз Нёвиллет рядом — все под контролем. Он просто хочет ему что-то показать; только вот Ризли еще не понимает, что именно. Но очень хочет понять. — Красуетесь способностями? Я и так знаю, какой вы исключительный, месье Нёвиллет. — Держите меня за руку и не отпускайте. Пойдем, — делая вид, что пропускает комплимент (или подкол?), но с едва уловимой улыбкой отвечает, шагая вперед. Вода уже по пояс; но Ризли так и не ощущает ее прикосновений. Все еще словно надеваешь на себя невесомую меховую шубу — мягко, едва ощутимо. Страшно. Но больше — интересно. Он доверяет беспрекословно. Разве могло быть иначе? Вот вода уже по грудь; доходит до подбородка, до носа — Ризли сжимает ладонь Нёвиллета сильнее и успевает сделать последний вдох… Но как бы организм не пугался — следующий вдох уже под водой. В безопасности. Вокруг сотни пузырей; Ризли завороженно смотрит по сторонам: под водой намного красивее, чем над ней. Рыбки стайками проплывают мимо; голубовато светятся медузы. Кажется, легкое свечение исходит от всего вокруг: водоросли — светло-голубые и салатовые; большие растения, похожие на чудовищных размеров чашечки лотоса — темно-зеленые. Скаты, крабы — в глазах рябит. Нёвиллет дает ему несколько секунд, чтобы привыкнуть; отпускает ладонь, но вокруг Ризли так и остается этот барьер. Нёвиллет машет, подзывая к себе. Жестами показывает в сторону, но Ризли только и может, что на этот раз без стеснения любоваться на то, как вздымаются, подхваченные водой, волосы и поля сюртука, и как кожа Нёвиллета словно мерцает, ловя слабые лунные лучи, отраженные от поверхности воды. Нёвиллет улыбается. По-настоящему. Ризли готов продать душу за эту улыбку. Вода вокруг них словно помощница: подхватывает течениями, несет за собой мимо всех этих рыб и растений, мимо руин старого города; Ризли, пусть и живёт под водой, и видит из панорамных окон крепости все то же, не может сейчас оторваться от захватывающей дух картины. Пузырьки кружатся вокруг них. Нёвиллет так грациозен, словно он… впрочем, он и был. Ризли хмыкает. Они приплывают к подводному зданию с окнами в пол, без дверей. Нёвиллет останавливается у одного из них, касается, как Ризли казалось, стекла, но проходит внутрь, оборачиваясь, мягко ступая на каменный пол, освещенный тусклым светом зеленоватых ламп. Ризли моргает. Нёвиллет протягивает ему ладонь, и, принимая помощь, Ризли делает шаг в эту странную окруженную водой комнату, похожую на кабинет. — Кажется, вы начинаете понимать, что такое романтика, — хмыкает он. Нёвиллет пожимает плечами и улыбается, отвечая: — Кажется, начинаю. Он подходит ко столу, садится на него. Ризли все также, словно под гипнозом, осматривается. Медленно, но до него доходит мысль, плывет по венам, вышибая дух: — Мы здесь одни. — Одни, — юдекс кивает. Наклоняет голову вбок. Закидывает ногу на ногу и складывает руки на колено. — Совершенно одни. — Я всегда знал, какой вы догадливый, — хмыкает он. Ризли облизывается; быстрыми шагами перемахивает через полкомнаты, и все для того, чтобы руками залезть под сюртук, цепляя пуговицы пиджака пальцами; чтобы поцеловать, да так ненасытно: редко когда им удается быть совершенно одним. Столь редко, что каждый раз словно первый. Ризли, вопреки своему глазу бога, распаляется легко. Иногда казалось, словно он совсем не умеет ждать и не знает слова "терпение"; Нёвиллет же живет так долго, что неторопливость уже успела стать его чертой характера. Он обхватывает запястья Ризли, отводит их в сторону; Ризли недовольно прикусывает губу и отстраняется. — На столе? Боюсь, он не настолько прочный, чтобы выдержать нас обоих, — опережает Нёвиллет, предвещая вопрос. — Так придумайте какой-нибудь чертов закон, — недовольно шипит Ризли, пытаясь освободить руки. — Чтобы столы не ломались во время секса. Нёвиллет на секунду замирает и неожиданно для обоих смеется — не так, как обычный человек, а тихо, коротко, но Ризли достаточно: он восторженно, победно улыбается… И теряет бдительность. Нёвиллет отпускает его руки, но тут же подхватывает под ягодицы, прижимает к себе, рывком встает с места. Ризли теряется и ощущает себя невесомым — хотя прекрасно знает, что он совершенно точно нет. Он хватается за плечи, обнимая за шею, и пока Нёвиллет относит его к тахте у самого "стекла" рядом с водой, целует его куда попадется: то в щеку смазанно, то в губы, то прикусывает острое ушко. Оказавшись на мягком, Ризли почти сразу скидывает с себя куртку-меховушку, расстегивает пуговицы жилета. Нёвиллет нависает над ним и пялится опять — любуется, но не помогает. Ризли с тихим рыком тянет к нему руки и срывает накидку куда-то в бок; спускает сюртук, пока Нёвиллет его расстегивает. — Какой извращенец шьет вашу одежду? — под сюртуком еще и жилет, галстук-жабо, кружевная рубаха и нижняя майка. — Гребаная капуста. Ненавижу вашу одежду. — Так снимите ее, — выдыхает в губы, сам помогая Ризли приподняться и снимая его жилет. Сразу же на пол летит и рубашка, и он остается полуобнаженным перед цепким взором судьи. Нёвиллет облизывается. — Красивый? — спрашивает Ризли. Нёвиллет коротко кивает, прохладным руками проводя по напряженному животу. Ризли прерывисто выдыхает, запрокидывает голову назад, закрывает глаза. В ушах стучит сердце. Челка и выбивающиеся прядки щекочут кожу. Нёвиллет оставляет несколько мокрых поцелуев, языком щекочет шрамы на шее. Ризли шепчет: — Откуда вы… — Прочитал в одном инадзумском любовном романе. Знаешь, как… — Святые архонты! Стоило догадаться, — Ризли с придыханием стонет, когда Нёвиллет прикусывает кадык. — Вас оскорбляет упоминание архонтов, святой дракон? Месье Дракон, соизвольте уже меня трахнуть, или уступите место, если собираетесь просто жевать сопли. — Вы невыносимы, — заключает Нёвиллет. Поднимается. Медленно снимает с себя галстук, закатывает рукава рубашки до локтей. Ризли обожает его чертовы руки, хотя и не скажет этого вслух никогда. Выгибается в пояснице, позволяя Нёвиллету расстегнуть ремень штанов и спустить их вниз. Пришлось извернуться, чтобы остаться практически голым; воздух холодных морских руин резко контрастирует с жаром тел. Ризли жмурится, гладя себя (пока Нёвиллет занят пуговицами собственных брюк), и охает, когда влажные прохладные пальцы сперва на пробу касаются его члена; скользят вниз, и сразу два входят без сопротивления. Ризли мычит, откидываясь на тахту. Нёвиллет хмыкает: — Вы спите с кем-то ещё? — О, да. Десять раз в день. У меня даже есть расписание, хотите покажу? — язвительно отвечает Ризли. Нёвиллет поднимает на него взгляд, но натыкается только на показанный средний палец. Хмыкает. — Развлекаюсь в одиночестве. — Хм. Занятно. Запомню, — Нёвиллет входит пальцами глубже, сжимает; следит за Ризли (тот уже не язвительно показывает жесты, а впивается пальцами в спинку и сиденье дивана): эмоции на его лице сменяются так ярко, что уловить каждую он не в состоянии, но они нравятся ему. — А как именно развлекаетесь? — У меня… — Ризли закусывает губу, когда добавляется еще один палец. Нёвиллет мучает его. Мучает и не стесняется. — У меня есть право хранить молчание. — Вы правы. Есть, — Нёвиллет кивает, второй рукой скользя по телу вверх; проходится по животу, груди, шее, гладит подбородок и зажимает рукой рот. Несильно. Ризли мычит неразборчиво; но не сопротивляется. В конце концов, это же была его идея. Рука Нёвиллета снизу пропадает. Ризли считает биения сердца, и на третьем ощущает, как в него наконец входят; ногтями царапает обивку тахты, подается вперед нетерпеливо. Нёвиллет придерживает его под поясницей и входит до упора с тихим выдохом; Ризли же стонет с хрипом. Слишком долго ждал. Встречи случаются настолько редко, что за последний год их можно пересчитать по пальцам. А уж секс — по пальцам одной руки. Но Ризли не возмущается — он этих встреч ждет сильнее, чем заключенные конца срока. Потому что Нёвиллет стоит дней одиночества, общения по переписке и невозможности прикоснуться, обнять, если рядом есть кто-то еще помимо них двоих. Но здесь, на дне моря, когда единственные свидетели — и те безмозглые проплывающие мимо окон скаты, можно было забыться. И сохранить крепкие руки в воспоминаниях. Толчки, стоны, хрипы, тяжелое дыхание, щекочущие и колючие волосы, безумный, сверкающий взгляд синих глаз. Ризли кончает с мыслью, что сохранит эту ночь в памяти на долгие, долгие месяцы, и прижимает к себе Нёвиллета, который догоняет его почти сразу. Вдыхает запах свежести, каких-то легких духов и пота, зарываясь пальцами в волосы. Чешет кожу головы, шепчет несуразицу на ухо. Они засыпают вдвоем. Еще большая редкость, чем секс — и просыпаются только под самое утро. Счастливые.