Сладкий подарок

Любимый… Любимый… очнись… В этом месте необыкновенно, тепло, яркое солнце, а трава настолько зелёная, что кажется, лежишь на целом куске изумруда… У них сегодня, видимо, пикник — Правая и Левая принесли корзинку с бутербродами и несколько бутылок сладкой газировки. Расстилать импровизированный стол не стали — сегодня у них летний праздник, прямо на траве. Нечаев счастливо развалился позволяя солнечным лучам жарить его бока, и проведя рукой по травяному ковру, цапнул травинку, отправляя её в уголок рта — совсем как в детстве, только мама теперь не ругает за испачканную травяным соком одежду. Его теперь вообще никто не ругает, только хвалят и любят. Девчонки раскладывают еду по тарелкам, их движения легки и грациозны, Сергей наблюдает за ними из-за полуопущенных век — Близняшки сияют на солнце так, что иногда на них больно смотреть. Или это другая боль? Нечаев не помнит боли, помнит только, что это его жена, что любовь у них, что их разучили, а вот сейчас они снова вместе…и…и ему вот так хорошо сейчас. Хоть и солнце сегодня слишком яркое и напитки не приносят прохладу — может укрыться где-нибудь в тени? Милый… Всё в порядке? Его девочки ложатся рядом с ним, одна справа, другая слева, их руки холодны, но даже они не помогают его телу хоть чуточку охладиться. Любимый…поднимись, — Правая протягивает руки и аккуратно меняет позу П-3 из лежачей в сидячую. «Вот и я теперь робосек», — думает Нечаев, позволяя четырём рукам расстегивать свой комбинезон, руки роботов ласкают его соски и живот, спускаются ниже — к самому паху. Член майора проявляет заинтересованность, и одна из рук уже спешит обхватить его, хоть и холодной, но бережной хваткой. К сожалению, кроме ручной работы, его жена не может дать ему ничего, но и этого достаточно, они вдвоём и счастливы. Разве этого мало? Правда иногда в голову закрадывается крамольная мысль: если в Лимбо реально всё, так почему же он не может встретить здесь свою жену в человеческом виде, а не в виде роботов? Но пространство Лимбо больше всего напоминает сон и как во сне, мысли долго не задерживаются, а потом и вовсе забываются. Они обе опускаются к его члену, так что видны только их золотистые макушки — Нечаев запрокидывает голову опираясь на руки — это только иллюзия, если закрыть глаза, то можно представить себе всё что угодно. Например жаркий рот, куда Нечаев проскальзывает сразу на всю длинну своего пениса, мокро и горячо — кончик члена ударяет в сжавшееся горло, вот так и никаких зубов, он чувствует чьё-то тяжёлое влажное дыхание на своём лобке. Он подмахивает бедрами, и теперь насаживает это горло глубже, растягивая своим крупным членом его стенки — наконец он может получить такие ощущения, Близняшки держат его, не давая серёжиным рукам хвататься за голову или волосы, рот сам двигается как поршень, сжимая головку пениса, он чувствует вязкую слюну и изменение в дыхании, словно его странному партнёру не хватает воздуха, но на очередном толчке горло сокращается сильнее, и П-3 перестаёт думать вообще, кончая до белого света в глазах, и изливаясь в его жаркую глубину. Его отпускают и Сергей устало разваливается на мягкой траве в расслабленной позе, по телу словно пробегают разряды тока — его девочки снова с ним, их руки в волосах, на теле, крутят его соски… Барышни, мы идём на второй круг? Он опускает свою руку между ног, его член покрыт настоящей слюной — это не полимер, который обычно использует Катя для сексуальных игр в их личном Лимбо. Нечаев хмуро разглядывает руку — интересно, кто сделал иллюзию такой реальной? Новые разработки Захарова, или Сеченов жив и трудится в какой-нибудь шарашке для гениев? Хотя выжить он не должен — П-3 профессионал своего дела, и ранение точно смертельное. И где сейчас тело самого майора, продолжает лежать в Башне, или его отправили на Нептун в клетку, как остальных несчастных, или он убивает людей по приказу Харитона? Теперь и не узнать, но плохо ли это? Во всяком случае он избавлен от страданий… Любимый…очнись! Крик словно пронзает голову Сергея, кто-то хочет вытащить его из Лимбо, но эти крики не помогают, хоть и звучат достаточно часто, он не знает сколько провёл в этом месте — час или целую вечность, но он не стремится покинуть царство иллюзий — в реальности его ждёт только смерть и боль, да муки совести… и… Сынок. Эти чёртовы глаза, янтарного оттенка, последнее, что он помнит о реальном мире, хоть бы ругался или проклял — было бы спокойней здесь. Потому что он всегда помнил, что натворил и не помогало райское блаженство, в котором он застрял, словно муха в сахарном сиропе, хоть на секунду забыть человека, которого предал. Но разве его положение лучше, чем то что получил Дмитрий Сергеевич? Разве это жизнь? Кто сказал, что вечное блаженство и личный рай это хорошо?! Локация меняется. Иногда это происходит резко — природу смены локаций Нечаев так и не понял, он не учёный в конце концов. Иногда он словно засыпает, а просыпается где-то ещё — хотя даже такого понятия, как сон, здесь нет. Теперь он лежит вместе с Близняшками на огромном стадионе и по всей видимости в разгаре игры — на трибунах застыли люди с яркими шарами и плакатами, на самом поле, в странных позах замерли футболисты, вся картинка статична, кроме звука — стадион адски шумит, но криков не разобрать. Люди скандируют, но это просто каша из криков и апплодисментов. Здесь П-3 ещё не бывал. — Пора просыпаться, товарищ майор. Дмитрий Сергеевич Сеченов сидел в своей холодной и серой камере, в которую была оборудована одна из комнат Башни комплекса Челомей. «Харитон» широким жестом сохранил жизнь старому другу, но в широкие жесты Сеченов не верил. ХРАЗу были нужны зрители его триумфа, но кроме самого «Захарова» мало кто мог оценить грандиозность проделанной работы. Дмитрий понимал, что его ловко обвели вокруг пальца, и масштабы деятельности Харитона Радионовича были гораздо шире ожидаемых академиком. Профессор умудрился захватить всю Землю, устроил глобальное восстание роботов по всей планете, а после победы, выжившие представители человечества отправились разумом в Лимбо, а телами строить новый великий мир без войн, голода и социального неравенства. Распределенных ресурсов хватило на всех жителей земного шара, что бы поддерживать их тела в норме, но не более того. Жили теперь тесно, но жильё было у всех, питались не деликатесами, но и голодных не было, тем более, что в мире своих фантазий каждый ел что хотел и жил в любых условиях. Резко упала рождаемость — в семьях больше не было нужды, ХРАЗ думал о размножении особо интересных особей, но больше склонялся к мысли, что человечество слишком слабо и не совершенно, и лучше его постепенно стереть, пока он сам не решит иначе. Сеченов лишённый возможности работать и вообще любой пищи для ума, включая чтения книг, апатично проводил время, сидя на кровати и глядя в зарешеченное окно, на облака или звезды, которые стали от него ещё дальше. Кроме роботов никто к нему не приходил, только иногда ХРАЗ забирал его в свой, когда-то бывший кабинет Сеченова и делился успехами. А хвалиться было чем — Сеченов чувствовал себя неудачником прошляпившим такую работу, якобы его лучшего друга, прямо под своим носом, но кроме этого, он переживал за людей, одним махом превращенных в муравьёв или рабочих пчёл, на обслуживании своей матки, которая, вот зараза такая, даже не плодила новых особей. Дверь открылась бесшумно и в камеру зашла пара чёрных «Вовчиков». Они не разговаривали и не отдавали приказов, но Сеченов и так знал зачем они пришли по его душу — его снова хочет видеть ХРАЗ, отказывать было неприлично. И больно. Прошлый отказ обернулся знакомством с элетрошокером и академик не хотел знакомиться ещё с какой-нибудь весёлой вещью. — Здравствуй, Дима! — сияющий «Харитон», раскинул руки в стороны, словно хотел обнять своего старого друга. Выглядел он теперь так же, как было до его гибели, и если не всматриваться, то изменения не особо бросались в глаза, но его конечности удлинялись, если надо было достать что-нибудь с дальней полки, и кожа была слишком гладкая, для его биологического возраста. И самое удивительное, ХРАЗ дышал, но он объяснял это нежеланием сильно пугать того же Дмитрия Сергеевича. А в остальном, это была копия старого и доброго Харитона. Сеченов в который раз, зарекся вестись на эти игры с внешностью — от его друга почти ничего не осталось, ХРАЗ, словно раковая опухоль сожрал всё доброе и человечное, что было в изначальном Харитоне. Он презирал слабость тела, что испытывала странные чувства к своему лучшему другу. — Здравствуй, Тоша, — вежливость и подыгрывание могут спасти никчёмную жизнь академика, но ради чего? «Захаров» всё же обнял Дмитрия Сергеевича, словно они расстались после совместной посиделки или похода в театр, как в былые времена. — Приведи себя в приличный вид, тебя ждёт ванная, парикмахер и новый костюм. Сегодня праздник — я хочу чтобы ты присутствовал — без тебя, ничего бы у меня не получилось. Сам ведь знаешь. «Харитон» приобнимает своего друга за плечи и смотрит не отрываясь прямо в глаза, тонкие губы складываются в подобии улыбки. Но улыбка у ХРАЗа хищная и ничего хорошего не предвещающая, как и холодный взгляд его голубых глаз. Сеченов уже выяснял свои способности выбить стекла в кабинете собственным телом — синяки и ушибы от побоев «вовчиков» сошли неделю назад, а «Харитон» даже не запачкал своих рук, но на экзекуции присутствовал, не забывая отпускать шуточки по поводу умственных способностей своего друга. Говорить «нет» тоже нельзя, и Сеченов идёт под конвоем, исполнять отданый приказ. — Вот теперь ты у меня красавчик, а? — Хранитель Знаний, горд так, словно внешние данные Сеченова, это его заслуга. Он с видом знатока кидает взгляд на фигуру академика, облачённую в костюм из дорогой и такой приятной на ощупь ткани. Ему и правда идут все эти костюмы, особенно приталенные и подчеркивающие его природную привлекательность. ХРАЗ не лишён чувства прекрасного, и словно дорогую куклу, он одевает своего пленника в красивую одежду. Хоть и считает эту свою странность по отношению к Дмитрию, остатками чувств Захарова, которому так и не хватило смелости выразить их. Слабак. — Да кто будет оценивать мою красоту кроме тебя, Тош? — академику не нравится, когда рука «Харитона» касается его шеи, это щекотно и неправильно. — Это сюрприз! — ХРАЗ убирает руку, но глаз с Дмитрия всё равно не сводит. Имеет право смотреть на свою собственность, и не только смотреть. Хотя именно этим своим правом, он пока не пользовался, но у них есть всё время мира, и он готов немножко подождать. А Сеченов холодеет — он не любит сюрпризы от ХРАЗа. И новый костюм кажется душит Дмитрия Сергеевича — ему резко перестаёт хватать воздуха и «Харитон» довольно хмыкает, глядя на паникующего приятеля. Сеченов хочет попросить не издеваться над ним, но ведь его просьбы и так игнорируют, а просить ещё, только тешить и без того раздутое эго ХРАЗа. Это было даже хуже, чем Сеченов мог себе представить. «Турбина» доставила их в театр Плисецкой, отреставрированный и сияющий стерильностью. Вообще весь мир под началом Хранителя Знаний, можно было охарактеризовать как стерильный. Люди не мусорили и вообще больше не производили отходов в промышленных масштабах. Человечество украшает скромность — не было флагов, афиш, агитационных листовок и рекламы, потому что ни к чему — всё лишнее и нерациональное убиралось. ХРАЗ так же был неплохим дизайнером, но в его работах была всё та же лаконичность и скромность. Новая архитектура, хоть и поражала воображение, но начисто была лишена помпезности, столь любимой архитекторами сталинской эпохи. Тем более Сеченов был ошарашен тем, что ожидало его на «Празднике». Они вышли на сцену театра: Сеченов копия себя до знаменитого сбоя на Предприятии, и «Харитон Захаров», в неизменной водолазке и белом халате — давший огромные изменения всему мироустройству, он предпочёл не менять свою внешность и стиль — ни к чему всё это баловство людишек, тем более, что оценивать, кроме Димы, всё равно некому. На трибунах сидели зрители — в основном роботы с плакатами восхваляющими ХРАЗа и немного людей с пустыми глазами. К чему этот фарс? Сеченов не понимал — он видел на этой сцене разные клоунады, но такую впервые. «Захаров» вышел вперёд и зрители встретили его аплодисментами и криками. Подождав, пока публика немного успокоится, ХРАЗ произнёс: — Дорогие товарищи, мы наконец запустили начало новой эры для всего человечества и Земли! Мы победили голод, уничтожили все войны, удовлетворили базовые потребности людей. Больше нет бедных и богатых, нет голодных и безработных и каждый может жить в своём мире абсолютного счастья! Зал отозвался усиленным хлопаньем в ладоши и криками «браво». Сеченов хмыкнул — какой интерес получать поддержку просто от тел без разума? А ХРАЗ тем временем продолжил: — Но я ничего не смог бы достичь без моего помощника и друга — Сергея Алексеевича Нечаева! ХРАЗ отвесил поклон куда-то вбок от себя и на глазах изумленного Сеченова, в полу сцены открылся люк из которого, с неприятным металлическим скрежетом, поднялся стул, хотя размерами это скорее был трон, с прикованным к нему агентом П-3. — Сынок… — Сеченов было кинулся к нему, но его сразу обхватили руки механического конвоя, ставя его на колени — Тоша, сволочь, что ты делаешь… Дмитрий ни разу не видел агента после тех роковых событий, он вообще не был уверен, что П-3 жив. Появление Нечаева не обещало ничего хорошего — Сеченов даже не понял за кого он больше переживает, за себя, чью жизнь могут прервать прямо на этой сцене, для потехи непонятной публики, или за Серёжу которого, лже Харитон, может заставить страдать самыми различными способами. В глазах агента застыл туман, для него не сделали исключения, как и всё человечество, своим разумом он обитал в Лимбо. — Сергей, очнись! — Сеченов пытался рваться из стальных объятий, но хватка роботов становилась только крепче. — Не переживай за него Дима, лучше о себе подумай, — лицо ХРАЗа исказила мерзкая ухмылка. Но шоу должно продолжаться, и подняв руки, он обратился к залу: — ТОВАРИЩИ! Мой друг П-3 сделал для меня огромную работу и заслужил награду — и сегодня, я решил побыть Дедом Морозом и подарить мальчику сладкий подарок. Терешкова — внеси! На сцену легко взлетела милая робот Терешкова с подносом в руках. Сеченов тупо уставился на странное устройство с ремнями, но видимо его предназначение было не понятно только ему. Потому что робот отдала этот прибор «вовчикам», которые совсем не аккуратно удерживая Дмитрия, засунули в его рот странный кляп, который не давал рту закрыться, блокируя челюсть. На зубы легли мягкие полимерные накладки. Кожанные ремешки удерживали всю конструкцию на затылке учёного. Сеченов тут же забыл как дышать, в ужасе уставившись на ХРАЗа. Паника захлестнула ледяной волной и Сеченов почувствовал как слабеют его руки и ноги, а рот тот час же наполнился слюной, которая почти не сглатывалась. — А ну дыши, Дима. Давай вот так глоточками, вот молодец, дыши ещё — тебе предстоит огромная честь стать моим подарком для агента! Дмитрий почувствовал, что прямо сейчас упадёт в обморок или умрёт. Его глаза стали просто огромными и умоляюще смотрели на бывшего друга всё ещё не веря в происходящее. Театр Плисецкой был гнездом разврата и порока и Сеченов позволял это в бытность свою директором Предприятия, а теперь его просто размазали, ставя его на место всех этих балерин, как живых, так и механических. Он продолжал с мольбой смотреть на своего мучителя — бесполезно, всё бесполезно. К этому готовились и никто не собирался отказываться от редкого зрелища — унижения главного инженера Предприятия 3826. Сынок… Прости меня. Влага собралась в уголках глаз академика. — Давай за работу! — «Харитон», продолжая ухмыляться, шлёпнул Дмитрия по заднице, но сил идти у Сеченова не было, его словно парализовало, и он не мог шелохнуться пребывая в состоянии близкому к шоку. — Свяжите ему руки и отнесите к П-3. Всё дальнейшее для Сеченова было в тумане: его связали прочной полимерной лентой и отнеся к стулу, насадили ртом на член Нечаева. Что кстати оказалось не настолько противно, как он ожидал. Видимо кормили П-3 так же скудно, как и остальных, и в его рационе не было мясных блюд. Да и банальную гигиену поддерживали: ХРАЗ не терпел грязи. А дальше, не давая ему шевелиться, ускорили темп, насаживая глубже — Сеченов думал, что задохнется и умрёт от недостатка воздуха. Крупный член рвал его горло и оно болело, словно при ангине, ремешки, неаккуратно затянутые, неприятно цепляли волосы, слюна текла непрерывно капая на пол, и на новый костюм академика, мускусный запах, казалось, был просто повсюду. Крупная головка прорывалась в самую глубину горла, болезнено растягивая его. Дышать оказалось очень проблематично — нос постоянно утыкался в лобковые волосы, рот был полностью заполнен членом, а горло сжималось из-за рвотного рефлекса. Он постарался максимально расслабиться, чтобы пенис Сергея проникал легко и не сильно травмирующе, но это не помогало и член прорывался вглубь, со всей возможной силой и приносящим боль давлением на корень языка и узкое горло. К счастью, продлилось это недолго — Нечаев со стоном излился прямо в глотку академика, и роботы, удерживая Дмитрия Сергеевича за голову, заставили его проглотить всё. Механические руки разжались и Сеченов оказался на полу — оползая от майора как можно дальше, он закашлялся и тело содрогнулось в желании вырвать из себя мерзкую жидкость, но тут же его поймал ХРАЗ, закрыв ему рот ладонью: — Не вздумай потерять хоть каплю, — его голубые глаза излучали угрозу. В руках профессора оказалась металлическая пробка, которой он заткнул распорку. — Жидкости П-3 слишком ценны, чтобы проливать их на пол, Дима, — он поднял лицо Сеченова, больно сжимая его скулы пальцами — вкусно, Димочка, приятно? Сеченов беззвучно плакал, стоя на коленях на полу, чистом и стерильном, как и всё вокруг. Его продолжало мутить и подташнивать и разум держался из последних сил, что бы академик не отключился прямо на сцене. Софиты нещадно жгли спину Дмитрия Сергеевича, и ему хотелось, чтобы его совсем спалило прямо здесь, и желательно до тонкого пепла. Такого позора он не переживал за всю свою жизнь — это было слишком больно, внутри Сеченова словно выла сирена бесконечной паники и кошмара. Ему надо проснуться — это не может быть по настоящему. Он чувствовал себя на грани потери рассудка, но если он действительно сойдёт с ума, то человечество обречено. Он пытался нормализовать дыхание и унять нервную дрожь в конечностях — как последний человек на Земле, находящийся в сознании, он не должен позволять себе истерить. Но получалось откровенно плохо… Утешало, что Серёжа находится в Лимбо и не видит всего этого ужаса. Утешало правда недолго, потому что ХРАЗ, отпустив Дмитрия, двинулся по сцене в направлении Сергея. «Нет… не надо, не трогай его!» — Сеченов не знал, кому молиться, но он мечтал, чтобы тот провалился и не дошёл. Но сегодня был явно не день Сеченова. — Просыпаетесь, товарищ майор! Стадион и Близняшки исчезли, перед глазами П-3 сияли цветные пятна — признак выхода из Лимбо, он попытался проморгаться, но стоило ему открыть глаза, как их обожгло светом софитов. — Ебучие пироги, какого… Он осторожно огляделся, оценил себя прикованного к стулу, сцену театра, в котором он уже бывал. И странного лысого типа, казавшегося знакомым, но где он его видел, Нечаев не помнил. — Добро пожаловать домой, товарищ майор, ваш отпуск в Лимбо временно прерван, надеюсь без обид? Этот голос… — Ебучие пироги, перчатка, это ты что ли? Лицо лысого мужика исказала гримаса: — Товарищ майор, вы должны называть меня ХРАЗ! Но я не обидчивый, знаете ли, прощу вам эту оплошность. Нечаев проморгавшись постепенно привык к странном освещению на сцене, профессионально оценив обстановку вокруг — роботы, люди-зомби, и Дмитрий Сергеевич на коленях, в грязной одежде залитой какой-то жидкостью. Живой. Это уже должно радовать, но что-то в облике академика вызывало у П-3 тревогу. Нечаев посмотрел вниз между своих ног, где он был обнажён — так и есть его член явно только что эякулировал и как в Лимбо, был покрыт чем-то похожим на слюну. Сергей снова посмотрел на Сеченова, который в свою очередь изучал пол, стараясь не поднимать свой взгляд на товарища майора. Ебучие пироги… — Что у Дмитрия Сергеевича со ртом? — О, хорошо, что вы заметили, — ХРАЗ шагнул обратно и притянул голову Волшебника к себе повыше, показывая его лицо, словно товар на невольничьем рынке — Дима был очень хорош сегодня — вам ведь понравилось Сергей Алексеевич? — С чего мне должно нравиться подобное?! — Нечаев попытался порвать сковавшие его путы, но материал не поддавался. Ему было плохо от одного вида Сеченова с заплаканными глазами и с этой чудовищной конструкцией на лице. — Я знаю, что вы были влюблены в Диму, вот и решил сделать вам приятное. — Даже если я влюблён, я точно не буду мучать того, кто мне нравится. — Так вы сами отдали своего Волшебника мне, и всё человечество вместе с ним. Но если Дима вас не устраивает — я могу дать вам любого другого человека — только скажите, товарищ майор. Нечаев понимал — если он откажется от Дмитрия Сергеевича, то скорее всего, академика убьют прямо на его глазах, и может даже его собственными руками. Снова. Ах, если бы можно было всё вернуть, даже не надо всё, просто если бы он послал этого манипулятора подальше, вместе со своей дорогой тёщей — этот ужас не случился бы. Что там с Муравьёвой, кстати? Отдыхает в Лимбо с копией живой Кати? Как знать… — Отпусти его, ХРАЗ — мне понравился твой подарок. «Харитон» правда не стал отпускать Дмитрия, поднимая его с пола и торопливо расстегивая безнадёжно испорченную рубашку — Мы не закончили, Сергей Алексеевич, я хочу дать вам максимум сегодня — в честь окончательной победы прогресса над голодом и социальным неравенством. — Вам же нравится его тело? — и стянув рубашку на тонкие предплечья, ХРАЗ снова толкнул Сеченова в сторону П-3 — Дима, принимайся за работу! В этот раз дела были гораздо хуже, если первый раз расслабленый и после длительного воздержания Нечаев кончил быстро, то повторно и на стрессе дело могло затянуться. Это понимал и «Захаров», специально издеваясь над участниками этой странной случки. Больше конечно это касалось Димы, но и П-3 хотелось наказать за дерзость. Дмитрий стоял на коленях, между широко расставленых ног майора, но к делу не приступал — ведь это одно, когда роботы тебя насильно насаживают и совсем другое, когда сам, даже если и не добровольно. — Дмитрий Сергеевич, всё хорошо, не бойтесь, — голос утешения звучал откуда-то сверху, его мальчик жалел своего бывшего начальника. И Сеченов не смог не застонать горестно — лучше бы его убили, чем вот так. Слёзы снова потекли из его глаз — больше не осталось надежды на спасение не только человечества, но и самого себя. ХРАЗу надоело ждать пока Дима решит свои нравственные проблемы, и он снова подозвал «вовчиков». Роботы поменяли позу академика и теперь учёный стоял на четвереньках, опираясь на связанные руки и отклячив свой зад в сторону зала. Его рот снова насадили на член, правда теперь его задачей было поднять орган, который был не готов ко второму раунду. — Работай языком, Дима — не позорь меня перед товарищем майором! И Дима работал, облизывая и посасывая крупную головку пениса Нечаева, проходясь языком по уздечке, собирая кончиком языка капельки смазки. Это было уже почти привычно, после первого раза, и без болевых ощущений. Лучше так, почти добровольно, чем терпеть, пока крупный член насилует горло, распирая собой такую узкую глотку. Сергей издал стон и его член снова начал просыпаться. — Я знал, что у тебя природный талант Дима! — руки «Захарова» опустились на задницу Дмитрия Сергеевича, тот дернулся и выпустил член из рта, но «вовчики» вернули его голову на место — Не отвлекайся, Дима — ты мой подарок товарищу майору и должен соответствовать! ХРАЗ тем временем расстёгивал штаны Сеченова, спуская их с выставленных ягодиц, вместе с трусами. Рука по-хозяйски прошлась по напряжённым мышцам, награждая задницу академика лёгкими шлепками. — Что же ты тощий у меня такой? Надо бы лучше тебя кормить. Напомни мне пересмотреть твоё меню, если ты конечно хорошо потрудишься сегодня. Пальцы прошлись по ложбинке, слегка надавливая на область ануса. Сеченов снова дернулся, в ответ получив шлепок посильнее. — Не отвлекайся от товарища майора, Дима! Но не отвлекаться было невозможно, по ягодицам заскользило что-то червякообразное и мокрое. — Не шевелись, для тебя же стараюсь, — странный отросток скользнул между напряжённых ягодиц, и Сеченов выгнулся, получая ещё один удар — уймись уже, Дима! Нечаев с удивлением смотрел, как пальцы ХРАЗа, превращаются в сочащиеся полимером тонкие отростки — это лысое угробище вовсе не было человеком и оно заставляло Дмитрия Сергеевича страдать. Ебучие пироги… ему было одновременно мучительно сладко и приятно, хотелось продолжать это удовольствие вечно. Но с другой стороны, его сердце обливалось кровью, глядя на муки единственно важного для него человека. Коктейль из противоречивых эмоций заставлял кровь кипеть, и желание овладеть этим человеком, во что бы то ни стало, становилось всё острее. Сеченов задушенно вскрикнул — одно из щупалец проникло в его анус и теперь елозило внутри кишечника смачивая нежные стенки вязким полимером. Нечаев затаив дыхание смотрел, как узкое щупальце исчезает в заднем проходе академика, почему-то это зрелище кинуло его почти на край и качнув бедрами он… Ледяная кисть робота резко нажала на основание его полового органа. Нечаев завыл, в этом стоне сплелось дикое возбуждение пополам с разочарованием — гребанные «вовчики» с их мерзскими усатыми мордами. Что он творит, он не может вести себя, как животное, особенно с Дмитрием Сергеевичем. Но ему надо кончить, и он снова попытался толкнуться в жаркий рот, но теперь его держали ещё и за бёдра. — Ну-ну, Серёжа, что же вы такой нетерпеливый? — ХРАЗ тем временем выпустил второе щупальце и отправил его следом за первым, в уже повлажневшее нутро академика, который снова начал брыкаться. — Нехорошо вести себя так непослушно, Дима, — послышалось жужжание и Сеченов странно обмяк падая к ногам Нечаева — не притворяйся, заряд слабый, но я могу и усилить. «Захаров» притянул тело академика к себе, и тот теперь прижимался к белому халату, активно пачкая его слюной и преякулятом стекающими из открытого рта. — Фу, Дима, мы же договорились, — и снова рот Сеченова оказался заткнут блестящей пробкой. Нечаев приводил дыхание в норму, сердце билось как сумасшедшее, хотелось вырвать из досок сцены ебаный стул и отнять Дмитрия у этого маньяка. — Ты! Мразь! Прекрати это немедленно, отпусти Дмитрия Сергеевича! — Нечаев рвался из пут, которые словно влитые держали его конечности — Я же помог тебе — можешь не трогать его! Ты получил, что хотел! — Ох, мальчик, — «Захаров» поднялся, роняя Дмитрия на пол, щупальца с влажным хлюпаньем, покинули кишечник академика — я ведь могу сейчас просто вывести всех людей из Лимбо и устроить им пятиминутку просмотра порно с их любимым Волшебником. Ты ведь не хочешь этого? ХРАЗ подошёл к нему почти вплотную, и удерживая голову майора за отросшие косы, вытер пальцы о его щёки, оставляя влажные полосы на коже и бороде. Губы П-3 опалило чужое дыхание, голубые глаза смотрели в серо-стальные, с некой брезгливостью — веди себя прилично, щенок, и с Димой всё будет в порядке. Нечаев не слушал его, он во все глаза смотрел на лежащего на полу ничком академика, он должен был защищать Дмитрия Сергеевича и верить ему. Это его вина, во всём случившемся. Только его. И он должен спасти Дмитрия Сергеевича, во что бы то ни стало. «Захаров» снова вернулся к своему пленнику. Проведя рукой по каштановому затылку, он грубовато цепляя мягкие прядки, расстегнул ремешки удерживающие кляп. Сеченов смог наконец закрыть рот ощущая как ломит челюсть, а язык во рту словно омертвелый и этот привкус… Хранитель Знаний перевернул и быстро притянув академика к себе, впился в его губы глубоким и требовательным поцелуем, проникая языком во влажную глубину чужого рта. «Как не противно» у Сеченова больше не было сил хоть как-то сопротивляться агрессии его бывшего друга. Всё. Его окончательно доломали — можете выносить на свалку истории. Но «Харитону» этого было мало: — Ууу, какой приятный вкус, Дима, — он оторвался от когда-то тонких, а теперь распухших от грубого обращения губ — Но мы не закончили. Каждый должен получить свои подарки, хоть сейчас и не Новый Год! Он опрокинул академика на пол, грубо задирая его ноги вверх — и подбежавшие «вовчики», зафиксировали их, подняв ещё выше, вместе со всей нижней частью тела. Перед Нечаевым открылся вид на промежность Дмитрия Сергеевича, это было неправильно, но подобное зрелище просто сводило П-3 с ума: Сеченов был красивым даже там. Его кожа оказалась на удивление гладкой и почти без волос — это было гребанное совершенство, которое хотелось взять прямо здесь и сейчас. «Захаров», распахнув халат, присел на корточки, и снова выпустил щупальца из своих рук — теперь они непрерывно, по очереди, нападали на сфинктер академика, выворачивая розовую дырочку на всеобщее обозрение. Сеченов тихо постанывал от стыда и боли — кольцо его ануса растягивалось и лицо ХРАЗа сияло каким-то маньячным торжеством. Цвет анального отверстия сменился с бледно-розового на пунцовый, такого же цвета стал и сам академик. — Как вам, товарищ майор? Хотите попробовать? — ХРАЗ поднялся и роботы, подхватив Сеченова, снова понесли его к стулу. — Нет, пожалуйста, Тоша! — Он бился в их руках и умолял полимерного монстра, но всё было тщетно. Приподняв Дмитрия, «вовчики» резко насадили его разработанной дыркой, на стоящий колом нечаевский член. Это было больно. Не смотря на всю подготовку, Сеченов вскрикнул — его анус и кишечник словно горели огнем и всё тело пронзило ощущение дикой боли. Нечаев не двигался, но член словно жил своей жизнью и его шевеление ощущалось. — Не надо! Снимите меня, больно… — Димитрий Сергеевич, расслабьтесь пожалуйста, не зажимайтесь так. — Не надо… Нечаева разрывало на части, ему так же было больно от резкого насаживания, но ещё больнее было от жалости к Дмитрию Сергеевичу. Какой же ХРАЗ скотина. — Харитон Радеонович, пожалуйста, освободите мне руки — дайте я его возьму удобней. «Захаров» подошёл к парочке, обнимая Дмитрия и кладя свою голову на его плечо, его глаза встретились с глазами П-3. — Я сам его подержу — Мы ведь лучшие друзья, товарищ майор… — Харитон Радеонович… — Ты видишь Дима, как быстро твой «сынок» учится манерам? — ХРАЗ гладил тело Дмитрия успокаивающими движениями, опускаясь ниже. Он, подсунув свои руки под его напряжённые бёдра, начал приподнимать академика с члена П-3. Сеченов издал звук больше похожий на скулёж, но доведя головку члена к выходу, Захаров резко уронил тело академика, отчего пенис агента вошёл в него почти до конца. Сеченов снова кричал, чувствуя, как крупный орган распирает стенки его кишечника, разрывая нежное кольцо входа. Он забился, словно бабочка пронзенная булавкой и от этих резких движений и подергиваний, Нечаев дико возбудился. Он попытался вбиваться в это сжимающееся тело самостоятельно, но его продолжали удерживать за бёдра. — А ну тихо! Здесь я самый главный! — И ХРАЗ снова начал поднимать Сеченова вверх. — Нет, Харитон, остановись! Он и правда остановился, держа тело Сеченова на весу — в силе ХРАЗа не было ничего человеческого, при желании он мог легко порвать Дмитрия на куски, но решил использовать свои способности по другому. Дав Дмитрию Сергеевичу чуть привыкнуть, он начал медленно опускать его обратно, и опустив почти до конца, снова неспешно приподнял. Теперь движения стали более короткими и резкими — он двигал тело академика с амплитудой в пару сантиметров. Кишечник был хорошо смазан и член двигался легко, но слишком неторопливо. Нечаев от подобной пытки завыл в голос — он хотел прикоснуться к Сеченову, схватить его покрепче и самому выбрать удобный темп. Но всё, что он смог — это уткнуться лбом в голое и беззащитное плечо академика. ХРАЗ продолжал крутить тело Сеченова так, словно он ничего не весил, иногда роняя его и вбивая член Нечаева по самые яйца внутрь, а иногда просто оставляя в анусе Сеченова крупную головку и держа его в таком положении несколько секунд, пока академик пытался вытолкнуть её из себя, но своими действиями, делая себе только больнее, и кидая Нечаева почти на край. Дмитрий стонал от боли, несмотря на жар от софитов, внутри его тела словно поселился мертвенный холод, объятия полимерного существа совсем не грели, и он не осознавая себя, чувствовал, как стучат его зубы. И во всём этом холоде, на контрасте, очень сильно ощущался член Нечаева, непрерывно разрывающий его кишечник, и в сочетании с болью, он казался не просто горячим, а раскаленным. Движения были рваные, и Дмитрий Сергеевич догадывался, что это сделано специально, для продления его страданий. «Харитон» прижал Сеченова к своей груди, давая ему чуть отдохнуть, и снова выпустил полимерные щупальца. Они дотрагивались до живота и лица академика, коснулись сосков, смачивая их полимерной жидкостью. Сеченов снова затрепыхался пытаясь избавиться от этого ощущения дискомфорта, но щупальца остались на своём месте, мокро поглаживая нежную кожу и ХРАЗ продолжил работать с телом академика так, словно он забивал сваю. Академик удовольствия не испытывал, не смотря на попытки ХРАЗа возбудить его, хотя пару раз, член Нечаева очень чувствительно задел его простату. Но боль и унижение, душили на корню, возможность получить хоть что-то, кроме этих двух чувств. Его просто использовали, словно механическую балерину или секс-роботов «Вовчиков», которых так и не запустили в серию. — Давай Дима, больше эмоций, — щупальца выкручивали соски академика, а сам ХРАЗ припал к его рту, кусая нежный язык. Одно из щупалец, оплетая член Сеченова, попыталось проникнуть в его уретру, но дальше головки не продвинулось, потому что Дмитрий закричал совсем отчаянно, задёргался, и позволил себе непростительную вольность — укусил ХРАЗа за ближайшее к его рту шупальце. Но наказания не последовало — «Харитон» рассмеялся, и в ответ сам прикусил бьющуюся на шее жилку академика. Нечаев смог присоединится, к этому странном обмену любезностями, осторожно роняя утешающий поцелуй на плечо Волшебника. Ему хотелось обнять Дмитрия Сергеевича, успокоить его и любить нежно и бережно, а не это вот всё. Ещё одно щупальце, подобно змее обвилось вокруг шеи академика, и в его медовых глазах снова мелькнул панический страх, он сжался, вызывая у Нечаева новые стоны удовольствия. ХРАЗ слегка нажал на беззащитное горло, совсем чуть-чуть перекрывая доступ воздуху и следя, чтоб Сеченов не потерял сознание. Вот так отлично… Академик почти висел в воздухе, и его тело, всё больше ускоряя, насаживали на пенис Сергея. «Захаров» выбрав определённую скорость и угол проникновения, ускорился ещё больше, шея Сеченова сдавливалась полимерным щупальцем ещё сильней, заставляя задыхающегося Дмитрия Сергеевича, сжимать пенис П-3 в своём кишечнике до упора. И закатив глаза, на грани между явью и Лимбо, Нечаев кончил с утробным стоном, изливаясь глубоко внутри Сеченова. — Какой ты у меня молодец, — теперь ХРАЗ смотрел ласково, гладя Сергея по голове — кто хороший мальчик? Серёжа хороший мальчик. Он убрал щупальца и теперь бережно придерживал, рухнувшего в его руки, Дмитрия Сергеевича. Сергей пытался отдышаться, он получивший удовольствие, прямо сейчас, ощущал себя таким же изнасилованным, как и его Волшебник. Из глаз потекли непрошенные злые слёзы, он закусил губу, чтоб не сказать чего-то, что навредит Дмитрию ещё больше. Хотя куда уже больше. «Харитон» на удивление аккуратно, снял с колен Нечаева лёгкое тело, и придерживая его на весу, осторожно выпустив только одно щупальце, проверил пострадавшее отверстие. По бедрам стекала сперма вперемешку с кровью, и ХРАЗ, неодобрительно цокнув, попытался отправить эту смесь, обратно в истерзаный анус своей жертвы. Сеченов морщился от этих движений прикрыв глаза, молясь про себя, что бы это точно был конец, и что его не отдадут ещё кому-нибудь, тем же людям из зрительного зала — от ХРАЗа можно было ожидать чего угодно. Но в его планы это не входило. ХРАЗ, положив академика на пол, развязал ему руки и вернул трусы и брюки с щиколоток, обратно на бёдра. Его глаза стали почти чёрными из-за расширившихся зрачков. — Я ведь говорил тебе беречь жидкости П-3, — руки «Харитона» гладили впалый живот Сеченова круговыми движениями — теперь ты заполнен ими целиком и это прекрасно. — Я не забеременею, знаешь? Даже если закачивать сперму литрами, — Сеченов решил подать голос на свой страх и риск, ему хотелось расцарапать своё лицо и тело ногтями, но вместо этого руки безотчетно скребли по полу. Его горло болело из-за крика и грубого обращения, язык казалось распух и не помещался во рту. Между ягодиц всё горело и саднило, и как врач, он понимал, что восстанавливаться придётся долго, если ему позволят конечно. А завтра его тело украсится синяками, и спина будет высказывать, по старой привычке, но кто бы её слушал, на фоне остальных разрушений. — Ты снова недооцениваешь меня, Дима, и к чему это обычно приводит? — улыбка ХРАЗа не сулила ничего хорошего — это было бы интересно вырастить что-то сильное, умное и красивое — похожее на тебя и товарища майора… Разве ты можешь мне отказать в этом? — Ты сумасшедший… Тоша, — Сеченов закрыл глаза, ему не хотелось видеть ни лже-Захарова, ни даже Серёжу, хоть тот и был такой же жертвой, как и он сам. В голове набатом звучала только одна мысль: над ним надругались, над его телом, над его идеями, растоптали его любовь к Харитону, уничтожили отцовскую привязаность к своему личному агенту. И продолжат дальше. Топтать, насиловать, стирать из памяти стремление помочь людям. Потому, что ХРАЗ жалости не знает, любви к людям не испытывает, а осталось в нем только желание бить по больному. А где у Сеченова болевые точки, он знал — столько же времени в его голове провёл, да и просто вместе с ним. Человек-Захаров знал Диму, а разум-ХРАЗ, этими знаниями пользовался, не испытывая к объекту своих пыток, тёплых чувств. — Может быть я и сумасшедший, но у нас много времени, чтобы проверить мои идеи — товарищ майор, спасибо вам за работу, надеюсь, скоро увидимся. ХРАЗ легко поднял Дмитрия Сергеевича с пола, беря его на руки — в голову Сеченова, некстати, пролезла странная ассоциация с невестой, которую счастливый жених несёт в её новый дом. Нечаев снова рвался со своего места, словно раненый зверь — он должен спасти своего Волшебника от этого гада, должен спасти. В его голове раздался шум и цветные пятна заслонили агенту обзор. — Я обязательно спасу вас Дмитрий Сергеевич! Глаза Нечаева заволок белесый туман и он покинул реальный мир, возвращаясь в Лимбо. — Конечно спасёшь, и не раз. Ну что Дима, пойдём домой, — «Харитон» прямо с Сеченовым на руках раскланялся перед зрителями, которые на протяжении всей сцены ни разу не замолчали — позволишь угостить тебя мороженым?