Сладкий подарок

Дмитрий Сергеевич лежал на кровати в своей камере, скрючившись и обнимая живот. Всю ночь его рвало, хотя его желудок и был почти пустой, потому что он не ел ничего, кроме того обещанного мороженого, которым Харитон его и вправду угостил. А мерзкое варево из капусты, которое здесь называлось щами и из которых и состоял весь его ужин, он без сожаления отправил в канализацию, как обычно. Они вернулись в Башню, где живой персонал и роботы попытались восстановить физическое состояние Сеченова, хотя бы чисто внешне. Его помыли, смазали заживляющей мазью с непремом синяки и прочие повреждения, и переодев его во что-то домашнее, вернули ХРАЗу в кабинет, где академика уже ждал торжественно накрытый стол с бокалом красного вина и вазочкой мороженого. И прямо там за столом, Сеченов и позволил себе впасть в истерику со слезами и соплями, пока на него смотрел улыбающийся диктатор всея Земли. И конечно, он съел это мороженое, даже просто для того, что бы перебить этот привкус во рту и залечить повреждённое горло, но поддерживать разговор с Харитоном не смог. Сеченов мог похвастаться достаточно стабильной психикой, но сейчас он ощущал себя разбитым вдребезги и не подлежавшим восстановлению. В его жизни не было никого ближе Захарова и Нечаева, а что же теперь? Мало ему было их предательства, так теперь ещё и сперма Сергея, которого он считал своим сыном, до сих пор находилась в его теле. И от одного этого факта хотелось кричать и бить кулаками по стенам, разбивая костяшки пальцев до крови. Хотя в случае с Серёжей, Сеченов понимал, что по-детски обижается на «злой мамин ремень», но ничего поделать с собой не мог. Да, Сергей во всех случаях с предательством «Тоши», был просто инструментом, но если ХРАЗ считал личного агента Сеченова, просто способом достижения своих целей, то сам Дмитрий Сергеевич, Серёжу любил и ценил, как родного сына. Сам безсемейный и бездетный, он привязался к этому мальчику и почему-то считал, что это взаимно и Нечаев в ответ считает его своим отцом. Какое разочарование… А если ХРАЗ действительно задастся идеей сделать ему ребёнка от П-3? Главное не показывать, что эта идея приводит Дмитрия в ужас и тогда есть шанс, что от него отстанут. Шанс правда был мизерным, потому что Харитон очень неохотно отказывался от своих планов. Сеченов не понимал, что у него болит, вроде ничего и одновременно с этим всё, синяки покрывали его тело, и самые жуткие, почти чёрного цвета, украшали тонкую кожу его шеи. Утром он разглядывал себя в полимерное зеркало над раковиной, и не удержавшись снова расплакался — из зеркала на него смотрел человек, которого он не мог назвать собой: жалкий, использованный, с погасшим взглядом — если бы была такая возможность, он бы наложил на себя руки, но его тюремная камера была спроектированна так, что это было совершенно невозможно. Так же ему было известно о камерах наблюдения на двери и в одном из углов помещения — его никогда не оставляли одного, и кроме «вовчиков» за ним всегда следили «пчёлы», а теперь будут следить ещё усилинней, пока ХРАЗ не наиграется. А играться он может ох как долго, даром что бессмертный. Пока Сеченов печалился о своей подлой судьбе, дверь в его камеру распахнулась и на пороге возник «Харитон», это был его первый визит сюда, обычно академика забирали к нему — ХРАЗ шутя называл это «вызовом на допрос». Дмитрий Сергеевич так и остался лежать на своей койке — пусть бьют, ставят на колени, перед новым богом и правителем всей Земли — ему было всё равно. Может забьют его наконец до смерти и всё закончится, но это был слишком простой выход, к тому же лишающий «Харитона» любимой игрушки. — Здесь тесновато, не находишь? — ХРАЗ проигнорировал саботаж Сеченова, приближаясь — я хочу перевести тебя в более просторные апартаменты, если ты не против конечно. Сеченов приподнял бровь — ну как он может быть против? Слово «против» запрещено в его лексиконе, а вестись на дружелюбный тон и настрой «Харитона» определённо не стоило. Он уже выражал своё мнение и даже в безобидных вопросах, если оно расходилось с мнением ХРАЗа, Сеченова избивали роботы. Те самые роботы, которых он создал для помощи людям, и это было вдвойне обидно. То, что должно было облегчить жизнь человечества, превратилось в его палача. Сам же полимерный разум никогда не бил его собственноручно, хотя и мог — силы у человека-желе были совсем нечеловеческие. После наказания ХРАЗ никогда не забывал вежливо и не повышая голоса, спросить, не поменял ли учёный свою точку зрения, и если Дмитрий отмалчивался, или отвечал нейтрально — его снова избивали. И лже-Харитону это никогда не надоедало. Вот только сейчас у Сеченова не хватало сил, чтобы подняться. Ноги предательски отказывались держать тело, и «вовчикам» пришлось поддерживать Дмитрия Сергеевича, что бы тот не упал. — Что-то ты совсем у меня расклеился, — ХРАЗ подошёл к нему и обхватив ладонями лицо академика, внимательно изучал его медовые глаза — Ничего, Дима, скоро ты привыкнешь. Может даже удовольствие получать будешь. Привыкнешь…привыкнешь…нет! — Харитон, не надо, я прошу тебя, что я такого плохого тебе сделал? Что? — Сеченов сам был готов опуститься на колени и просить, обнимая полимерные ноги монстра, когда-то бывшего его лучшим другом, его голос сбился на шёпот — Если ты там, Тоша, спаси меня… Они смотрели друг на друга. Хранитель Знаний с холодным равнодушием и Сеченов с надеждой. Лицо «Захарова» исказила глумливая ухмылка: — Какой ты наивный, Дима, боже, все в сказки веришь. Идём за мной. И правда, на что он расчитывал, только снова позорился сам перед собой и немножко перед ХРАЗом, которому на позор Сеченова было наплевать. Вовчики подхватив несчастного пленника под руки, бодренько потащили его вслед за «Харитоном» к лифтам. Новая камера была в том же комплексе, на пару этажей выше, но более просторная и светлая. С большой, даже на вид мягкой кроватью, столиком и парой стульев. Сверкающая больничной белизной, она и вправду больше походила на палату реабилитации, чем на место заключения, вид портили только привычные уже решётки на окнах, больше уместные в психиатрических заведениях. Ну и сидящий на этой большой кровати, агент П-3 с отстуствующим видом, только разве, что слюна изо рта не текла. — Нет! — Сеченов кинулся обратно, хватаясь руками за косяк дверей. Роботы легко оторвали его тело и потащили к кровати. — Нет! Нет! Нет! — Сеченов брыкался, пытаясь кусать железные конечности «вовчиков», которые держали его, словно влитые. — А ну унялся, Дима! — ХРАЗ снова обхватил его лицо, заставляя смотреть на себя — сегодня ничего не будет, слышишь?! Ты ещё не зажил. Сеченов не слушал его, продолжая в панике вырываться, его дыхание сбилось, а сердце стучало, как сумасшедшее, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. — Помогите! Помогите, кто-нибудь! — доктор кричал, словно кто-то действительно сможет помочь ему. Хотя единственный человек способный его спасти, находился с ним в одной камере, и рассчитывать на его помощь не имело смысла. Обычно после таких актов неповиновения, следовали побои, но их не было. Дмитрия Сергеевича накрывала волна сплошной черноты, его не били, потому что ХРАЗ действительно решил… Дмитрий Сергеевич провалился в спасительную тьму, пока «Харитон» отдавал приказ и ему принесли шприц с успокоительным. Уложив Сеченова и закатав рукав его пижамы, ХРАЗ сам ввёл инъекцию академику, используя одно из своих полимерных щупалец, в качестве жгута. Ничего, ещё привыкнет, не отказываться же от своих планов, потому что-то кто-то панику тут разводит. Глаза Сеченова приоткрылись, даже с затуманеным успокоительным разумом, он понимал весь кошмар в котором оказался. — Тоша… — Ну-ну, — ХРАЗ с улыбкой потрепал Дмитрия по щеке — Ты правда привыкнешь, и кормить тебя будут лучше, бить перестанут. Одни плюсы. Плюсы. Какие же тут могут быть плюсы? Бить не будут, а насиловать будут, ещё и операцию наверняка сделают. А скольких людей убьют прежде чем на нем экспериментировать, если уже не убили. И главное зачем, когда любая здоровая женщина может родить от любого здорового и даже не очень здорового индивидуума. Легко и без вот этого геморроя. — Тоша, в стране полно женщин в возрасте фертильности… — Вот настоящий учёный так рассуждать не будет, — «Харитон» гладил Дмитрия Сергеевича по голове, запуская пальцы в густые волосы — я бы на себе провел подобный эксперимент, но полимер не в состоянии размножаться. «Захаров» не врал, он бы и беременным бегал интереса ради. Только согласился бы он, на изнасилование, да ещё и членом таких больших размеров? — То есть, ты бы сейчас уже скакал на пенисе П-3? — Ну что ты? Я бы сделал всё медицинским способом, — ХРАЗ понимал к чему Сеченов клонит — но лично в твоём случае, мне нравится, когда ты страдаешь. — Это не имеет отношения к науке, Харитон, — можно говорить красивые вещи о прогрессе, но когда за разговорами скрывается обычный садизм… Обычно за подобные речи, следовало наказание, но видимо его мучитель был настроен слишком серьёзно, и пока решил повременить с «воспитанием». Сеченов проваливался в сон, на грани сознания слушая ХРАЗа: — Ты знаешь, Дима, а ведь бывший я был в тебя влюблён. Как в женщину, по настоящему. Ему даже нравилось смотреть на тебя спящего, когда вам приходилось проживать вместе. Сеченов не хотел слышать этого. Подобные признания искина заставляли его сердце болеть, он по прежнему скорбел по своему лучшему другу и никуда эта проклятая боль не могла уйти или растаять. — Не оскорбляй память о Харитоне… — Это почему? Харитон, это я — только без лишнего эмоционального груза. Я больше не боюсь выражать свои чувства…свои бывшие чувства к тебе, конечно. ХРАЗ расстегнул воротник пижамы, прощупывая прохладными пальцами сбивающийся пульс — Харитон всегда мечтал сделать, что-то подобное — потрогать тебя вот так, чувствуя твою кожу, но боялся. А мне сейчас не страшно, но и не нужно. Нет уже этого трепета… Скажи, Димочка, а если бы Захаров признался тебе — ты бы ответил ему взаимностью? — Нет, потому что этого никогда не было, я не знаю говоришь ты мне правду или лжёшь, как обычно. Сеченов лукавил, он не знал, как бы он поступил, но в одном он был прав — не имело смысла обсуждать то, чего никогда не происходило. ХРАЗ провел кончиком пальца по огромному синяку на шее академика. — Ты, Дима, бессердечный, — пальцы ушли вниз, залезая глубже и очерчивая местечко на рёбрах, слегка надавливая — Хочешь, я действительно лишу тебя его? — Можешь лишить, — Сеченов проваливался в тяжёлый сон — без него жить проще… — Конечно проще, — я вот тоже думал, что без него хорошо — но ты не поверишь, когда я увидел, что этот твой щенок, так же хочет тебя, как и бывший я, то испытал чувство схожее с ревностью. ХРАЗ приблизя своё лицо, к лицу Сеченова, осторожно коснулся своими губами его губ — у тебя красивые глаза, я бы хотел, чтобы твой ребёнок унаследовал их… Левая, Правая, — Нечаев сидел в огромном плюшевом кресле, в одной из своих любимых локаций. Это был чей-то детский домик, с мягкими игрушками и яркими солдатиками. Они с Близняшками сидели за столом, заставленным игрушечными чашками и тарелками. Когда-то, в прошлой жизни, майор Нечаев читал книгу о приключениях девочки Алисы из Англии. Здесь не хватало только героев этой сказки, досадное упущение, надо сказать ХРАЗу, чтобы доработал этот свой фальшивый мир. Если конечно они снова увидятся. — Скажите мне, милые, как мне отсюда выбраться? Вы ведь не просто плод моего воображения? Девочки не знали, что ему сказать — их задача была удовлетворять П-3, но после возвращения из реальности, он стал отказывать им в сексуальных играх. Сергей был готов воспринимать себя, как убийцу, цепного пса, но точно не как насильника. Кого бы он не трогал таким образом, они явно не заслужили такого. Нечаев не знал, брал ли он Сеченова в своём беспамятстве, но он точно не собирался повторять подобные вещи. — Милый, тебе пора… Голова кружилась, картинка растаяла и Нечаев обнаружил себя сидящим на мягкой кровати в белоснежной комнате с решётками на окнах. Интересно, это тюрьма или дурка? Запахи в комнате скорее напоминали больничные, но ничего нельзя было сказать наверняка, в этом новом, перевёрнутом мире. Он придёт в себя и узнает, что всё произошедшее было его шизоидным бредом? Сейчас зайдёт какой-нибудь седой врач с санитарами и спросит, как агент себя чувствует? Но в комнате он был не один, на той же кровати, ближе к стене и в позе эмбриона, лежало хрупкое тело его бывшего шефа, одетое в симпатичную и явно дорогую пижаму. Сам академик был в ужасном состоянии, запястья его рук были словно окольцованы алеющими ссадинами, а на на шее ярким цветом расцветала россыпь синяков — напоминание о нечеловеческих возможностях полимерного существа. Значит, всё произошедшее было по-настоящему, и не так много времени прошло с событий в театре. Нечаев протянул свою руку в желании погладить Дмитрия Сергеевича, но тут же одернул себя в ужасе. Он больше не мог прикоснуться к нему, у него не получалось, казалось, что любое его движение может причинить только боль. П-3 осторожно наклонился над спящим принюхиваясь, словно он действительно был огромным псом и проверял своего партнёра на посторонние или опасные запахи, но Сеченов пах только чистотой и мылом. Осталось только понять, почему он спит днём и не реагирует на наличие майора в одном с ним помещении. В Лимбо он явно не был, ничего общего с беднягами на Нептуне или со зрителями театра. П-3 осторожно оглядел их комнату, она вызвала ассоциации с палатой, где он проходил реабилитацию под наблюдением Дмитрия Сергеевича. Поднявшись, двинулся к дверям и ожидаемо, они оказались заперты. Хорошо. Допустим. Майор снова присел на кровать, рядом со спящим Сеченовым. Но что же ему делать дальше? Он с трудом поборол в себе желание лечь рядом и бережно обнять академика. В его голове всё ещё оставалось воспоминание об этом жарком теле, о том, как он кончал в его глубину. Вспоминал, как Дмитрий Сергеевич стонал и кричал, и как хотелось прижать его к себе, гладить и успокаивать. Руки сами тянулись восполнить этот пробел — схватить, стянуть мешающую одежду, трогать везде, может даже оставлять синяки, перекрывая те, оставленные полимерным организмом. Хотелось покрывать это худое тело, успокаивающими невесомыми поцелуями. Прижимая к себе, шептать, что всё будет хорошо, что они обязательно справятся и как сильно ему жаль, что всё так вышло… Нечаев глухо застонал, кидаясь в противоположную сторону от такого желанного объекта. Он прижался лбом к холодной решётке окна, сжимая зубы — он не должен идти на поводу у этих неправильных желаний. Что бы отвлечься, Сергей переключил своё внимание на невзрачный пейзаж за окном. Он не знал, сколько провёл времени в Лимбо, но за этот период, на Икаре явно произошли изменения. Погода на платформе была серая и скверная. Больше не было нужды делать климат на Челомее особенным, и под вкусы людей. Чаще всего здесь было облачно и сыро. Нечаева поразило отсутствие флагов и символики СССР. — Ебучие пироги, а где флаги?! — Харитон считает, что цветные тряпки разобщают людей, — внезапно Сеченов подал голос, проснувшись, он лежал такой маленький и хрупкий на этой огромной кровати и смотрел куда-то в потолок. Сеченов помнил, как срывали флаги под безмолвный приказ «Харитона», и как слёзы застилали его глаза, когда знамя под которым был побеждён фашизм, оказалось в луже, прямо под комплексом, а потом его, словно простую грязную тряпку, унёс ветер. Именно тогда, Дмитрий окончательно понял, что жизнь на планете изменилась. Позже, когда радостный ХРАЗ, показал ему, как конгрессмены США, рвут свои полосатые флаги на мелкие части, это уже не вызвало у учёного никаких эмоций. И за своё равнодушие, к блестящей шутке Хранителя Знаний, Сеченов снова был наказан. — Дмитрий Сергеевич! — Нечаев было кинулся к нему, но академик поднял руки выставляя ладони в его сторону, останавливая. — Не надо, не подходи ко мне сейчас… Сы… Сергей, я понимаю… что ты в себе, просто не подходи. Сергей остановился, словно ударившись в невидимую стену, он опустил голову и теперь топтался на месте, как провинившийся школяр, на которого за что-то злятся любимые родители. Причём он прекрасно знает за что. — Дмитрий Сергеевич… Сеченову стоило огромных усилий сохранить лицо, вместо того, чтобы кидаться в истерике на дверь, как на самом деле ему хотелось. Сергей был сильным и смертоносным и не было на свете возможностей, спастись от этой нечеловеческой силы. — Я не трону вас, я клянусь, — казалось, что Серёжа сейчас заплачет, но Сеченов не мог его жалеть, не в его положении. — Не клянись в том, чего не можешь обещать, — не смотря на весь страх перед собственным бывшим агентом, промолчать Дмитрий Сергеевич не смог. Сергей был готов провалиться на месте, он действительно сделал и очень многое для вреда своему шефу. Он не мог обещать вообще ничего. — Когда это произошло? — Нечаев спрашивал конкретно об инциденте в театре. И его прекрасно поняли. — Вчера вечером. — И давно я здесь? — Я не знаю, меня только перевели сюда из моей камеры. Нечаев плюхнулся на один из стульев, отодвигаясь на нем ближе к окну. Ему хотелось спросить, чего надо ХРАЗу, но он и так слышал, что это чудище говорило академику. А значит, Сергей здесь для того, что бы насиловать своего начальника, человека, который был ему как отец и в которого он был тайно влюблён… — Если вы скажете, я готов спать на полу. — Это ничего не изменит, да и мои слова больше не имеют веса. У тебя больше нет начальства, П-3. — Да, Сергей, только не начинай себя обвинять во всех грехах, — Сеченов подобрал ноги, прижимая колени к груди, он хоть и разговаривал с Нечаевым, но старался в его сторону не смотреть — я сам виноват, не заметил, что Харитон стал другим и верил ему, как и всегда. Сергей же наоборот, старался смотреть на Волшебника не спуская с него глаз. Ему было всё равно, считает Сеченов себя его начальником или нет, главное, что он поклялся сам себе, спасти академика. И он обычно не подводил его. До недавних пор. — Я… я вас, я не первый раз так делаю? Ну, как вчера? — Нет. Вчера это было впервые. Сеченову вдруг пришла в голову «блестящая» идея, но от её реализации мог пострадать Серёжа. Что если попросить П-3 убить его? Только быстро, что бы ХРАЗ, не успел среагировать. А что станет после этого с самим Сергеем, а с остальными людьми? Нет, так нельзя, надо думать не только о себе — мир не заслуживал такой печальной судьбы, особенно после войны. — Можно я обниму вас? Эта фраза прозвучала, для Дмитрия Сергеевича, как гром среди ясного неба — меньше всего он ожидал её услышать сейчас. И от этого человека. Льдяно-серая паника казалось затопила его тело от кочиков пальцев, до самой макушки. Только не это, не сейчас, не надо. Но это же просто объятия, мальчик нуждается в этом. И ещё, академику нужен союзник, он не в состоянии противостоять ХРАЗу в одиночку. Сейчас П-3 такая же жертва, как он сам, и так же в сознании, среди безумных человеческих тел. И им стоит держаться вместе, ни смотря ни на что. Пора брать себя в руки, если он хочет победы в этой войне. — Хорошо… но только обнять. Сергей скинув ботинки, залез на кровать к Дмитрию Сергеевичу — Я не обижу, Волшебник. Он осторожно обнял Сеченова, прижимая его к себе, он чувствовал дрожь этого хрупкого тела, которое разрешило коснуться себя после всего пережитого. Наверняка Дмитрий Сергеевич в ужасе, но всё равно позволил. Сергей не ожидал, но из его глаз потекли слёзы, ему было жалко Сеченова, себя и просто весь мир. — Ну, ну Серёж, не плачь, — Дмитрий Сергеевич гладил Нечаева по голове, успокаивая — Мы что-нибудь обязательно придумаем. — Я ненавижу ХРАЗа. Я убью эту тварь… Сеченов устроил свою голову на широкой груди П-3, слушая гулкие удары чужого сердца и чувствуя, как его осторожно гладят по спине. — Не надо, ты уже так шёл убивать меня. И где мы оказались? К тому же, в отличии от меня, ХРАЗ бессмертен. В объятиях друг друга, было тепло и уютно. Сеченов, кроме мыла пах ещё чем-то, чем-то своим, очень приятным. И этот аромат начал сводить П-3 с ума. Руки Сергея со спины академика, спустились ниже… И Сеченов замер, что не укрылось от Нечаева. — Простите шеф, — он обхватил своими ногами узкие бёдра своего начальника, зажимая их — Я вас очень хочу… Дмитрий попытался вырваться, но это было бесполезно, с тем же успехом можно было противостоять каменной стене. — Тише, Дмитрий Сергеевич, я вас только поглажу, я не буду вас мучать. Просто разрешите мне коснуться вас… — Нет! Рука скользнула под резинку пижамных штанов, щупая мягкую и тёплую кожу. — Я сказал «нет», П-3! — Сеченов пытался вернуть в голос командный тон, но получалось не очень. Сложно командовать, когда ты перепуган буквально до смерти. — Вы мне больше не начальник, Дмитрий Сергеевич… — Нечаев целует шею и ключицы Сеченова, его руки продолжают шарить по желанному телу, спуская пижамные штаны на бедра. Руки обхватывают аккуратные и маленькие ягодицы. — Не надо, Серёжа, пожалуйста… — в голосе Сеченова звучит неприкрытое отчаяние и это помогает. Нечаев словно приходит в себя отпуская его и Дмитрий отползает в сторону, пряча лицо в сгибе локтя, ему кажется, что на него падает потолок и стены начинают сдвигаться. Он знает, как правильно дышать, чтобы не устроить себе гипервентиляцию, и что делать при панических атаках, но ничего не может, не сейчас. Когда его снова так подло предали, воспользовавшись его минутной слабостью и человеколюбием. Где-то там в его бывшем кабинете, сидит ХРАЗ и изучая видео с камер заливается счастливым смехом — имея доступ к модулю «Восход» в голове П-3, он может управлять его желаниями. Тем более, что особо и стараться не надо — Нечаев и так хочет своего шефа, поэтому все манипуляции ложатся на благоприятную почву. Вопрос времени, когда товарищ майор без контроля над собственным разумом, сам возьмёт своё сокровище силой. И какое в этот момент будет у Димы лицо… Дмитрию Сергеевичу остаётся только выть, словно он животное, а не великий учёный и спаситель мира от жуткой заразы. — Простите меня, Дмитрий Сергеевич, пожалуйста, — Нечаев снова тянется к Сеченову, но останавливается не прикоснувшись. Он так сойдёт с ума, рядом с человеком которого ему официально «подарили», только разве что розовой ленточкой не перевязали. Весь он твой, и делай с ним, что хочешь. Да только вот совсем ничего не можешь. Да и не насильник он. И сердце Сергея разрывается от боли и жалости, пока совсем другая часть тела призывает поскорее отыметь этот свой «подарок», пока есть такая возможность. — Я всего лишь хотел сделать людей счастливыми, дать человечеству космос и звёзды, — Сеченов плакал, утыкаясь лицом в белоснежную простынь — за что так со мной? Нечаев хотел сказать за что — за эгоизм, за нежелание видеть чувства окружающих, за отрыв от реальности и витание в облаках, за нежелание отпускать мёртвых. Но ничто из этого не стоило такой жестокости, по отношению к гениального врачу, спасшего планету от вымирания. К тому же вопросы Сеченова не нуждались в ответах — просто так получилось. Их «милое» общение прервал звук открывшейся двери, и к ним в камеру вошла «Терешкова», неся для них еду на большом подносе. Обычно кормили плохо, преимущественно на обед была баланда из капусты, чередуясь с серыми макаронами. По большим праздникам Сеченову перепадала пара вареных картофелин, вот собственно и всё тюремное меню. Но в этот раз еды было много, и она отличалась разнообразием: это был полноценный обед включающий такое редкое сейчас мясо и совсем редкие, в новых реалиях, фрукты. — Приятного вам аппетита, товарищи! — она развернулась, чтобы уйти, но Нечаев поймал её за руку. — Скажи мне, ты же автономный робот — тебе нравится происходящее? — Нет, конечно же нет, нам с подругами жалко людей и товарища Сеченова, но мы совсем слабые и можем только делать то, что нам прикажут. — Сеченов ведь отец для всех вас, он ваш создатель, как вы могли пойти против него? Терешкова взмахнула свободной рукой — Так ведь нас совсем мало, больше всего безмозглых «усачей», а они тупые. Да и вы, товарищ майор, сами пошли против товарища Сеченова! Нечаеву нечего было возразить на этот справедливый упрёк, и отпустив робота, он переключился на принесенную еду. Он присел за стол и придвинул к себе поднос с обедом: — Дмитрий Сергеевич, вам тоже нужно поесть. Сеченов лежал отвернувшись к стене, он уже успокоился, но на принесенную еду не отреагировал. — Надо поесть, Волшебник… — Ты ведь наверное не знаешь, что из-за равного распределения ресурсов людей кормят не очень хорошо? Нечаев не знал, он в Лимбо ел, что хотел, включая сладости и сгущёнку, но сейчас оценивая своё физическое состояние, находил себя похудевшим. — Меня кормят обычно очень плохо, а такое меню означает… означает… Сеченов не смог договорить, но агент его понял — означает, что ХРАЗ действительно хочет получить ребёнка, таким противоестественным способом, и теперь старается кормить своего подопытного получше, для чистоты эксперимента. — Всё равно надо поесть — если вы откажитесь, то боюсь Харитон будет кормить вас через зонд. — Он может конечно, но на меня это не подействует, я врач и меня подобным не напугать. Пусть кормит. — А вас надо именно пугать? — Сергей с удовольствием отправил в рот маленькую и мягкую булочку с корицей, которая на вкус была просто божественной. — Именно пугать, он же искин, и даже для искина совсем молодой, как ребёнок. А маленькие дети жестоки — им нравится ломать игрушки, жечь муравьёв лупой, пугать тех, кто слабее, прощупывая границы дозволенного… Вот и ХРАЗ играется — это болезнь роста. — Мы получается для него игрушки? — Совершенно верно, мы имеем интеллект Захарова и незрелость малого ребёнка. Дмитрий повернулся к П-3, невольно улыбаясь глядя на его запачканную корицей физиономию. Нечаев сам порой выглядел и вёл себя, словно малый ребёнок и его хотелось опекать. — То есть, надо подождать, когда он повзрослеет и… — Много ли у тебя осталось из твоего детства игрушек, а Серёж? Даже самых любимых? Серёжа, при том, что у него осталась память о собственном детстве, совсем не помнил свои игрушки, да и любимых он назвать не мог. Если Сеченов был прав, то перспективы нарисовывались более, чем печальные. — И все-таки вам надо поесть, — Сергей протянул академику крупное наливное яблоко, которое, казалось светилось на просвет — надо пользоваться такой возможностью, пока нас не отправили на помойку. Сеченов яблоко взял, но есть его не спешил, разглядывая структуру кожицы и наслаждаясь ароматом. — И всё-таки, что ХРАЗу надо лично от вас? — Не только от меня. Он бежал от эмоций, а теперь у него нет своих. Вот и получает он их от других людей. От тебя, от меня или вот от тех зрителей в зале. — А если он вернёт себе эмоции? Он ведь может сделать это? Чисто теоретически? — Тогда он снова станет по сути человеком, а это ему не нужно. Вот такой у нас парадокс и возникает. Среди ночи Сеченов проснулся от ощущения странного дискомфорта. Он почти не помнил, как уснул, но приоткрыв глаза дернулся, его руки удерживались над головой, хваткой одной руки Нечаева, сам же агент был занят тем, что расстегнув пижаму академика, горячо и мокро вылизывал его соски. Нечаев лизал его соски, словно огромный пёс — очень жарко и с большим количеством слюны. В глазах П-3 застыла туманная муть — ХРАЗ снова отправил его в Лимбо, заставляя делать подобное. Вторая рука лежала на животе академика, лишая его возможности шевелиться. — Отпусти, отпусти меня, Серёжа! Нечаев даже не шелохнулся, продолжая свои движения, в которых не было ни капли нежности, а только странный автоматизм. Самое страшное, что подобное действие, всё же принесло свои плоды, и Дмитрий Сергеевич начал возбуждаться, хотя ещё несколькими часами ранее, ему казалось, что больше у него никогда не встанет. Он застонал и снова попытался дёрнуться, но хватка была просто железной. Он чувствовал горячее дыхание на своей коже, прохладу слюны и ему хотелось провалиться на месте. Сергей очнулся, он не помнил, что было с ним в Лимбо, такой глубины погружения у него ещё не было, но точно, это не было связано с чем-то сексуальным. Но открыв глаза, он обнаружил себя удерживающим Волшебника на месте и занятого вылизыванием его, Дмитрия Сергеевича, безволосой груди. Сеченов был в сознании и пытался вырываться. Очнувшийся Нечаев, вместо того, что бы отпрянуть от своей жертвы, оценив своё положение и состояние человека под ним, а человек явно был возбуждён, сквозь ткань пижамных штанов, он чувствовал чужую эрекцию, поэтому продолжил свои действия, наслаждаясь вкусом чужой кожи. — Серёжа… Серёжа… Отпусти меня… И Серёжа послушался, он отпустил руки Дмитрия Сергеевича, но лишь для того, что бы перевернуть его на бок, пристраиваясь сзади. Теперь задница Сеченова упиралась в его пах. Сергей снова стянул мягкие пижамные штаны, под которыми не оказалось нижнего белья, и положил руку на член академика. — Не надо, я прошу, сынок, не делай этого. Не подчиняйся Харитону. — Я не сделаю вам больно, Дмитрий Сергеевич, дайте доставить вам удовольствие. Всё равно сопротивляться бессмысленно. — Ты же обещал спасти меня, Серёжа… Ладонь Нечаева обхватив пенис Дмитрия начала медленно двигаться по стволу, проводя большим пальцем по головке, чуть надавливая коротким ногтями. — Я спасу вас, — горячее дыхание опалило ухо Дмитрия Сергеевича — раз обещал, но сейчас, замолчите… Он чувствовал себя человеком страдающим от жажды и наконец нашедшему источник прохладной и вкуснейшей воды. Как же он хотел своего доктора, ещё с первых дней, что он помнил себя на больничной койке. Он видел только глаза и руки этого человека и уже этого было достаточно, чтобы влюбиться по уши. Он не помнил, своих желаний до инцидента в Болгарии, но считал, что такое преданное служение родилось не на пустом месте. Он смотрел на это тело, аккуратное и подтянутое, совсем не выглядевшее на свой возраст, и после миссий успокаивал себя в душе, представляя, как он берёт своего начальника. Иногда, в своих фантазиях, он похищал его и даже брал силой, или спасал Дмитрия Сергеевича от врагов или интервентов. И в благодарность за своё спасение, Сеченов всегда отвечал взаимностью, смотрел ласково и призывно, приглашающе раздвигая свои стройные ноги. Ему точно стоило благодарить ХРАЗа, за предоставленный шанс получить доступ к желанному телу, но только вот так мучать Дмитрия Сергеевича, ему не хотелось. Мысль о том, что Хранитель Разума хочет сделать Дмитрию ребёнка от него, одновременно пугала и возбуждала П-3 прямо сейчас. Одной рукой он гладил живот Сеченова, представляя, как в его глубине зарождается новая жизнь, вторая рука тем временем ускорялась. Дмитрий выгибался и постанывал, неосознанно елозя своей задницей по члену П-3. Нечаев прижал его ещё ближе, скользнув членом между ягодиц. Он не собирался брать Сеченова, ему хватало банального трения и ощущения, что этот человек принадлежит ему. Дмитрий изогнувшись кончил, с глухим стоном, пачкая своей спермой ладонь Нечаева. Какое позорище, и ХРАЗ наверняка наблюдает за ними. Он же всё это и устроил — с ролью кукловода, товарищ «искусственный разум» справлялся на отлично. Нечаев прижал Дмитрия крепче, и несильно прикусив мочку его уха, кончил на пострадавший анус учёного. Сеченов в его объятьях, лежал взмокший, новая одежда была безнадёжно испорчена, его глаза были закрыты, а зубы закусили нижнюю губу почти до крови. Нечаев перевернул его к себе, покрывая поцелуями лицо. — Я люблю вас, Дмитрий Сергеевич… Сеченов зажмурился сильнее и попытался своими слабыми и истерзанными руками оттолкнуть от себя Сергея. — Это не правда. Так не поступают с теми, кого любят! Сергей приподнял Дмитрия, снова прижимая его к себе. — Я же доставил вам удовольствие, не насиловал, что не так? Сеченов в его объятьях обмяк, словно тряпичная кукла, как он мог объяснить, что насилие не обязательно причиняет физический вред. — Мне не понравилось, то что ты сделал со мной, мои слова для тебя пустышка. Что по твоему я чувствую сейчас? Сергей промолчал, он продолжал удерживать всхлипывающего академика в своих руках, покачивая его, словно он пытался успокоить маленького ребёнка. Ему было стыдно, но он не мог откатить время на эти минуты назад, и валить всё на Харитона тоже. Прямо сейчас он искренне жалел о произошедшем, но он действительно считал, что физическая реакция тела даёт ему право на определённые действия. Оказалось, что это не так. Они уснули ближе к утру, когда рассвет начал заглядывать в их окна. Но поспать Сеченову так и не удалось. Двери камеры в очередной раз распахнулись пропуская ХРАЗа в сопровождении «вовчиков», которые толкали медицинскую каталку с фиксирующими ремнями. — Давай Дима, всё готово. Сам ляжешь или тебе нужна помощь? Сеченов покорно улегся сверху — он приучил себя не спорить с «Харитоном» — месяцы жёстких дрессировок вполне способствовали этому. Сергей не проснулся, скорее всего он снова был отправлен в Лимбо от греха подальше. ХРАЗу почти удалось превратить П-3 в послушную марионетку, совсем немного времени пройдёт, когда агент полностью потеряет контроль над собой. Сеченов снова жалел своего мальчика, никто из них не заслужил такого чудовищного обращения, даже после произошедшего ночью. — Только не привязывай меня, Тош, я всё равно не убегу. ХРАЗ проигнорировав просьбу, зафиксировал конечности академика на каталке. — Мне спокойней, когда ты привязан, Димочка. Зачем провоцировать тебя на глупости? Нижние этажи Башни были переоборудованы — по сути это был ещё один «Павлов», но в шаговой доступности для ХРАЗа. В первую очередь «Харитон» загнал Сеченова в душ, но мыться самостоятельно или доверить это дело «вовчикам» не позволил. Дмитрий Сергеевич стоял под горячими струями воды, позволяя полимерным щупальцам смывать с себя следы этой ночи. Его уже не трясло от их влажных прикосновений, но вот закрыть уши от едких комментариев его бывшего друга очень хотелось. — Фу, Димочка, ты весь в сперме Нечаева, такую грязь на себе развёл. А я ведь говорил, что всё это должно быть внутри твоего тела. Ничего, после операции я запрещу ему кончать куда-либо, кроме как внутрь тебя. Щупальца прошлись по животу, легко проникая в пупок академика, его грудь и соски снова терзали, видимо «Захаров» ожидал какой-то реакции, как моральной так и физической. Но измученый Сеченов не мог выдать того, чего так хотел от него Хранитель Знаний. Больше всего, ему хотелось просто лечь прямо на плитку в душевой и забыться в беспамятстве. Только на такую роскошь он и претендовать не мог. Как ещё рассудок держался? — Обопрись о стену и расставь ноги, Дима. Академик выполнил приказ, прекрасно понимая, что его ждёт дальше, но быть морально готовым это одно, а вот организм к таким играм с собой, никак не хотел приучаться. Дмитрий зашипел от боли, когда одно из тонких щупалец проникло в его анус, который так и не зажил. — Шире расставь! Ты не должен рваться во время коитуса с товарищем майором! Щупальце покинуло кишечник академика, чтобы через секунду в него проникло следующее, но густо покрытое мазью с непремом. Оно проникало глубже, постепенно утолщаясь. Сеченов снова застонал — ему всё ещё было больно, ощущение наполнености приносило только дискомфорт, хотя скорее всего ХРАЗ снова пытался его возбудить. Щупальца продолжали сменять друг друга, чередуясь они смазывали кишечник Сеченова, и постепенно увеличивались в размерах, растягивая собой нежные стенки. Но даже подобное вторжение принесло свои плоды — ощущение жжения под действием обезболивающих пропало. Правда академик не мог сказать, что благодарен ХРАЗу за подобную услугу. — Надо чаще с тобой так упражняться — и ты всегда будешь готов принять отца своих будущих детей, Димочка, — Сеченов готов был поклясться, что в интонациях искина проскальзывает откровенная похоть. Видимо связь с Нечаевым, всё же давала обратную волну и ложившись на нереализованные желания Захарова, цепляла полимерный разум. Словно в ответ на эти мысли, одно из щупалец, хлёстко ударило его по ягодицам. Это был первый случай, когда ХРАЗ ударил его своими руками и это был вовсе не акт устрашения. Искин явно исследовал свою сексуальность, и это был очень нехороший сигнал. Правда сам разум об этом пока не догадывался, но такое развитие вполне просчитывалось. Что будет, если ХРАЗ эту связь сможет использовать для новых пыток, об этом сам Сеченов старался не думать. Домыв своего пленника, и убрав отростки, ХРАЗ сам надел на на него больничную сорочку и снова переложил его на каталку, отправляя её вместе с «вовчиками» в очередную палату. На этот раз в предопрерационную. — Сейчас сделаем тебе клизму, подождём пару часиков, ты всё-таки ужинал у меня, и отвезём тебя на операцию. Ты рад? «Харитон» смотрел с нежностью, снова гладя Дмитрия по щеке. В эти моменты он был похож на искренне любящего человека, заботливого и ласкового. Сеченов беззвучно стонал от невыносимости происходящего вокруг фарса. — Ты проснёшься совсем обновлённым человеком, Дима! Думаю возможность родить сделает тебя более послушным. Дмитрий держался руками за края сорочки, стараясь дышать правильно, не впадая в панику. Ведь именно это и хотел получить ХРАЗ — снова наслаждаясь мучениями талантливого нейрохирурга, в тени которого ему приходилось прозябать всю свою жизнь. И кто теперь победитель по жизни, а Димочка? Но этого было мало, надо было задеть чем-то ещё, что окончательно сокрушит его лучшего врага. Было ещё кое-что. То, чего Сеченов ему никогда не простит и это вовсе не изнасилование или медицинские эксперименты над ним. Нужно нечто большее. — Вот и прекрасно, если всё пройдёт успешно — я уничтожу твоё любимое человечество, Дима. — Что ты такое говоришь, Харитон? — Сеченов с ужасом смотрел на ХРАЗа — повтори, что ты сказал?! — Я уничтожу человечество, Дима, оставив только тебя и может товарища майора, — ХРАЗ снова повторил своё обещание, не отрываясь взглядом от Дмитрия Сергеевича. Он хотел получить нужные ему эмоции, от этого красивого лица. Сеченов смотрел в ответ, так же не отведя взгляд, а ХРАЗ внезапно почувствовал, что не может пошевелиться. Стоящие рядом «вовчики», вдруг застыли словно обычные манекены. А вот Сеченов почему-то заулыбался во все свои тридцать два зуба, и счастливо откинулся на каталку. Всё было кончено, только искин этого пока не знал. Но это временно, он же не идиот. — Что происходит?! — ХРАЗ вдруг понял, что он не чувствует сети, словно она прекратила своё существование, но почему же… — Тоша, ты когда-нибудь слышал выражение «кодовая фраза»? Неужели ты думал, что управление сетью возможно только снаружи, и я не сохранил возможность всё откатить назад по принципу «мёртвой руки»? И ты настолько в своей гордыне преисполнился, что забыл о том, что я всё-таки гений. Сеченов понимал, что он не вечен, поэтому изначально обезопасил Коллектив, от контроля человека или искина с желанием уничтожить человечество. Но для перестраховки, кодовую фразу следовало произнести дважды, во избежании ошибок. Он смог сберечь эту информацию от всех, включая своего лучшего друга. Он правда не ожидал, что «Харитон» так быстро наиграется с человечеством. — Я не такой дурак, как тебе кажется, в Лимбо я тебя не пускал из этих опасений, что ты сможешь взять управление изнутри, поэтому ты не в массиве, в отличии от идиотов типа Михаэля и Петрова! — голосовой модуль сохранился в этом парализованном теле и позволял ХРАЗу негодовать. К его чести, негодовал он в основном на себя, не сумевшего понять человека, о котором знал абсолютно все. Такой гениальный по своей задумке план и такой глупый просчёт. В палате возникли две «Терешковы», Сеченов не мог передать, как он рад видеть этих раздражающих и болтливых кукол. — Товарищ Сеченов, большое спасибо вам за то, что освободили нас от этого негодяя! Терешковы отвязали академика от каталки и помогли ему сесть. — Этот негодяй заставлял нас мучать Вас, Дмитрий Сергеевич, нам очень жаль! Харитон, вам должно быть стыдно за такое обращение с товарищем Сеченовым! Позор вам! — Ну, ну, барышни, всё в прошлом, — Дмитрий смотрел на своего лучшего врага, чьё лицо ничего не выражало. — Мировые лидеры всё равно осудят тебя и нашу страну, Дима, — сбой же начался с нас. — Я что-нибудь придумаю, Тош, — Сеченов подмигнул ХРАЗу — сбой мог начаться с Антарктиды, с одной из нацистских баз. Как тебе? — Мне?! Я поверить не могу, что ты всё это время притворялся. Ты обманул меня! И мировых лидеров тоже обманешь, я в тебя верю, Дима! — Конечно, как по твоему я до министра дошёл от простого нейрохирурга? Но честно признаюсь, изнасилование мне не понравилось. Тут ты смог меня разбить… Я то думал, что ты меня в итоге запытаешь до смерти. Тут я снова ошибся. Не учёл желаний Харитона. Но я и не знал о них ничего. Сеченов вдруг приблизился и обнял парализованного ХРАЗа — но я всё равно люблю тебя, Тоша, и знаю, что про «кодовое слово» ты мог догадаться, но не допустил до этого знания свою копию. — И что ты теперь собираешься делать? Ты ведь даже ходить после вчерашнего нормально не можешь! — Подожду помощи от кого угодно, хоть от Аргона или Сергея — его клетка благополучно отперта — я знаю. Правда он свободен в своём выборе — я не держу его. — Аргентум раскидан по разным странам, я тут немножко поперемешивал человечество… По Икару сейчас бегают люди из разных стран, не понимая, как они оказались в этом месте. Хорошая шутка, согласись, Дима, — ХРАЗ, соответственно тоже не мог не похвастаться «сюрпризами» для своего бывшего друга. Аргон был отправлен Хранителем Знаний аж в Японию, Лебедев прозябал где-то в Австралии, среди кенгуру и крокодилов. ХРАЗ считал это очень весёлой шуткой — с Лебедевым он не очень ладил… Пускай теперь академик решает, как возвращать людей по домам, он умный — вот пусть и справляется. Без сети. А он посмотрит со стороны, раз этот человеколюбец снова оставляет его в живых. Ничему не учится Дима в своей жизни. Сколько зла потерпел он, за эти несколько месяцев, а всё продолжает обнимать своего мучителя, словно ничего и не было. Словно Сеченов по прежнему видит за этим чудовищем, самого ценного человека в своей жизни. — Даже если Сергей не придёт, со мной очаровательные леди, не так ли? — Сеченов обращался с «Терешковыми» словно они были живые люди — Предстоит много работы. Дамы, вы же поможете мне вернуться в мой кабинет? Дверь в камеру была распахнута настежь, и П-3 шагнул в коридор, осторожно оглядываясь — при всё своей физической силе, без оружия, он чувствовал себя не очень уверенно. Ебучие пироги… «Вовчики» замерли в тех позах, в которых их застала аннигиляция сети, «пчёлы» безжизненно валялись в коридоре. «Волшебник. Он справился», — Нечаев поймал себя на том, что улыбается — его божество победило, даже помощи не потребовалось. А в том, что выведение из строя сети дело рук Сеченова, Сергей не сомневался ни единой секунды. Осталось решить для себя только один вопрос. Если повернуть по коридору направо, то через какое-то время выйдешь на улицу, на воздух, на свободу, в конце концов. И Дмитрий Сергеевич не будет осуждать его. Он знал это. Поход влево по коридору, заставит его искать академика и продолжать работать с ним и на него, придётся менять своё общение с ним, подстраиваться под новые правила игры. Пытаться всерьёз претендовать на сердце Дмитрия Сергеевича, а иначе не выйдет у них нормальной совместной работы. Готов ли он усложнить свою жизнь, тем более что свобода так близко? Нечаев понимал, что скорее всего, это его последний судьбоносный выбор и выдохнув, он смело зашагал в выбранном направлении.