Завод

Труа поглядывал на часы. Каждые пять минут. И каждые пять минут проходило только пять минут. Бесконечные пять минут.    В закрытой мастерской, куда не проникал шум ни Завода, ни ветра, он медленно раскачивался на стуле. Ему было плохо, но он не знал почему. Он чего-то хотел, но не знал чего. Он ходил по комнате, прислонялся головой к стене, бездумно водил карандашом по бумаге. Он наблюдал за тем, как его рассудок охватывает туман. Будто утром над лугом или озером. Он смотрел на циферблат только что законченных часов. Цифры там были вырезаны по краям корпуса. Стекла не было. Так же была крышка, которая закрывала циферблат, чтобы случайной не были повреждены открытые стрелки.    В своем одиночестве он боролся с собой. То представлял, как тёплые руки касаются этих часов, то кусал себя до крови, чтобы это забыть. То снова видел его огрубевшие, но всё ещё изящные пальцы, то вспоминал своё отражение в зеркале. И так по кругу. Он боялся в один момент сдаться и представить, как эти теплые руки и огрубевшие, но все ещё изящные пальцы касаются его нежной кожи. Белоснежной и хрупкой. Которую не смог закалить даже Завод с его ужасами и горячим паром. Но думая об этом, он всё представлял. От досады смеялся и плакал одновременно. Тягал покусанной своими же зубами рукой себя за волосы. Срывал маску и с безумной улыбкой вонзал ногти в изуродованную кожу, глядя на себя через искаженное отражение окна. Потом снова надевал и падал головой на стол.    Вдруг сорвался с места, наскоро одел на себя всё что нужно и бросился бежать. Вниз. Туда, где трепещут обжигающие языки громадных стальных ртов с руками-трубами. Где среди них стоит особняком поулобнажённая фигура с завязанными глазами. Она не может видеть его. Но чувствует. Поворачивается к нему и протягивает руки…   Он сам не заметил как спрыгнул с потолка, едва не сломав ноги. Прямо перед Мусаши. Тот отпрянул, но тут же сообразил. Успокоился. Но сбивчивое дыхание Труа его озадачило.  – Ты в порядке? – спросил он, касаясь плеча парня.  – Да, – дрожащим голосом отвечал тот. – Да, я в порядке. Просто устал. Бежал.  – Я слышу, – усмехнулся Мусаши. – Пойдём сядем.    Его обжигающе желанное касание окончательно свело Труа с ума. Из глаз потекли слезы. Внутри всё трепетало. Билось дикой птицей, которую сковали прутья клетки.     Когда они сели на матрас к стене, Труа не находил себе места. Он задал Мусаши пару бессмысленных вопросов. “Как работается?”,  “Нормальная ли еда?”, “Беспокоит ли что-то?”. Мусаши спокойно отвечал. Но чувствовал, что где-то подвох.  – Мусаши, – сказал Труа как ни в чём ни бывало. – Ты когда-нибудь думал о сексе с мужчиной?    Тот впал в ступор. Долго молчал, думая, шутит ли парень или реально спрашивает. При этом голос Труа дрогнул. Что-то не так.  – Ну, нет, наверное, – неуверенно сказал он. – Как-то в голову даже не приходило. У меня не та жизнь, чтобы думать о таком.  – Понятно, – вздохнул Труа.    И видимо вздохнул слишком красноречиво. Потому что Мусаши аж вздрогнул от той печали, что нёс в себе этот вздох. Он обернулся и с волнением коснулся руки Труа. Тот съёжился. Вдруг резко встрепенулся. Скинул с себя неудобный плащ и гарпуны. Сумки и арбалет тоже полетели на пол. Он на секунду замер. А потом ухватил Мусаши за плечи, сел перед ним на его ноги и впился губами в его губы. Жадно хватал его язык. Словно хотел проглотить. Жался всем телом, тёрся об него. А из глаз потекли слезы. Мусаши оторопел. Боялся шевельнуться. Но услышав всхлипывания парня сквозь поцелуй, поддался. Осторожно коснулся его локтей и ответил на поцелуй. Не очень уверенно. Но ответил.    Труа стало не хватать воздуха, и он со стоном откинулся назад, обхватив шею Мусаши как нечто спасительное. Нечто, без чего он утонет, умрёт, пропадёт, потеряется, исчезнет. Снова прильнул к лицу Мусаши, снова поцеловал. Чувствовал тепло, струящееся от его кожи и языка. Как будто ничего не видел перед собой. Лишь трепетно ощущал это тепло. Но Мусаши вдруг ухватил его за плечи и оттянул от себя. – Труа, что ты делаешь? – растерянно произнес он.    Парень опустил голову. Он держал руки на теплой груди Мусаши. Непроизвольно погладил её, коснулся кольца в одном из сосков. И Мусаши вздрогнул. Его тело пробила дрожь. Внутри что-то ёкнуло и перевернулось. А Труа прижался к нему. Обхватил руками и ногами так крепко, как никто никогда не сковывал его. Не сдерживаясь рыдал, ёрзал и шёпотом, задыхаясь, молил Мусаши:  – Прошу… Прошу, дай мне это… Прошу… Мусаши… Помоги…   Тот почувствовал, как в живот ему упирается что-то твёрдое, и смущённо отвернулся. Неясно зачем. Он ведь как никто другой кожей чувствовал невероятно хорошо. Он чувствовал, как парень жался к нему, как двигался на его коленях, как слёзы падали на его плечо и как крепко его обнимали.  – Ты… Ты пожалеешь об этом… – предпринял он последнюю попытку.   Но Труа схватил губами его шею, и рыдая произнес: – Мне всё равно… Прошу тебя…   Проглотив ком, вставший поперёк горла, Мусаши взял дрожащее извивающиеся тело и поцеловал. Сначала в губы. Долго и сильно. Потом перешёл на шею. Один за одним оставлял алые следы. Кусал и проводил языком. Труа постанывал с искажённой слезами улыбкой. Он забыл про всё. Забыл про честь, репутацию, ответственность. Просто отдался и телом и разумом. Просто хотел забыться. Алкоголь ни за что не сравнился бы с этим разгорячённым крупным телом. С этими горячими губами и языком. С этими прикосновениями грубых рук. Он не сдерживался. Вывалил на свет всю больную израненную изнанку и рыдал. Рыдал и наслаждался.    Мусаши расстегнул его рубашку, стянул бельевую майку. Расстегнул пояс. Взялся за худые бедра, запустил руки под штаны. Сжал ягодицы и потянулся ниже. Слышал только возбуждённое дыхание. А потом вдруг спохватился и замер.   – Надо сходить в душ, – неуверенно начал он.  – Блять, плевать… Но если тебе так надо, то я уже ходил…  – А я нет… – Плевать!... – почти взвыл парень прижавшись к Мусаши. – Плевать!... Плевать!... Умоляю, сделай со мной уже что-нибудь!...   Мусаши с ужасом и сочувствием поглаживал трясущуюся фигурку. Он терялся. Не знал что делать. Ему было страшно за парня. Но он повиновался его мольбам. Стянул с него остатки одежды, разделся сам. Приподнял бёдра и осторожно надавил пальцем, медленно вводя его внутрь.   Труа изогнулся, закусив губу в мучительно сладостном стоне. Слёзы закрыли ему глаза. Он уже ничего не видел перед собой, да и не хотел. Лишь ощущал внутри себя движения длинных тёплых пальцев. Сжимался и хватался за Мусаши с новой силой.  – Хватит… – просил он всхлипывая и улыбаясь одновременно. – Хватит… Просто войди в меня уже!...  – Прости, это было необходимо… Иначе тебе было бы больно… – И хорошо… – прошептал Труа.    Мусаши прижал его к себе за талию. Крепко поцеловал, и повалил на матрас. Схватил за ноги, сжимая гладкую кожу, и приподнял таз. Вошёл медленно, но тут же услышал всхлипывания: – Мусаши… Прошу быстрее… Пожалуйста…   На этот раз он не сдержался. В его теле давно всё кипело. Непонятно почему, но он возбудился. Так, как никогда ещё не возбуждался.     Схватил Труа за бедра и стал двигаться с такой силой, что стоны парня перешли на вскрики. И они заводили его ещё сильнее. Тело его пылало жаром. И Труа впился в него ногтями, задыхаясь и потеряв где-то очки. Он плакал, но теперь не только от боли. Теперь ему было немыслимо хорошо. Он забыл о боли и своей печали, об ожогах и страхе. Он только кричал, что хочет большего. И получал больше. Стонал и кричал. Плакал и царапал лопатки Мусаши. Сам зажал член рукой, не давая себе кончить. И только когда Мусаши был готов, отпустил. Внутри всё заполнилось. Всё пылало от жара и страшной боли. Но она была отдельным наслаждением.    Труа прижался к Мусаши и шёпотом просил ещё. Ещё, ещё, ещё и ещё. Он как помешанный бормотал одно и тоже, пока парень не взял его и не поставил на четвереньки. Грубо и резко вошёл. Сильно сжал в руках кожу нежных бёдер, оставив на них тёмные следы. Но Труа лишь стонал. Упал лицом в матрас и одеяло, сжимая его. Слёзы градом лились на серую ткань. Он задыхался от наслаждения. И в конце концов кончил.   Мусаши впился зубами в его плечо, схватил за грудь, пальцами сжимая и выкручивая соски. Поднял его и снова начал двигаться. Под слёзы и стоны парня он чувствовал, как погружается в него всё глубже и глубже. Сам тихо застонал, вновь заполнив его. Снова взял Труа, словно ничего не весящую куклу, развернул и прижал лицом к стене. Тот прогнулся в пояснице, уже давно сорванным голосом вскрикивал, царапал стену ногтями. Как обезумевший смеялся, кусал себе язык в страстном забытье. От боли готов был вопить, но стоны перебивали все. И сознание, и голос.    Он потерял счёт тому, сколько раз побывал на границе счастья и потери рассудка. Он устал мыслить. Устал замечать что-то кроме жара за спиной и крепких объятий. С восторгом чувствовал укусы и пальцы на своей груди, как по ногам стекают горячие вязкие капли… Слышал шёпот над ухом. Самый сексуальный голос, который он когда-либо слышал… Но что ему говорили различить не мог. И просто утопал в блаженном мягком тембре. И снова со стоном кончил. Но понял, что силы оставляют его. В глазах всё поплыло и потемнело. Он попытался сказать что-то, но голоса не было.    Окутанный сладостным теплом, он мгновенно провалился пучину бархатного тёмного сна. Забыв о проблемах и, в целом, обо всём на свете. Кроме этого тёплого тела…