Умереть девственником

      Бомгю не любил шум на съёмочной площадке ровно в той же степени, в какой восхищался всем происходившим на ней. Впрочем, сейчас это было не важно.       Возможно, всё дело было в обстоятельствах, из-за которых, как считает сам Чхве, он оказался по яйца в чужой глотке. А возможно, всё дело было как раз в кольце губ, сомкнувшихся на его члене. Бомгю точно не знал. Он терял голову — чтобы понять это, хватило бы просто взглянуть на залившееся краской, потом и, вероятно, вязкой искусственной спермой, лицо парня.       И всё же Чхве потерял ту грань, когда его притворство перед камерами заменилось его истинными чувствами. Однако, взлетевшие к нежной коже слегка грубые ладони, обжигающие холодом живот Гю, и весьма громкие липкие причмокивания наряду с влажным языком, что проходился по всей длине его члена, не давали и секунды на то, чтобы парень смог подумать об этом.       Ещё бы утром Бомгю назвал бы эту сцену полнейшим беспорядком и сумасшествием. Кто бы сказал ему, что в полнейшем беспорядке окажутся не только его одежды, но и все чувства, что, в конце концов, запутались в один клубок, который Чхве не желал (словно он мог собраться с мыслями для этого!) распутывать.       — Вы похожи на золотистого ретривера, — в промежутке между до чего натуральными сдавленными стонами и липкими причмокиваниями взвывал парень, до боли упираясь коленями в матрас.       Бомгю всё не мог понять: ясно ли было режиссёру, уставившемуся в мониторы, что на самом деле испытывал парень. Ведь по его ощущениям каждый нерв в его теле был натянут, словно струна, а из-за наставленных камер и мысли, что за ними наблюдают, казалось, чувства вспыхивали с новым жаром, растекающимся под ёнджуновыми руками на его паху.       — Прошу прощения, — выплюнул Гю, а рука его взлетела к копне чёрных волос. Пальцы зарылись в слипшиеся из-за геля пряди, а стоило Ёнджуну усилить давление языка на головку, как Чхве потянул за волосы, запрокидывая чужую голову, заставив кожу гореть. — Кажется, я должен напомнить твоё место, — сведя тёмные брови на переносице, Бомгю постарался сделать всё, что было в его силах, дабы не показывать ни Ёнджуну перед ним, ни режиссёру на мягком стуле за несколькими экранами, какой эффект на самом деле производил на него актёр второго плана и то, что тот делал своим ртом. Однако стоило ёнджуновым губам расплыться в улыбке, как парень засомневался в том, не было ли его притворство столь очевидным.       Не теряй бы он голову, то смог бы сконцентрироваться на работе. Не сходи он с ума из-за Ёнджуна, не пришлось бы им переснимать сцену раз за разом. Тогда же Бомгю не пришлось бы возвращаться к своему личному аду (чего уж говорить о личном демоне — парень выглядел, обольщал, кажется, куда лучше самого дьявола, — что стоял перед ним на коленях).       — Разве вы не восхищались моими речами раньше, господин? — Бомгю не мог и дальше притворяться, что лукавая улыбка на пухлых губах не будоражила всё его естество. — Разве не поэтому я здесь? — лепетал Чхве, наклоняясь к возбужденному члену Гю, дабы оставить лёгкий поцелуй на розовой головке. Выдох покинул лёгкие Гю с умоляющим стоном.       Чхве поджал губы, сдерживая себя от того, чтобы поднести руку к губам, накрывая тыльной стороной ладони рот. Бомгю был почти уверен: режиссёр вновь остановит запись, готовясь отругать Гю за его непрофессионализм. И всё же, когда через несколько мгновений из динамиков так и не донеслось недовольное «стоп», Чхве постарался найти в себе силы продолжить.       Хватка на ёнджуновых волосах стала крепче — дело не в том, что этого требовал сценарий, а всё дело было в жалких попытках Гю вернуть себе хотя бы долю прежнего самообладания. Не стоило упоминания, что это было столь же бессмысленно, как спорить со сценаристом — парень был довольно конфликтный: никогда не принимал и слова критики в свою сторону, никогда не принимал и одного предложения от актёров, которые, в свою очередь, основывались на их опыте.       — А разве ты использовал свой рот только для сладких речей? — резко проговорил Гю с фальшивыми нотками злости — то, что от него требовал сценарий.       На самом деле, Бомгю готов был бы признаться, что в данный момент плевать он хотел на то, как глупо звучала заученная фраза. Вероятно, не опустись бы холодные руки на его бёдра, подталкивая всё тело парня вперёд, дабы губы Чхве вновь примкнули к эрегированной плоти, Бомгю бы был тем, кто начал скандал. Однако, когда парень перед ним словно специально цеплял зубами красную головку его члена, злость Гю заменялась жаром другого рода.       С Чхве Ёнджуном явно было что-то неладно!       Бомгю постарался убедить себя в этом, когда ёнджунова рука опустилась на его живот только с той целью, чтобы через мгновение оказаться у груди Гю и пальцами скрутить один из сосков.       Чхве задыхался. По крайней мере, самому парню казалось, что стоит Ёнджуну ещё раз обвести языком все вздувшиеся вены на его члене, как он в самом деле перестанет дышать. И стоило Гю подумать об этом, как, смешиваясь с его прерывистым дыханием, послышалось глухое «стоп». Бомгю не сразу понял, что произошло. Однако как только Чхве остановился в движениях, отпрянув от Гю, а в конце комнаты послышался хлопок от захлопнувшейся двери, кажется, парень смог наконец втянуть необходимый ему кислород полной грудью, чтобы только потом обнаружить пару горящих глаз, направленных в его сторону.       — Я бы очень хотел сказать, что вы хорошо справились, — начал режиссёр, мотая головой, пока Бомгю старался не сгореть со стыда, натягивая отглаженные брюки и расправляя измазанный костюм.       Чхве проглотил извинения, готовые сорваться с языка. Как бы там ни было, во всём происходящем его вины не было.       Оно и верно: скажи менеджер Бомгю заранее, что сценарист решил добавить некоторые изменения в отношениях главного героя и второстепенного, Чхве обрушил бы свой гнев сначала на бестолкового менеджера, а после и вгрызся бы в глотку к сценаристу. Однако когда Гю узнал о внесённых изменениях сегодняшним вечером, когда заявился в студию на назначенное время, парень не знал, как реагировать. Стоило ли упоминания и то, какой эффект на него произвели слова режиссёра, так отвратительно ухмыляющегося, что только и делал, что продолжал твердить о том, что у них больше не будет времени, чтобы снять эту сцену.       Скажи бы обо всём этом Бомгю раньше, он бы ни за что не согласился. На это было несколько причин.       Во-первых, стоило Чхве пробежаться по сценарию, как ком отвращения подкатил к горлу. Всё дело было в третьесортных диалогах, что уж говорить о полной смене принципа персонажа Гю. Не стоило и упоминания, что Чхве это не нравилось — настолько, что, казалось, окажись сценарист в поле зрения парня, то испытал бы на себе всю его злость и закипающую ярость, что опаляла его щёки.       Во-вторых, актёр второго плана был до нельзя горяч и до нельзя распущен. Бомгю знал об этом и раньше. Чхве всё думал: как человек с настолько скверным характером может иметь настолько привлекательное личико. И всё же парень слышал достаточно историй от сотрудников, чтобы сказать с точностью, что Чхве Ёнджун — не тот парень, с которым ему было бы приятно работать.       И, в-третьих, никому раньше Бомгю не доверял настолько, чтобы прыгнуть к ним в постель (как будто парни, на свидания с которыми тот ходил, его хоть немного привлекали!). Однако сейчас его возбуждение было столь же очевидно, как и его неопытность. Всё было в Чхве Ёнджуне — Бомгю не сомневался. Ровно как в той же степени не сомневался, что это было неправильно. И всё же, столько бы парень не убеждал себя в том, что ему следовало бы думать только о работе и ближайшем гонораре, мысли всё равно возвращались к оголённому ёнджуновому телу. И хотел бы Чхве отвесить себе звонкой пощёчины, дабы больше не думать об этом.       — И всё же, шеф, скажите, что на сегодня мы свободны, — вдруг начал парень, поднимаясь с непойми от чего влажных простыней, заставляя Гю вздрогнуть и повернуться в его сторону. Если сейчас Чхве Ёнджун не выглядел как чёртово воплощение греха, то Бомгю не знал, как лучше было бы описать то, что он видел. — Вы же так добры со своими сотрудниками, — строил глазки парень, прочёсывая спутанные слипшиеся волосы пальцами. Бомгю отвёл взгляд, стараясь сглотнуть застрявший в горле ком отчаяния. Кажется, парень в самом деле увидел, как актёр второго плана ухмылялся. И хотел бы он знать, что это значило.       — Ну конечно, разве мы сможем снять ещё что-то, когда Бомгю так растерян, — прошипел режиссёр, весело улыбаясь, словно считал своим долгом отругать Чхве за непрофессионализм. Ёнджун подхватил режиссёрское веселье, широко улыбаясь мужчине в ответ, стуча пальцами по запястью — знак, который не смог понять Бомгю, однако который был вполне ясен мужчине. — Тогда я оставлю вас, — потирая взмокшие ладони о чёрные брюки, пролепетал мужчина, разворачиваясь на пятках, чтобы через несколько секунд захлопнуть за собой дверь.       Лицо Бомгю залилось краской. И не знал парень на самом деле, было ли это от колкости режиссёра или от ёнджунового дыхания, ощущавшемся жаром на затылке. Мурашки покрыли всю заднюю сторону шеи Чхве, заставив тонкие пальцы подрагивать. Собственное дыхание эхом отдавалось в ушах Гю, а голова, кажется, стала идти кругом. Парню потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, отступить на шаг назад и, маша головой, пролепетать что-то несвязное.       — Кажется, вот и всё. Хорошая работа, Чхве Бомгю, — начал шёпом Ёнджун, похлопывая по юношескому плечу. — Ты хорошо потрудился, — наклонившись вперёд, обжигая горячим дыханием ухо Гю, лепетал Чхве, и парень готов поклясться, что пухлые губы растянулись в чарующей улыбке.       И всё же парень не мог понять одного: откуда в груди было это глупое ощущение, что над ним насмехались. Как бы там ни было, Гю лишь медленно робко кивнул, и Ёнджун коротко засмеялся — и Гю, на самом деле, больше почувствовал вибрацию в груди парня, чем услышал сам смешок.       Кажется, Ёнджун был первым, кто отступил. Или это Бомгю сделал шаг назад? Парень не был уверен. Тем не мене, Чхве был уверен только в одном: ретиво колотящиеся в груди сердце готово было его свести с ума. Юноша и не заметил, в какой момент стал шагать в сторону гримёрных, и очнулся только тогда, когда чужая рука змеёй обвила его талию. Гю вскрикнул, когда его ноги оторвали от пола, а после не прошло и мгновения, как голова упала на жёсткие подушки кровати. Глаза парня округлились, когда Ёнджун перекинул ногу через его тело, взбираясь на его бёдра, удерживая своими. И стоило Бомгю увидеть выражения лица актёра второго плана, как возмущённый крик застрял в горле, так и не настигнув ёнджуновых ушей.       Казалось, улыбка на лице парня стала только шире, когда он схватил одну из рук Бомгю, на которой вскоре сомкнулся металл, что холодил горящую кожу.       — Ты… — наконец начал Бомгю, буквально закипая от возмущения, однако слов не находилось. — Да что ты делаешь? Совсем с ума сошёл?       И Чхве бы и продолжал голосить, если бы Ёнджун рывком не притянул того за шею, затыкая рот парня поцелуем. Ёнджун целовал настойчиво, и этого было достаточно, чтобы бабочки в животе Гю взмыли вверх, кажись, переворачивая все органы в его теле. Лёгкие обжигало из-за недостатка воздуха, когда же Ён подцепил нижнюю губу Гю зубами, прикусывая ту до крови. Сердце Гю пропустило удар, когда ёнджунов язык прощёлся по новой ране на губах, а после протиснулся внутрь, сплетаясь с его собственным в неясном для парня танце.       Ёнджун прикрыл глаза, грубо надавливая губами на уста Гю, вдавливая пальцы в горло парня. Чхве целовал жадно, ненасытно, так, как представлял это себе ранее. Ёнджуновы пальцы порхали над кожей юноши, и Бомгю готов был поклясться, что чувствовал жар от пальца парня даже через ткань отглаженной рубашки, которая сейчас так нервировала самого Ёнджуна. Пальцы на шее Гю сжались с новой силой, заставив что-то сильно заколоть в лёгких, и стоило только парню сильнее надавить на ёнджуновы губы, прося о глотке воздуха, как губы парня растянулись в ехидной улыбке. Актёр разжал пальцы на юношеской шее, подушечками пальцев касаясь зардевшихся щёк юноши, прежде чем оторвался от манящих губ, позволив парню с сипением втянуть воздух полной грудью.       Бомгю выгнулся в спине, прикрывая неприкованной к железным прутьям ладонью глаза. Парень чувствовал вес ёнджунового тела на своих бёдрах ровно так же чётко, как и губы, что опускались на его грудь влажными поцелуями, оставляя пятна на некогда белой рубашке. Чхве тяжело дышал, разрывая нижние пуговицы рубашки Гю лишь для того, чтобы развести края в сторону и опустить ладонь в плавном движении на плоский живот юноши, что дрожал и точно плавился под ним.       Стон сорвался с губ Бомгю совсем неожиданно, а стоило тому достичь ёнджуновых ушей, разносясь эхом по всему помещению, как тот поднял голову, отстранился, заставив Гю словно захныкать от потери.       — Разве ты не сходишь с ума вместе со мной? — упираясь руками в грудь Бомгю, выгнувшись в спине, склонив голову набок, лепетал Ёнджун, проведя языком по опухшим губам. Казалось, актёр второго плана играл одну из ролей, и Гю точно не знал: нравилось ему это или нет. — Потому что кажется, что именно это и происходит, — посмеиваясь, поддавшись вперёд, парень с силой развёл края рубашки, заставив пуговицы разлететься во все стороны.       — Разве это имеет значение сейчас? — выплюнул Бомгю, не узнав собственного голоса.       Хотел ли именно это сказать Бомгю — нет. Получилось ли у него контролировать собственные мысли — ответ очевиден. Не стоило и упоминания, что голова юноши шла кругом. И Чхве не сомневался: всё дело было именно в Ёнджуне. Иначе, кажется, и быть не могло.       — Если ты хочешь продолжить кусать губы, — шепотом начал парень, наклонившись к уху Гю, — то я с удовольствием сделаю это за тебя, — на выдохе закончил актёр, пальцем надавливая на розовый сосок. Хриплый стон вырвался раньше той колкости, которую желал произнести Бомгю.       Ёнджуновы глаза горели. Или, быть может, до чего странным образом так в них отражался приглушённый свет. Бомгю разобрать не смог. Пухлые красные губы накрыли его, втягивая в новый поцелуй. И если до этого сомнения преобладали над явным возбуждением, то больше сомнений не осталось. И хотел бы сам Чхве знать, что это для него значило.       Рука, недавно сжимающая простыни, подлетела к ёнджуновой макушке, дабы через мгновение зарыться в копну тёмных волос пальцами, оттягивая те у корней. Бомгю застонал в рот Чхве, стоило только ёнджуновым пальцам вновь коснуться чувствительного соска, зажав тот меж пальцами. Казалось, юноша потерял себя в том вихре чувств, что проходились по его телу, когда Ёнджун притрагивался к нему. Это было словно чересчур, однако и недостаточно в той же мере.       Бомгю сминал пухлые губы, подталкивая лицо актёра к своему, словно так они могли бы оказаться ещё ближе. Парень целовал осторожно, и пусть в этом не было никакого смысла.       И всё же Бомгю больше не смущался ни стонов, что срывались с губ, ни от того насколько безрассудным казалось всё, что они делали. Ёнджун, оставив лёгкий последний поцелуй на губах Гю, отпрянул лишь для того, чтобы через мгновение опустить губы на неровно вздымающуюся грудь парня, оставляя дорожку влажных поцелуев, что сопровождались такими пошлыми причмокиваниями, что казалось, больше ни о каком здравом смысле и речи не могло идти. И Бомгю готов был принять это сейчас (пусть и всё, о чём думал парень сейчас, было о том, как будет ёнджунов член растягивать его изнутри).       А когда ёнджуновы губы опустились на розовый сосок, Гю готов был потерять себя в этом ощущении. С лязгом наручников о железные прутья кровати парень выгнулся в спине, чувствуя, как актёр намерено подцепляет зубами чувствительную плоть только для того, чтобы через мгновение накрыть то место губами, облизывая и осторожно посасывая. Подушечками пальцев свободной руки Ёнджун провёл от груди юноши, из которой рвались такие хриплые, очаровательные стоны, вниз по животу, к краю штанов. И Ёнджун соврёт, если скажет, что ему совсем не нравилось то, насколько податливым было тело парня под ним.       Бомгю трясло то ли от страха, то ли от удовольствия. Понять он не мог, потому что на самом деле было важно, так это тонкие пальцы, ухватившиеся за край штанов, вот-вот готовые сдёрнуть ненужные ткани, дав Бомгю то, в чём он так сильно нуждался сейчас. И не стоило Ёнджуна умолять, чтобы получить желанное. Тот, взглянув на раскрасневшееся лицо Чхве, уделив, казалось, слишком много внимания тому, как слюна блестела на губах парня, стянул до чего узкие штаны с тонких ног Гю, заставив сердце сделать кульбит в груди.       Бомгю ахнул, когда ёнджуновы пальцы коснулись возбуждённой плоти, и — чёрт бы его побрал! — Бомгю готов был признать, какое влияние оказывал на него парень перед ним.       — Не с этого же мы начали сегодняшние съёмки? — подняв глаза на лицо Бомгю, дыханием Ёнджун обжигал дыханием подёргивающийся член Гю. — Это заставляет чувство дежавю расползаться по груди.       — Заткнись, — выплюнул Чхве, не находя в себе больше терпения ждать.       С ёнджуновых уст слетел смешок, а губы растянулись в непонятной для Гю улыбке.       — Чего же ты тогда хочешь?       Безусловно, Чхве Ёнджун играл с Бомгю. Сомнений не осталось. Вот только сам Гю не мог понять, как относился к этой игре: безусловно, это казалось странным, однако эта игра, в которую его втянул актёр второго плана, кружила голову, заставляя органы, казалось, переворачиваться и сжиматься внутри в той же мере, в какой была желанна.       — В чём, чёрт тебя дери, твоя проблема? — это было совсем не то, о чём думал Гю. Но разве мог он так просто признать, чего на самом деле хотел от Чхве Ёенджуна?       — Да неужели, Бомгю? — опуская губы на выпирающую тазовую кость, Ёнджун не скрывал издевки ни в своём взгляде, ни в тоне, которым говорил. — Разве тебе это не нравится? Не обманывай себя, мой дорогой. Ничем хорошим это не закончится. Позволь спросить ещё раз: чего ты хочешь, Бомгю? — в этих словах не было ничего завораживающего. По крайней мере, Чхве постарался убедить себя в этом, в тщетных попытках стараясь унять ретиво колотящиеся в груди сердце.       — Тебя, — Гю дёрнул головой, лишь бы не смотреть на ёнджуново лицо. Однако парень не дал ему отвернуться — схватил юношеское лицо за челюсть, вынуждая Гю глядеть в яркие ёнджуновы глаза.       — Скажи, что хочешь, чтобы тебя трахнули, и я дам тебе это.       Стоило ли упоминания, что Чхве казалось, что ещё немного таких речей от Джуна, и он сойдёт с ума? Определённо, Бомгю надеялся, что Ёнджун не сможет понять его эмоций и желаний, — как делали это парни, с которыми Гю был ранее, — однако, казалось, нависнув над дрожащим телом Бомгю, Ёнджун читал его, как открытую книгу.       Бомгю готов был сойти с ума. В этом никаких сомнений не было.       — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, Чхве Ёнджун, — Бомгю был уверен, что лова дадутся ему трудом, но стоило им прозвучать, как наслаждение от губ, что окольцевали его член, разлилось по телу, словно ядом.       Ёнджун прильнул губами к розовой головке, слизывая капли прэядекулянта, когда сдерживаемые стоны драли горло. Парень прошёлся языком по всей длине, оставляя влажную блестящую дорожку по следу от вздувшихся вен. Бомгю запрокинул голову, вдавив пальцы в ёнджуновы плечи, забываясь в том ощущении, что туманило его разум. А стоило Чхве вновь обхватить головку возбуждённого члена, как Бомгю показалось, что он отправился на сами небеса.       Не заметил Чхве, как ёнджунов натиск на его член стал сильнее. Как и не заметил и то, в какой момент выгнулся в спине до оглушительного хруста, и когда стоны стали царапать горло, а сдерживать их больше стало невыносимо. А когда обнаружил это — больше не сдерживался. Бомгю больше не прикрывал рот рукой, позволив сбивчивым крикам отбиваться от голых стен; Бомгю больше не хватался за простыни, переместив руку на ёнджуновы волосы, заставляя того брать глубже, дабы в конце концов заставить Гю кончить.       И Чхве мог сколько угодно внушать себе, что он владел ситуацией, ровно до тех пор, пока Ёнджун не показал ему обратного. Парень сомкнул губы на головке, с причмокиванием прошёлся по ней языком, а после, скидывая тонкую руку, пропустившую копну волос через пальцы, отстранился, позволив улыбке растянуться на губах, а Бомгю — застонать от отчаяния.       У Ёнджуна, безусловно, были свои планы на этот вечер.       У Ёнджуна определённо были свои планы на Бомгю.       И отчаяние, исказившее черты лица Чхве, казалось, было лучшей наградой. Бомгю протяжно застонал, чертыхаясь, когда Ёнджун поднялся на ноги, делая несколько шагов назад от кровати. Сердце Гю пропустило удар, а сомнения пробрались под кожу. Не мог же Джун оставить его так? И наблюдая за тем, как парень отдалялся от него, Чхве не готов был предположить, каким был бы правильный ответ.       Однако Ёнджун знал точно: уйти так просто он не посмеет. И дело было совсем не в Бомгю, актёр второго плана лишь не желал мириться с каменным стояком, на который как ни кстати давили сейчас штаны. Чхве Ёнджун пожелал принять это как единственную причину, почему он так и не ушёл.       Актёр второго плана бросился к двери, играя на натянутых чувствах и нервах Бомгю, однако к большому облегчению для юноши, парень дёрнул не ручку двери, а подцепил лямку чёрного рюкзака, на который Бомгю до этого внимания и не обращал, а после поволок за собой. И стоило Чхве увидеть ёнджуново лицо, как парень готов был признать мысль, что так и крутилась в голове: Чхве Ёнджун был воплощением греха. И будь кто-то ещё в комнате (на что Бомгю никогда бы не согласился) и озвучь бы Чхве эту мысль, то, вероятно, с ним бы согласились.       Ёнджун не делал спешных шагов. Актёр второго плана шёл медленно, проводя языком по губам, волоча за собой сумку, что создавала столько лишнего шума, что будь бы у Бомгю возможность, парень бы схватил Джуна за шиворот, дабы поскорее вернуться к тому, на чём они прервались. Не стоило ведь упоминания, что Чхве Ёнджуну в самом деле не было важно, чего желал Бомгю. И даже есл Чхве понимал это, он предпочёл игнорировать эту навязчивую мысль, что отдавалась чем-то горьким и вязким на языке.       Бомгю заёрзал на простынях, казалось, желая прожечь в ёнджуновом — всё ещё одетом между прочим — теле дыру. Тогда же, усмехаясь, парень бросил:       — Никакого в тебе терпения нет, Бомгю, — мотая головой, с вызовом глядя на парня, Ёнджун издевался. — Твоё возбуждение настолько очевидно, — пролепетал парень, закидывая рюкзак на кровать, а после вновь нависая над трясущимся телом Гю. — Впрочем, мне нравится это, Бомгю-я, — имя, слетевшее с ёнджуновых губ прямо в ухо Чхве, готово было второго свести с ума.       — Тогда, — тихо начал Бомгю, хватая актёра за воротник, подталкивая его лицо к своему, — не должен ли ты начать делать хоть что-то? — Бомгю постарался убедить себя в том, что плевать ему было на то, как это звучало. Впрочем, это было меньшее, что его беспокоило в данный момент.       Ёнджун усмехнулся, опуская губы на адамово яблоко парня под ним, и этого было достаточно, чтобы член Бомгю задёргался, а струйка вязкой спермы измазала его живот.       — Так просто, — цокнул парень, проведя языком по уголку пухлых красных губ. — Так просто сделать так, Бомгю, чтобы все твои чувства были натянуты, словно струны. Но ничего не сравнится с тем, чтобы играть на этих чувствах, — сердце юноши заколотилось под ёнджуновыми ладонями.       Поразили ли Бомгю слова актёра? Безусловно. Узнал ли об этом Ёнджун — ответ очевиден.       С одним Бомгю готов был согласиться: Ёнджун играл с ним, однако Чхве желал, чтобы тот продолжил. Бомгю желал зайти дальше, переступив через удушающую неловкость. Именно поэтому, кажется, его не поразили слова, слетевшие с губ:       — Трахни меня.       Бомгю не шептал. Бомгю желал быть услышанным. И Ёнджуна не нужно было просить дважды.       Стоило только удивлению испариться, а улыбке — растянуться на губах, Ёнджун был готов дать то, о чём просил Бомгю.       Оставив короткий поцелуй на искусанных губах, одной рукой Чхве распахнул рюкзак, просунув руку внутрь только для того, чтобы через мгновение выудить холодный бутылёк прозрачной смазки. Бомгю сам не заметил, в какой момент затаил дыхание. Наблюдая за ёнджуновым лицом, что было так близко и так недосягаемо, не заметил Чхве и того, в какой момент Джун поднял его ноги, забросив две на широкое плечо. Пришёл Бомгю в себя только когда услышал собственный крик, поражаемый больше непривычным ощущением, нежели болью, и когда почувствовал влажный ёнджунов палец внутри себя.       И Чхве не признается, однако ему, казалось, понадобилось всё его самообладание, дабы не оттолкнуть парня. И всё же, когда внутрь протолкнулся и второй из длинных пальцев, буквально заставив Гю выгнуться в спине до хруста позвоночника, парень постарался не задохнуться, ухватившись за ёнджуново плечо.       Одно мог сказать Бомгю точно: как бы там ни было, он был рад, что Ёнджун больше не говорил и слова, — парню не нужно было открывать рта, чтобы Гю мог понять его самодовольство, казалось, излучаемое каждой клеточной его тела — иначе парню пришлось бы заткнуть рот актёру чем-то другим. Однако думать об этом долго Гю не мог. Всё дело было, определённо, в движениях джуновых пальцев внутри. Бомгю не нужно было признаваться, что холодные длинные пальцы сводили его с ума, заставляя желание ощутить ёнджунов член внутри себя, затрещать словно молниями на коже.       Электрический разряд прошёлся по телу юноши, и Бомгю громко ахнул, когда один из джуновых пальцев согнулся внутри, заставив тем самым сердце Гю подкатить к горлу. Стон сорвался с губ оглушительным криком, а глаза юноши закатились сами собой. Бомгю вдавил пальцы в ёнджуново плечо, почти умоляя того заменить пальцы на возбуждённый член.       Бомгю ахнул во второй раз, когда Чхве поспешил выполнить его безмолвную просьбу. И не стал он думать, что служило такой покорности парня, нависавшего над ним. Возможно, позже он и будет корить себя за безрассудство, но сейчас это не было важно.       Ёнджун немедля высунул пальцы лишь для того, чтобы через мгновение заменить их своим членом. Тот погрузился только по головку, и стенки Гю сильно сжимали его, как сладостный стон вырвался из джунового горла. И слишком Бомгю был увлечён, чтобы заметить: они стонали в унисон, словно желали быть услышанными.       Ёнджунова рука змеёй обвилась вокруг тонкой талии Гю, подталкивая тело парня на себя, а рот Чхве опустился на бердо парня, оставляя следы от зубов на молочной коже. Джун задрожал, проталкиваясь глубже, пока, наконец, не оказался в Бомгю полностью.       Слюна смешалась со слезами на лице Бомгю, пока ладонь накрывала рот, из которого рвались такие звуки, что раньше могли бы ввести Гю в краску.       — Я хочу слышать тебя, — почти прорычал Ёнджун, хватая Гю за запястье, вдавливая то в матрац. Парень дёрнул бёдрами, вдалбливаясь в узкую дырочку Гю, словно в подтверждение своих слов.       Бомгю ахнул, давился собственными стонами, стоило актёру начать двигаться. Мурашки прошлись по всему телу, когда Ёнджун, сомкнув челюсти, задвигал бёдрами, вдавливая пальцы в нежную молочную кожу на талии парня.       Негромкий смешок сорвался с ёнджуновых губ прежде, чем Чхве залепетал:       — То, как ты сжимаешь мой член, почти заставляет меня потерять контроль.       — Тогда не сдерживайся, — слова Гю звучали почти как вызов, а ухмылка украсила теперь и его лицо.       Гю дёрнул бёдрами, перекинув одну из ног через ёнджунову голову, опуская её на второе плечо, заставив парня отпустить его талию и вдавить пальцы в бедро, с большей силой вдалбливаясь в Бомгю.       Будь руки Гю свободны, обвил бы он шею Чхве, дабы столкнуть их губы в страстном поцелуе. Однако всё, что ему оставалось — кусать губы, всматриваясь в дьявольски прекрасное лицо Ёнджуна, поддаваться навстречу бёдрам актёра, видя мелькающие звёздочки перед глазами.       Бомгю задыхался в своих стонах, когда Ёнджун что-то шептал ему, однако тот не слышал. Тогда же движения актёра стали резче, а натиск — больше. Гю вскрикнул, когда ладонь обхватила его эрегированный член, оттягивая кожу у головки. И вздохи удивления (так предпочёл назвать бы их парень) драли глотку, когда большой палец надавил на уретру, собирая блестящие бусины спермы.       Тело Гю задрожало, словно ток прошёлся от трясущихся кончиков пальцев запрокинутых над головой рук вниз по позвоночнику, стоило Джуну, казалось, с каждым толчком достигать самого нутра юноши. И тогда терпеть Бомгю больше не смог. Экстаз заставил всё поплыть перед глазами, а в ушах неприятно что-то зашумело, когда Бомгю изобильно кончил себе на живот, а ухмылка исказила черты ёнджунового лица.       Ещё несколько резких и грубых толчков — и Чхве кончил следом с именем Гю, сорвавшемся губ, заставив сперму смешаться на плоском животе юноши. Отпустив руки парня, тяжело дыша, Ёнджун опустил губы на рот Бомгю, посасывая нижнюю алую губу парня, прикрыв глаза.       И стоило парню отстраниться, Ёнджун только и сказал:       — Тебе следует знать, очаровательный Бомгю, мы не закончили на этом.       И Бомгю готов был признать, что парень был прав. Готов был признать это, когда встречи с Чхве Ёнджуном стали лишком частыми. Готов был признать это, и в день, когда завершились съёмки фильма. Но стоило Бомгю знать и ещё кое-что: всегда оставалась одна камера, что фиксировала всё. И Ёнджун знал об этом.