А люди все спешат куда-то

      Темно. Я сижу на открытом балконе, обнимая коленки в потертых черных джинсах. Голову откинул назад, всматриваюсь в темное небо. На щеки падает снег. В той части Америки, где я сейчас живу, снега вообще-то обычно нет. Но в этот раз выдалась удивительно снежная зима. Я никогда раньше не видел снег. Это что-то волшебное: маленькие застывшие капельки воды, кружась, падают на землю. И они красивы, это не просто спонтанные комочки, они симметричны и все, абсолютно все до единой, уникальны. Это невероятно. Ловлю снежинку и, пока она стремительно тает на моей теплой руке, пытаюсь досконально ее рассмотреть. Красиво. Все будто приглушено, даже звуки из квартиры уже не такие громкие. Я не люблю шум.       Сзади открывается дверь. Я понимаю это по ставшим на некоторое время более четким голосам. Закрывается. Ты подходишь ближе, выдыхаешь пар изо рта. Я лениво поворачиваю голову и смотрю на тебя снизу вверх.       — Ты тут окочурится решил? — спрашиваешь.       Я не знаю, что значит «окочурится». Для меня этот язык, на котором ты говоришь, совершенно непонятен. Он странный и неструктурированный. Мне это не нравится. Но я учу его: хотя бы ради тебя. Потому что я хочу понимать, о чем ты так увлеченно вещаешь мне по ночам на кухне, хочу понимать, о чем пытаешься говорить, неловко отводя взгляд и пряча руки в карманы, хочу понять, что значит, в конце концов, «окочурится».       Пожимаю плечами — а что я могу ответить?       Ты красив. Отросшие до плеч крашеные волосы завязаны в невысокий хвост, опущенные плечи, усталый взгляд зеленых глаз. Я не знаю, что ты во мне нашел. И я прошу тебя уйти. Я считаю, что я тебя не достоин. Но ты садишься рядом, игнорируя все мои недовольства на ломаном английском, и придвигаешься ближе. Касаешься плечом к плечу, поеживаешься от холода: еще бы, ты ведь вышел в одной футболке. Сдаюсь и снимаю свою куртку. Укрываю тебя, приобнимаю за плечи, утыкаюсь в знакомые жесткие волосы. Ты сначала что-то говоришь про ребят, про девушек и тусовку, но я не слушаю. Или не могу слушать. Ты шепчешь уже, я разбираю через слово. Спустя несколько минут начинаешь дышать тише. Ровно, размеренно.       И тогда я очень отчетливо понимаю, что, наверное, слишком сильно благодарен Деспине, что встретил тебя. ***       Снег идет. Падают хлопья, летят, оседая на заснеженные машины и шапки проходящих мимо людей. Уже поздний вечер. Я удивляюсь с того, как прохожие незначительны. И как незначителен для них я. Они все бегут куда-то, улицы переполнены спешащими по домам душами. Я иду мимо стоящего возле закоулка фонаря. Останавливаюсь, гляжу на медленно спускающиеся снежинки.       Мне все теперь напоминает тебя. Каждая бездомная кошка, каждый прохожий, граффити на стене, зарисовки одногруппников, горячий кофе в стаканчике в руках старушки, красный шарф на незнакомой девушке, хотя ты и не носил никогда шарфов. У меня в душе как-то бесконечно пусто. Я даже и не знал, что так бывает. Я будто смотрю на свою жизнь со стороны, не ощущаю течения времени, не ощущаю себя. Умерев, ты убил заодно и меня.       Подхожу ближе к фонарю, задумчиво глядя на блеклый свет. На лицо падают быстро таящие хлопья, а я внезапно понимаю, что плачу. Горячие слезы текут по щекам, а вместе с ними выходят остатки души. Тогда, наверное, впервые задумываюсь о самоубийстве. Я существую. Живу попытками вновь обрести себя и что-нибудь родное.       А люди все спешат куда-то, прожигая свою жизнь за попытками стать такими, как все. Глупые, ищите и дарите любовь — это, и только это, сделает вас счастливыми. Мне хочется плакать от осознания этой такой очевидной истины, но слезы уже текут. И совершенно не от этого. Обнимаю себя за плечи, сжимая рукава старой куртки. Хочется обнять тебя, хочется почувствовать твой сладковато-приторный запах, услышать чуть прокуренный голос, сидеть рядом длинными вечерами в мягкой тишине, просто ловя твое тихое ровное дыхание. Но ты лежишь в двух метрах под землей, холодный, совершенно бесчувственный и наконец освобожденный. И я понимаю, очень отчетливо понимаю, что хочу к тебе.