Воля этого храброго волонтера

Тишину в мрачном углу комнаты разрывало лишь упорное тиканье старинных часов — единственный звук, который на мгновение пробивался сквозь глухую тишину, пока внезапно не начали доноситься чьи-то пронзительные, тошнотворные вопли. Этот треснувший, хриплый и сдавленный крик проникал через тонкие стены, достаточно ясный и громкий, чтобы вызвать отвращение — и вдруг всё стихло. Парень вздохнул тяжело, устав от постоянных воплей, которые мешали ему спать — его короткие тёмные, каштановые волосы, растрепались на подушке. Глаза его, тусклые серые, словно бесцветные, были скрыты за плотно закрытыми веками. Майкл, или просто Майк, как ему нравилось больше, предпочел оказаться в совершенно любом другом месте. Пусть это был бы Рай, Ад или же Чистилище — а может, даже в бесконечности встреч с тем странным крокодилом у странного озера… Любое место казалось предпочтительней, чем эта… тюрьма. Без сомнения, Майкл проявил чудеса стойкости и отваги. Он освободил души заточённых детишек, которых фигуры аниматроников — мультяшные зверушки держали в железном плену. Фредди, Бонни, Чика, Фокси… теперь они могли благодаря ему вздохнуть свободно… хотя и ненадолго. Поддержал он также стареющего дядюшку Генри Эмили, человека выдающегося, но уставшего от жизненных бурь, освободил его сестру Элизабет, помог освободить дочь Генри — Шарлотту и дал отпор Расплавленному Фредди — живой связке аниматронных щупалец. А в качестве завершающего аккорда… Он разрушил зловещие планы того, кто был корнем всех бед в Харрикейне — своего родного отца, Вильяма Афтона. Заманил он его в сети, точно спроектированные лабиринты под новоиспеченной, но уже забытой пиццерией «Фредди Фазбера», местом, где Генри выполнил свою миссию — испепелил зло, воплотив его муки в дым. Не заслужил ли Майкл после всего пережитого хоть каплю покоя — благодарности за свой титанический труд? Разве может быть так сложно предоставить ему шанс наконец обрести покой, как это подобает уставшему духу? Оказалось, что одна малютка не была согласна с планами Майкла. Девчушка, ставшая жертвой коварного и умелого «Фиолетового Человека», второй унесённой жизни в печальном счете Уильяма, но не замыкающей трагическую цепочку событий. С невообразимой силой она угнетала почти каждую обретшую свободу душу в своём искажённом мире — самопроизвольно созданном аду для Уильяма. Майк до последнего так и не смог понять, откуда у духа проистекло такое могущество — возможно, величина боли её кончины зародила немыслимую АГОНИЮ, что придало душе необычайную мощь. Или, быть может, она была настолько проницательна и умна, несмотря на свой малый возраст, что сумела овладеть своими способностями до совершенства, в отличие от остальных, кто беспомощно барахтался, словно неукротимые звери. Но это имело мало значения, поскольку непреложным оставался факт: остановить её не хватало ни мощи, ни отваги у кого бы то ни было. Даже Майкл, переживший так многое, не находил в себе душевных сил вступить в противостояние с Кэссиди — нет… с Мстительным Духом. Мстительный Дух лишает своего давнего врага возможности найти покой, принуждая его к бесконечному страданию — для неё нет преграды в лишении свободы духов, невинных и своей включительно, отнятых руками холодного чудовища в человеческом обличье. Она вооружает себя этой мрачной силой, превращая её в грозное оружие, заставляя бесплотные души неоднократно проводить акт умерщвления над своим палачом. Что до Майкла, он всегда был стойким, не пасовал перед лицом боли. Стал как бы игроком в коварном спектакле, непреклонным «волонтёром», подчиненным чужой, часто безумной, воле и продолжал тащить своё бесцельное бытие. И он не испытал отвращения, когда Мстительный Дух заставила его влиться в строительство их ада — она признала, что без его мыслей и рук не справится. Таким образом, он стал чем-то вроде наставника для неё, её инженера и, возможно, единственного подлинного спутника, по меньшей мере, так она это воспринимает. А он? Он ужасно её боится… Невзирая на обстоятельства, Майк осознавал: не он один пострадал от рук этой девушки. Его убеждение укреплялось в тех душах, которые лишены были благосклонности Духа, — они оказывались в более жалком состоянии, ведь Мстительный Дух оставалась равнодушной как к их телесной, так и нравственной участи. Сколько раз он видел в коридорах так называемой «зоны безопасности» измученных ребятишек, которые и взгляда не кидали на него, будто окунались в некое подобие «лимба» именно в те мгновения. Возможно, это объясняло, почему общение у него здесь не складывалось со всеми. Даже в эту минуту, не в силах был он оказать помощь, не пробудив тем самым гнев Кэссиди, да и не рискуя оказаться на одном фронте с ним. Нус… «Как там любил говорить отец? Завтра будет новый день? А новый день… новые возможности.», — размышлял Майкл, медленно открывая тяжелые от недосыпа веки на фоне криков, пробивающихся сквозь преграды тонких стен. Эхом в его сознании отдавался голос отца, переносивший через временную дистанцию всю глубину испытываемой им боли и отчаянья. Кэссиди стремилась, чтобы вопли Уильяма проникали сквозь самые темные уголки Преисподней и сквозь облака Рая. Чтобы каждый ушной лабиринт наполнялся его бессильными просьбами и жалобными криками о помощи. Вследствие чего… все судьбой обязаны внимать стенаниям Уильяма. Принимая во внимание беспрерывность его агонии, это означает, что их удел — слушать его стоны каждые десять минут, или в лучших обстоятельствах — каждые полтора часа, если Уильяму удастся пережить хотя бы одну «ночь». А Майк… с опаской подходил к мысли обсудить этот вопрос. В конце концов, они слышали муки этого старика — следовательно, им следовало быть рады этому факту… и любая просьба заглушить этот шум могла… вызвать желание в Духе отреагировать не самым благожелательным образом. Тем не менее… Привыкнуть к подобному просто невозможно! «Чёрт, сегодня особенно активны. Похоже отцу там весело, а?» Подумал Майк, иронично усмехнувшись от своей едкой остроты. Фоксибро осознает и чувствует, как его отец страдает в этот момент… однако не может заставить себя сочувствовать ему. В отцовских сложностях — след собственных поступков. Это одна из причин, по которой Майк воздерживается от вмешательства. В своих оправданиях он полагается на давно укоренившуюся гордость, оставшуюся со времён юности. Несмотря на то, что Мстительный Дух на уровне инстинктов вызывает у Майка тревогу, он невероятно гордится своей способностью выживать и быстротой ума. Благодаря этим качествам он не один раз выходил из переделок, и, если понадобится, сумеет одолеть даже маленькую стервозную девочку полубога в своём собственном кошмарном мирке. Тем временем, всю привычную уверенность Майка будто вытянуло из него, когда за дверью его спальни он услышал стук — едва слышный и наполненный предосторожностью. Майк неожиданно спрыгнул с постели, облокотился на ближайшую тумбочку и вскочил на ноги, будучи готовым в любой момент удрать или уклониться. Он насторожил ухо, полный параноидального предчувствия, что перед ним может возникнуть аниматроник. Либо, что ещё хуже, владелица этого самого места. Это напомнило ему о том, что страх перед ней доходит до паники. Казалось бы, чего еще она могла желать от него? Еще одни бесполезные расспросы с намеком на грядущий кошмар, словно это сценарий для дешёвого ужастика? Тем не менее, хладнокровие оказалось мощнее грубых порывов. Подобное поведение не было ей свойственно. Кэссиди, в конце концов, не теряла время на формальности и уважение к личным границам — она бы раньше выбила дверь ногой, громко требуя: «ПОТОМОК ГРЯЗНОЙ ВЫМУЧЕНННОЙ КРЫСЫ, ОТКРОЙ ЧЁРТОВУ ДВЕРЬ!» и заставила бы Майка сделать это самому. Очевидно, Кэссиди осознавала влияние, которое имела в этих стенах. К тому же, стук был чересчур тихим для аниматроника: Майк до сих пор не мог забыть, как громко Фокси постукивал в дверь, когда она заслоняла ему путь — и этот сильно отличался от того. С трудом верилось, что дверь устояла бы после их визита… Вне всяких сомнений, личность за порогом уже не могла терпеть игнорирования, и дверь, вздыхая, открылась, чтобы показать Майку лицо, которое он хранил в детских воспоминаниях. Она была точь-в-точь такой, какой он помнил её ещё будучи подростком. Из щели дверцы показалась головушка Элизабет, самой младшей в семье, с ее ослепительной белизной кожи, глазами, окрашенными в насыщенный оттенок зеленой листвы, и волосами, цветом спелой морковки, которые были собраны вверху причудливым образом с помощью кошачьего бантика красной расцветки. Ее пряди казались взъерошенными и вились наперекосяк, что, несомненно, было следствием напряжения, вызванного отцовским голосом и общей напряженностью, возникшей за время ее недолгого нахождения здесь. На ней красовалась блузка пастельного розового оттенка с объемными рукавчиками до локтя и закрепленные на груди черные пуговички, юбка лазурного цвета, едва скрывающая колени, и лаковые черные туфельки. «Эггс Бен… Майки?» — Едва осознав свою оплошность, его сестра мгновенно исправилась после того, как невольно задела их неприятное прошлое. Нервно сжимая древесные волокна двери Майковой комнаты, она уставилась на него полным тревоги взглядом, словно хотела вырвать из него ответ на самый сложный вопрос. «Я не могу уснуть… из-за… ну… знаешь. криков. и… можно я… попытаюсь уснуть здесь…?». На мгновенье Майкл отстранялся от реальности. Вся эта ситуация была до безумия неловким из-за их довольно неприятного совместного прошлого. Противостояние Эггса Бенедикта и Бэйби напоминало детские игры в стиле вечной схватки доктора Эггмана против Соника. Но в этом дуэте Бэйби явно не была «яйцеголовым». Майкл много раз пытался поймать Элизабет, которая вырвалась из общего каста Эннарда, но она постоянно превращала его в осмеянного героя собственной пьесы. Бэйби далеко не была безмозглой — ей не хватало гениальности отца, но актерский талант у нее был отменный. Она осознала, что Майкл до глубины души привязан к его сестре, и каждый раз она использовала это, чтобы обыграть его. Майкл держал в своем сердце надежду, что за той жуткой, коварной и враждебной оболочкой всё ещё скрывается его чудаковатая, но бесконечно дорогая сестра. Просто она была не в себе. Но теперь, когда обстоятельства свели их вместе, Майкл ощущал уютное тепло в сердце — ведь после всех этих баталиях перед ним всё же оказалась она — Элизабет Афтон. На данный момент явно чувствовалось, что в её сердце не витает ни малейшей тени стремления причинить ему вред. Майкл встряхнул головой, словно пытаясь прогнать оцепенение, затем опустился на постель, мимикой подзывая сестру к себе. В свою очередь, Элизабет изучала Майка взглядом. Она размышляла, как он преобразился с течением времени, его изменения коснулись не только душевных качеств, но и внешности. Его нынешняя одежда, в отличие от тех времён, когда он был подростком и носил наивно смешные наряды, кричала о стиле. Прошлой молодостью дышала радужная форма, только что сшитая на заре популярности «Фредди Фазбера», с игривыми мелкими «дождиками», вшитыми в ткань. Шоколадные локоны до плеч казались безукоризненно уложенными. И отсутствие запаха табачного дыма или алкоголя — вместо этого вокруг него витал легкий и свежий аромат персиков. — Ты кажется передумала или «Элизабет» нужно перезагрузить? Голос ее брата вырвал девушку из абстрактного бездействия, и она без сомнений уверена, что перед ней действительно стоит он, ее старший брат. Острая шутка, вызывающая раздражение в детстве и так же щекочущая нервы сейчас убедила её в этом и только она хотела в саркастической манере ответить ему, как неожиданный вопль заставил ее испуганно кинуться к нему от неожиданности. В порыве страха она метнулась, словно лесная кошка, в прыжке оказавшись на кровати и приземлившись прямо на ноги брата, боль в которых он остро ощутил, сжался и тихо простонал. Элизабет охватил жар, когда она неудачно приземлилась на конечности юноши и лицом уперлась в матрац. Она поразилась, осознавая заново, что такое физическая боль — чувство было неожиданным, словно она только сейчас вновь постигает свою физичность, а не просто манипулирует телом извне. Переполненная стыдом, но молча, она невозмутима сунула нос в грудь брата, тихо обвив его руками за талию — крепко обнимая. И вдруг заполнившее ее тело тепло напомнило о давно забытых ощущениях. Тоска по физической плоти — теплу, о котором она забыла в те годы, когда была «Бэйби». Майкл уж полностью вытеснил из памяти нелепый жест своей сестры и глядел на ее голову, будто разглядел призрака. В чем была доля истины. Он все еще в удивлении — ведь возможность прикоснуться к сестре снова казалась невероятной. Она была с ним опять, после бесконечных лет разъединения. Их пересечение путей произошло совсем недавно, но этот момент он, Майк уверен, не сможет стереть из памяти никогда: Их взгляды переплелись со сложным калейдоскопом чувств — тех, до глубины души потрясающих и полных противоречий, на которые только способно человеческое сердце: чувство предательства, ощущение падения груза с плеч, грусть, недоверие, радость, укоры — всё это заметалось в бурном потоке эмоций. И всё это вылилось в их первые долгожданные объятия и горькие слезы счастья. Несмотря на все раны прошлого, их встреча обрадовала их обоих до глубины души. Майкл осознал, что и она, как и он, была пленницей этого места после освобождения. Возможно, из-за действий Бэйби… если Кэссиди до сих пор ищет отговорки для своего решения собрать все души воедино, заставляя их причинять боль одной, изолированной душе — искажённой властью и жаждой обрести бессмертие, но всё же душе. Майкл реагировал на обнимашки, словно это было само собой разумеющееся, без единого слова. С каждым новым воплем Уильяма, который все больше срывался на боль, парень инстинктивно закрыл глаза — Элизабет уткнулась в него всем телом. Ее тревога не из-за отцовских мучений… Она уже давно перестала видеть в нем родителя. Страх заставлял ее дрожать по другой причине — она могла оказаться на его месте. И дело не только в ней самой… Её брат также не был святым. «Пфф, почему ты до сих пор в этом нелепом наряде?» Лиз выбрала стратегию переключения внимания, подкинув Майклу вопрос, который, наверняка, заставил его обидчиво обратить на неё внимание. «С каких пор он стал «нелепым»? К твоему сведению, он стоит четверть от моего и до того малого бюджета!» «Большой брат — большой ребёнок.» «Большой ребёнок в потрясающем наряде — ты хотела сказать.» Майк выдохнул с раздражением, когда из губ Элизабет прозвучал раскатистый смех. Потом, с легкой неуверенностью, он отпустил напряжение и тоже отпраздновал момент раритетным хохотом — роскошью, которая была ему чуждой на протяжении многих лет. Ощущение неполноценности момента отсутствием еще одного члена семьи в этой комнате было витально: та самая личность — что увы, в произошедшей печали сейчас избегала встреч, Эван Афтон. Майкл не вправе был осуждать его осторожность, не после трагедии, что разыгралась между ними. В конце концов, из их троицы именно Эван всегда выделялся рассудительностью — они с сестрой, напротив, известны своими эксцентричными выходками. Элизабет, уловив тень грусти на лице брата, положила свои руки на его плечи, и ее выражение вдруг приобрело маску серьезности и убежденности, какую она только могла из себя выдать. «Всё образумится! Ты ведь помнишь, как Папочка говорил? Завтра будет-» «-Новый день - новые возможности. Знаю, ты права — просто беспокоюсь, что эти возможности станут не теми — которыми я хочу, чтобы они были.» «Но это ведь лучше, чем топтаться на месте!» «…Может, ты и права.» «Конечно! Я всегда права!» Элизабет гордо задрала голову, откинув руки и поставив их аккуратно на талию. «Кооонееечнооо.» Майк отреагировал саркастическим продолговатым замечанием, едва уловимо усмехнувшись. И вот они продолжили обмениваться колкостями, насмешками, веселыми перепалками — с каждым новым словом, крики отца блекли и отступали на задний план — их оптимизм относительно завтрашнего дня крепчал — точно так же, как и накатывающая усталость. В итоге, они заснули, плотно прижавшись друг к другу — словно их жизненный буй в океане нестабильности. Им было в радость погрузиться в глубокий здоровый сон именно сейчас. Завтра будет новый день, в конце-концов.