Замерзая

Двадцать пятое ноября, 2015. Западная улица Идогая. 23:48.

       — I`ll paint it on the walls — снег крупными хлопьями падал на асфальт. Был все еще слышен треск огня, а от запаха гори сожженных тел кружилась голова.        — Cause I`m the one at fault — тихие строки песни тонули, в криках и болезненных стонах людей, которым не посчастливилось выжить. — I`ll never fight aga... — резкий приступ кашля, поразил легкие Дазай. Рана на боку начинала ныть от самых малейших движений, посему девушка не смогла даже подняться со спины, вынужденно давясь собственной кровью.        — Пой дальше, — Чуя будто не видя как задыхается его напарница, также меланхолично лежал на покрытой снегом земле рядом с Осаму. Его тело, словно налилось свинцом. А последние остатки разума, сдунуло вместе со шляпой.        Если бы, девушка знала, что попадет под шальную пулю, то не стала бы испытывать судьбу, дезактивируя Порчу, позже обычного. Ее телефон разбился, во время драки, а его потерялся, когда он врывался во вражеское здание. Поэтому лежать им здесь примерно час, до того как информаторы Мори, не доложат ему об успешном завершении миссии.        — Так ты все еще не сдох? — говорила она сквозь кашель, и казалось что она вот-вот и задохнется. Но вся боль ушла на второй план, когда она повернула голову и встретилась с вымученными глазами напарника. Язвительная улыбка, сама собой алым бутоном расцвела на губах шатенки и нечто алое комьями полилось через краешек губы.        — Твой фальшивящий голос, единственная причина, по которой я еще не заснул вечным сном, — честно признался рыжий, и тяжело вздохнул. Его голос был уставшим, тягучим, казалось еще чуть-чуть и бледные веки придавит смертью, а он не хотел умирать, особенно сейчас после того как они разгромили эсперскую организацию, тайно работающей с иностранными шпионами. Когда, глаза Накахары начали сонно слипаться, Дазай потянулась за его ладонью, замершими пальцами, и лихорадочно встряхнула.        — Не спи. Если сейчас заснешь, то уже точно откинешься, — в последнее предложила Дазай не пожалела яда, и Чуя аж поморщился. Снежинки мелкими крупицами падали на бледные щеки, и каштановые волосы, взъерошены и разбросаны по снегу, спутанными кольцами. Бинты на на кистях развязались, и можно было заметить еще совсем новые порезы. Благо, что снег был сухим. Осаму, бы не смогла долго валяться в слякоти.        — Как по мне ты только этого и ждешь, но знай я не умру,— усмешка, которую девушке таки хотелось стереть с этого назойливого лица.        — Тебе нельзя умирать, — Чуя был готов, рычать и лаять, как последняя псина, когда кто-то смел ему указывать, разумеется, если это были не босс или сестрица Кое. Поэтому когда, Осаму нагло заявила, что ему нельзя умирать, его распирало от желание тут же встать и утопиться в ближайшей реке, показав шатенке что та ему не указ.        Как все-таки им легко манипулировать...        — Кто, если не ты, положишь белые хризантемы, на мою могилу, когда все будут приносить красные розы? — хитрый со щур суицидницы и надменная улыбка, заставляют Владельца Порчи буквально зарычать. Ладонь Чуи, Дазай таки не отпустила, и переплела их пальцы.        — И почему это, я должен быть белой вороной, с хризантемами вместо роз? — голубоглазый скептически выгибает бровь, упорно игнорируя жест девушки.        — Глупый. Конечно для того чтобы, когда я умерла, я знала бы что ты приходил! — Дазай счастлива. Ей тепло и к щекам приливает девичий румянец.        — Ну разумеется, — закатывая глаза фыркает парень, и демонстративно отворачиваясь, показывая, что диалог продолжать он не намерен.        Им восемнадцать лет. И если посмотреть на этих в двоих в повседневной жизни, то трудно сказать , что их что-то связывает.       У нее — побитая жизнью улыбка, острый ум, и неистовство желание умереть.       У него — россыпь веснушек на щеке, взрывная характер, правильные черты лица и сила подобная Богу. Что у них общего? Любовь. Своя. Немного странная. Особенная. Для них любовь как игра. Кто первый сказал «люблю», тот и проиграл. А они оба хотят быть победителями.        — Человек боится смерти, но в то же время его к ней влечет, — Осаму говорила тихо, на уровне шепота, но она была уверенна, что Чуя ее слышит. И она была права. — Она не перестает быть продуктом потребления как в реальном мире, так и художественном. Это одно из событий в нашей жизни, от которого не сбежать. — Ее кофейные глаза, встречаются с его лазурными. — Наша жизнь — это просто долг, который мы берем у смерти. Рано или поздно, все равно надо будет его отдавать. — она прикрывает глаза, и удивляется как его ладонь может быть такой теплой.        — Это ты сейчас к чему? — бормочет Накахара, и зевает.        — Помнишь, когда ты только пришел в Мафию, ты спросил, почему я хочу закончить жизнь самоубийством? — рыжий неуверенно кивнул, и Дазай продолжила. — Ну так вот, считай что это, ответ с опозданием.        — Ты никогда не отличалась пунктуальностью, но два года? — из груди Чуи вырвался смешок. — Тем более, ты же еще тогда дала ответ, разве нет?        — Тот ответ был немного неправильным. Раньше я была похожей на избалованного ребенка, которого разочаровала жизнь. — шатенка рассмеялась, но тут же боль отразилась на ее лице, и она лишь сильнее прикусила губу.       Осаму от чего то стало смешно, и она перевела взгляд, на рядом стоящий уличный фонарь. Свет в нем уже не горел. Внутри неожиданно похолодело, захотелось вцепиться посильнее.       Дазай, всегда для Чуи, была неким навождением. Она ведь...Дазай. Та самая, Дазай, которая, все время дурачиться, вкалывает в вены всякую дрянь, причиняет другим боль, и сама же ее ненавидит. Она падет в темную бездну, и хочет утянуть Чую за собой.        У Осаму нет никаких моральных ценностей, кроме верности Портовой Мафии, и желания умереть. Она шумная, бесбашенная, она..        — Идиотка. — хмыкает Чуя. Парень, поворачивается, и видит полное смятение на лице Неполноценной.        — Обоснуй. — она презрительно сужает глаза, и впивается ногтями в теплую ладонь.       Больно. Но терпимо.        — Я просто сказал очевидное. — пожимает плечами владелец Арахабаки. — Наши задерживаются. — замечает Чуя, отворачиваясь.        — А что, ты думал, Чуя? — хватка заметно слабеет, и Дазай начинает поглаживать чужую ладонь, как бы извиняясь. — Нас с тобой никто не любит.       Осаму зло усмехается, и Чуя недовольно фыркает.        — Зато, тебя, хотя бы я люблю.       Проиграла.       Воцарилась тишина, прерываемая лишь воем ветра и треском огня. Чуя закрывает глаза, и Дазай, словно окунают в замерзшую прорубь. Ледяная ладонь обмякает в чужой хватке, а снег все падал и падал, скрывая от мира коченеющие тела и крики безликой девушки.